Зима на Руси наступает внезапно, нежданно во все времена.
Татарское войско скакало на запад. Погода была холодна.
Намеченный путь заметали метели метлою свистящих ветров.
Уставшие лошади громко храпели. С седла отвязалось ведро.

В ведре, утеплённом ангорской фланелью, жил кот-талисман Челубей.
Его сберегал, окормляя форелью, пленённый бухарский еврей.
Пропажу заметили лишь на привале, у кромки замёрзшей реки.
Несчастный еврей возопил, что украли. Смотрите - кричал - огоньки!

На том берегу задубевшей Непрядвы, (вот так называлась река),
Монгольские встали на отдых отряды, пришедшие издалека.
Они там делили горшки и лопаты, награбленные на Руси.
Слышны были ругань, удары в сопатку и визги: Авах посыси!

- Эй там, бусурманин! Верни Челубея! - взревел воевода Ансах.
С другой стороны, где делили трофеи, в ответ: Дэлгуур, хуйхалзах*!
- Вот жадные суки, им мало оброка! В Атаку! Трубите в рога!
- Ансах, тонок лёд! - А-а, зимой неглубОко. Мне бытность кота дорога.

Помчались татары, блестя тесаками, монголы помчались навстречь.
Ах, нет столько слов, чтоб поведать стихами про эту кровавую сечь!
Но лёд подломился и все утонули. Господь спас Россию опять,
И поняли все, даже в дальнем ауле: не надо там дань собирать.

Князь Дмитрий Донской и бухарский Йегуда смотрели на взломанный лёд.
Лакал молоко из широкого блюда, урча, обмороженный кот.
- Но кто к нам с мечом, тот погибнет в Непрядве, - сказал князь дружине своей
- Какого добра утонула громада! - горюя, подумал еврей.

* Хуйхалзах (монг) - вести себя непристойно

Тьма. Во тьме закружились пустоты.
Осязаем, но призрачен след.
На горе распинали того, кто
Въехал в город верхом на осле.

Приувядшие веточки вербы,
Между веток оброненный гвоздь.
Сон. Во сне растворились каверны
Из завёрнутых в прошлое звёзд.

То, что сказано, кто-то запишет
В не сгоревший в огне фолиант.
Ночь. В ночи одиночные вспышки -
Демиург подписал ковенант.

Однозвучно звенел колокольчик,
Запуская под веки рассвет.
Явь, и в ней становился всё больше
Осязаем, но призрачен след.

Почти закончилось вино,
Нет более причин...
Мы оба - призраки
Давно
Почивших
Величин.

Вот-вот засветится ночник,
Падёт на город мгла.
Мы - две иллюзии, на миг
Обретшие тела.

Всю ночь с тобою шепчем вслух
Набор зеркальных фраз,
До той поры, пока петух
Не крикнет третий раз.

Я в деревню Вилларибо не пойду с бутылкой `Фэйри`.
В Вилларибо ходит с `Фэйри` только конченый дебил.
Продавец такого средства впёрся в местный кафетерий,
Озверевший вилларибец из ружья его убил.

В Вилларибо знают точно: фейри - это злые духи,
Заточённые в бутылки. Лепрекон и дуэргар...
Если выпустить на волю, всем дадут по оплеухе,
Стащут золото и виски, и в домах зажгут пожар.

У запруды, моя саван, станут выть о смерти банши,
Злобный Врайнек отчекрыжит анатомию мужчин.
Оберон красивых девок всех заманит в Виллабаджо,
А остаться в Виллабаджо есть три тысячи причин:

Там отмытая посуда, блеск сверкающих бокалов,
Вся интимная одежда белоснежна и нежна.
И когда в прохладный вечер солнце скатится устало,
Будет пахнуть виноградом из кувшинов для вина.

В Вилларибо всё иначе: пахнет грязными вещами,
Издаёт амбре тошнотно червоточная еда.
От обычаев народных, тех, что предки завещали,
Вилларибцы однозначно не отступят никогда!

