Вместе с утренним снегом привиделось чудо -
показалось, сегодня угадывать буду
в голубиных зрачках ясный отблеск вопроса:
что скрываешь в карманах пальто, кроме проса?
Затрепещут в восторге запястья,
светло-карие бусинки глаз переполнятся счастьем;
и моторика рук разбросает крупицы
золотистых ответов для птицы.
Снег растаял, а я тридесятую зиму вангую:
где тот голубь, который поймет от рождения глухонемую...
Неуемные кисти немного еще помечтают
и вернутся обратно в свою молчаливую стаю.

Кленово-листопадовый пейзаж
палитру чувств взрывает пестрым шоком -
всего лишь созерцательная блажь
к традиционным мусорным поджогам.

А что потом? Гнилье покроет снег,
природа станет сказочной невестой,
но сердце знает - ярче лета нет,
и для тепла зимой не будет места.

Я так спокойна... Лета не спасти.
Во взгляде нет ни радости, ни страха,
пока идут осенние дожди -
глаза не ранит солнечной навахой.

Развеет ли апрельский ветер грез
остатки перепрелого цветенья,
переживет ли мой анабиоз
грядущий фейк весенней дребедени.

Среди муаровых стрекоз,
в зеленом государстве Оз
живет один слепой волшебник,
который ни за что вообще бы
не сунул свой чудесный нос
во что-то, если б не дорос...
Полет любимых насекомых
напоминает звук знакомый,
но деликатней в сотни раз
на слух крылатый парафраз.
Ведь вертолётиковый стрёкот
он ощущает будто щёкот
внутри незрячей перспективы
и четко видит переливы
миниатюрных лопастей.
Ему гораздо веселей
не быть убогим и занудой,
а магом в сказке изумрудной.

Ещё недавно
я легко витала
в небесной почве,
никаких оков
не видела
в скоплениях кристаллов,
а только хрупкий холод облаков.

Порхая
с голубого на свинцовый,
налитый
грозовой обидой, холм,
бросалась вслед
за молнией пунцовой,
переливая злобу
в ярость волн.

И что же?..
После всех моих падений,
неистовых волнений без причин,
в потоке восходящих испарений
освобождаюсь снова
из пучин?

A солнце,
раскаляясь добела,
навязывает свой круговорот:
Пойми,
что жизнь зависит от тепла,
слезинка,
заколдованная в лёд.

Ещё недавно
я легко витала...

.

Кажется, нет ничего между нами –
ночь и взаимный дурман в телефоне,
непритязательный флирт временами...
Только теплеет в душе против воли.

Жаль, что не видишь веселой фиесты -
сальса, горячие ритмы фламенко.
Там, где ты есть, всё не важно, не к месту,
там, где ты есть, мир другого оттенка.

Пасмурно - пишешь. Читаю и вижу -
по перевалу петляет дорога,
мечется небо: то выше, то ниже -
спуски, подъёмы в тумане тревоги.

Может быть лучше молчать, не мешая,
не доводя никого до испуга -
жизнь без того у людей непростая,
чтобы в пути отвлекаться друг другом.

Можно, шепну я хотя бы в полтона -
песню, молитву, а хочешь - признанье?
Заполночь. Звездочки смотрят бездонно
и с перевала спускаются с нами...

“Женщины - это такой предмет!..
Одни глаза их такое бесконечное государство, в которое
заехал человек - и поминай как звали!“
(Н.В.Гоголь, Мертвые души)

Попасть в эту страну очень легко - стоит всего лишь взглянуть в глаза. Но не мимоходом, а задержаться взглядом на ее радужках. И ты попадаешь в диковинный мир, и вдруг начинаешь видеть ее глазами то, что до сих пор привык воспринимать исключительно собственными. Самое первое, что понимаешь - все вокруг другое. Ее зрачки как спектральная призма преломляют обыкновенное в пестрый веер мистических изображений. Мгновенно ощущаешь избирательность женского зрения. Другими словами - то, что не хочется замечать - погружается в сумерки сознания и становится почти незаметным. А то, что интересно - окрашивается в фосфоресцентные цвета, как бы подсвеченное изнутри тайными, доселе неведомыми смыслами. Непривычный к такой странной разновидности “куриной слепоты“, мужской мозг поначалу негодует - как можно обходить вниманием практически весь прагматизм жизни? Что это за государство такое - без границ и законов? Какая-то бесконечная наивность провинциалки без столицы в голове и упорством майской пчелки, у которой впереди только вечное лето.

