Тревожно генералу… Вышел в ночь,
на горизонте - волжские просторы.
Он должен сделать это - превозмочь
и выстоять… Непобежденный город
давно в руинах, только длится бой
за каждый дом, грохочет днем и ночью.
Жестокой карой, проклятой судьбой
стал Сталинград и людям смерть пророчит.
Не так как на бумаге, где легко
фронт прогибал он с дерзким небреженьем,
картину эту видел целиком,
но вот он здесь, в ста метрах от сраженья…

Над Сталинградом зарево и гром,
орудий смертоносные гостинцы.
Средь грохота пальбы со всех сторон
протяжный вой атаки пехотинцев –
не грозное, а нервное «ур-а-а-а…»,
как порожденье страха и печали.
Так крик солдатский волжская вода
преобразила: явственно звучали
не лихость в нем, не гнев, а плач души,
которой предначертана разлука,
до смерти – миг, и нужно совершить
последний шаг… – свобода в нем иль мука?

И сердце генерала от тоски –
простой, солдатской, самой человечной -
вдруг больно сжалось, словно на куски
рассыпалось: он понял, что навечно
стал связан с этой массою солдат...
Война уже ему не подчинялась:
он на песке зыбучем, ни наград,
ни почестей не нужно, это – малость.
Не спрячешься в завесе громких слов
и заверений: через смерть, невзгоды,
война торила путь, крушила зло
и порождала - требуя свободы…

По мотивам отрывка ( ч.1. гл.13) из романа В.Гроссмана «Жизнь и судьба»

(Памяти святой преподобномученицы Великой княгини Елисаветы Федоровны)

И не важно, кто ты по крови, какие сны
Овевали тело в уютном краю отцов,
Если наш по духу и любишь страну, как сын,
Если здесь ты смерти смело глядел в лицо...


* * *

Стала русской немка. На новой своей земле
Обрела и веру, и радость творить добро.
Посещала тюрьмы, больницы, приюты - всем
Помогла щедро, как требовал сердца долг!

От злодейской бомбы любимый супруг погиб,
От затеи подлой: в стране процветал террор.
Мир, казалось, рухнул... Княгиня не стала мстить,
Отпустить убийцу просила царя, но он

Отклонил прощенье - раскаяться не хотел...
А княгиня всю отдавала себя другим -
Не одной молитвой, а множеством добрых дел
Возвела обитель - прибежище нужд людских.

Отойдя от мира, возглавила монастырь,
Но, когда в Россию пришла, как кошмар, война,
Помогала фронту. Не только одна Псалтирь -
Сохраняли жизни лекарства и поезда!

Но низвержен царь, и народ, своевольем пьян,
Позабыл о вере, не зная, творит чего.
И, шепча: "Да будет воля Господь Твоя",
Приняла княгиня неправды великой зло.

Умирая в шахте, избитая, вся в крови,
Помогала ближним, стараясь утешить боль.
Долго слышно было: "Господи, их прости!"
Херувимской песней путь завершён земной.

* * *
...И не важно, кто ты по крови, какие сны
Овевали тело в уютном краю отцов,
Если наш по духу и любишь страну, как сын,
Если здесь ты смерти смело глядел в лицо...

Сырой землею в воздухе пахнуло,
Растущих рыхлых туч нависла тень -
Гроза копила мощь, невнятным гулом
Обменивались выси, а сирень
Пугливо мне протягивала ветки -
Порывы ветра гнули их в окно.
Гром не желал потворствовать подсветке
Земли впустую: он терпеть не мог
Транжирства электрических энергий,
Но правил май, и первая гроза,
Пускай ещё не близко - в отдаленьи,
Была уже весной хмельна и зла.

Проснулась сил природных камарилья!
То там, то здесь прорезывался след
Далёких вспышек - так трепещут крылья
У сбитой птицы... Близился рассвет,
Вновь обещая миру обновленье,
И грозной силой надвигался фронт
Небесных стрел - уже ни на мгновенье
Они не исчезали!
Наш народ
Нарёк такую ночку «Воробьиной»*...
Где - воробьи, где - грозы? В чём резон
Давать игре стихий смешное имя?
......................................
Мы воспарим, очистившись грозой.

*Воробьиная ночь - ночь битвы небесной силы с чародеями и разгулявшейся нечистой силой.

Затеялся под вечер снегопад.
Зима сдавать не думала позиций -
То снежным конфетти швыряла в лица,
То ветром в окна дула наугад.
Вдруг, наигравшись, объявила штиль.
Размашисто и крупно хлопья пуха
Спустила вниз...

Терзала мир разруха
Последних дней. Хотелось сдать в утиль
Конфликты, войны, выплески угроз,
Бесправные дела и беснованье,
И тяжко снег трудился по заданью
Небесных сил нас выбелить всерьёз.
На клочья рвал, чтоб передать ветрам
Послания всеобщего безумья,
И заглушал тревожных мыслей зуммер,
И заметал следы кровавых драм.

Снег так хотел. Он делал то, что мог.
Наш двор на чистый лист похож стал очень,
Где только след кошачий многоточье
Оставил в поле нерождённых строк,
Где лютовал и царствовал мороз,
Прогнав домой собачников и пьяниц,
Снег навести старался всюду глянец...
Но был ли прок в трудах - большой вопрос!

"После многолетней разлуки, проведенной в двух различных мирах, не понимая ясно ни чужих, ни даже собственных мыслей, цепляясь за слова и возражая одними словами, заспорили они о предметах самых отвлеченных, – и спорили так, как будто дело шло о жизни и смерти обоих" /И.С. Тургенев. "Дворянское гнездо"/

Стихи с волнением прочтя,
Он чуть не плакал: столько чувства
В нём пробудилось! Так дитя
Переживает безыскусно
Любой посыл... его лицо
Вдруг просветлело, стало ярким.
Он вопрошал и был истцом
В суде истории! Как жарко
Он защищал, я - возражал,
Носился дух противоречий,
И каждый правым быть стяжал
Так, будто нам и вправду нечем
Заняться было... Длился спор
О судьбах наций, язвах мира,
Об утлости земных опор...

Нам не до жиру - быть бы живу,
Но так устроен славянин -
Нам до всего всегда есть дело!
Пусть европейцы славят гимн
Своей семье, достатку, телу,
Но русский вечно рвётся ввысь
И алчет правды, жаждет веры!

Мы - соль земли, пусть наша жизнь
Нелепой мнится им наверно...

