Миленькие мои! - хочется крикнуть миру.
-Боже, нас всех сохрани и милостивно помилуй!
Всех сохрани, таджиков и колумбийцев
И остальных, не все ж нам за что-то биться,
Давайте помолимся друг за друга, давайте
Обнимемся мысленно, венгры и парагвайцы
И остальные, везде, не взирая на лица!
Миленькие мои, французы и австралийцы,
Ведь не всегда зима, будет весна и лето!
Что-то сегодня очень хочется верить в это...

Ты не знаешь, когда и чем это всё закончится,
Есть ли правда на свете, и где бы ее найти,
Можно ль верить политикам и пророчицам,
Существуют ли хоть какие-нибудь пути...
Ты сидишь и горюнишься тихим наивным осликом,
Под напором недобрых дум, печальных картин...

А всего-то надо немного любви и осени
Чтобы знать, что в огромном мире ты не один.

1.Характер.

Что такое оптимизм? Умение в намешанной куче из хорошего, нехорошего, плохого, ужасного, невыносимого, под названием "жизнь", увидеть хорошее. Порадоваться ему. В идеале, показать его другим. И извлечь для себя пользу! Нильс Хольгерсон так и поступал. Помните? "Отметки ничуть не хуже, чем на прошлой неделе, даже лучше! Три двойки, и только одна единица!"
Замечательная черта характера!

2. Зло.

Замечательная черта характера Нильса Хольгерсона позволила ему не только выжить в экстремальной ситуации, но и победить зло в лице лиса Смирре, желающего всех (всех!) выследить, подстеречь, поймать и сожрать! Только неистребимый оптимизм Нильса помог ему посадить зло на цепь, где оно и просидит до тех пор, пока кому-нибудь не придет в голову его выпустить. (Ох!)

3. Подвиг.

Ох, как неприятно быть старшим! Все тебя тыркают, все навязывают ответственность, а ты, может, не готов! Ты, может, хочешь быть маленьким, слабеньким, чтобы тебя любили, лелеяли, прощали все плохое и хвалили за хорошее!
Короче, раскапризничавшись, гусенок Юкси совершил подвиг, не заметив этого. Он спас человека! И всё стало хорошо.
А вы говорите - что такое оптимизм!

Алевтина живет одна.
Ей давно уж немало лет.
Отшумела ее весна,
Дети взрослые, мужа нет.
Деревенька в Тверской глуши
Домик маленький, без удобств.
Алевтина живет-спешит,
Успевает и то, и то...
А в соседней деревне - храм.
Горний мир среди белых стен...
И торопится по утрам
Алевтина туда каждый день!
Бодрым шагом, в руках - пакет,
(Там блины, пирожки, лаваши),
-"Подвезти, Алевтина?"- "Нет,
Я пешочком, в движенье - жизнь!"
Все раздарит, что напекла,
После службы, во славу дня.
И домой, где не ждут дела,
Где скучает печь без огня.

Год за годом, за следом след,
Лето, осень, жара и лед...
Так, пешочком, в руках - пакет
В Царство Божье она придет.

А я забыла, что ты похабник
И матершинник и вертихвост,
Как видно, нить покуда не слабнет,
Покуда, видно, не рухнул мост.
Я вспоминаю тебя веселым,
Когда забавным, когда смурным,
Я вспоминаю твои приколы,
Ах, как бывали они верны, как били в точку, как рвали нервы,
Как не давали душе заснуть,
Как призывали быть в правде - первым, искать единственно верный путь...
Наверно, если ты вдруг вернешься,
Когда-нибудь, в круговерти дат,
Немногословным оруженосцем
Тебя, крестоносца, я буду ждать.

"Ты помнишь, какая погода была,
Как в небо смотрели два черных ствола
И падали в озеро тушки жар-птиц..."
(Юрий Борисов)

Здесь в роще когда-то
Охота велась на Жар-птиц.
И дырки зияют в стволах
Пустотою бойниц.
Здесь изредка можно
увидеть жарптичий помет,
(Но неорнитолог, конечно, того не поймет).
Несет холодком от гниющей опавшей листвы.
Как странно - мы были друзьями, а стали на "вы".
Как странно - здесь жили Жар-птицы, а больше их нет.
Пойду поищу здесь
Осенних грибов на обед...

