Век девятнадцатый, художник неизвестен: «Кирилловская тоня». Соловки.
Рисунок?.. Литография. Как в песне: река и небо, лодки, мужики.
Дома стоят в крюк рубленые – знаю: бывал я, так случилось, в тех краях.
Но, глядя на картинку, вспоминаю не о проворных плотницких руках.
Напуган монастырь стрельбою зычной с британских кораблей, но враг иной
Придёт под флагом алым в горемычный год восемнадцатый, а век – двадцатый. Мой.
История, рассказанная Тоней, а ей - приданым к взрослости дана
прапрадедом, служившим… Нет. Не стоит. Об этом помнит пусть она одна.
Расколотые вдоль на «тех» и «этих», столкнувшиеся лбами ни на жизнь -
Все - русские, все - русских мамок дети, Русь всмерть не поделившие - сошлись.

А впрочем… ближе к сути. К чёрту стоны! Рассказ о Пасхе. Светлой? Точно - нет.
Хотя... огонь пылал. «Они сожжёны!» - кричали дети. – «Заживо! В избе!»

… и выли бабы жалобно за печкой. Вздыхали и курили мужики.
Потом кино показывали: встреча красноармейцев. Пристань. Соловки.
… вот, собственно, и всё. Ах, да: и литер за цифрою, под ним - «Враг побеждён!
Запасы конфискованы. Обитель… прикрыта. Васька Кононов сожжён.