А осень и зима? Разве их можно отменить?..
Но каким-то странным образом внутри ее мира перелетаешь из лета прямиком в весну. Глупо думать, что она никогда не знала других сезонов, кроме солнечного разноцветья, но видимо отодвинула более пасмурные времена в тень своего фасеточного восприятия ради медоносной цели - нектара счастья. Вместе с ней тебе вдруг открывается самая радужная панорама без мелких будничных деталей. И постепенно ты учишься складывать яркие моменты в динамику собственного интеллектуального калейдоскопа. Если хочешь, можно остановиться и долго рассматривать понравившееся сочетание, либо быстро перейти к другой лепестковой симметрии. А все серое с ее(или уже твоей?..) точки зрения - только фон, на котором совершенно не стоит сосредотачиваться.

Сколько времени ты задержишься внутри этой красочной эйфории - зависит от эклектизма эмоциональных симметрий, твоей и ее. Или же вскоре возникнет чисто практический вопрос: как выйти из государства, в которое ты никогда не входил, а случайно попал как в ловушку, однажды посмотрев в ее глаза?
Очень просто. Если поймешь, что это все-таки не твое зрение, а контрасты с серым - оптический обман, тогда она одним взглядом скажет все, что в реальной стране пришлось бы узнавать из официальных бумаг и подписывать унизительные уведомления о депортации. И ты так же быстро окажешься за пределами ее внимания, и превратишься в фон.

Некоторое время цветное еще будет всплывать в памяти фотографической мозаикой, но ровно до следующего путешествия в другую экзотическую страну - за нектаром счастья...

С кладбища вещиц на книжной полке

бирюза в чернёном серебре

ввинчивает в мочку уха колкий,

как озноб забывчивости, бред...

Близкую предчувствуя потерю,

я сама стараюсь потерять

и одновременно лицемерю,

точно зная, где найти опять.

Это длится - скоро будет вечность,

потускнел от времени металл,

полудрагоценный камень вещим

глазом до безумия достал.

Левая непарная серёжка,

щёлкая риторикой «зачем»,

что-то замыкает безнадёжно -

а была ли правая вообще?..

Тоска сливается с великим,
как лень, химическим пятном -
стекло, муаровые блики,
давно немытое окно...

По эту сторону забыта
химера солнечного дня,
в немом аквариуме быта
глотает сопли размазня.

Из липкой выплывая шизы,
рассудок проявляет твердь -
коллоидальный образ жизни
похож на внутреннюю смерть.

Чуть оседает в новой взвеси
все то, что видеть тяжело,
еще немного - и не бесит
полупрозрачное стекло.

Богатый Берег вовсе не богат -
ни золота, ни россыпи алмазов...
Не выполнив напутственных заказов,
постыл конкистадорам путь назад.
Да и зачем? Лазурный водопад
не хуже, чем испанский баптистерий
смывает пережитые потери.

Что до духовных - в тропиках их нет.
Напротив - беззаботное веселье
одолевает душу запредельно.
Дождя и солнца райский паритет
отныне эффективнее монет
дарует исполнение желаний
на лепестке земной зеленой длани.

Достаточно Карибский бриз вдохнуть
и, углубляясь в девственные дебри,
в экзотики распахнутые двери
войти; и шпагу бросив где-нибудь,
постигнуть власти подлинную суть -
в сто крат Мадридских почестей учтивей
к ногам великий припадает Тихий.

Однажды отыскав эдемский сад,
захвачены Америкой в объятья
завоеватели ее и братья -
родной язык, традиции, уклад
далекой метрополии... Богат
счастливый берег сказочной природой,
казна неисчерпаема, расходуй!

