Одиссея привязали к мачте.
«Крепче привяжите, братцы, крепче.
Не такой уж и крутой я мачо,
И с сиренами пугает встреча».

Развернули паруса ахейцы,
Правят руль и воздымают вёсла.
И у каждого тревожно сердце,
И залиты щедро уши воском.

Мореходы ничего не слышат –
Как сирены ласково щебечут.
Слишком ласковы и нежны слишком
Серенад сиреневые речи:

«Погляди, ахей, наш остров зелен,
И струят сирени ароматы.
Приходи! От счастья и веселья
Позабудешь о морских трудах ты!»

И поют, поют сирены-девы,
И волна толкает – так и просит
Посетить блаженные уделы
И ступить на вожделенный остров.

И взревел Улисс в свирепом раже:
«Отпустите! Я клянусь богами,
Тот, кто мне верёвки не развяжет –
Враг навеки мерзкий и поганый!

Нет! – завыл, забился, – заклинаю
Пеплом и развалинами Трои,
С лобызаньем каждому сандалий,
Прах от стоп лобзаньями покрою –

Кто-нибудь – разрежьте эти путы!
Я на корабле, как в клетке, заперт!
Не замедлю корабельный путь вам -
Не раздумывая, прыгну за борт!»

Но гребцы не слышат. Гонят судно,
Обуянные желаньем острым –
И к богам взывая: де, спасут нас –
Миновать скорей проклятый остров.

Боги заступились: мимо, мимо,
Всех сирен изрядно озадачив,
Прочь ахейцы шли неутомимо.
Долго Одиссей, крича и плача,

Колотился головой о мачту.
Но потом затих. Всё возвратилось
На круги своя. А всё иначе
Быть могло. Далёко от идиллий.

Поселилась бы тоска навеки:
Есть такая тварь, чтоб в сердце впиться –
И загрызла насмерть человека,
Одиссея, жертву любопытства.