Что ж, пора, милый друг, отправляться в край вечной охоты.
Не грусти, предначертанный путь всё равно не постичь.
Просто время пришло, приближается жизнь к асимптоте,
Так к засаде идёт потерявшая бдительность дичь.

Неизбежность, надежда и страх - ядовитые змеи.
Равновесие - это лекарство. С тропы не сойти.
Распадётся на тысячи разных осколков Пангея,
Будет ветер свистеть, будут падать огни-конфетти.

В час, когда свет луны поливает расплавленным оловом
Крыши бывших домов, растворённых в ночной кислоте,
Я снимаю с себя утомлённую, спящую голову,
Ощущая под пальцами ямки височных костей.

Я кладу эту голову в шкаф со стеклянными дверками,
Достаю из коробки другую с приятным лицом,
Погримасничав пару минут перед треснувшим зеркалом,
Украшаю её острожалящим медным венцом.

Я пойду перемешивать воду с металлом и деревом,
Я хочу породнить пересохшую землю с огнём.
Если птицы бийняо взлетят с обожжёнными перьями,
Значит после провала дорога пойдёт на подъём.

Но вращенье светил обрывается влажной салфеткою,
Кисловатым питьём и касанием мягкой руки.
Только грустный Сечжи, схоронившись за толстыми ветками,
Укоризненно машет рогами, всему вопреки.

Там, где стриженые девки заплетают ленты в косы,
Где Харон Теодоракис тащит рака из реки,
Фра шарманщик Карло Энгельс из Ганновера в Каноссу
Шёл к могиле Чиччолины отмолить свои грехи.

Шёл он, вслух мурлыча песни о долинах и о взгорьях,
О Джузеппе Капулетти - старом друге-алкаше.
Солнце падало в оливы, меркнул денный свет, и вскоре
Запиликали цикады, как Базиль у Бомарше.

Тёмен лес. Пора привала. Тусклый свет пеньков-гнилушек.
Чу! Заухала тревожно сумасшедшая сова.
С хриплым скрипом отворилась дверь нечаянной избушки,
И в проёме показалась деревянна голова.

"Это Чёрный Буратино!"- каркнул ворон где-то рядом.
"Это Чёрный Буратино!" - пискнул серый нетопырь.
Завозились беспокойно в кронах спавшие дриады,
Бормоча членораздельно:"Это сын твой, не забыл?"

Стук шагов по твёрдой почве приближался неуклонно,
Карло бешено старался заползти под куст опят,
Из разорванной котомки падал наземь синь-полоний.
Некто чёрный, весь в опилках, вперил в Карло мутный взгляд.

"Где мой ключ? Ответь, лишенец!"- закричал он грубым басом,
И от звуков этих страшных замер в чаще всякий зверь.
"Я всё знаю: ты - с Мальвиной, ключик продан Вогопасу,
Ну, теперь готовься, отче, к путешествию наверх!"...

Труп был найден местным падре, собиравшим стеклотару.
Пребывал шарманщик там, где несть заботы и тоски.
А во рту его разверстом сокрушительным ударом,
Пять засунутых цехинов дали первые ростки.

Помолюсь колесу. Очень сыро в лесу.
Муравьи позапрятались в улеи.
Пьёт вампир-толстосум полусонно росу.
Джаббервоки какие-то снулые

Ходют-воют вокруг моего шалаша,
Спотыкаясь о банки консервные,
И зачем-то всю ночь целлофаном шуршат,
Подтверждая первичность материи.

На портрете моём борода отросла.
Надо брить, только лезвия сточены.
В чёрной луже луна от удара весла
По волнам расползается клочьями.

Ты меня не найдёшь. Здесь никто не найдёт.
Нет людей, только слизни с мокрицами.
Связи нет, невозможно отправить отчёт,
Как я счастлив быть вольною птицею.

Ты хотела слепить из меня канапе:
Снизу твёрдо, а сверху податливо.
Но в ответ я сказал: Поезжай в Сан Тропе
И блуди с пожилыми солдатами!

Ну, а я улетел от тебя на восток.
Разразившись неистовым хохотом.
Пару раз по утрам ощутил я восторг...
Только холодно, блин, на востоке том!