Фельдшер снова напился. А мальчонка-то весь горит.
Хорошо б помолиться, да не помню слова молитв.
Где же дочка-шалава? На сиротство зачем родить?
Всё ж дитё, не забава…
"Мам, останься, не уходи!"
Ох, сожжёт до огарка злой хворобы дурной огонь —
"Жарко, мамочка… жарко… положи мне на лоб ладонь."
Привезла, усвистала… пряник бросила, как щенку…
Всё гулянок ей мало....
Хоть бы ложечку съел медку...
Потерпи, ангелочек. Поутру повезу к врачу.
Дура… дура ты, дочка…
«Мама… бабушка, пить хочу.»

*
— Я б забрала его в город, да мой не хочет.
Что ж ты икру-то ложкой? Сотня за килограмм!
Да — не расписаны! Хватит!..
Привет, сыночек.
— Ты насовсем к нам приехала, правда, мам!
— Я ненадолго. Ну снова ты смотришь волком.
Дай поцелую быстренько. Мне пора…
Порвана в клочья подаренная футболка,
И поросёнку в корыто летит икра.

*
— Слушаю.
— Сыночка, может заедешь к обеду? Снилось — бегу за тобой и догнать не могу...
— Некогда, мам, я работаю. Нет, не приеду.

В трубке гудки.
Злые складки у сжавшихся губ.
Ей невдомёк, что уже никогда не догонит
мальчика, вдоволь хлебнувшего слёз и тоски...
Детские снимки... Не едет - и ладно. В огонь их!
Бьётся посуда, в помойку летят пирожки.
Год не проведывал... Ноет под левой ключицей.
С жидких кудряшек со стуком летят бигуди...
Каждую ночь ей всё снится и снится, и снится
мальчик, в подол ей вцепившийся:
" Не уходи! "