(Мф. 19. 16-29)

Я всех любил и всеми был любимым,
Не врал, не крал, не бил, не пил вино;
Но Ты сказал: "Еще необходимо
Недостающее звено.

Все, что имеешь, все к чему пристрастен,
Пойди и без сомнения раздай -
Тогда узнаешь, что такое счастье,
Увидишь высь, и глубь, и даль".

Но я стоял в непрошеной печали,
Увидев правды четкий окоем:
Твои слова меня с Тобою звали
Голгофский одолеть подъем.

И я не смог... Душа моя смутилась,
Стал, как верблюд, огромен и тяжел...
А Тот, кто мне открыл любовь и милость,
Один пошел.

В пустое вменив о чернилах слова,
Кончается месяц под номером два.
Зима на исходе, и ветер полей
Все ближе, смелей и теплей.

Суровым морозом и солнцем рожден,
Февраль - это кружево нитью времен
И Пасха далекою искрой в мгле!

И ты родилась в феврале.

Я, утро, кофе. За окном - Москва.
Не шевелит мозгами голова,
Еще темно, но утро лезет в душу
Трамвайным громыханием снаружи.

Ты не сидишь за столиком со мной.
Вокруг тебя клубится мир иной,
Иные время выплетает нити...
Как далеко туманный зимний Питер.

Когда мир полон радостью весеннею,
И у тебя в душе поет весна,
Когда благовествуется спасение,
Когда ты знаешь: будет Воскресение,
Смерть не страшна!

И все равно страшна.

В глазах дельфина замерла тоска.
Померкли солнца радостного блики.
Вон люди суетятся на мостках,
Их толпы многоруки, многолики.
В сетях... она! Прекрасна, молода,
Вот только-только Жизнь могла начаться!
Теперь бассейна тухлая вода
Ей будет вроде воинского плаца.
И станет на потеху богачам
Она хвостом кидать цветастый мячик...
В глазах дельфина замерла печаль.
И... что это? Глядите... он же... плачет?

В память А. С.

Нет, я тебя не забыла!
Любимый, к чему слова.
Я просто пока бескрыла,
Я просто пока жива.

Друг друга едва коснулись
В лихой веренице дней...
Ты помнишь прозрачность улиц?
Ты помнишь игру теней?

Потом у твоей постели
У края небытия
Мы песню дуэтом пели,
Грядущего не тая.

Летели годов метели,
Сметая страстишек пыл.
Теперь, у моей постели
Не ты ли сегодня был?

Долгие, темные ночи осенние,
Бесконечных минут череда.
Я бреду, словно вечная странница-Ксения,
В темноте неизвестно куда.

Потускнели глаза, припорошились волосы,
Незаметно увяло лицо...
Только лунного света неясные полосы
С неба тянутся бледной пыльцой.

Где-то молодость скрылась, пропала, растаяла
В этом свете неверной луны.
А минуты летят неисчетными стаями,
Равнодушны и холодны.