Утром от холода встречного ветра
сырость в глазах возникает ответно,
чтобы размыть в необычную сторону
нудное месиво серого города.
Минус один, и, согласно врачу,
дело в очках, но спешить не хочу.
Вместо коррекции мыльного зрения
пренебрегаю нарочно мигренями.
Веки прикрыв, замедляя походку,
я позволяю себe потихоньку
лужи развидеть до брызг волшебства.
Кажется, это уже минус два.
Мне говорят: близорукая дура,
цвет мегаполиса буднично-хмурый;
ты наступаешь на грязные мерзости,
поэтизируя всплеск лицемерия.
Может и так, но, когда минус три,
внешнее легче понять изнутри.
Да, у очкариков полное право
выбрать действительность в строгой оправе -
чёткие контуры улиц без вымысла.
Просто, боюсь, перемены не вынесла б...
Видеть по-своему - риск, но люблю
пробовать фильтры ментального blur.

Эта невероятная история произошла у подъезда обыкновенного дома в маленьком районном городке, затерявшемся где-то на просторах Восточно-Европейской равнины. Совершенно излишне было бы давать точные координаты ничем неприметной старой пятиэтажки. Между тем, во дворе заурядной «хрущевки» советских времен летним солнечным деньком, поскрипывая, открылась подъездная дверь, с которой все и началось...

Ровно в полдень на двуступенчатом подъездном порожке появился пенсионер Петрович. Четыре солнечных зайчика бесцеремонно прыгали поочередно по его лицу со стороны подъездной лавочки. Недовольно поморщившись, но не усмотрев в этом ничего зловещего, старик привычно проворчал вместо приветствия очкастым завсегдатаям лавочки:

- И не надоело все время здесь сидеть? Хоть бы раз выйти, и чтоб вас не видеть... Погода-то какая! Пошли бы хоть вокруг дома прогулялись...

- Ты что, Петрович, не с той ноги встал? - удивилась Тимофеевна.

- А какая из моих ног, по-твоему, «не та»?

- Да та, которая тяжелее другой! - подхватила разговор Михаловна.

Петрович решил было пройти подъездный патруль, не отвечая, как вдруг левая коленка больно хрустнула. Балансируя, чтобы не рухнуть на землю, он ловко, но вынужденно, плюхнулся на лавочку между пенсионерками. Не ожидая такого пируэта, те переглянулись, но промолчали. Две пары увеличенных очками глаз сверлили Петровича со обеих сторон... В этот момент в его голове откуда-то из недр памяти неожиданно выплыла слышанная когда-то фраза. И почему-то озвучилась страннейшим, нелепым, невязавшимся ни к чему и ни к кому в этот солнечный день, вопросом:

- Слыхали ли вы, что мысль материальна?

Тимофеевна посоображала ровно три секунды и неожиданно в яблочко, вспомнила:

- А я что говорю?! Вот вчера Михаловна спрашивает: тебе ноги по ночам не сводит? И точно - этой же ночью свело. Сглазила...

Михаловна от возмущения аж вздрогнула... Обиженно прищурив под очками оба темных глаза, тотчас припомнила подруге:

- А не ты ли меня давеча замучила: проверься, да проверься на сахар?.. Сроду бы не знала про диабет, если б не ты!.. Еще посмотреть - кто кого из нас глазит...

Сидеть и слушать про болезни и сглазы Петрович не собирался, и гуляние(после хрустнувшей коленки) уже не светило, несмотря на солнце. Он встал и, прихрамывая, направился обратно к подъезду, обреченно пеняя:

- Только и каркаете себе и другим болезни да несчастье, как две вороны!

Вслед послышался смех и издевательское карканье. «Каркуши» настолько естественно имитировали вороньи звуки, что Петрович не выдержал и обернулся... Вместо пенсионерок на лавочке сидели и каркали две вороны. Встретившись с изумленным взглядом соседа, они наконец замолчали. Рука Петровича дрогнула и выпустила подъездную дверь. От ее хлопка новоиспеченное воронье взлетело... Они кружили и продолжали каркать над остолбеневшим Петровичем, норовя клюнуть его лысеющую макушку. Пару раз отмахнувшись, он трусливо скрылся в подъезде.
Мысль материальна - факт, - думал Петрович, поднимаясь в свою квартиру.
- Но кто в это поверит?..

