Вручную поворачиваю по
и против часовой - бла-бла, бо-бо,
не понимая,
почему вращаю
живые жернова чревовещаний...

Жила-была девчонка,
дальше - мгла,
блэкаут после лёгкого бабла.
Переосмысливаю время втайне,
перевожу вперёд обратный таймер.
Зацикливаюсь,
силюсь повторять,
озвучиваю чёрно-белый ряд
событий, не имеющих сегодня
ни места положения, ни года.
Прислушиваюсь к сиплым голосам -
обкуренная, пьяная буза;

с небесной антресоли - мамин шёпот:
мука домашнего помола,
чтобы
развеять через проволоку лет
комок обид,
пшеничный сюр вендетт,
а в закрома насыпать новых зёрен
и думать, как жемчужный звук задорен.

Дробится память детства в перламутр,
искрятся зорьки пионерских утр,
на кухонке двухкомнатной хрущёвки
друг-радиоприёмник
выкл/вкл
нащёлкал
на двадцать пять тюремных кумпарсит
по кодексу винтажных чайных сит.
Два срока
жернова перемололи
и продолжают танцевать на воле.

Enter,
бледная моль, в пятизвёздье -
check-in!
В шоке первые дни,
а потом привыкаешь,
и на платине крыльев печатаешь принт
из тату-каталога Шалтая-Болтая.

До мурашек расхристанный
пляжный дресс-код
постоянно апгрейдит на уровне кредо,
пара лакшери цен окончательно от-
говорили от кэжуал а-ля Сорренто.
Через месяц не помнишь о русских мехах -
вечный пунктик голодной почти что не моли,
впрочем,
модные бренды - всё та же труха
в гардеробах иных итальянских лимонниц.

Эти скромные бабочки
вместе со мной
по контракту порхают в подсобках отеля,
подработают горничными -
и домой,
где они, появляясь на свет, пожелтели.

.

В маленькой студии будущего врача
въедливая лампа цеплялась к мелочам,
девушка инстинктивно ловила момент -
милый диагностический эксперимент.

Специалист по ирисам глаз изучал
откровение пары душевных зеркал:
пигментация радужек передаёт
проблематику россыпи розовых звёзд,
восходящих на шельф с океанского дна,
по количеству - ты безнадёжно больна.

Бесхребетки морских пятилучистых тел
априори секли в технологии стелс,
ведь больной не хотелось казаться больной,
раствориться хотелось и уплыть домой.

Возвращая ныряльщику пристальный взгляд,
пациентка зеркалила жизнь на свой лад:
понимаешь, мои голубые глаза -
небо и надвигающаяся гроза.

.

На долгую память...

Антик чёрно-белого фото.
Родные, с глубинной искринкой, глаза,
зажим-самолётик на галстуке - гордость пилота,
и след реактивных турбин в небесах.

Однажды ты просто исчез в синеву-неизвестность,
оставив на мать годовалую дочь -
не видел ни школьницу, ни молодую невесту
с отцовской печалью во взоре - точь в точь.

На детские всхлипы-вопросы - ответы-приветы
из маминых уст о далёкой стране,
где светлая грусть песнопений восточного ветра
кружится в жару, как рождественский снег.

И я поняла, что полёт из вчера до сегодня
во взрослом сознании не омрачён,
напротив, седыми ночами нелётной погоды
из облачной пудры является сон:

душа новорожденной девочки прячется в талес,
небесная манна слоится в мацу,
парящий в туманных фантазиях сказочный аист
несёт чёрно-белую люльку к отцу.

Если мир - не мирная планета,
если дом - не безусловный дом,
я предпочитаю нимб отпетой
дурочки с походным узелком.
Шёлковый платок воспоминаний
раздобыл в дороге бахрому -
это всё попутчики цыганят
нитки на запястья.
Почему?
А на счастье.
Говорят, им нужно
завязать на память узелок -
и рука мужская безоружна
посреди войны, и на курок
нажимать уже невыносимо,
потому что лозунг: миру - мир,
по-советски майский и красивый -
самый главный в жизни командир.

На всех табло красуется сплошная
отмена рейсов,
южный терминал
не выпускает и не принимает,
аэропорт от скуки задремал.
Разочарованные самолёты
дежурят у стеклянных рукавов,
в глазах-иллюминаторах высоты,
за облака летящий синий зов.

А если вдруг
воздушная тревога,
но сквозь туман опасность не видна,
и только самолёты молят бога,
чтоб не была объявлена война.

видишь
восемь прямых углов
а на плане всего четыре
очевидна наглядность снов
на квадратном полу квартиры
пыль летит с потолка
зачем
проживающий в кубе дома
проецирует сцены тем
из-под плюшевого синдрома:

начертательный быт забыть
изолировать стекловатой

бить ли тапкой
или не бить
экзистенцию в угол пятый

а в шестой запустить пустой
говорящей под руку куклой
рикошетит
пускай
в седьмой

я
восьмой
бесконечный угол

.