Однажды на ступеньках одного московского храма встретился мне мужичонка. Маленький, тощий, небритый, глаза страдальческие и заискивающие. От прочих подобных отличался какой-то незаметной ненахальностью.
- Простите... - обратился он ко мне. Речь его, в целом, обычная в подобных ситуациях, чем-то заставила все же остановиться и прислушаться.
- Я уже во всех храмах был! И в Елоховском был! И в Покровском монастыре! И ... - он перечислил ещё несколько мест. - нигде ничего не дают! А я ел позавчера! А пить я бросил, два месяца уже, веришь?
Я не стала задумываться, верю или нет.
- А мне домой надо, во как! Дочка там, Ксюшка, восемь лет! - лицо его осветилось вдруг и стало почти симпатичным.
Я не стала спрашивать, где его дом и чего ради он оттуда уехал. Но упоминание о дочке заставило и меня улыбнуться в ответ.
- Сколько тебе нужно? - спросила я прямо. Он немного опешил, и следующая жалостливая фраза замерла, не начавшись. Он назвал цифру довольно смелую. В глазах его заплясала неприкрытая радостная надежда, прямо таки запрыгала на пуантах. Я несколько удивилась и посмотрела, обладаю ли я такой суммой. Оказалось, обладаю. И тогда, повинуясь мгновенному решению, стараясь обогнать доводы разума, я протянула мужичонке деньги.
Как он обрадовался!!!
- Это что же... это я уеду? Я буду дома? Ксюшка!...
Если он актёрствовал, то, безусловно, очень талантливо. Либо он гениально изобразил состояние нежданного чуда, либо - действительно его переживал. Он принялся, захлебываясь, благодарить. Бесцеремонно перебив этот бурливый поток, я сказала:
- Молись за меня! Меня зовут Юлия.
Он чуть не подпрыгнул.
- А меня - Юрий! Почти тезки! И ты молись за Юрия! И его дочку Ксению!
На том и расстались.
По дороге домой меня, конечно, настигли доводы разума, и помучили хорошенько. Мне не хотелось с ними спорить, но хотелось заткнуть их кляпом. Хотелось, чтобы левая рука не знала, что сделала правая, а ум зашёл за разум и притаился там. Ну, Бог с ними, с новыми сапогами, старые ещё послужат. Может, я дура, и эти деньги благополучно пропиты. А может... и нет? Теперь этого уже никто, кроме мужичка Юрия, не узнает.
Но мне, почему-то, с тех пор всегда хочется помянуть на молитве Юрия и его дочку Ксению.

25 декабря 2016 года упал самолет, где находились Доктор Лиза и участники Ансамбля Александрова.

Старый город провожает старый год
Взглядом нищенки у храмовых ворот,
Серым небом над кремлевскою стеной.
Вечной памятью ушедшим в мир иной.

Я, как-то, роясь в гардеробе,
Раскладывая платьица,
Наткнулась вдруг на что-то, вроде
Прекрасной черной пятницы!

Последний писк недельной моды-
Прозрачная и с блестками,
А из-под пятницы - суббота,
Зеленая, неброская.

Откуда здесь они - не знаю,
Смешались с прочей кучею...
Теперь повешу прямо с краю,
Для праздничного случая!

На конкурс "Седьмая пятница"

Бывает лишь раз в нашем темном году
Пора тополиного пуха.
И я по Москве, как шальная, иду
С улыбкой от уха до уха.

... Я школьница. Буйствует пух за окном,
А тут - ритмы, такты, бемоли...
У целого класса в подкорке одно:
Экзамены сдать - и на волю!

...Я взрослая. Ночи зовуще-светлы,
В их неге снегурочкой таю.
А дворник сердит: из-под старой метлы
Пушинки, дразнясь, улетают...

Сегодня все в прошлом - и нега, и класс,
Забыты бемоли и ночи,
А пух точно так же летает, дразнясь,
Танцует, зовет и хохочет.

Говорил: люблю, и все такое,
Проявлял, казалось интерес...
Что же? Постучался в ребра бес,
И - капитуляция без боя.

Наш альянс мгновенно позабыт,
В новый мир - в манящий глубью омут!
Мы теперь едва ли чуть знакомы,
Там - восторги, здесь - бесцветный быт.

К прежнему возврата больше нет,
Борщ прокис, дотла сгорела свечка.
А она - и с ягодным местечком,
Да еще художник и поэт!

Гамму чувств не обозначить словом,
Сердца не измерить глубину.
Как вернуть ушедшую весну?
Разве что найти себе другого?

Печалями измочалены, ненужностями измотаны,
Безнравственностью затравлены, затоптаны темнотой,
Замучены каждодневностью, как струнник двойными нотами,
Геолог в тайге болотами и подвигами святой,

Терзаемся одиночеством в автобусах переполненных,
Болеем нехваткой времени, поспешностью бытия.
Душою изнемогающей у тела и пола в полоне
Народ мой, не мною выбранный, но родственный, как семья.

Ах, были бы все поласковей, посолнечней да попроще мы,
Те беды и несуразности увидели бы в гробу...
Печатью одной печатаны, одной колыбелью взрощены,
Повинны одной неправдою, разделим одну судьбу.

Быть может, это от плохой погоды,
Но что-то свету Божьего не видно...
Щемит, зудит встревоженная гордость,
Над бедным "Я" куражится бесстыдно.