/по картине Ренуара "Зонтики"/

Фон угрюмого народа удручающе свинцов,
но отлично оттеняет юной девушки лицо.
Рядом девочки находят лишний повод для забав
в мире взрослого ненастья, развлечение создав:
образ сборщицы с корзиной мокрых шелковых грибов
в тусклой скуке серых шляпок, дружно выросших зонтов...
Мать взирает благосклонно на любимых дочерей,
только хочет чтобы дождик прекратился поскорей.
Каждой видится погода соответственно годам -
мадемуазель, дитя, мадам...

Развеянный по миру Вавилон
пронзает неизбывностью печали -
и снова строить башню тяжело,
и вздохи неизбежней, чем молчанье.

Не намекай который нынче год,
и стоит ли о старом мифе думать.
Не говори, что дел невпроворот -
отмашки от себя страшнее глума.

Перемешай, как бог, все языки
и извлекай из них слова молитвы,
не важно - далеки или близки,
не современны или не элитны.

Когда найдешь нетленный материал,
поймешь насколько шум времён изменчив,
но в каждом языке ты понимал
без перевода общечеловечий.

Он всюду вносит ясность через боль,
поэтому в кармане спирт и вата...
Неадекват привык ломиться лбом
в абсурд, как в плоскость черного квадрата.

Сознание, раскуренное вширь,
вокруг себя реальность будоража,
ведет на незастроенный пустырь
в пространстве подмосковного пейзажа.

Не понимая четко для чего,
придурок ищет место преступлений -
на собственное плюнуть естество,
чтоб подогнулись хлипкие колени.

Он падает на брошенный асбест
и складывает пальцы в пассатижи,
пытаясь дотянуться до небес -
к юродивому богу ближе, ближе...

Не веря ни в какие чудеса,
истерзанные вечностью стигматы
несчастный спиртом смазывает сам,
прощение вымаливая матом.

/написано в соавторстве с Владимиром Максимовым/

Возможно, мы ходим по внешнему кругу,
боясь оступиться во внутренний круг,
а между кругами шершавый змеюга
свернулся тревожным кольцом. Не к добру,

на солнце лоснясь, существо чешуится,
зрачки извергают истому и боль,
неведомый свет из утробной темницы
под мудрым, но плоским таинственным лбом.

Хотелось бы вырвать летальное жало.
Но как, если вложен в змеиную пасть
страдальческий хвост заостренным кинжалом?
Иному началу туда не попасть.

Стою, не решаясь разнять бесконечность,
нарушить единство витальной петли,
и вне и внутри проясняется нечто,
похожее на роковой перелив.

Пунцовые соцветия не сон,
Они реальны стойким ароматом,
Который невербален, невесом,
Но ощущаем. Будто виновато

Сквозь тюлевый гербарий там и тут,
Отождествляя чувственное с красным,
Домашние растения цветут
В контексте, нагнетающем опасность.

Вуаль цинизма, тонкая игра...
Игра в игру, и грань, а после грани -
Накал эмоций крутит филигрань
На белой паутине легкой ткани.

Пока узором вычурным слова
Ажурны, убедительны и резки -
Никто из нас не вправе забывать
Душистую герань за занавеской.

.

Внутри герани обитала
больная нотка - соль металла,
и дом из старых древесин
её едва переносил.
Скрипели ночью половицы,
под крышей пролетали птицы -
как пролетают дни, года,
перемещаясь в никуда.

Вне времени и вне пространства
герани устаревший транспорт
пыхтел по доскам без дорог,
скребя фундаменты тревог.
Казалось, листьями рессоры
прогнулся интерьер от сора,
который выметался вон,
пока не стёрся напрочь дом...

Не входить - слишком просто, что будет там?
Ну, а кто ж его знает... Открыт портал
в катакомбы неправильных мыслей. На выбор -
тупики, коридоры, просветы. И выход
только дальше уводит - внутрь или вне,
приближая вплотную к новой стене.
Если за руку дёрнуть - себя, не дверь:
что с другой стороны - иди, проверь!
И неважно какой толщины стена,
сквозь пытаюсь пройти
и над
вознестись наподобие мистика -
по какую я сторону,
Истина?