Белёсый - не по ночи! - небосвод
Был блёкл, как будто выцветший наперник.
К тому ж, дыряв - лохматый хоровод
Частичек пуха забивал вечерний
Блеск фонарей... вокруг дрожало всё:
Сквозь круговерть летающего снега
Машины, люди, тротуаров соль
Вдруг раздробились и смешались с белым.
Гигантским одуванчиком фонарь
На зимний город сеял светотени,
А текст реклам потёк куда-то вдаль -
В неоновых огней хитросплетенье.

Мир четкость очертаний потерял.
Я больше никуда не торопилась.
Сегодня время мне дарилось зря,
Как бросовый товар и чья-то милость....
А снег летел назойливо в глаза
И, тая на щеке, стекал в обиде.
Людской поток меня не осязал,
Не принимал в себя - в упор не видел!
Он нёс свою мозаику проблем,
Чужих забот и разочарований,
Обрывков фраз - сует напрасных тлен -
Где чьи-то судьбы, замыслы, желанья...

Казалось, только руку протяни -
И ты не одинок, ты принят "в стаю"! ....
Но нет прохода в параллельный мир,
Есть снегопад, неверие, усталость.

Мне запах прели - афродизиак,
Услада - ворох листьев под ногами,
А бархат тьмы ноябрьской - добрый знак,
Что грянет
В моей душе оркестрик перемен,
Сойдёт с неё уныния короста,
Как ржа с металла. Выстрел прогремел
Аврорский!

Перед рассветом ночь всего темней.
Цинизм и алчность сердцу не любезны,
Но всё, что гнило в праздной кутерьме,
Исчезнет.
И снег падёт, и станет белым свет,
Очистившись от происков враждебных.
И устремится к солнцу первоцвет
Надежды.

Огни окошек загасила ночь,
И город вмиг ослеп; в неоне синем
Он мне казался вымершим: точь-в-точь
Пейзаж КирИко*, странный и пустынный,
С архитектурой мира без людей...
Фонарь мерцал, пульсируя тревожно,
То разгорался, то, пройдя предел,
Сходил на нет... казалось невозможным,
Что хватит сил ему разлить всерьёз
Синюшный свет, на призрака похожий,
Ещё раз вспыхнуть, чтоб отправить SOS
Толпе несуществующих прохожих!

Летела с неба снежная крупа,
Стучались в стёкла крошечные льдинки,
Просились в дом... И в мыслях невпопад
Мелькнуло вдруг: «Знакомая картинка -
Небесной манны милосердный дар!
Лови горстями, пользуйся, не мешкай,
Но удержать не сможешь навсегда,
Растает тут же!» Мы во тьме кромешной,
В нелепых распрях, в поиске врагов...
Схватить удачу, божий дар - полдела,
Как удержать? Опять стоишь нагой
И изгнанный за райские пределы...

И поделом... Крупинок снежных рой
В людские окна безуспешно бился,
А мир, прельщенный дьявольской игрой,
Сады чужие захватить стремился.

* Джорджо де Кирико (1888-1978)- итальянский художник, близкий к сюрреализму.

… Все дышало присутствием Древней Руси:
Прямоствольные сосны, озерные дали,
Бесконечность дорог - по стране колесить
Приходилось купцам; в ряд церквушки стояли,
И блестели кресты на седых куполах.
Отголоски времен - корабельные мачты -
Здесь тесали вручную… Жила старина,
И, казалось, что рядом Алёнушка плачет
На крутом бережку, а в лесу Серый Волк
Ей готовил судьбу с неизбывной печалью…

Поредел после боя последнего полк, -
Хоронили бойцов, пополненье встречали...
Как затишье средь грохота страшной войны,
Краткий отдых в тылу… Запах лиственной прели
Вызвал в памяти горькое чувство вины
Перед теми, кто выжить в аду не сумели...

Под ногою пружинила леса зола -
Шелестящая груда поверженных листьев.
Прах ложился на прах, как столетья назад,
Корневища питал, не имея корысти,
Становился весной юной почкой, ростком,
Умывался росой на рассвете холодном.
Тихий свет проникал в глубину и легко
Возрождался в живом, обретая свободу…

(К годовщине начала блокады Ленинграда)

За цветенье трав, у ног растущих,
за жужжанье пчел и стук сердец,
беспредельный мир морей и суши,
что создал Небесный наш Отец,
за напев ручья, бездонность неба
и за тень развесистых ветвей,
за сережки шелковые вербы
и за ширь распаханных полей, -

Святый Боже,
Святый Крепкий,
Святый Бессмертный,
благодарю Тебя!

За святую матери заботу,
что хранит и учит до сих пор,
за очаг домашний, за работу -
за сердечный с другом разговор,
И за то, что вышли, все ж, из ада
темных сил – блокадного кольца. -
Кроме жизни, что еще нам надо
в сложном мире, детище Отца?!

Святый Боже,
Святый Крепкий,
Святый Бессмертный,
благодарю Тебя!

И за утро новое над миром,
за прошедшей ночи мирный сон,
теплый хлеб, за город мой любимый,
за открытый новый горизонт…
Все, что есть у нас - Господня милость,
что хранит нас с тех кошмарных лет,
И сегодня, что бы ни случилось,
знаю точно – где-то ждет нас свет!

Святый Боже,
Святый Крепкий,
Святый Бессмертный,
благодарю Тебя!

…Всем миром поднимали города,
Всем миром жизнь спасали пострадавшим…
Внезапная нахлынула беда -
Разверзлись хляби, затонули пашни,
Ни дома, ни скотины, ни вещей,
И только сырость проникает в стены,
И только боль потерь и перемены
В измученной, испуганной душе.

…Пока не грянет гром, живём не зная,
Что все под Богом ходим на земле.
Но нет беды чужой. Страна родная,
Ты в горести, и с каждым днем сильней
Тревога наша за людей бездомных,
Тех, кто внезапно потерял уют,
Свой тёплый дом - там птицы гнёзд не вьют,
И скот погиб, не слышен детский гомон...

Всё изменилось для скитальцев вдруг:
Вода и тлен, а холода все ближе,
И вроде бы спаслись, сумели выжить,
Но в глубине зрачков живёт испуг…

Мы вместе… Невозможно не помочь,
Остаться в стороне, быть равнодушным.
Сильна добром Россия, мы точь-в-точь
Как прежде были - не засохли души!

