По известной, ставшей, как сказали бы сейчас, мемом строчке Е. Евтушенко, «поэт в России — больше, чем поэт». Соответственно, и поэзия должна быть больше, чем поэзия. Так, о небывалом расцвете нынешней эпохи (не очень ясно, какой — Золотой, Серебряный и даже Бронзовый века ее миновали) постоянно говорит поэт, издатель и культуртрегер Дмитрий Кузьмин, и ему многие вторят.

       По количественным показателям, это действительно так. Стихи, кажется, пишут почти все. До сих пор в ходу — довольно пошлые, как нетрудно понять — поэтические надписи на открытках, майках, корпоративных поздравлениях. На самом известном поэтическом ресурсе Стихи.ру на момент написания этого текста, 17 сентября 2019 года, зарегистрировано 826 820 авторов и опубликовано 46 530 263 стихов. Впору повторить прописью — 46 миллионов стихотворений!

        Это, конечно, самый массовый ресурс, music for the masses. Если брать более профессиональные издания (хотя в последнее время разница между двумя не всегда легко различима, и речь не о наивной или заведомо примитивистской поэзии), то здесь царит будто калькированный с общественного раскол. Как в российском обществе, предпочтительнее в СМИ и на блоговых просторах, сражаются западники/либералы и патриоты/консерваторы (названия эти, как я уже много раз говорил, весьма условные — так, «либералам» отнюдь не свойственен либерализм мышления, консерваторы же вряд ли все читали К. Леонтьева и т.д. и т.п.), так и в поэтическом мире бушует настоящая Война Алой и Белой розы, католики непрестанно и непримиримо режут гугенотов. К слову, любопытно, что такой же конфликт между модернистами и охранителями бушует и в российской критике и, в меньшей степени, драматургии и прозе.

       Итак, один лагерь активно ратует за поэзию модернистскую, без рифмы, нарочито прозападную, зачастую шокирующую, социально ориентированную, центонную. Такую поэзию можно встретить на страницах интернет-изданий «Вавилон» (закрылся), «Воздух» (пришел ему на смену), во множестве интернет-изданий вроде «Полутона», TextOnly и других. Этой поэзии, кроме социальности, свойственна резкая (само)рефлексия над гендером, обсценная лексика, затемненность или же, наоборот, площадная упрощенность стиля, привлечение всевозможных «непоэтических» реалий и слоев лексики и все прочие атрибуты того, что считается очень модным и продвинутым, но перестало таковым быть еще во времена Джеймса Джойса и Генри Миллера. Вот опять же последний образец подобных поэтических канонов — из раздела «Новая социальная поэзия» (что поэзия может быть и не социальной, вопрос, кажется, не рассматривается) 158 (№4, 2019) выпуска журнала «Новое литературное обозрение»: «Утро и девственность — 2» Елены Костылевой:

съежившись, перед письмом

сжавшись вся
до размеров стиха конвенций
до
ваших представлений о стихе
до стиха коррупций
до стиха женщин
до квир-поэзии
до еще какой-нибудь х..ни
я
не вмещаюсь в него
каждое утро
в день
в мир
в день дня

        Можно еще долго цитировать и другие образцы, но вряд ли заметить сугубую разницу, если, конечно, мы не обратимся к великим поэтам вроде Геннадия Айги и Виктора Сосноры и достойных современников вроде Дмитрия Воденникова и Александра Анашевича — и других (кстати, их принадлежность к этому или противоположному лагерям весьма спорна — большинство значительных стоят скорее особняком).