Расставаясь с тобой,
прячусь там,
где уютно пустым мечтам,
и не нужно себе отвечать,
почему не настал их час.
Там часы никуда не бегут,
просто некуда,
время вдруг -
медицинский резиновый жгут,
время -
временно лучший друг.
День - опасная бритва для вен,
ночь - цветной галлю
циноген;
в подсознательном лунном бреду
я к тебе возвращаюсь
и жду...
Боль не боль, а зелёный болид,
след/мгновение/краш
блестит,
рассыпаясь на тысячи искр,
утро
гасит последний риск.
Многотонное время потерь
давит, путает, врёт:
поверь,
стрелки сходятся по вечерам
в нужной точке,
уснёшь - и там.

я собиралась написать
но что напишешь
индифферентен адресат
к духовной пище

прочтёт и выплюнет - фигня
какой-то дуры
зачем пустая трескотня
клавиатурой

отлично знаю что к чему
не идиотка
а так хотелось кайфануть
с брутальной фоткой

Хрустальный голос, струны юных связок -
ты говоришь, я слушаю поток
волшебного ручья девичьих сказок,
перехожу его наискосок.

Бреду вдоль переливов нежных песен,
журчащих о несбыточной любви.
Мой молчаливый мир неинтересен,
зови меня в свой радужный, зови...

За синим колокольчиковым звоном,
цветущих посреди зимы полян,
буди весенний сон в диапазоне
холодного, циничного меня.

Подальше прячу внутренние раны
от исцеления в ручье живой воды,
а мёртвая - из сорванного крана -
уносит к чёрту девичьи мечты.

Мне остаётся молча улыбаться,
не отравляя пошлостью родник
наивных, говорливых медитаций.
Поймёшь ли как безбожно я двулик...

Ослепительный диск, именуемый солнцем,
отразился в забытых очках незнакомца -
что не так в живописном подобии взгляда?
Два горящих зрачка, два тревожных заката...

Интуиция резко метнулась в подвалы,
под сверкающий пластик защитных овалов,
в марианские впадины глаз человека,
и мгновенно вернулась мерцанием эха.

Смысловые обрывки, невнятные звуки -
затихая, неловко пытались баюкать
настороженно спящие чувства, и всё же
будоражили нервной вибрацией кожу.

Потерявший очки никогда не узнает
сколько раз мне вдогонку бросали: больная...
Потому что я выбрала путь одиночеств -
одиночество дня, одиночество ночи.

А потом обречённое солнце погасло,
волоокие звёзды смотрелись напрасно
в зазеркалье коричневой уличной лужи -
просто дальнему космосу ближний не нужен.

Одиннадцать дней
и последние сутки,
пинаю подальше дорожную сумку.
По-детски сощурившись пляжным японцем,
смотрю, какустроилось рыжеесолнце
пушистым котёнком на смуглой ладони.
Из тёплого сине-зелёного тона
морская волна норовит в белобрысый,
когда разбивается в пену от мысли,
что берег усыпан цветной карамелью,
а раку-отшельнику
нравится келья-футляр
брюхоногого вида моллюска -
святого угодника перезагрузки.

Дедлайн.

Загорелым клешням неудобно
торчать за порогом спирального дома,
скукожишься и углубляешься в ёмкий
мир ракообразногона удалёнке.

Нудный дождь, рассвет-кисель.
Пусто, нет прохожих.
Старый ворон Алексей
к чувствам расположен.

Смотрят чёрные глаза
в тусклый мир старухи,
и подрагивают за-
чем-то крылья-руки.

Три окна, лепной балкон -
ворон залетает
в глубину eё оков
так трансцендентально.

Опускается на дно
совушкиных мыслей
и качает вороной
головой: не мы ли,

недоспорили с тобой,
соглашаясь с лёту
не бороться за любовь,
смысла - ни на йоту.

А теперь в окно смотреть,
в каждое по часу -
созерцательная треть,
маленького счастья.

Море не видит меня на балконе
дома на горном тропическом склоне.
К морю ведёт серпантин километров,
либо порывы попутного ветра -

если представить себя серокрылой
и очумелой летающей рыбой,
жаждущей вновь очутиться в солёном
сине-медузовом тёплом бульоне.

Только вот жабры прикинулись лёгкими,
или погода сегодня нелётная...

Настюху в косухе со штамповым Че
пикапят из тачек: подбросить до Кубы?
Товарищ Эрнесто, а знаешь зачем
твердят твоё имя девчоночьи губы?

Она после смены, вокруг - золотой,
сверкающий, праздничный город гламура,
но слишком не до новогодних понтов,
все мысли о комнате в шумной коммуне.

Внезапно сигналит брутальный десант
на низко посаженном красном феррари,
два тролля в мигающих шапочках сант
готовы купить её, грязные твари.

