Да, любимая, да,
Нет, любимая, нет
(песня из мультфильма "Оловянный
Солдатик")

вдох, но… ошибка -
флагом спущена жизнь
в ветре раскосом.
мне бы улыбку,
ту, с которой теперь лежишь,
что тебе слёзы?

комнату размывая,
так же сквозит извне,
та же рука, взлетая,
так же передвигает
птиц по сырой стене.
ты не таи - не та я.

о, улыбайся, глуше,
будто шумит песок,
впитывай, не прощаясь,
как, за тобой рванувшись
вверх, по дуге часов
медленно возвращаюсь.

нет тебя, только
простоволосый
свет,
зрением слит,
сжат да оплавлен.
были ли слёзы?
под коркой колкой земли
жажда была ли?

по эшеровским лестницам
меняя консистенцию
брожу в преддверье рая
мерцая исчезая
по скату потолка
скользит моя щека

перебирай ступеньками
да каблуком потренькивай
преумножая прах
в насиженных углах
знай бодрячком не шаркая
шагай себе помалкивай
приветливый радар
особенно когда
за миг до озарения
сменилось измерение
то лестницей то стенами
то вьющимся растением
полвека тщась наверх
остаток на побег

решительно доверчиво
стираясь человечески
ищу коснуться дна
за высверком окна

летит страна закатная
смертельная возвратная
деревьев профиль колкий и
морское хризоколловое
сводит в серо-синее
асфальтово бессильное
читая высоту
губами на лету

Опять бессонницу ты цедишь,

Мой грозный и счастливый маг

Град Китеж, кипеш, или фетиш -

Да полно, скалит угли тьма.

Наина и Фаина рядом

Спят в заколдованном кругу,

И нежно светит под лампадой

Волос подсеребренных жгут.

Мост узок, да и место гибло,

Но ты взлетаешь, не дыша,

Когда над вязкой тьмой Египта

Маячит раскаленный шар.

Опять бессонницу ты цедишь,

И зря пустили на постой.

Быть может век еще до цели,

Но пол-шага как за чертой.

С днем рождения, долгая истина, путь запоздалый,
Цезаринка пространства, вплетенная морем в косу.
И библейская сакура в бликах вечерней Вальхаллы
Растворяется в небе салютом огня на весу.

С днём рождения, синих веков рыжеватые волны
В акведуках ушедших жасминовый ветер осел
На вчерашних полночных кострах раскаляется полдень
И невидимых букв над пустыней спускается сеть.

С днём рождения, поздней любви смертоносное Солнце,
В двуязычье вселенной всем клином вколоченный клин
Ты продлило мой сон - только дрогнули веки спросонок,
Но когда поднимусь, разлетятся с волос корабли.

Продавленный диван. Сорочка тела
Скрывает анатомию души -
Сиамское объятье за пределом.
Души пчелиную обиду, - жить,
Глотая жидкий вакуум пространства,
Глушить вскипанье жала, но - дыши,
Не забывай поесть-попить и здравствуй,
Когда поют прощально камыши.
Я буду здесь пока свеча горит
В последней на земле сорочке тела.
Что волшебство сжигает изнутри,
Мы видим только в миг перед расстрелом,
Устало глядя в лезвие зари
На горизонте. В полночь перед встречей
Гудит огонь переплавляя жизнь
И пляшет в нем безумный человечек,
Летучий порох крутит виражи,
И нежить ожиданья, страх и смоль,
Несет из крематория домой.

невыносимая река меня выносит на задворки драмы
пустая рама с надписью “обед“
подтеки времени и рано
угаснет свет

чьи руки делят хлеб - Офелия, не ты ли
но все жуют на голубом глазу
и снятый с кожей реквизит - хвосты рептилий
блестит в тазу

дежурный тишины на берег сцены вылез
следы геройства убраны и мы
несём свою ответственность на вырост
и мир навстречу сыт, надут, размыт

Мир, не знающий сострадания
К нашим слабостям,
Бьёт по левой щеке - а я
Подставляю правую.

Мир, не знающий сострадания
К нашим пошлостям,
Бьёт с размаху в лицо, а я -
Подставляю прошлое, -

Не в горниле сталь под ударами -
Просто женщина -
Я вбираю в себя - как лучи его,
Все затрещины.

Эту б руку щекой поймать -
Да прижать к плечу... -
Я сама пришла, не до вольностей,
Я к тебе хочу! -

В эту царскую простоту твою -
Всей нескромностью -
Сгинуть дочиста, и не думая,
Сгинуть полностью.

И когда последнюю желтую бабочку размажет январь спросонок
И стены монастыря сплюнут немую ложь,
Я окажусь на земле раздавленным скорпионом,
Сглатывая с кровью своё «не трожь».