      Лагерь же традиционалистов группируется вокруг журнала «Арион» и других толстых журналов, «Вопросов литературы», «Литературной газеты» (теоретическая поддержка «с воздуха»). Здесь также в обязательном порядке приняты силлаботоника, рифмовка, освященные веками формы и темы, а развитие поэзии, как и модерн с постмодерном, создается ощущение, не просто проглядели, от него в возмущении отвернулись в сторону. Опять же первый текст из последнего выпуска «Ариона» — из «Руин рая» Владимира Салимона:

Когда слониху в зоопарке

кормил с руки,
седлал коня,
блатные песни на гитарке
мой друг учил бренчать меня.
Когда в свою соученицу
влюбился,
нежным мужем стал,
узнав, что должен сын родиться,
вперед пеленки покупал.

     Нужно заметить, что напечататься автору-модернисту в традиционалистском издании и наоборот сложнее, чем совершить путешествие во времени, а само противостояние двух лагерей без какой-либо альтернативы и третьей силы сильно сужает, если не элиминирует возможность для действительно независимого оригинального высказывания. Таким авторам приходится искать сторонние, нейтральные, действительно независимые (и не профильные, не собственно поэтические) издания — или же остается прославиться так, чтобы к ним снизошли, захотели печатать издания из обоих лагерей.

        Это действительно печальное явление по многим причинам. Читатель, желающий (вдруг!) обратиться к современной поэзии, будет отвращен формалистской почти подцензурностью обоих направлений, в ужасе закроет книгу и вряд ли скоро к ней вернется. Оба лагеря и дальше будут издавать только присягнувших им на верность. И вообще никто никогда и не задумается об альтернативе и в нашем уже обществе, где есть только два выбора — непримиримые подчас до тоталитарности западники или наглухо же зашоренные почвенники, а настоящей альтернативы — как не было, так и нет.

       Уже напрашивается вывод, что если до сих пор в России поэт — больше, чем поэт (что подчеркивается все той же крайне заношенной позой бедного, неухоженного и сильного пьющего пиита — русский интернет помнит случай, когда одно новостное агентство новость о разборках алкоголиков в рюмочной по ошибке проиллюстрировало фотографией с поэтической презентации с участием известных поэтов и поэтических критиков), то поэзия — увы, меньше, чем поэзия.

       К сожалению, этому unwishful thinking есть подтверждения. Журналы-флагманы обоих лагерей — «Вавилон» и «Арион» (в их рифме — намек на то, что у двух кланов есть и общее, хотя бы герметичная идеологическая закупоренность) закрылись. Поэзия издается редко — то есть часто, но это издания с тиражом 200, 100 и далее, то есть менее экземпляров (исключения — редкие медийно раскрученные персонажи вроде Веры Полозковой или Оксаны Васякиной, имеющих отношение скорее к поп-тусовке или скандально-шокирующей популярности, чем действительно к поэзии). Читатели, посетители литературных презентаций, рецензенты и прочие реципиенты — исключительно внутри, изнутри самой поэтической тусовки, если не считать бедных родственников и лучших друзей поэта. Жидкая, как поэтическая лысина, горстка поэтов придет после настойчивых призывов на презентацию сочинителя, который потом ответно посетит их презентации — картина эта стала настолько обычной, что не вызывает даже комментариев. Большим плюсом тут, если организатор скинется не на фуршет, но на последующую приватную бутылку.

       Переводится ли данная поэзия? Минимально, конечно. Впрочем, либеральный лагерь довольно активен — участие во всяческих международных сборниках и альманахах, чтения тут вполне задействованы. Патриотический лагерь обиженно бухтит в замасленное горло свитера под Хемингуэя, но языки так и не удосужился освоить. Государство в лице некоторых институций раздает гранты скорее на переводы прозы, ее правильных бестселлеров. Нашу поэзию переводят за границей исключительно истинные энтузиасты — или ловко окученные и связанные по рукам и ногам (сиди, не рыпайся и переводи!) переводчики, друзья поэта.

      Порочный круг воистину замкнут, а участники, как сейчас принято говорить, «поэтического процесса», как волчата в песне Владимира Высоцкого «Охота на волков», «сосали волчицу и всосали: „Нельзя за флажки“!»

(с) Александр Чанцев, 2019

Оригинал здесь