Ответ - это культовый принт на спине,
ни шага с пути пролетарского счастья -
скорей бы в общагу, забыться во сне,
к товарищу Че в Аргентину умчаться...

С утра пораньше выбитый от пыли,
ковёрно-самолётовый рулон,
завис на старом турнике - почти что
как сбитый накануне самолёт.

Лифт обесточен - факт военной были,
соседи наблюдают из окон
как экипаж вполне оптимистично
готовит фюзеляж ковра в полёт.

Фактурный дед с вихрасто-рыжим внуком
взвалив на плечи сказочный девайс,
умело пилотируют до двери
в подъезд - и до седьмого этажа.

Четвёртый, пятый - пройдены без звука,
осталось два. Хоттабыч, не сдавайсь...
Конечно есть усталость и потери,
но Волька ждёт команду: поднажать!

Седьмой - победный! В синем небе солнце,
светящее во все углы двора,
а оба победителя с блакона
заглядывают дальше - в небеса.

Квадрат двора - всего лишь только донце,
аэродром, с которого пора
туда, где нет стрельбы из-за кордона
и взлётная белеет полоса...

В кофейно-ананасовой стране
сезон дождей созвучен укулеле,
сезон сентиментальных струн и не-
затейливой перкуссии капели.

Чуть только распогодится - снуют
колибри на цветущем пёстром фоне,
и тут же ливень шлёт галиматью
сквозь пальмовый навес над головою.

Седой циклон таращится с небес,
избыток влаги заполняет мысли,
летят слова дождинками чудес
в особенно упрямом динамизме.

Надумаешь себе под стук воды
сокровища безоблачных иллюзий
и представляешь свежие мечты
элитными росинками на блюде.

Фарфоровая лодочка, неси
искрящиеся бусины желаний,
не опрокинь и не перемеси
в один поток с привычкой тарабанить.

Внезапно видишь: небо высоко,
стальные тучи в облака ослабли,
а солнце жадным жёлтым языком
вылизывает тропики до капли.

Зачем, кому они нужны
цветные возгласы души,
наброски, контурные сны.

Скользят мои карандаши,
из грез в стихи переливаясь...

А наяву -
переломались.

если сравнивать до и после
получается слово поздно
если сравнивать постоянно
денно нощно толково рьяно

или в сумерках в полудрёме
всё равно до мурашек стрёмно
так что слово всё то же поздно
но пока не задело
сносно

будет завтра и будет поздно
философствовать скрупулёзно
о потерянном до и после
всё закончится слишком подло

неминуемым постсегодня
безрассудного дня господня
будет поздно грядущим завтра
будет страшно услышать здравствуй

от обугленной местью тени
вслед идущего в бой за теми
кто как ладан горит и мирра
в беспощадном кадиле мира

Во время летней ловли бабочек
присел мальчишка отдохнуть,
и вдруг в его пустую баночку
попался узник,
странный чуть.

Похожий чем-то на дракончика
в стеклянной банке из-под слив,
он целый вечер с подоконника
стрекочет чушь о замке Иф.

Откуда в сердце незнакомое
предчувствие, что мальчик ждёт -
когда сломает насекомое
коленки задом-наперёд.

Устав подпрыгивать отчаянно,
бедняга понял сквозь стекло -
нет, ничего не получается,
и время пыток истекло.

Наутро чудик высох в щепочку
на дне мальчишеской тоски.
А может
был он ником девочки,
живой доселе - вопреки...

---

kuznechikу 2323 из ЖЖ посвящается

Август. Время прогулок по краешку лета
в парусиновых туфлях - на счастье в дороге,
в мягкой обуви легче шагать за ответом
о причинах сезонной любви к эпилогам.

Каждый летний исход виснет балкой над бездной,
воскрешая в сознании страх оступиться.
Но боязнь высоты на лету бесполезна,
в звездопад даже космос теряет крупицы.

В частой смене времён, в круговерти свершений -
я лечу, отпустив - больше, чем не успела,
от весеннего гона до грусти осенней -
всё на свете вращается в звёздной купели.

Ни к чему августейшему месяцу скрепки
межсезонных итогов. Зачем эта небыль?
Мудрый август, скажи мне: что может быть крепче
парусины прогулочных туфель и неба?..

Они понимали, что чёрные пешки,
поэтому будут мочить белоснежек,
согласно этнической тактике стерхов,
которые в шахматной партии сверху.

Но больше всего чернокожим фигуркам
хотелось одеться в меха чернобурки,
нашить для соперниц песцовых мундиров,
и парочку стерхов загрызть ради мира.