Слова о любви, это так старомодно,
когда мы забыли их вкус сладко-горький?
Болтаем чем-то и сколько угодно,
о шкафе с распахнутой створкой
навстречу твоим упрёкам:
охапки тряпья, а толку...

Подшучиваю ненароком:
тебе бы без платья и только.
О, да, - говоришь, - куда нам, действительно, торопиться?
Останемся дома, забудем укоры,
Parole, parole, горячая пицца,
но не спеши к телефону, una parola ancora...

Сегодня я обязательно подберу себе хозяйку. Что за жизнь в полиэтиленовом чехле на вешалке... Сколько можно терпеть потные тела и дерганья за подол в примерочной?! Ведь это же больно! И может меня испортить, выпачкать наконец... Как надоело телепатировать очередной потной тушке: ужасно полнит! Не покупай!

Пора... Пора покинуть нафталиновую атмосферу крошечного магазинчика с одним окном-витриной. Взаимная любовь с первого взгляда - вот что откроет дверь в мир будущей хозяйки, а не пустотелого манекена. В манящий мир реальной женщины - живой, красивой формы, наполненной не менее прекрасным миром ее души...

Пока продавщица мечтала о встрече платья с будущей его владелицей, на пороге показался посетитель. К прилавку приближался молодой, высокий человек. Верочка кокетливо поправила светлые локоны на своей мечтательной головке и произнесла профессионально заученное "заклинание":

- Добрый день! Вам что-нибудь показать? Что Вас интересует?

- Платье. Красного цвета.

- О! Как раз есть! Только одно - красный коралл, сейчас покажу...

Молодой человек осмотрел расчехленное платье, подхватил на ладонь струящийся шёлк и сказал:

- Да, именно такое. Покупаю.

Верочка, не называя цену и размер платья, приняла кредитную карточку. Несколько движений - и покупка была оплачена, и упакована в фирменный пакет. Интересно, для кого он его купил? - думала белокурая продавщица вслед странному клиенту со странным именем, подсмотренным на карточке.

Вот уже год Вениамин появлялся в Верочкином магазинчике первого числа каждого месяца. Поэтому продавщица отлично знала нужный размер, а также то, что если платье понравится - цена не важна. На этот раз девушка даже заранее угадала цвет очередной покупки. Еще вчера Верочка повесила поближе единственное красное платье, которое уже месяца два томилось среди других. Она представляла, как завтра придет Вениамин и его встречу с красным коралловым шёлком. К восторгу продавщицы все так и вышло. Верочка продолжала фантазировать вслед покупке, одушевляя только что упакованное платье.

Всю дорогу обновка томилась Верочкиным вопросом: для кого меня купили? И как это так - без примерки? Конечно, красный цвет идет и блондинками и брюнеткам, но вдруг... Вдруг не к лицу или не по размеру. И тогда... Тогда возврат в пыльный бутик под Верочкин присмотр и к пыткам в примерочной.

Вениамин распаковал новое платье и бережно положил его на огромную дубовую кровать старинной работы с роскошным бархатным балдахином. Сам он отошел, задернул тяжелые портьеры окна и расположился в кресле. Долгое время в полумраке комнаты ничего не происходило, кроме напряженного ожидания. Но вот он заметил, как с балдахина к платью спускается на тонкой нити восьминогое чудовище. Оно то останавливало спуск, то снова продолжало... Постепенно членистоногое существо достигло шелка и стало запоползать в декольте платья. Через секунду в коралловом шелке материализовалась девушка несравненной красоты. Узкие, словно ниточки брови и глубокие черные глаза пристально смотрели на Вениамина. Ее губы были красны, как кровь. Девушка улыбнулась и сказала:

- Какое платье! Я хотела именно такое! А теперь подойди и насладись моей благодарностью.

Но молодой человек не спешил.