Не потому, что поздно или от века мечен,
Родственных душ там, или голодных тел
Не перечесть под насыпью - мало ли, больше, меньше,
Что кочегару знать, куда паровоз летел.

Пусть господа подрядчики дружно взрывают рельсы,
Гиперактивный мальчик множит чердачный бред,
Мир без тебя огромен, ярко неинтересен,
Сын открывает веки. Матери нет как нет.

бим
бом
дом поэта опять сгорел
ибо нефиг курить в постели
и пить в постели
и тосковать в постели
встань, поэт,
где-то к концу недели
будет куда идти
это не тот расстрел

бим
бом
а знаешь, в том первом сгоревшем доме
стихи были в общем лучше
да и горели ярче
тем рукописным томиком
был интернет замучен
этим, увы, загажен

бим
бом
если часто горит дом
надо что-то менять
в проводке,
в водке,
в последних по итогам сводки
несгораемых рукописях -
но не один же ты

в общем горишь -
просто ты очевиден на грани басни
надо срочно дать руку тому кто тонет -
и всё погаснет
и пепелище зальют ручьи,
заболтают птицы
непониманье спасительным выдохом зубы стиснет
и не закуришь больше в постели и не допьешься до стона
дом устоит и дым
закатан в квадрат бетона.

Не дает Еве сна
весна
Пьёт малиновый сок
взапой
Под сосной, как Лилит,
одна,
Спор ведет со своей
судьбой.
Ах, была бы она -
Лилит
рыжей лилией
у огня
не давил бы на горло
быт
И не долг бы велел
обнять
Тело б выпрямилось,
как жгут,
Вольный ветер в лицо
подул
Обожжен ароматом губ
Падал в ноги бы
Вельзевул.
И не страшен обман
рукам
Не подлижется сирый
змей...
Но Адам, но ЕЁ
Адам
Всё-то к Еве бы шел своей.

Слушайте наш потолок со струйкой песка сквозь щель
близок к груди как вдох
на перекос щедр
наперевес добр

Там наверху в яром до пьяни воздухе точит зубило смерд
катит колеса черт
тихо садится смерть
солнышком за плечо

Мячик молитвы стеной отбитый вновь забивает рот
схлопывается земля
как говорушки рост
гниение ковыля

Ищущих голоса только открыта дверь нас уже больше нет
травы сквозь свежий пласт
полно мы просто свет
растворенный в вас

Одна половинка окна растворилась
Одна половинка души* оторвалась
И падает вниз, как снежинка на впалый
Живот мотокросса под небом двукрылым,
Вполне снисходительном к адреналину
И смертности, слишком высокой для верных.
Кто создан из камня, кто создан из глины* -
Тот голем, тот памятник. Пена и сера
Погони, щекочущей радостью ноздри...
И кружит земля на ребре серебристом,
И жмется к Хозяину божия искра,
И память в окне захлебнется неистовым
Криком, унесенным ветром... Марина,
Волна есть волна, и разбилась о пристань.
И плакать смешно. И надеяться поздно.

*строки из стихотворений Марины Цветаевой

У тебя во сне умерла лиса
В общем, рыжая, но
С сединой в хвосте
А тебе во сне было всё равно,
Что бессмертны все, начиная с тел,
Что повсюду пляски, свирель и смех,
Что повсюду гильдии лисенят
Что повисший клочьями ржавый мех –
Это мерзость, брат,
Это старость, брат
Что конец строки – не конец реки,
Что конец реки – не конец воды.
В океане душ не видать ни зги,
Но зато тепло не дает остыть
И мешок снотворного в водах Ли
Не позволит трех усыпить за раз
И плывут киты, и глотают нас,
Чтобы нами плюнуть на край земли.

Такая частота расстрелов
Не делает привычней казнь
Я стала умирать быстрее
И появляюсь как на кастинг
На две строки с глагольной рифмой
От тел моих теснее в яме
Пли! - я была отчасти вами
Чеканкой пули бровью шрифта
Стеной полуулыбки плотью
Той что не плачет и не платит
А ваш конвойный пусть проглотит
Что я попалась в том же платье

В животе кита он, тот остров,
(А совсем не на краю света)
Где пророки режутся в теннис,
А любимые живут вечно,
Где сияние воды млечно
Под ивовой слюдяной гривой,
И глядит в окно, недоверчив,
Сглатывая горечь догадки,
Вольный пленник спящего тела -
На шаманство рук и войлок левкоя.
Океан почти что спокоен.
-Спи, Ниневия, меня отпускают.
Не святым мне быть - а счастливым
(Ведь она почти что узнала)
Не глаголом жечь - поцелуем
(А она летит к дверям, спотыкаясь)
Выстрел, шина, или щелкнет щеколда -
Призракам не страшно - щекотно.
Спи, Ниневия, у Бога на блюде,
Я - чужой тебе, а ей - подотчетный.

Улыбнулся кит, да каак - плюнет...