У изголовья бродят тени
бесшумной поступью плута,
в бессонницу играя с теми,
кто не играет ни черта.
Рука, не в силах удержаться
на ощупь ищет закурить,
пугая стайку лунных зайцев
жар-птицей спички: чик-чирик.
Но чудище ментальных трюков
засело в листьях табака
настолько цепко, многоруко,
как в горле сладкая тоска.
Накапливая, нагнетая,
без права вылететь в трубу,
черешневые спазмы тайно
уводят в лабиринт табу,
где ночь - фальшивая заслонка,
дурные мысли - дым сигар,
а самый первый лучик солнца
легко развеет весь нуар.

Весёлая тщета вокруг стола,
разлит по чашкам чай,
готовы гости
отведать дружеское бла-бла-бла
застольных сплетен, но без злости.
Икорница в обличии кита
не понимает
почему в ней сахар.
Отсутствие икры и суета,
и бедная хозяйка с прибабахом,
и так сложились звёзды...
Над китом
глумятся ложки, черпая из чрева
обычный сахарный песок, притом
выносят мозг
направо и налево.

Странный тип...
улыбается под ярко-розовой маской,
закрывающей всякую мимику губ, а в глазах
металлический блеск обнажённых клинков из дамаска.
Лоукостер, случайный попутчик, разбег в небеса.
Три часа перелёта над миром сближают помимо
приземлённых вопросов из столь надоевших анкет,
вряд ли вспомнится после посадки нерусское имя,
но вначале за курсом беседы следит этикет.
Слово за слово, сладости в сонной заоблачной лени,
турбулентность приятно щекочущих гендерных тем,
красный плед, прикрывающий бледную кожу коленей.
Впрочем,
дыры на трендовых джинсах - такой беспредел,
хуже риска в азартной игре с невозвратным билетом,
без гарантий, без шанса вернуть ничего никогда,
ни потраченных денег, ни Анатолийского лета,
ни стального узора во взгляде без тени стыда.
В улетающей за море капсуле для беззащитных
парень снял свою гейскую маску, я - сбросила плед,
и пока мы молчали о том, что считали зашитым,
слишком острым казалось турецкое имя Исмет.

Ветер не любит вопросов
/С. Лукьяненко, Н. Перумов/

Ветер недаром не любит вопросов...
Сколько ни спрашивай, всякая россыпь
новых попыток - лишь пыль атмосферы,
тучи сомнений потерянной веры.
Пыльные бури наносят уроны,
тонко внедряясь в работу нейронов,
вечные истины кажутся сором
летнего времени, шумом муссонов.
Время и ветер давно перестали
перемещаться в заветные дали,
кружат на месте над скопищем пыли,
не отвечая - зачем мы любили...

Хрущёвка в Ленинском районе,
турник, песочница, скамейка...
В знакомом с детства окоёме
сценарий вечного ремейка.
Война и мир, непостоянство,
в котором жили все соседи
из трёхподъездного альянса -
в пенсионерском раритете.
Какой дурак теперь в подвале
хранит капусту и картоху,
но только так и зимовали
в ту сумасшедшую эпоху.
Несносно пусто без сарая -
мешал кому-то, подпалили...
Сегодня также без вай-фая,
реальной жизни нет в помине.
Зато окрепшие каштаны,
что в девяностые сажали,
окутывают неустанно
мой старый двор зелёной шалью.
Сосед с балкона, как с уступа,
сощурил глаз по-стариковски
и философски зрит оттуда,
походу - тот ещё Болконский...

Телепатический ужас молчаний,
будто немой почтальон,
на вопросительный взгляд отвечает,
вялым кивком: утомлён...

Чёртов курьер неотправленных писем,
глупым надеждам назло
в сумке уносит подальше от истин
мусор семантики слов.

Чёрная сумка - большая воронка,
хочется остановить
наш бессловесный поток похоронок
в память о прежней любви.

Если же чувство ещё не убито,
знай, у посыльного есть
верное средство для роста обиды -
тихая-тихая месть...

На улице детских снов
за миг до всего того,
что мучает вновь и вновь
последствиями шагов...

...гитара лабала рок,
но бешеный лай собак
ворвался с больших дорог,
и что-то пошло не так.

Шаги превратились в бег
кавказского скакуна
на фоне горы Казбек
в бандитские времена.

Сгорая как СССР,
дымится в зубах вопрос:
кто выкурил мой концерн
нетрендовых папирос?

Я сплюну да разотру,
в землицу вдавлю ногой
всё то, что не по нутру
и выпью за упокой.

.

Вечерний город россыпью огней
располагает к странным разговорам,
высвечивая мысли наравне
с цветной шизофренией светофора.

Зелёный - поболтать бы обо всём,
не с каждым - предостерегает жёлтый,
сигналит красный - вдруг не повезёт,
захочется ответить: да пошёл ты!..

Спокойней думать в такт своим шагам:
чужие тайны - вряд ли интересны,
а собственным - приходится пока
осваивать оккультную окрестность.

Там призраки заводят диалог
об участи неосвещённых улиц;
исповедальность слова, видит бог,
приносит светлый хаос в тёмный улей.