Пока мы вместе, нас не одолеть.
Мы - россияне. Сложимся всем миром
На хлеб и соль, на новые квартиры -
Протянем руку, остановим смерть!

...Там за окном хозяйничает утро,
Готовит вкусный солнечный пирог,
В дом запускает зайчиков и мудрых
Лучистых кошек - странников дорог.
Посланцам света всё живое радо.
Когда дожди обходят стороной,
Ткач паучок, незримый житель сада,
Ползёт по сетке, как по мостовой,
Плетёт гамак себе из нити прочной,
Добычу ловит, а над головой
В высоком небе перистые клочья
Висят упреком ветру за разбой.

К исходу лето, в воздухе прозрачном
Почти хрусталь: ударишь - зазвенит
И отзовется эхом, - это значит,
Что скоро осень… Кофе мой вскипит,
И, прямо в счастье перекинув мостик,
Наш летний дом заполнит аромат.
Там непременно соберутся гости -
Накроем стол, и жизнь пойдёт на лад.

Прохладная, воздушная струя
Вдруг пробежала - зарождалось утро.
Еще не зарумянилась заря,
Но горизонта четкие края
Уже сияли нежным перламутром.

Все стало видно в сумраке ночном,
Сменило небо цвет на бледно-серый,
И самым первым, трепетным лучом
(Так теплит утром инок храм свечой!)
Светило Землю напоило верой.

А все созвездья сделались бледней
И таяли, мерцая слабым светом.
Открылись клады тайные дождей,
Сочилась почва влагой, будто в ней
Сокровища запасливого лета!

Я шла вдоль задымившейся реки
По лугу, меж холмов, по бездорожью.
Там, на востоке, ночи вопреки,
Меж тонких веток рдеющих ракит
Уже разлился свет подарком Божьим.

В окне мелькали долы, дали -
Людьми забытые места!
До края неба простирались
Холмы и спуски... краснотал,
Разросшийся ольшаник мелкий,
Овражки в зарослях осок,
Пруды с плотинами да едкий
Дымок костра... луга, лесок,
Потом проехали деревню:
Десяток изб под гнётом крыш,
Разметанных ветрами - древних,
Кресты погоста... Хоть и нищ
Хозяин сельского жилища,
Но счастлив всем, что дал нам Бог -
Детьми, землёй, трудом и пищей,
Всем, что сберёг, что сделать смог.

В окне мелькали новые строенья -
Автобус шел до Ладоги по трассе.
Привычно дождь кропил и стекла красил,
Мотор гудел… В душе моей виденья
Возникли вдруг, и сердце защемило:
Дорога Жизни - узкий путь из ада
Истерзанного пыткой Ленинграда -
Ведь это ЗДЕСЬ когда-то явью было!

Здесь бабушку и маму молодую
В грузовике везли… А лед был тонок -
Легко на дно уйти... Следы воронок,
Летят снаряды, ветер смерти дует...

Как выжили они, не знаю. Чудо.
Я из него. Я это помнить буду.

Сезон надежд, где небо незабудкой
Среди деревьев чёрных, но живых,
Где под кустами пятна снега, будто
Остатки пудры на щеках зимы.

Потоки света ласковым котёнком
Мне греют руки и щекочут нос,
Врёт аромат земли - щемящий, тонкий,
Про то, что счастье может быть всерьёз…

Нахохлился бутончик первоцвета,
Что на асфальте в трещинку пролез,
И, разливаясь радостным фальцетом,
Незримый птах солирует с небес.

От белизны изнемогало зренье -
Пейзаж зимы на горизонте плыл
И колебался в дымке... освещенье
Сменилось резко: выпрыгнув из мглы,
Облило солнце золотым сияньем
Сугробы вдоль дороги и холмы.
Сапфирной пылью, ценным подаяньем,
Расщедрился январь, а синий дым
Окутал мир, и тут же всё померкло.
Как чашкой опрокинутой, накрыл
Пространство сумрак - блеклость горстки пепла
Взамен сиянья радужной игры!

В одно мгновенье пала тьма густая
И изменила леса акварель:
То колкий куст перед глазами встанет,
То в снежно-ватном полушубке ель...

Красив январь, да щиплет щёки больно,
Зовёт домой, в тепло: гулять довольно!

УмастИ мои раны, Господь,
Исцели от недужных сомнений…
На деревьях оливковых гроздь
Солнценосных плодов,
Зеленеет
На уступах горы древний сад -
Гефсиманский…
В преддверие встречи
Здесь Он ночью молился,
Уста
Божье имя шептали, и вечность
Возводила над садом шатер.
Собирался в дорогу Иуда,
Тот, что козни готовил:
Хитер,
Но несчастен...
Не ведая чуда,
Тихо плакала Дева,
Она
Знала всё о грядущей потере
И о горе, что выпьет до дна
На дороге к смиренью и вере.

Робкий шелест зеленых олив
Возвещал о великом начале…
В Гефсиманском саду соловьи
На мгновение вдруг замолчали,
Чтоб расслышать Спасителя речь:
«Отведи от меня эту чашу,
Если можешь!!…»
Но выпало лечь
На закланье…

Бессмертие наше
Получили мы страшной ценой:
За грехи расплатился невинный…
Древний сад одряхлел, но живой:
Помнят Божьего Сына оливы.

Июньский теплый день. Природа в нас
рождает неизведанные чувства:
бездонность неба, разнотравья буйство,
румянец неба в предрассветный час.

Светило не палит, как в летний зной,
и не багрово-тускло, как пред бурей,
но разливает свет и ладан курит
сквозь облачный лилово-жёлтый слой.

Весь в серебре сверкает тонкий край
небесных кущ, где солнечное злато
на миг приоткрывает нам когда-то
потерянный и позабытый Рай.

Подобные туманным островам,
разбросанным по васильковой глади,
плывут Нефелы в небе; путь им ладят
невидимые ветра рукава.

Цвет небосклона к вечеру лилов,
без переливов - не сулит тревогу,
не прочит гроз, меняясь понемногу.
Торжественно, спокойно и тепло.

Клубятся возле солнца облака
и вновь, зардевшись девичьим румянцем,
уже мечтают на ночь затеряться
за горизонтом, яблоком упав.

Померкла красок солнечных игра.
Над потемневшей, благодатной чашей
свой купол теплит звёздочкой упавшей,
как свечкой восковой, небесный храм...