Глаза горят, и сердце не на месте:
Как смели вы! меня! ну, погодите!
И зреет мысль о скорой страшной мести,
Без всяких покаянных челобитий.

Потом себя становится так жалко,
Что слезы градом, и вздохнуть не можешь...
Потом уже приходит отрезвлялка:
"Эй. подожди, на что это похоже?

Да что такого страшного случилось?
Они? Тебя? Подумаешь..." И верно!
И с радостью сменяешь гнев на милость,
И Божий мир становится безмерным...

А если бы ежики стали размером с лошадь?
(Поймали бы, скажем, вирус какой свирепый).
И где бы в лесу удалось им устроить ложе?
И чем бы... питались? (ежу понятно - не репой!)

А если такой вдруг из леса - да под машину?
(Ведь знак подходящий не сразу ГАИ повесит).
Иголками-копьями вмиг бы триплекс прошило!
(Сейчас не ГАИ? Таки пусть, - говорят в Одессе).

А если бы лось повстречался с таким мутантом,
То кто победил бы в борьбе за кусочек леса?
А за грибами придется ходить на танке,
Вот смехотища!
И все-таки: что он ест-то?

Иду сквозь город, сквозь толпы безликих лиц,
Сквозь ворох платья, сквозь шорох автомашин...
Зачем-то с кем-то играю короткий блиц,
Короткий блиц под коротким названьем "жизнь".
Есть новый город; тому, кто быстрей сыграл
Он станет виден, когда прозвучит сигнал.

Анатолий в девяностые годы жил на Соловках. Помогал восстанавливать монастырь. И однажды с ним произошел случай, можно сказать, определивший его дальнейшую жизнь.
Анатолий, среди прочих, имел послушание следить за ходом работ и фиксировать их, то есть, фотографировать: как было и как стало. Это дело приходилось ему по душе - с фотоаппаратом их связывала давняя симпатия. И вот, как-то, в компании московских студентов-паломников, - Анатолий искренне подружился с ними, - полез он на старую колокольню, откуда открывались потрясающие виды, в том числе и на здания монастыря. Смелый человек, в прошлом военный, офицер, - Анатолий влез на самый верх, туда, где была раньше крыша и купол. Чуть ниже, на верхней площадке колокольни стоял его новый друг, юноша Иван. Еще ярусом ниже - прочие прекрасные юноши и девушки, замершие в восторге от невиданной ими ранее красоты святого места. Но, как известно, испытывать судьбу не всегда полезно. Прогнившая балка треснула и Анатолий полетел вниз. Пока он летел три метра до Ивана, он успел многое передумать, однако, не потерял головы. Пролетая мимо Ивана, он в последней надежде ухватился за карман Ивановых брезентовых штанов. Долю секунды длилась борьба жизни и смерти двоих человек. Иван, коренастый и плотный, выстоял. Карман оторвался, но не до конца. Анатолий уперся ногой в перила винтовой лестницы и сумел подтянуться на площадку.
Это была первая жизнь, спасенная будущим известным хирургом Иваном. Анатолий же, вернувшись в свое время домой, в Москву, стал священником. И, рассказывая мне эту историю, заметил: "Вот теперь я понимаю истинное значение слов: "Держи карман шире"!

Где-то весна - это запах тяжёлой земли,
Бабочки первой изящный и робкий полёт,
Первые волны сурового моря, вдали
С плеском на берег бегущие к серым камням...
Странно... а как же весна открывается нам,
Тем, кто живёт в городах, далеко от морей?
Верно, возможностью скинуть пальто поскорей,
Туфли купить и форсить в них всю ночь напролёт!

День рожденья. Сорок восемь.
Время дни косою косит,
Скоро юбилей.
Скоро старость, скоро - мудрость,
До свиданья, шуры-муры
В сумраке аллей!

Все, что было, то не сплыло,
(Что бы песня ни гласила),
Все попало в сеть.
Каждый день и каждый вечер,
Мной прожитый в прошлом - вечен,
Это "я" и есть!

Сорок восемь - это осень,
Но растет под снегом озимь
Образом хлебов,
Мерой будущей пшеницы...
А чему должно случиться,
Знает только Бог.

