Поэзия сегодня переживает своеобразный «бум»: на живые выступления поэты собирают клубы и концертные залы, но важнее, что у многих из них десятки тысяч подписчиков, сотни лайков и комментариев в социальных сетях. Такой расцвет отчасти объясняется тем, что пользующиеся популярностью сетевые поэты следуют определенной бизнес-модели, интуитивно найденной ее первооткрывателем Верой Полозковой.

       Известность Полозковой начиналась с «Живого журнала», куда с 2003 года она «постила» стихи или эмоциональные, похожие на стихотворения в прозе личные впечатления. Она нашла животрепещущие темы, верную интонацию, слова, понятные ее читателям, музыкальный качающий ритм и собрала многочисленную, исстрадавшуюся аудиторию. Выпустив для порядка несколько книг, Вера нащупала иной, более востребованный поклонниками формат, и теперь ее стихи звучат исключительно на концертах. Она обрамляет тексты приятной фоновой музыкой, снимает клипы и записывает аудио, но и это побочный промо-продукт. Основное — сцена, живые выступления, полные залы фанатов. Билеты раскупаются за считанные дни, расписание плотное, по несколько концертов в месяц в разных городах. По сути, ее стихи больше не существуют в виде текстов, нигде не публикуются: они неотделимы от автора, ее манеры чтения и музыкального сопровождения, помогающего напрямую обратиться к эмоциям слушателей, создав нужное лирическое настроение.

        Что же сделало поэзию Полозковой популярной, поистине народной? Нечто вроде искренности и доверительности, делающих читателя (а надежнее — зрителя) сопричастным творящемуся у него на глазах, как ему кажется, волшебству. Вот симпатичная, но в общем обычная девушка берет в руки микрофон и рассказывает обычным, несильным, не особенно красивым голосом о несчастной любви, пьянках, путешествиях, чувствах и страстях. Ей помогают, помимо музыкального сопровождения и личного обаяния, обыденная разговорная интонация, ругательства и словечки, построение фраз — такое, словно сидишь с подругой в баре, и она рассказывает тебе: «мой самый лучший выставил наутро. / сказал: „сейчас отец ко мне приедет, / не хочется, чтоб задавал вопросы“ / черт побери, такое солнце было / оделась и пошла ловить машину / и губы, скулы, щеки, лоб и шею / ожгло, — / он потому что был небритый / а целовал / на улице мороз минус тринадцать / ну ты себе, наверно / представляешь». Этой же интонацией читателю не только рассказывают о том, о сем, но дают советы и делятся нажитой мудростью: «все слова переврутся сплошь, / а тебе за них отвечать. / постарайся не множить ложь / и учись молчать». Уже неоднократно отмечалось критиками и подробно разбиралось в статьях, как начитанная, образованная Полозкова мастерски аккумулирует и упрощает нажитый столетиями поэтический арсенал средств. Как выразился Дмитрий Кузьмин, отвечая на вопрос, почему часто Полозкову не считают настоящим поэтом, «статус Полозковой в пространстве современной русской поэзии — это, скорей всего, статус популяризатора (и, неизбежно, отчасти вульгаризатора) чужих открытий, сам по себе этот статус заслуживает всяческого уважения, даже если эта популяризация не приводит читателей Полозковой на выходе к знакомству с источниками означенных открытий».

        Полозковой удалось популяризовать поэзию не только среди массового читателя: она подала идею множеству поэтов, талантливых и не очень, и вовсе лишенных поэтического дара, которые дружно двинулись проторенной тропой, дорабатывая по ходу движения найденный рецепт. Вот важное открытие, сделанное Полозковой: необязательно посылать подборку в толстые журналы и просиживать штаны на каком-нибудь семинаре от Союза Писателей. Нетрудно сделать стихи популярными, вовсе минуя этот замшелый институт наставников, редакторов и критиков. А что, так можно было? Благодаря интернету и мгновенному отклику в сети молодые поэты куда с меньшим энтузиазмом ищут помощи уже состоявшихся мэтров, сразу публикуя только что выпрыгнувшие из-под пера строки в социальных сетях. Сама Вера писала об этом презрительно: «черкнет статейку в „Новом мире“ какой-нибудь седой мужик». Седые мужики в старых свитерах и женщины в вышедших из моды платьях, которые думают лишь о том, как точнее выразить эмоцию, подобрать то самое единственное слово, противопоставляются красивым стильным поэтам и поэтессам, которые пишут как дышат: легко, многословно, затейливо, быстро, получая мгновенный отклик в соцсетях.