Всё, что мертво, опять вернётся в прах.
Одна любовь жива: не знает страха,
Не может ждать и в небо рвётся птахой,
Отдаст другим последнюю рубаху
И воспарит - весь мир в её руках…

Стихи живут, пока любовь царит,
В них не слова (хотя они и живы),
А чувства, что покров снимают лживый
И ввысь зовут - светло, неудержимо.
В безумстве чувств рождается пиит.

А нет любви - и нет цветенья строк,
Их, как ни уложи, строфа бездушна,
Сердечный ритм стабильностью разрушен,
Мелодия стихов звучит всё глуше,
И правильностью мучает итог.

Любовь сметает стены крепостей,
Ворвавшись ветром, оживляет тело,
Чтоб глупости творить легко и смело,
Лететь в огонь желаний оголтело…
Когда мы влюблены, стихов не счесть!

Что ожидает нас, никто не скажет…
Хочу ли знать? И так ли это нужно?
Чтоб в страхе ждать конца, когда недужной
я встречу день последний свой однажды?

В гаданиях и в страхах мало толку.
Мне пёстрый жребий выпал не случайно.
Зачем тревожить праздными речами
былого счастья мелкие осколки?

Зачем клеймить судьбу и звать удачу,
когда известны слабости и силы,
что есть во мне, ведь клянчить некрасиво
дары судьбы, свои подальше пряча…

Всё, что прошла, не было наказаньем.
Благословляю каждую минуту:
и трудный путь, мной различимый смутно,
и всю мою нелепость притязаний

на лёгкий крест, из всех известных, лучший.
Страницы жизни заполняю смыслом.
В годах прошедших длинным коромыслом
уравновешу взлёт паденьем с кручи

и дальше в путь...

Так много разных Я во мне одной,
Скажи мне Та, что кажешься правдивой,
Зачем живешь? Ты не несешь покой
И радость из тебя не льется… Диво ль,
Что ты тоскуешь в круговерти дел,
Мешаешь карты, мечешься по кругу.
Ты - это Я, что в полной темноте.
Как много лет знакомы мы друг с другом!…

Скажи мне Та, что любящей слывёшь.
Ужели, правда, знаешь это чувство?
Других ли любишь иль награды ждёшь
Лишь для себя? Любить других - искусство,
Вернее, дар. И подвиг. Часто крест.
И благодать, дарованная свыше.
В тебе то гнев, то ярость и протест,
То сожаленье… Не взрывайся, тише!

Не тереби былого: Ты есть Я,
Ещё одна в бессчетной веренице.
Скажи мне Та, чей образ стёрт и смят,
Та, чей портрет ещё хранят страницы,
Пылящиеся в запертом шкафу,
Где даже нет, как принято, скелета:
Не уложить ни в строчки, ни в строфу,
Всех странностей той Я и тайн «про это».

Увы, и Ты бездарна и скучна
В своих талантах и в своих пороках.
Зато способна заново начать,
Признав, что заблудилась ненароком,
И в этот миг родиться вновь - другой.
Та - впереди, тебя не знаю, - кто ты?
И кто же Я? Скиталица? Изгой?
….Полынь, степной простор и конский топот…

То февральское утро случилось туманным.
Полыньи извергали клубящийся пар -
Волга нервно дышала, и в мареве странном
Поднималось светило; сражений угар
Так внезапно закончился... снег белым пухом
Разукрасил верблюжьи колючки степи,
Тишина для привыкшего к грохоту уха
Оглушала сильнее, чем, если б вопил
На подлете фугас, и казалось солдатам,
Что фигуры людей порождает туман.
Им приказ не давали прибыть, но набатом
Город звал, потрясая величием ран...

Весь в руинах, в воронках от бомб и снарядов,
И повсюду незримо стоят мертвецы…
Шли притихшей толпою к домам Сталинграда
Старики и мальчишки, штабные, бойцы.
Снег укутывал тайны проходов вчерашних,
Где носили снаряды, бинты и обед –
Хлеб и термосы с кашей, где снайпер уставший
Пробирался тайком, - тех следов больше нет.

А прибывшие торили новые тропы.
В старожилах – и счастье, и горечь тоски.
Пустота. - От победы?... Недавно всем скопом
За свободу сражались, давила виски
Неизвестность - надежда и страх вперемежку,
А теперь тишина… Средь разбитых домов
Ходят люди в обнимку - без страха, без спешки,
Все такие родные… Отбили врагов!
Победили!! Сжимают героев в объятьях,
Вроде кончился ад, что ж, на сердце печаль?
..........................

Город выстоял. Слов на пустое не тратя,
Люди шли в Сталинград… Сорок третий. Февраль.

Лесистый берег в дымке замаячил,
и солнце, как надежд нежданный взрыв,
мир сделало реальней и прозрачней.
Но боль жила и зрела, как нарыв,
и не было тепла ни в ясном небе,
ни в темной бездне мчащейся воды.
Простор земли пугал: откоса гребень
тянулся вдаль; у каменной гряды,
как у войны, конца не намечалось…
Красноармейцы возвращались в часть.
А горе в сердце матери стучалось
голодным зверем, воя и рыча…

Наркомовские семьи уезжали:
стал Куйбышев надежнее Москвы.
Каракуль и бекеши в гуще ржавых
солдатских роб меняли лик войны:
на этом – специальном! - пароходе
в надежный тыл везло начальство снедь.
В их взглядах недовольство: по природе
они терпимы, но зачем сидеть
их вынудили с тем, кто дурно пахнет?
Кто голоден? Кто едет погибать…

Солидные полковничьи папахи -
страною обеспеченная рать
вершителей простых солдатских судеб,
их дети, тещи, клан кремлевских жен -
здесь заправляли… Было так и будет,
ведь пароход для тех, кто приближён…
- К чему?
Зачем?
И по какому праву?

Красноармейцев грязная орава
имущих власть присутствием смущала.
Война наркомам бед не предвещала,
вестями с фронта не терзала страхом -
лишь тот, кто прах, тому судьба стать прахом…

Хозяева судьбы и палачи
и их рабы и жертвы вверх по Волге
на общем пароходе были долго,
но всем пришлось сгореть в одной печи….

Девятое письмо Марии к Елизавете

Предыдущее см. My WebPage

Мучительно и больно вспоминать
всё, что случилось далее.
Иуда,
неправый суд,
предательство, -
принять
такое даже посторонним трудно,
а если жертва - сын тебе?
Твой Бог?
Любимый и безгрешный,
добрый агнец,
себя обрек на смерть и превозмог
и страх, и боль?..
А каждый оборванец
Ему в лицо плюёт и плетью бьёт?!
За что?!
Такой позор,
страданье, мука!...