Но утро не даёт договорить,
усталость растекается по венам,
и расстаются с ночью фонари
до следующей дозы откровений.

Ярко, необычно, слишком пестро -
лезвием сверкающим по коже
пробует - достаточно ли остро,
а сама волнуется до дрожи.

Сколько можно? В прошлый раз зашиты
веские причины и диагноз.
Так зачем post mortem снова сito?
Запусти дождей еще диализ.

Но безбожна рыжая врачиха...
Скальпелем тревожа каждый атом,
что-то воскрешает, кроме чиха,
осень - мой патологоанатом...

Сокращай слова до смысла, а любовь до секса.
413

Послушай, совершенно не случайно
воздушный шарик полнит свой объём
прерывистым дыханием вдвоём
и нагнетает оболочку тайны.
На выдохе и вдохе - смысл друг в друге,
затянутая в узел глубина
развязано пружинит допьяна,
и скачет шар от одури упругой.
Давление внутри, стремясь на волю,
уносит сферу ощущений ввысь.
Пожалуйста, ты только не сердись
за перебор моих символик.
Представь, в тени тюльпанового дерева
пчела вот-вот взорвёт эластик вен,
природный галлюциноген
смешается с подкожным хересом.
Расширены зрачки, звенят мембраны,
искрят оптические нервы глаз,
падение в экстаз -
короткий, длинный, рваный...
Потом
крутая ломка, натиск
инстинкта пустоты - нет никакой любви,
есть секс, зависимость ловить
обрывки латекса.

Пора.
Твое оранжевое слово,
лаская изнутри, торопит: устремись
болезненным протуберанцем на лиловом
оставить затухающую мысль.
Успею ли, проваливаясь в темень,
последним лучиком прильнуть к твоим губам.
Ты поцелуешь нежно, запредельно
касаясь Солнышкинoгo лба.
И все. И больше нет твоей любимой.
А если призрак той, что умерла
затмит сознание
помимо
обычной памяти, которая светла, -
не верь, любимый.
В лучезарном бреде -
обман несуществующих кабал.
На самом деле нет меня на свете,
и я хотела чтобы ты об этом знал.

Сеня стоял и смотрел в окно. В окне была осень. Она прижалась ментальным заплаканным лицом к стеклу, расплющив распухший красный нос. Он провел пальцем по её щеке, оставив узенькую мокрую дорожку. Он любил осень. Осенью работалось легче и вдохновенней.
Сеня был профессиональным киллером. Он мог разобрать и снова собрать автомат с закрытыми глазами, и выполнить заказ мог с закрытыми глазами тоже, он видел жертву внутренним зрением, но перед тем как начать, всегда выжидал когда у него откроется третье ухо и третий глаз, необходимые для работы.
Откуда-то прилетел ветер. Дерево под окном качнулось, и последние листики упали на землю. Сеня увидел в этом полете глубокий философский смысл. А потом он увидел двух синичек. Они сидели на голом дереве осиротевшие и нахохлившиеся. Сердце Сени защемило от нежности. Он прослезился, взял автомат и пошел на работу.

Не было встреч,
ни расставаний...

Если поджечь
прошлое с Вами,
что впереди -
пепел и слёзы?

Если войти
простоволосой
в будничный храм -
долго ли буду
по вечерам
каяться Будде
о нелюбви?

Пункт невозврата:
переживи,
помни - когда-то
не было встреч,
ни расставаний...

Хочется сжечь
время не с Вами.

Идём, рассудим обо всем, что было.
Одних - прощенье, кара ждет других.
Но нет печальней повести на свете,
Чем повесть о Ромео и Джульетте.

Когда на бежевых обоях
в рельефных маленьких букетах
цвела душистая сирень -
тайком в квартирные покои
подросток в рваных синих кедах
водил девчонку каждый день.

Но вышла замуж Капулетти
не за любимого Монтекки,
прощаясь навсегда с весной.
Когда-нибудь Джульетта встретит
Ромео у библиотеки
и ощутит себя живой.

Сирень шекспировской Вероны
вдруг зацветёт посередине
бумажной бежевости стен.
Но вспомнив мужа, макароны
фамильный склеп, детей, рутину -
Джу возвратится в тлен и тень.

Подрагивает мерно хвост кота,
забавно совпадая с тиком глаза,
в пульсациях заметна суета
привычного движения по лазам.

Еще с утра себя задергав всласть
консолью виртуальной мышеловки,
игрок считает, что мечта сбылась,
поймав во сне реальность как полевку.

A серенькая жертва верещит,
и хищника азарт одолевает...
Охота переходит в ловкий чит,
результативность действий нулевая.

В белесой поволоке полусон
полупрозрачен, словно третье веко,
в подземном царстве рыжий пантеон
урчит в диапазоне сакрилегий.