        Следом за Полозковой пришло огромное число сетевых поэтов, ищущих в первую очередь популярности. Превалирование звука над смыслом, простота, часто даже банальность высказывания, актуальные темы, острый нерв, на который нанизаны строки, позволяют этим стихам находить отклик в душе неискушенного читателя, который в последний раз открывал разве что учебник литературы в 11-м классе. Оказалось, что поэзия — жанр короткий, звучный, чуть более сложный, чем картинки, — отлично живет в новостной ленте соцсетей. Стихотворение можно быстро прочитать, проезжая пару станций в метро, в перерыве на работе или в ожидании автобуса на остановке. Это не проза, на которую надо по-настоящему тратить время.

        Стихи сетевых поэтов с их певучей интонацией, понятными темами, без зауми и высоких размышлений, но с острым чувством собственного страдания дают человеку, далекому от литературы и искусства, ощущение, что и у него есть духовная жизнь, что он значим и ценен. Что его проблемы достойны поэтического осмысления, что он не винтик в механизме корпорации, а его чувства — пусть даже речь идет о машине в кредит, ипотеке или похмелье — важны. Сетевая поэзия, рассказывая о проблемах обывателя, наполняет их неким смыслом, внутренним содержанием, иначе говоря, спускается с пьедестала и открывается людям, далеким от нее: «Платон Владимирович — очень взрослый дядя, визирует нотации, не глядя. Имеет заместителя, фольксваген, расчётный счёт и важные бумаги, тяжёлый ноутбук, exсel, банкноты и бонусный пакет Аэрофлота. / А на открытом солнечном балконе хранит в коробке adidas — яйцо драконье. И ждёт хранитель детства с нетерпением, когда проявится под скорлупой его движение» (Анна Сеничева). Это подкупает. В этой поэзии нет интеллектуального снобизма, постановки сложных проблем, вопросов без ответов, многомерности смыслов, но она все-таки не опускается до уровня стихов на открытках или текстов попсовых песен. Она сочувствует офисным работникам на пятидневке, барменам, солдатам в горячих точках и женам, которых бьют мужья, просто обозначая эти проблемы, не делая никаких выводов и не давая никаких рецептов: «как они расставляют бутылки в углу балкона / светлые — от текилы, тёмные — от бурбона / как не бывают дома, не поднимают трубки / как в две руки по снегу тащат свои покупки» (Ок Мельникова). В конце концов, это правда: внутри каждого успешного топ-менеджера, обычного клерка, скучного семьянина живет некто, у кого было детство, кого бросали любимые, кто напивался и гулял всю ночь. Об этом стыдно говорить, но это никуда не делось, а тут такое счастье — прочитать стихотворение, увидеть, что кто-то тебя понимает, ты больше не одинок со своими неприличными во взрослой жизни переживаниями. Это не поэзия открытия, удивления, остранения, неожиданного взгляда на привычные вещи. Это поэзия «поверхностной чувствительности» (термин Вальдемара Вебера), воспетой обыденности, в эпоху моды на индивидуализм и уникальность она дает ощущение, что я-то на самом деле такой, как все. Утешает. Примиряет.