Мой Иисус молчит
и крест несёт,
я - вслед за ним иду...
Ни слёз, ни звука -
окаменела будто,
пелена
перед глазами...

Забивали гвозди...

Вверх вознесли...

Весь, как в обрывках сна,
тот страшный день...

Я оставалась возле
Его креста до самого конца
(какая мать переживет такое?!!!)
Палящий зной
и кровь с его лица
под стоны умирающих изгоев...

Прости, мой друг,
мне больно вспоминать,
как вынесла -
сама не понимаю.

Но Он - воскрес!!!!
Он в мир пришёл опять!
И это Он открыл нам двери Рая!!!

Теперь об этом много говорят,
опять поют осанну
и величут.
И мной, наверно,
прОжита не зря
большая жизнь.
И мне уже привычно
идти на помощь душам,
что скорбят:
мне Сын дал силу охранять в невзгодах
молящихся усердно...
Нет, не зря
мне выпал крест такой -
давать свободу
от тленных мук
и делать сильным дух,
и Церковь охранять Сыновней силой.

Вслед за Христом
я в Дом Его войду,
всё выполню,
о чём бы ни просил Он!

* * *

Пишу тебе, сестра Елизавета,
на склоне лет. Почти закончен путь
мой на земле, где ты давно отпета,
причислена к святым. И мне уснуть
уже пора.
Теперь я стала кроткой...

Восьмое письмо Марии к Елизавете

Предыдущее см. My WebPage

Мой Иисус,
взяв мужний инструмент,
как новый плотник вышел на работу.
Трудился он почти пятнадцать лет -
кормил семью
и окружал заботой,
пока однажды
не сменил свой путь.

Твой Иоанн крестил его со всеми,
в ВифАваре...
Там голубь сел на грудь,
а Голос с неба
что-то про спасенье
провозгласил, -
была я вдалеке,
о происшедшем знаю понаслышке! -
Себя явил
как Бог он в той реке, -
кровинушка моя,
сынок,
малышка!...

Всё поменялось с этих самых дней.
По беспокойным иудейским весям
Бог во Плоти
в бессмертье звал людей,
нас новой вере обучая,
бесам
творил заслон,
лечил и оживлял,
и зёрна милосердья сеял в души...

И я, как все,
за Ним повсюду шла
счастливой,
восхищенной
и послушной...

Твой сын в тот год от Ирода погиб,
а мой пока был жив.
Ему Голгофы
ещё не уготовили враги,
ничто не предвещало
катастрофы.

Бросали вайи под ноги осла,
встречали, как Царя,
и ликовали...
Знать,
человек непостоянством слаб:
кто пели славу,
те же и распяли...

Продолжение см. My WebPage

Седьмое письмо Марии к Елизавете

Предыдущее см. My WebPage

Меня поймешь ли?
Разве святость - дар,
что выпадает людям?
Иль награда?
Неправда,
что безгрешному
кошмар
своих страстей
обуздывать не надо, -
всем нужен труд,
и я была, как все:
мне страшно и тревожно -
одиноко,
а Иисус был первенцем
и тем,
кто счастьем стал мне
в мире том жестоком!

Но что ни день,
в нём проявлялся Бог,
кто всемогущ,
всеведущ
и свободен.
Мой сын
всё чаще покидал порог
родного дома, -
нас любил он вроде,
но по-другому...

Так двенадцать лет
исполнилось ему,
когда на Пасху
он потерялся:
нет его и нет!
и так - три дня...
Я извелась:
опасно,
ещё мальчонка -
слаб и безбород, -
конечно,
я тогда перепугалась...
Потом нашелся -
в Храме!
Там народ
внимал ему,
а он - учил!!!
Казалось,
что все известны истины ему,
что мудр,
как фарисей,
мудрёней даже!
Я удивилась очень...
По всему,
он, вправду, Бог,
и жизнь меня накажет,
коль это я смиренно не приму...

Мой Сын, мой Бог.
Так странно...
Я люблю
и сына - кто мне Бог,
и Бога - в сыне.
Я силу обретала в Нем свою,
желая кроткой сердцем
стать отныне.

Продолжение см. My WebPage

Шестое письмо Марии к Елизавете

Предыдущее - см. My WebPage

Итак, я стала мамой...
В те года
разнесся слух по землям иудейским,
что новый Царь воссядет,
и тогда
подлунный мир пресытится злодейством,
пророчество осуществится здесь -
помазанник родился в Вифлееме.

Для Ирода царя такая весть,
как приговор:
он в мыслях не приемлет
возможность потерять
свой царский трон...

Той ночью
мне явился Ангел светлый.
Я помню, как сейчас,
мой странный сон,
в котором голос молвил:
"До рассвета
в путь отправляйтесь срочно,
чтобы Сын
твой не погиб
и мир наш спас от смерти!"

Мы в ту же ночь собрались,
так как сны
нам часто
не дают попасться в сети
посланцев тьмы -
грозила всем беда.

С ребеночком отправились
в Египет.
Мой Иисус
в столь нежные года
в дороге долгой -
весь в пыли,
немытый...
Но сын мой - Бог,
которому видней...
А мне - не спать,
заботясь непрерывно,
как напитать его
и как верней
сберечь от зноя,
от ветров надрывных...

Я думала, конечно, о тебе:
твой Иоанн родился, верно,
тоже,
а Ирод злой весь год казнил детей -
младенцев всех,
по возрасту похожих...

Судьба обеих горем обошла:
скончался Ирод -
вновь мы в Назарете.
Мой сын взрослел,
но маялась душа:
его любила
больше всех на свете,
но было в нём
всё меньше только сына,
всё больше - Бога,

мне невыносимо...

Продолжение см. My WebPage

Пятое письмо Марии к Елизавете

Предыдущее - см. My WebPage

Быть матерью,
в чьём чреве зреет плод,
великий труд -
и благодать,
и подвиг
хранить дитя своё от всех невзгод,
его питать
и взращивать с любовью.

А если сын -
и человек, и Бог?
Как это совместить в сознанье
девы?
Но был Иосиф рядом,
он берёг
меня как ценность,
как сосуд священный...

Какое сердце оказалось в нём,
благоразумье,
преданность и вера!
Как он и дети старшие
трудом
крепили дом,
служа для всех примером!