- Сначала я хочу насладиться изящными линиями твоего тела в красном. Этот цвет тебе очень подходит. К глазам, к губам... Сейчас мне кажется, что и к твоей душе... Посмотри на свое отражение в зеркале, видишь, как ты прекрасна в этом платье?

- Вижу. Ты знаешь, как угодить женщине. Иди ко мне...

- В следующий раз я подарю тебе черное платье. Ведь это твой любимый цвет.

- Любимый. Иди ко мне...

Как только последние вздохи любви утихли, Вениамин почувствовал вокруг своей шеи тонкие нити, обвивающие и затягивающие его все туже и туже. С ужасом он ощутил, что задыхается... Рука судорожно искала под подушками спрятанный заранее острый, короткий нож... Быстро перерезав смертельную паутину и освободившись, он принялся кромсать новое платье. Лицо обнаженной девушки исказилось от боли. В следующее мгновение она обратилась в черного паука. Восьминогое чудовище быстро-быстро поднималось по тонкой паутинной нити в свое гнездо на бархатном балдахине старинного ложа...

Ровно через месяц, Верочка в крошечном магазинчике вешала поближе к прилавку платье цвета ночи и фантазировала: сегодня он попросит показать черное платье...
«Какие сети ты плетешь в своем умишке?» - думал Вениамин, глядя в голубые глаза Верочки.
«Такая же как все... без этих тряпок ты - ничто, мерзкое существо!» - шипел про себя покупатель, незаметно почесывая восьмой глаз под париком...

Больше нет ни раздумий, ни расставаний -
океан и глубокая тишина.
В перевёрнутой бездне крылатый странник
долетает бесшумно до самого дна.
Перламутровый вгляд удивлённых жемчужин -
ожерелье, упавшее в синюю новь -
россыпается в неописуемый ужас
этой самой последней из катастроф.
Сербристый футляр вскоре будет просолен,
и несчастное небо своё обретёт
там, где места не хватит для боли,
в новостях - как пропал самолёт.

задуматься. стоять, облокотясь
на спинку стула в кухонной парилке.
и, связь перерабатывая в страсть,
читать на память пасмурного Рильке
/Лев Либолев/


Спросонья потянуться сладко,
забыть, что снилось, и начало
представить нудным и нескладным,
не то бы сразу заскучала.

Позавтракать на тесной кухне,
среди тарелок и аптечки,
запеть Дубинушку да ухнуть
в кастрюльку русские словечки.

Варить. Без сахара и соли.
Прикрыть. Но дырочка на крышке
пускает пар. Шипит в неволе
горячка дня без передышки.

Остыть. И, вспоминая Рильке,
исправить образы и утварь -
кофейник, аромат бразильский,
парилка кухонная, утро.

В стихи от пасмурной крамолы
я прячу вид несовершенный
обычных, в сущности, глаголов,
и пусть давно кажусь блаженной.

Невозможное
Вклинилось призрачным светом -
В очертаниях сумерек
Розовый сон.
Не сегодняшний, яркий,
Как будто ответный,
Отгоревший отчаянно
Прошлый сезон...

Я не знаю
Как быстро закончится алый
Полыхающий отблеск
На тёплом песке,
Насладиться успею ли
Толикой малой
До того, как проснусь
В бесконечной тоске.

Только-только
Cогреется в зареве красном -
И внезапно исчезнет
Последний закат.
И покажутся тёмными
Новые краски,
Чёрной ночи
Придавит холодный агат...

Как-то все странно,
салфетка опять
сложена, будто не трогал.
Шум ресторана
мешает понять
взгляд ни о чем и о многом.
Счастье безденежно,
и за обед
поровну платим - на счастье.
Снова не сдержано
слово себе -
больше с тобой не встречаться...

/посвящается всем тем, кто пишет японскую поэзию на русском языке/

Облачиться в кимоно,
В тростники японских дзори -
Словно жить в чужом кино,
Неродные видеть зори...

Вдруг обманывает птиц
Мой журавлик оригами
В поле рисовых страниц
Путеводными стихами?..

И напрасно белый свет
Разделить хотел Всевышний,
Видишь - сакуровый цвет
На весенней русской вишне...