       Главная примета: вовсе не стихи в центре этого предприятия. Главное здесь: образ поэта. Важно, чтобы не было никакого отдельного лирического героя, важно, чтобы поэт всегда говорил от своего лица. Поэт тщательно работает над имиджем: обязателен продуманный внешний облик, красивые фотосессии, еще лучше — видеоклипы. Подчеркнуть, что ты — сложный, многогранный человек. Как вариант, написать об этом стихи и повесить в «Инфо» прямо на странице: «Я не сложная. Я — многоэтажная. / Есть люди — в один пролёт: всё просто, без лабиринтов. / А во мне — лестничных пролётов — не счесть (лети — не упрешься в стены). / Душа — небоскрёб (оттого и скребёт; оттого и — небо!)» (Анна Сеничева).

        Чем ярче имидж, тем проще и бесталаннее могут быть тексты. Самая выигрышная стратегия у девушек — обладать модельной внешностью, под каждым постом размещать стильную фотографию, как из модного журнала, и писать о любви так, словно тебе шестнадцать: «Я пойду за тобой. Под венец, на казнь, на войну, / Если ты выбираешь душу мою в соседство. / И пусть слово моё вживается в тишину / Твоего заразительно доброго, мощного сердца» (Марина Кацуба), а еще не забывать, конечно, о мудрых житейских советах: «Если ты ищешь счастье / (а ты его точно ищешь) / Будь легче, светлей и проще — / его не достичь трудом. / Поменьше материальной, / побольше духовной пищи, / И сколько ни изощряйся, / а счастье всегда в простом» (Ах Астахова). Но можно быть и симпатичным юношей, например, вот строки Ивана Фефелова, куда менее привлекательные, чем он сам: «я не хочу другого / верить, ждать и искать, / и это, в сущности, повод / отводить друг от друга глаза. / что первое после комы / почувствуешь заново ты? / всё сразу. / всё сразу, кроме / поэзии и красоты». Это направление сетевой поэзии — откровенное очковтирательство, основанное на правилах рыночной экономики. Спрос — предложение, при грамотном пиаре и красивом брендировании можно продать любой сомнительный товар тем, кто в этом не разбирается.

      Но часть втянувшихся в «рыночную поэзию» деятелей не лишена дарования. На стыке настоящего поэтического чутья и жажды славы рождаются странные гомункулусы, которые, с одной стороны, не забывают о фотосетах и гастролях, с другой, претендуют на признание в серьезных поэтических кругах. Попытка сидеть на двух стульях порождает усредненный поэтический стиль «под Полозкову», одинаковый для всех, который постепенно побеждает исходный оригинальный почерк. Поэзия здесь приближается к публицистике, и часто такие поэты работают журналистами: «Посмотри: человек с почерневшим лицом, / Человек, потерявший невесту и дом, / Из степного донецкого дыма, / Человек, не стреляющий мимо» (Александр Пелевин). Юлия Мамочева сняла клип на стихотворение о домашнем насилии: «...И тогда пришла Она к Марье, и в ноги упала ей. / Говорит: хоть ты защити меня, обогрей! / Посмотри, говорит, до сих пор я вся в синяках, / не болят они больше, да всё не сойдут никак. / Говорит: и к подругам ходила я, и к ментам, / лезла в пЕтлю — а он обещал, что найдёт и там», а в конце клипа привела сухие факты и цифры, подчеркнув, что у этого текста отнюдь не художественный, а остросоциальный посыл. Анну Долгареву, ведущую колонки во «Взгляде», называют «голосом Донбасса» и любят за стихи о войне, которые больше воспринимаются как репортажные заметки, чем поэтические высказывания: «Мальчик спит в электричке и обнимает рюкзак. / Тощий. Нашивка „Вооруженные силы“. / Поезд идет на Лугу. Мелькает овраг, / сосны, болота и вечер пасмурно-синий».