Мы жили дружно, мирно.
Вдруг беда:
разнесся слух по землям иудейским,
что перепись объявлена,
и нам
явиться в Вифлеем
придётся
вместе.

Не спорила,
хоть путь туда далек,
то вверх, то вниз,
колдобины и ямы,
а у меня уже солидный срок
для будущей
и очень юной мамы!

Собрались в ночь.
Вот-вот должна родить,
а мы в пути...
Осёл, луна, поклажа,
мне страшно,
больно,
но должна я жить,
свой долг исполнить
в страшных муках даже.

Ну, вот и Вифлеем...
Свободных мест
в приютном доме не нашлось
свободных.

В пастушеской пещере
сено ест
телёнок тёплый,
пьют ягнята воду,
за стенкою
осёл копытом бьёт -
ребёнок мой
на свет спешит явиться,
а над пещерой
звёздочка плывёт,
и мир затих,
готовый измениться...

Продолжение см. My WebPage

Четвертое письмо Марии к Елизавете

Предыдущее см.My WebPage

Я помню,
как случилось это чудо...
Апрельский день всем преподнес сюрприз -
всё расцвело вокруг,
каменьев груды -
и те покрылись листьями мелисс!

Я вышивала занавес для Храма,
он закрывал Ковчег от праздных глаз,
ведь в нем -
Завет божественный,
тот самый,
что сам Господь продиктовал для нас.

Супруг Иосиф плотничал на стройке,
когда явился ....Ангел.
Два крыла,
лицо сияет,
белых лилий тонких
букет в руке...

От страха замерла -
не каждый день такое видишь, право!
Назвался гость -
Архангел Гавриил.
Он объявил,
что матерью я стану,
что наш Творец во мне Себя явил!!!

Я удивилась очень:
я же дева!
Как может быть такое?
Только Бог
сказал - и будет,
не найти предела
Его безмерной Воле,
мой же долг
принять смиренно всё,
что Он прикажет.

Еще сказал Архангел о тебе -
мол, есть Елизавета,
очень важно
нам встретиться,
так задано в судьбе
у нас обеих, чревами непраздных...
А больше ничего не пояснил
и улетел...

О, сколько тягот разных
мне пережить пришлось!!!
Супруг хотел
мне дать развод,
чтоб стала я свободней...
Душа затрепетала,
я в слезах,
но прошептала:
«Я - Раба Господня,
и пусть все будет так,
как Он сказал».

И Гавриил к Иосифу явился
и убедил его меня беречь,
что муж и делал -
за меня молился,
хранил от тягот и опасных встреч.

А помнишь,
друг мой по судьбе и вере,
ту встречу нашу:
я пришла в твой дом,
ребенок твой в твоем проснулся в чреве,
почувствовав,
в моем таится Кто?

На нас тогда сошло благоговенье,
в нас дали знак друг другу Сыновья,
их крестный путь был начат
по веленью
Того,
Кто их на жизнь благословлял...

Продолжение см. My WebPage

Третье письмо Марии к Елизавете

начало см.My WebPage

Прости, Елизавета,
что подробно
пишу про всё,
что вызрело во мне.

От слабостей мы обе не свободны,
обеим вкус беды знаком вполне,
но служат оправданием нам дети -
духовный подвиг их,
страданий боль.
И пусть блаженны кроткие,
но где те,
кто, видя сына казнь,
хранил любовь?
......................................

Итак,
я девять лет жила при Храме,
учась читать,
писать и ставить цель,
знать ритуал -
духовной жизни грани
мне открывались,
приходя в лице
левитов и премудрых фарисеев.
Ещё меня учили шить и ткать...

Женою став,
была бы мужу всем я -
но выпал крест безбрачие принять,
как было предназначено обетом.

Жалела ли себя?
Скорее, нет:
что не случилось,
то не канет в Лету...

Мне минуло в тот год двенадцать лет.

Учёба век не может продолжаться,
но нет родных -
все умерли давно,
и как одной невинной оставаться?
Кто защитит меня,
прокормит кто?

Нашли вдовца -
формального супруга,
хранителя девичьей чистоты.
Иосиф Назаретский добрым другом
стал для меня,
он воплотил мечты
вновь обрести отцовскую заботу
в его большой и праведной семье,
где каждый день заполнен был работой,
был каждый сыт,
и было место мне.

Обручена,
но ласк мужских не знала,
не женщина,
не дева -
божий раб.
Была смиренной,
кроткой,
не страдала...
Хотя... не знаю...
Кто из нас не слаб
в своих печалях?

Сердцем понимая,
что испытанье Господом дано,
ждала я чуда
и как будто знала,
что мне его исполнить суждено.

Продолжение см. My WebPage

Второе письмо Марии к Елизавете

Начало см. ссылка

Отец и мать меня,
как чудо Божье,
уже в годах преклонных обрели,
Господню милость славя.

Я их тоже
любила нежно -
эти дни легли
на память мне счастливым утешеньем...

Но дан обет,
и вот с молитвой в Храм
меня ввели,
чтоб выполнить решенье
и навсегда со мной расстаться там...

Я помню белоснежные ступени -
всего пятнадцать, -
крут был к Храму путь!
А мне лишь три,
но Серафимы пели,
крылатый Ангел не давал взглянуть
на слёзы мамы,
что внизу молилась,
и на седую бороду отца...

Встречал Первосвященник.
Как случилось,
что я вошла в святилище жреца,
где был Ковчег,
где Дух Господний правил??

В той комнате мне было хорошо,
как будто в Отчем доме,
где я вправе
весь мир объять
и ликовать душой...

Я там нашла пристанище и веру
в Того,
Кто даст опору жизни,
суть.
Вмиг кроткой став,
увидела примеры
иных путей,
с которых не свернуть...

Продолжение см. My WebPage

Первое письмо Марии к Елизавете

Пишу тебе, сестра Елизавета,
на склоне лет.
Почти закончен путь
мой на земле,
где ты уже отпета,
причислена к святым,
а мне уснуть
лишь предстоит...

* * *
Есть время для рассказа,
воспоминаний трудных о былом.
Во мне ли кротость?
До сих пор ни разу
не думала об этом...
Кроткий - кто?
Благочестивый,
долготерпеливый,
в ком вечно жив несокрушимый дух? -
Я не была такой,
но мне претило
у темных сил идти на поводу,
когда есть Бог...