---

*лат. sacrilegium - святотатство; в более широком значении - преступление вообще; видеоигра - экшен, интерактивное кино, хоррор, вид от третьего лица.

Гаванский вечер, аромат сигар,
тумбао-ритм в тропическом припадке
тимбалами заманивает в бар -
за столик к разговорчивой мулатке.
Элене скоро восемьдесят лет,
она не помнит сколько раз рожала,
но не забыла
как размять скелет, танцуя сальсу, и
не одуреть от жара.
Жара сопутствовала всем её страстям
ночной, дневной и сумеречной жаждой,
не потому ли старое дитя
кокетливо лопочет с каждым.
Элене кажется - ещё немного льда
и рома с колой
могут заарканить
любой бумажник.
Мёрзлая вода
постукивает кубиком в стакане.
Чин-чин,
сеньора хочет льда,
в глазах Элены
я - голубоглазый гринго,
которому по вкусу иногда
мулатка, куба либре,
льдинки...

Верховный клирик летоисчислений
неторопливо записи ведёт,
чернилами с оттенком архитлена
подчеркивая вечный оборот.

А в перерывах писарь для забавы
обёртывает день за днем в листы,
и просто так, налево и направо,
разбрасывает время с высоты.

Среди всего, летящего куда-то,
мелькает первозданное аминь -
рубиновая исповедь заката
сквозь сумерек сапфировую синь.

Серебристая, в синюю крапинку, кожа,
фиолетовый взгляд и антенна на лбу...
Понимаю: ночному пришельцу негоже
прятать внешность в угоду земному табу.

Мы болтали о том, что давно надоело
все родное, привычное до не хочу,
прослезились под старую песенку ELO,
целый час вспоминали взахлеб Пикачу.

Неожиданно мой собеседник брутально
рассекретил межзвездную тайну из тайн:
К черту Землю! Сегодня летим в нереальность,
там для нас забронирован номер он-лайн...

Пусть потом было утро - увы, вне отеля,
о котором мечтали лунатик и я,
ни один человек не дарил мне доселе
столько синих вкраплений из небытия.

Она жила в роскоши и в заточении. Подступы к ее дворцу охранял огнедышащий дракон. А принцесса наблюдала из окна доблестные подвиги принцев, приезжающих сразиться с чудовищем. Вся округа знала - кто освободит принцессу, тому она отдаст сердце и руку. Но дракон жрал всех подряд...
Однажды приехал очередной принц, оценил обстановку и сказал: что я дурак что ли, так рисковать?.. Тем более, что принцесса и сама может выйти в удобный момент. И кто знает, может этот дракон - её ручная дворняжка. Повернул своего белого коня и поскакал прочь.
А принцесса, тем временем, успела заметить и полюбить умного принца с первого взгляда, заодно поняв, что совершенно, ну ни капельки не нужна ему. Тогда она надела рыцарские доспехи и сама сразилась со своим драконом.
И победила.
Так принцесса стала свободной, но без любви.
Догонять принца ей все-таки не позволила благородная кровь и воспитание...

В сети много статей о классификации и знaчении никнеймов. Иногда, просто невозможно не спросить - откуда такой ник? Особенно запомнился один, правда на другом рессурсе. И пообщаться я успела с его владельцем недели две от силы, и было давно, но история запомнилась...

Ник был такой - "Петров-Водкин ушел в отпуск".
Попавшись как рыбка на наживку, спрашиваю:
- Почему такой ник?
В ответ - шуточки-прибауточки и ничего по существу. Вскоре вижу новую запись в его дневнике с таким заголовком:
"Почему самое красивое у Леди - ее язык?" Далее - текст (восстанавливаю по памяти):

"Он тупо перечитывал последнее сообщение:
- Прости, но не могу больше так продолжать. Все бессмысленно. Бессмысленно и так прекрасно. Не пиши и не пытайся меня искать, я не отвечу. Это последняя смска. Спасибо за все. Прощай”
Он понял - это конец.
Что в ней было особенного? Что отличало ее от других? Все тоже самое... Тело и лицо как у многих, но этот искусный язык, ее игра ради игры... Сменила номер, - думал он и пытался представить ее в самых пошлых сценах с мерзкими физиологическими подробностями. Он даже заставлял ее вылизывать унитаз, но она всегда выглядела красиво... Зная в какие игры любит играть эта женщина, он продолжает искать ее в сети - вдруг увидит и ответит: почему самое красивое у Леди - ее язык?”.

Ниже шло обсуждение, около сотни разношерстных ответов. Пишу и я свой комментарий:

- Где-то читала, что Леди может прикинуться дурочкой, если ей захочется подурачиться, но дурочка никогда не сможет прикинуться Леди.
Он заинтересовался, и у нас завязался долгий разговор на несколько дней...

