Это было девятого мая.
Переулок пустой выходил на Неву.
Там гудела толпа,
Навалясь на гранит парапета.
Переулок был пуст,
Но вдали, в перспективе его,
Ослепительно яркий и четкий,
Как на сцене театра,
Праздник шел.
Шло веселье,
Шевеленье толпы разноцветной...
Незаметный отсюда,
Но видимый мысленным взором,
Там угадывался
Силуэт Петропавловки,
Биржи фронтон
Меж ростральных колонн...
Справа – крейсер злосчастный,
Обведенный пунктиром огней...
Весь, во весь разворот свой,
Прекрасный и праздничный город
Был еще мне не виден отсюда,
Но уже был отчетливо виден
Взглядом памяти,
Полной предчувствия праздника:
Он угадывался
По картиночке крохотной,
Небольшой,
Но пронзительно четкой,
Словно бы в театральном бинокле...
Гул толпы,
Разноцветные куртки и юбки,
Плащи и жакеты...
Все, конечно, стояли спиною ко мне,
Напряженно глядели на шпиль Петропавловки,
В небо,
Темно-синее,
Чистое небо девятого мая.
В его сильном свечении
Был уже растворен,
Созревал, как в реторте,
Морок белых ночей...
Много раньше, чем звук долетел,
В небе зарево вдруг полыхнуло,
Осветив переулок,
И его переполнив мгновенно
Частоколом наклонных теней
(От балконов и выступов крыш),
Вместе с гулом орудий,
Подбросивших в небо букеты,
Полевые цветы фейерверка
На длинных поникших стеблях.
И тогда в колдовском этом свете
Я внезапно заметил его.
Но не сразу я понял,
Почему человек
Неподвижно сидит в своем кресле
Под вонючею, темною аркой двора.
Только краешек праздника видит
И слышит нестройные крики “ура”.
И салюта цветы
Наклоняются там, над Невою,
Вдалеке от него...
Только спицы, блеснувшие в свете салюта,
Помогли мне понять:
На колесиках кресло.
Он стеснялся поехать туда.
А быть может – боялся толпы,
Той толпы, что стояла спиною к нему,
Со счастливыми лицами,
Ртами, открытыми в крике,
И глазами, что были полны
Разноцветными точками бликов...
И опять, и опять
То пунцовый, то желтый, лиловый, зеленый
Свет врывался в пустой переулок
И расшатывал тени,
Накреняя дома
Наподобье фанерных и легких,
Эфемерных, смешных декораций,
И тогда человек за кулисами праздника
Поворачивал спицы коляски,
Глубже в сумраке прятался,
Словно свет этот был непосилен ему,
Словно место его –
Здесь, в глубокой тени.