Что помнится из детства?
Я в иудейской родилась семье
и в небогатой.
Царь Давид в наследство
оставил только знатность. -
Проку в ней
немного,
если не рождались дети...
Мать Анна и отец Иоаким,
детей просили тщетно.
Бог ответил,
когда, смирившись с горем,
в дни тоски
пообещали в храм отдать младенца,
коль повезёт родителями стать...

Так в чреве Анны вдруг забилось сердце,
и я явилась в мир, как благодать.

Продолжение см.My WebPage

Сонеты вместо сытного обеда?-
Не слышала подобного я бреда!
Хотя… пожалуй, было, не смолчу:
вчера, совсем забыв, что есть хочу,
писала я рондО, потом секстину,
и тут меня, испортив всю картину,
уговорили написать сонет,
да, ладно б, наш! - японский!!! и обед
так и простыл, не тронутый поэтом,
зато поэт стал тронутым… все это
на ближних очень скверно отразилось:
«Уж лучше б ты в кого-нибудь влюбилась, -
хотя б компьютер был тогда свободным!
Пошла б куда, чтоб стало всем удобно,
а то задашь вопрос – в ответ ни звука...
С поэтом жить, - они сказали, - мука!!!"

Пожалуй, да, - пора мне завязать:
поесть, помыться, наконец, поспать,
узнать, что в мире, сбегать на работу,-
(они совсем не платят мне чего-то?!!)
а эти сонмы рифм, на бред похожих,
забыть навек, - доколь слагать их можно?

...Не тут-то было! Не пропить талант:
в сознаньи вспыхнул новый вариант...

Совсем забыл меня наш старый дом,
скрипят с негодованьем половицы,
черемуха пролезла за границы,
что ей определили, но зато
о чем-то светлом распевают птицы,
и вишня в нежно-розовом манто
роняет лепестки, – меня узнала.
Ствол в трещинках, прибавился разлом,
изранена, но перезимовала,
и тёрн - живой; досадная приправа -
лишайник - седовласым стариком
обвил сучок; играет с ветерком
сирени куст… Уже июнь, и травы,
проснувшись, быстро вытянулись вверх,
дорожки заросли; пора мне, право,
по ним косой пройтись… и смех, и грех,
но первозданность – лучшая оправа
для летних дней! А в памяти зарницы
видений о счастливых временах,
что посещают, а потом не спится,-
о наших поцелуях на холмах
средь моря трав, ласкаемых ветрами,
о нежности стыдливой между нами,
о том, что ждет нас в предстоящей встрече…
И утешеньем мысль - еще не вечер!

Наш старый дом перевернул страницы
обид на недостаток добрых рук,
ведро с водой целебной из криницы
подарком мне, усатый юркий жук
спешит работу сделать до заката.
Оттенков сочных яркая игра,
земля в цвету, июньское стаккато
ночных дождей и пенье комара…
Зеленый рай – роскошная пора!

Иллюстрация - И.И.Шишкин «Уголок заросшего сада»

Жил был Амур - из благородных тварей,
Силен, как бог, и дьявольски красив.
Всем миром жизнь его оберегали:
Господ привычно на руках носить!

Как положила хищнику природа,
Для пропитанья резвого козла
К нему ввели... Но корм такого рода
Родил любовь - ту самую, что зла.

Козел Тимур на тигра не повёлся,
Боднул Амура твердой головой
И безмятежно рядышком улегся:
«Пора ломать тигрячий домострой!»

Козел был прост, как валенок, по жизни
И в обращеньи с каждым - демократ:
«Мы здесь равны: ты - полосат, но рыжий,
А я вонюч да крепок и рогат!»

Амур притих, зауважав Тимура,
И ввёл козла в свой элитарный круг…
……………………………………………………………………………………
Не тот сильнее, чьи мощнее зубы,
А - у кого неустрашимей дух!

Ветер умчался, и крупными белыми хлопьями
Снег опустился на плечи могильных крестов,
Танков разбитые лбы, на тела не закопанных
Павших бойцов, на отметины бомб и костров…

Снежный туман сине-серой повязкою стягивал
Раны земли, заметал роковые пути,
Звуки пальбы приглушал и, как будто бы, стяги рвал
Силы враждебной, пытаясь им место найти.

Землю и небо сплетал в неделимое целое,
Мягкой пушистой завесой испытывал свет,
Падал на плечи; покрытие нежное, белое
Память стирало, чтоб верилось: прошлого нет,

Не было этой войны, преступлений, жестокости,
Горькой тоски от безмерности страшных потерь.
Снег был на всем - он взывал к искуплению, кротости
И к покаянью за все, что свершилось теперь.

Это не снег - тишина обнимала все сущее:
Темную волжскую воду, скелеты коней,
Остовы стен и деревья, судьбу проклятущую,
Цель, потерявшую смысл в бесконечной войне.

Падал не снег – это времени звездное крошево
Мягко ложилось слоями на каждую пядь,
Но, превращая сегодня в забытое прошлое,
Не обещало, что завтра наступит опять…

Жизнь ступала шагами неслышными,
За удачей звала, только бросила -
Одарила сокровищем осени.
Миг восторга - и ветошью лишнею
мне былая награда: истрачена,
Бесконечным страданьем оплачена,
И стою на ветру возле сосен я…

Ветер листья сорвал, как положено,
Спит земля, их коврами укрытая,
Дом построен, одета и сытая –
Жизнь из крепких кирпичиков сложена.
Но, как осенью листья непрочные
Лишь полетом одним озабочены,
Так и я - все хочу невозможного!

Взгляд уносится в даль необъятную:
Может, там, за туманными весями,
По-иному «удачно» и «весело»?
То ль - забыть и пойти на попятную,
То ль - вперед… я сомнения комкаю,
А сосна золотыми иголками
Устилает мне стежку обратную…

Засыпай… пусть за окнами бьется метель,
И ревёт, завывая, прилипчивый ветер,
Засыпай и не думай, о том, как ответил,
Не закручивай глупых тревог канитель!
Позабудь эти страхи, пусть строгая длань
Не сжимает сознание хваткой кошмара,
Всё отступит под натиском времени, кара
Обойдет стороною пугливую лань.

Не страдай о грядущем неведомом дне,
Да придет ли он вновь? что тревожиться всуе,
День сегодняшний свой положи одесную,
Он случился недаром, был сносен вполне…
Засыпай - ты окажешься в странном лесу:
Над тобою лишь небо в сверкающих звёздах,
Яркий радужный мост, - он тобою был создан!-
Ты идёшь по нему, мир держа на весу.