---

Экскурсовод в белой блузке и черной прямой юбке заученно объясняла, почему конь красного цвета:
- "Купание красного коня" восхищает своим масштабом и красками. Цветовое решение полотна построено на ярком контрасте красного и голубого. Мы можем видеть заполнение обширных областей холста одним тоном, наряду с уплощением форм, присущим символизму. Юноша уверенно держится на коне. Его поза расслаблена, корпус непринужденно откинут назад, левой рукой он с легкостью опирается о спину животного. Огненный, ярко-красный, конь Петрова-Водкина создает впечатление нереальности. Взгляд его надменный, величавый слегка косит на зрителя. Животное, как бы, позволяет своему хозяину восседать на нем. Художник невольно стал пророком судьбы России написав своего коня цветом кумача, цветом Революции.
Экскурсовод жестом пригласила перейти к другому полотну и вся группа послушно заскользила в полотняных чехлах для обуви по гладкому полу музея. Один из школьников остался у картины. Oн, то подходил ближе, то отходил, сосредоточенно глядя на алое купание коня.
На следующий день учительница закрепляла увиденное и услышанное на экскурсии в Третьяковке о Петрове-Водкине:
- Блок считал, что художник - это тот, для кого мир прозрачен, кто роковым образом, даже независимо от себя, по самой природе своей видит не один только первый план мира, но и то, что скрыто за ним... Художник, - продолжала цитировать по книжке учительница, - Это тот, кто слушает мировой оркестр и вторит ему, не фальшивя. Так образ красного коня - это своего рода знамение, метафорическое выражение послереволюционной (1905) и предреволюционной (1917) эпохи. Но если современники только чувствовали пророческий характер "Купания красного коня", то теперь мы понимаем значение картины, это "буревестник революции".
Она оторвала взгляд от книги к классу и увидела поднятую руку того самого мальчишки, так долго рассматривавшего красного коня.
- Что-то не ясно?
- А почему другой конь белый? Он что знал, что гражданская война будет против белых?
- Главное в картине - красный конь с мальчиком. Об этом и надо задумываться. О символизме красного(!) цвета коня.
- Но там есть еще третий конь, всадник ведет его в другую сторону и он теряет свой красный цвет, а белого всадник тянет обратно, но конь сопротивляется.
Учительница задумалась на минуту и сказала:
- Все это детали, служащие только фоном.
Затем она вернулась к своей книге, взяла карандаш и что-то подчеркнула. Любопытный мальчишка дождался после урока подходящий момент и прочитал подчеркнутое училкой:
"Взгляд мальчика отрешен от происходящего. Его мысли далеко. Но, за всей этой легкой беспечностью, можно заметить уверенность, с которой правая рука молодого наездника сжимает и крепко держит узду. Юноша готов сдержать внезапный порыв своего коня".

---

Но почему же тогда "ушел в отпуск"? - вновь спрашивала я.
Петров-Водкин, ушедший в отпуск отвечал :
- Все дело в том, что Леди - это супруга Лорда, и моя мечта потеряла свой первоначальный цвет.
Я продолжала беседу:
- Может быть супруга Лорда вернулась из виртуального мира фантазии в свой - реальный ? Не пора ли и художнику нарисовавшему свою мечту, наконец вернуться из затянувшегося отпуска?
Он ответил в своей манере говорить о себе в третьем лице:
- Может и так. Художнику пора вернуться к чистому холсту...

Вскоре профиль со стрaнным ником был удален.

Бывают сны, щемящие сюжетом
романа, не сложившегося про
банальную случайность рикошета
седеющему бесу под ребро.
Любая связь порой приобретает
оттенок сексуальной новизны,
бестелые тантрические тайны
тревожат любопытные умы...

И вот одна Мария Магдалена,
прекрасно понимающая грех,
решает пригубить остаток тлена
из чаши виртуальности утех.
Но тщится сном, что ищет соблазнитель
не только первобытный эротизм,
а тонкие наматывает нити
иных цветов на темный магнетизм.

Бывают сны, которые сгорают
в порталах без начала и конца,
зола фантазий с внутреннего края
хранится здесь.... от третьего лица.

.

Белое время пушистого снега,
Время лепить и разбрасывать камни
как настоящие - метко и смело.
Это такой ритуал стародавний.

Бегают дети, кидаясь снежками,
мальчики взмылены, девочки рады,
целую вечность - часами, годами -
переиграв временные преграды.

Сколько продлится холодное время?
Будет ли оттепель, или же нужно
мягким ударом о каждое темя
напоминать - победит безоружный.

Я сразу увидела ее во внутреннем саду психиатрической клиники. Она стояла под большим деревом и, задрав голову, всматривалась в зеленую крону. Выцветший больничный халат и странный мешочек на тесемке из того же "халатного" материала в руках. Присмотрелась: почти у всех в саду были похожие сумки-мешочки в руках, перекинутые через плечо или болтавшиеся на шее.

