Старый дед поднимает меня за ботву,
Подставляя под взгляды зверинца.
Вы сорвали меня. Я уже не живу,
Но пока что еще говорится.

Крошки хлеба застряли в густой бороде
Полупьяного деда Самсона,
Что меня, то есть голову гордой Корде,
Поднимал пятернёю Сансона.

Помню, бабка - тогда молодая Мадлен -
Тупо скалилась с первого ряда,
Подставляя округлости гладких колен
Поцелуям маркиза де Сада.

А до этого в голову Анны Болейн
Превратилась я кем-то умелым,
И несчастной любви лотерейный билет
Навсегда разлучил меня с телом.

Помню, Генрихом, мужем моим роковым,
Был Самсон в те далекие годы.
А Джен Сеймур (бабуся) носилась за ним,
Чтобы стать королевой по ходу.

Дед мигнул палачу. «Генрих, я не хочу!» -
Лишь успела я крикнуть тирану,
Но топор рубанул - я на землю лечу,
А убийцы идут к ресторану.

Взнесся Грозный на трон. В небе траур ворон –
Словно банты из черного крепа.
И богатый же был урожай похорон,
Уродилась же русская репа!

Головой Пугачева я тоже была,
Вся в поту за народное дело,
Жучек-внучек любила и громко звала
Их подняться на бабку и деда.

Но судьба недобра – и удар топора,
И смеются Суворов и Катя.
Да и внучки с мышами пищали «ура»,
Хоть сидели на низкой зарплате.

Я горячей была, удалой, золотой,
Бесшабашной, безмозглой со страху,
Но всегда на свиданье с Большой Чернотой
Я в итоге являлась на плаху.

Вот и сказке конец. Но еще не конец,
Впереди и века и эпохи.
Да когда ж перестанут терновый венец
На меня надевать эти лохи…