Чистый, подлинный свет проникает в тебя,
А внизу под ногами колышутся травы,
И уже не имеет значенья, кто правый,
И какие обиды кого теребят…
Растворяются призраки бед, в тишине
Незнакомая песня звучит в отдаленье,
Ты подхвачен мелодией и на мгновенье
С ней сливаясь, как птица паришь в вышине.

Засыпай... Это ангелы славу поют,
Не противься веригам, ниспосланным Богом,
Проявляйся в добре и приветствуй дорогу,
Разрушая сокровищниц бренных уют.
Все случится, как надо, в себя не пускай
Сожалений о том, что ушло безвозвратно,
Ночь печали сотрёт, обесцветятся пятна,
Что коснулись души… Засыпай.... засыпай.....

Я тебе напишу, пусть письма не прочтешь никогда:
по подземной реке ты уплыл и надежды не дал,
что вернешься… Мы встретимся,- только иначе!
Я тебя вспоминала сегодня, и даже не раз,
здесь на площади старой, где счастье опутало нас,
где балтийские чайки летают, крича и дурачась.

Столько лет пронеслось… Не осталось других, кто поймет
и на «помнишь?» ответит улыбкой, чтоб я, в свой черед,
разговор подхватила без лишних для нас пояснений.
Мы с тобой возвратимся в тот день, что пометит беда,
впрочем, может быть, счастье? – Кто мог объяснить нам тогда,
что случайностей нет, что ошибки бывают спасеньем…

Здесь всё те же ветра, и чугунные жерла стволов
в небо смотрят, как раньше,- дряхлеют бойницы фортов,
и крошится кирпич на казармах петровской эпохи.
Здесь кронштадтский маяк помогает вернуться домой
морякам и надеждам; подлодка плывет над водой
и не прячется больше: дела, знать, с «секретностью» плохи…

Нынче город открыт, а по дамбе шумливой рекой
иномарки несутся на остров, взрывая покой,
и с Морского Собора разносится звон колокольный.
Как столетье назад, над Кронштадтом блестят купола,
литиЯ по погибшим поется и Богу хвала, -
значит, прожита жизнь не напрасно, и сердцу не больно….

Воспеть весну в который раз не трудно,
легко писать о лихорадке чувств,
лишающих рассудка обоюдно, -
все это просто, только я хочу
поведать о другой любви - негромкой,
необъяснимой, вечной и больной,
без пафоса и праздных кривотолков, -
любви к России...
Над моей страной
то марш побед проносится, то лихо,
страдаем и врастаем в плоть земли,
уходим в мир иной - светло и тихо,
чтоб Русь жила, чтоб чахлые цвели
ромашки на некошеных просторах,
березки ветер гнул, клонилась рожь,
чтоб русской речью откликался город,
а от сатрапов не бросало в дрожь….

Россия… ты с рождения у сердца,
всегда внутри, щемящая как боль,
не излечить и никуда не деться:
абсурдный рай и горькая юдоль.
Не мне судить тебя, но только верить…
В любви сравнений нет, она - одна,
как жизнь, как мать… Хочу остаться с нею
и выпить чашу полную до дна.
Во всем, что есть, что было и что будет,
не отрекусь, не брошу, не предам.
Любить с расчетом? Не умею, люди,
а если вы умеете - беда…

Последние вербы давно облетели,
Пастелью рисует ноябрь безработный,
Туман занавесил лесов позолоту,
В холодных объятьях - прошедшего тени.

Окончена повесть, с последней страницей
На миг ускользнула вся радость былого,
И болью вошло пониманье, что снова
Не сможет уже ничего повториться…

Ты снова во сне, невозможный и милый,
Играешь на мне, как на скрипке,- стихаю.
Рвёшь слабые струны своими стихами -
В ответ откликаюсь аккордом унылым…

А вербы колышутся в поисках чуда,
Которое есть, но бывает не часто,
Дороги проходят по скользкому насту:
Разбиться легко, но карабкаться буду.

Я голос твой слышу под натиском ветра. -
Ты рядом… до счастья последние метры…

Я по тебе скучаю… Мы похожи, уже не различить, где ты, где я.
В душе моей твой образ – он тревожит и, в то же время, мучает меня.
Я чувствую упрек, неодобренье, и, как обычно, снова ты права,
Но все-таки источник вдохновенья мой из тебя... Осенняя трава

желтеет перед натиском мороза, становится как хрупкое стекло.
Со мной не так ли? Неужели поздно мечтать и верить, поступать назло
всему тому, что наглостью сгибает и холодом пронизывает плоть?
Ты вся во мне живешь, а я скучаю и сетую, что рядом нет… Господь

совсем как ты, меня ругает часто - унынию не место под луной.
Закат ноябрьский небо сделал красным, и ветер налетевший, штормовой,
с пути сбивает – делаю ошибки, разбрасываю камни невпопад.
Я до сих пор не научилась гибко менять обличье, вторить только в лад.

И ты такой была, хотя ругала меня за вечный мой максимализм.
Иду навстречу ветру… Не устала. Но я скучаю - хватит укоризн!
Прими как есть, ведь я и ты - ладони обеих рук, и не издать хлопка
всего одной... В наш страшный век ироний одна любовь жива еще пока.

Я слышу голос твой из дальних весей,куда сама совсем не тороплюсь,
Свой мир творю стихами, сердцем, песней, в нем все не так, как надо, ну и пусть!
Храни Господь всех нас! Его творенье переживет и глупости, и спесь…
Но я тебе пишу стихотворенье, - меня ты слышишь, мама? Здесь я… здесь…

Так одиноко в виртуале. Душа болит от превращений в толпе других, где все играют и роль творят по наущенью прекрасных Муз… Куда уж проще менять обличья и привычки? Но сердце отчего-то ропщет, как будто счастье - только в личном…

Друзья… Вы мне врывались в сердце грозой весенней, снежной бурей, занозой острой, едким перцем… - совсем немного нужно дуре, чтоб привязаться! Знаю, глупо… Все позади: растаял призрак, меня, конечно, бес попутал, ну, что ж, оставим укоризны…

…«Иных уж нет, а те далече»… Я не была всерьез вам нужной: в инете иллюзорна дружба, любовь несбыточна, хоть лечит и вдохновляет на безумства, рождает темы, окрыляет…

Так хочется в плечо уткнуться (как в виртуале не бывает!), поплакать, высказать обиду, слова услышать утешенья. Мы - Магелланы только с виду, мы - жертвы кораблекрушенья!