- Что это за мешочки у всех, Ката?
- С личными вещами - зубная щетка, паста, расческа… Психи все крадут друг у друга, поэтому придумали выдавать вещь-мешочки на тесемках - чтобы все ценное носить при себе.
- А что в твоем мешочке? - спросила я, стараясь ни намеком не выдать мою жалость.
Каталина вдруг залилась смехом:
- Представляешь, одна дура вчера хотела украсть. Пока я спала, вытянула из-под моей подушки мешочек и рванула галопом в туалет. Тыг-дын, тыг-дын, тыг-дын... Но я ее догнала и отлупила. А она заплакала, и мне стало ее жаль... И я подарила ей все. А потом мы танцевали в палате. Так романтично... Она прижималась ко мне и говорила, что тоже будет писать стихи. Даже хорошо, что не было никакой музыки, мы слышали каждая свою.
- Ты только скажи, что тебе нужно, и я все принесу.
- Ничего не надо. Та ненормальная вернула самое ценное - 52 стиха. И сказала, что ей чужие не нужны.
- Ну да, теперь она сама писать будет, а свои - ценнее.
- Ты единственная, кто меня понимает. Почему ты так редко приходишь?..
- Работа, Каталина...
Девушка понимающе кивнула и как-то загадочно заулыбалась:
- А я влюбилась... Он самый-самый... Хочешь покажу?
Я чуть не заплакала, настолько было жаль эту больную девочку. Но опять сдержалась, контролируя невозмутимое выражение лица.
- Покажи, кто он, этот "самый-самый"?
- Смотри, видишь того? - и Ката, как ребенок указала пальцем на психов в саду.
- Кто же из всех? Нет, подожди... Попробую угадать. Очкарик?
- Нет.
- Тот, который что-то поет?
- Ты что!!! Этого скоро выпишут. У него концерт через неделю. Ну смори же, видишь - который самый-самый.
- Самый-самый - что?
- Самый буйный!
- Но никто же не дерется.
- Это сейчас не дерутся. А когда меняют белье - все дерутся за халаты и пижамы. Ты бы видела как он всех швыряет! - Ката светилась восторгом...
- Ага, поняла... Кажется, самая лучшая пижама у шахматиста.
- Да! Он - самый-самый!
Я присмотрелась к играющему с самим собой.
- А он симпатичный, Ката. И выглядит совершенно нормальным, даже умным - сосредоточен на игре. Но если дерется за халат и пижаму...
- Просто среди психов забываешь где находишься, и становится интересно драться. Я тоже дерусь. С каждым разом совершенствую технику и тактику. Но когда достается халатик без дырок - чувствую себя самой-самой...
- Скучно тебе будет, Ката, когда выпишу отсюда.
- Все, хватит! Давай меняться халатами. Теперь я буду врачихой в белом, а ты - в розовом. Для начала твой диагноз - диссоциативное расстройство идентичности. А теперь показывай что там у тебя в мешочке...

Кто-то вздумал поставить под пальмами чум,
затопил камелёк, чтобы стало теплей.
Я смеюсь и по берегу в крошеве волн
собираю ракушки на корм очагу.
Потому что горит всё, что мы захотим,
если только дрова не из извести слов.
Каждый вечер лиловое солнце спешит
утонуть в изумрудах мерцающих грёз -
полчаса суицид отражает вода,
а потом океан не волнует ничто.
Мысли дня, затихая в моей глубине,
возвращаются бликами призрачных снов -
словно мозг просто гонит и гонит пургу,
может быть, наяву не хватает пурги...

Апрель спешит по переулку,
выманивая из квартир,
людей на тесные прогулки
в балконный безопасный мир.

Два метра могут быть раздольем,
не всем дано - вдыхая бриз,
со своего прямоуголья
с весной общаться сверху вниз.

Три шага влево - путь стратега
по терминалу этажа,
три шага вправо для разбега -
и мысленно летит душа.

A если вдруг тоска по скверу
накроет тенью - помолись,
не забывай святую веру
в успокоительную высь.

И, возвращаясь восвояси
через балконный рубикон,
увидишь вновь, насколько ясен
в домашнем храме свет икон.

С мороза веточка мимозы
попала в шумную квартиру,
хозяйка - ликом Оззи Осборн,
хромая дворничиха Ирка.

Бутылка водки, пачка винстон
и паранойя нот Блэк Саббат -
8-е марта в сатанинский
приют не ходит тихой сапой.

Когда-то, в пошлом прошлом веке
метаморфоз цветка в репейник
происходил на дискотеке -
в порыве к небу со ступенек.

Кровавый путь за грань Нирваны
был перерезан визгом скорой:
живи, зализывая раны,
и покрывайся черной коркой!

Работа-хеви, хеви-метал,
обсценный жест в бойцовской позе,
но в адском блеске глаз - приметы
случайно выжившей мимозы...