        В этих стихах, притворяющихся настоящими, слишком много манипуляций, образов-триггеров, призванных дернуть читателя за ниточку жалости или отвращения: «И не плакала больше, конечно, / только дергалось белое горло, / порождая беззвучную песню» (Анна Долгарева), «Лицо моей бабушки, разбитое о ступени, / шузы наркомана Витьки в бордовой пене» (Стефания Данилова), «...А уста у неё — вкуса блокадного хлеба. / А глаза у неё — цвета бесланского неба. / И фонарь-то под левым — блóковский, светит ярко. / А собой недурна, раз уж такая пьянка» (Юлия Мамочева). Слишком много прямого высказывания, чуть прикрытого звуковыми, фольклорными, сказовыми мотивами (текст должен казаться чуточку сложнее, но все-таки не слишком, чтобы не отпугнуть): «моя ведьма царапает спину, кричит подо мною, / говорит, обручимся в церкви, / будем муж с женою, / будут щи и котлеты, будет пирог со сливой, / будем стариться вместе и засыпать под чтиво...» (Полина Шибеева). Бывает, что стихи напоминают посты, случайно написанные в рифму: «даша мне говорит — будет ли что-то ещё? / будет ли нам ещё грустно или хотя бы страшно? / „вот я получила права / увеличился в банке счёт / только я ничего не чувствую“ / говорит мне / даша» (Серафима Ананасова).

     Часто эти тексты представляют собой длинное, полное перечислений, обращений («мамочка», «дорогая», «детка» и т.п.) словоплетение, забалтывание, пусть иногда талантливое и красивое, но все равно бессмысленное. Это, как правило, ритмичные тексты, заклинания, стенания без попытки хоть на секунду остановиться и подумать, о чем, собственно, идет речь. Что-то вроде бесконечной однообразной песни по радио, то, о чем покойная поэтесса Елена Касьян написала: «И пускай они реагируют уже не на смысл, а на звук», это безопасная для современного читателя поэзия, не призванная перевернуть сознание, заставить задуматься о том, как неправильно ты живешь, что ты делаешь со своей жизнью. Поэтому так часто в этих строках звучит жалость к себе, нежелание умирать, страх перед реальностью, попытка жить взахлеб сиюминутными страстями, поэтому в них столько самолюбования и притворной усталости от того, какие авторы классные: «Ты уверен, что все такие же как и ты, кто уже, кто почти, / и нехватка одной черты раздражает тебя, но не очень и не совсем, / все мы белки и бегаем в колесе, / я и ты и с пятого твой сосед. / В этом городе разные люди везде спешат. / Приглядись: здесь есть те, кто уже не может дышать, / Кто бы очень хотел, но уже не может дышать» (Виктория Манасевич), «А теперь я перед тобой, / Сумасшедшая и урод, / Стою, раскрываю рот, / И только надеяться мне остаётся, что ты поймёшь, / (А никто никогда не понял, совсем никогда), / И на что я надеюсь?» (Анна Долгарева). Одновременно и парадоксально, несмотря на явную сосредоточенность и часто даже зацикленность авторов на себе, в их стихах на удивление мало по-настоящему личного: почти нет уникального взгляда, собственных метафор, схваченных неповторимых деталей. Множество подробностей и сравнений не работают, а только отвлекают, задача — не удивить читателя, а вовлечь его в некое общее, надперсональное переживание. Отсюда клиповая, рваная, словно случайная сборка: «По ночам немеют конечности. Падает зрение. / Из вредных привычек осталось одно курение. / Не хочу знать, чем кончится это стихотворение» (Стефания Данилова).

        И так действуют лучшие, которые периодически прорываются то в толстые журналы, то на страницы серьезных интернет-изданий. Что говорить о многочисленных псевдопоэтах, захваченных идеей быстрой наживы и легко заслуженной яркой славы. По сути, сетевая поэзия сегодня — новый бизнес со своими правилами и законами. Появляется даже обслуживающая литература, вроде книги Олега Ефремова «Instagram для поэтов и писателей». Это немного пугает, но на самом деле бояться нечего. В конце концов, останется только текст, голый, честный, ничем не прикрытый. Если он не состоялся, его не спасут ни красивые фотографии, ни стильная прическа, ни оригинальная манера чтения, ни клипы. А значит время расставит все по своим местам.

(с) Дарья Лебедева, 2020

Оригинал с иллюстрациями здесь