Позвонишь мне, а я не отвечу...
В трубке будет висеть тишина.
И дохнёт бесконечностью вечер,
И задержится где-то весна.

Трепыхнётся несказанность в горле,
Да зажмёт её в крепком, как сталь,
Кулаке своём дерзкий, прожорливый,
Торжествующе-вечный февраль.

Снова оружие люди берут вместо ваий.
Горько, но нами заслужены скорбные дни:
Матери сами своих сыновей убивают,
Что ж удивляться - теперь убивают они...

Мороз под шагами хрустит, как соль,*
Как сахар, белеет снег.
Баюкают будущий си-бемоль
В объятиях звонких дек
Могучие ели. В них свет и тень -
Январского дня каприз...
А воздух колюч, словно дикий терн
И прян, как лавровый лист.

* Э. Асадов. "Падает снег".

Пусто в покое моем. Один я сижу у камина...
(А.К. Толстой)

Пусто в покое моём. Один я сижу у камина.
Тени причудливо вьются у ног по ковру.
Ты не вернёшься. Поёт панихиду осина
Возле окна на холодном осеннем ветру.

Ты не вернёшься! К камину со мной не присядешь,
Не разрешишь поцелуем тревоги мои...
Ты улетела, кружась в золотом листопаде,
Став неизведанной тайной уставшей Земли.

Когда-то в ней жизнь молодая кипела,
Она обладала мерцающим телом,
Охотилась, ела, любила (быть может!),
А волны катились, ее не тревожа.

Но время всевластно... и в сумраке донном
К ней смерть подошла и взяла беспардонно.
Из многих одна - велика ли потеря...
Однажды с приливом попала на берег.

Лежит, словно камень - сухая, пустая,
Не помня, не слыша, и не мечтая...

На конкурс олбанского!

Воткактарас я был в Бабруйске,
Марос трисчал, я шол дамой.
Вдрук мненафстретчу прет кросафчег,
Сним сивый мерен маладой.
Ога,-падумал я,- фигассе!
-Превед, кросафчег, кагдила?
Ф какомжи учишсо ты класси,
И, да, пачом увас холва?
А он мне: аффтар, выпей йаду,
Я ниасилил твой вапрос.
Я стопицот неделей кряду
Таскаю меринов навос!
Хатя и жосский я арешэк,
Но нимагу! Выносит моск!

Скозал - и: тыц!
...мароза тресык
Атветил лиш на мой вапрос.

Мы уж немало с тобой на земле этой прожили,
Знали любовь и надежду, и смерть, и разлуку.
Странно, что нас - незнакомыми и непохожими -
Так сквозь экран и эфир потянуло друг к другу.

Я не пожму твою руку, тепла не почувствую,
Музыки голоса, слов - никогда не узнаю.
Мы соловья не послушаем пения чудного,
И не полезем на крышу девятого мая.

Чаю не выпьем за столиком с клетчатой скатертью
И не расскажем друг другу про беды и думы,
С горки на лыжах ни разу мы вместе не скатимся
И не сбежим на полдня от московского шума...

Только экран непонятным таинственным образом
Делает души чужие - не очень чужими.
Может, когда-нибудь, на неотсюдошном острове
Встретятся руки мои, наконец-то, с твоими...

Мама на даче - папа в Москве...
Глухо вскипает чайник.
Солнышко гладит по голове
Ласково и печально.

Утренний ветер ерошит траву,
Гаснут вечерние зори.
Словно во сне, я по жизни плыву
На пятисильном моторе.

Снова закат превратился в рассвет
Тихо и незаметно.
Мама на даче, а папа в Москве.
Так и проходит лето...

"Quia respexit" - ария сопрано из оратории "Магнификат". Речь идет о согласии Марии на подвиг Богоматеринства. Нисходящие мотивы в партии сопрано символизируют Ее смирение.

Под сводами старинного собора струится тихий невечерний свет.
И на вопрос Архангела который уж раз звучит простой Её ответ.

Её прекрасный голос колокольцем звенит, пронзая вековую тишь:
"Я сделаю, Творец Мой и Господь мой, всё, как Ты мне, рабе Своей, велишь."
...
Смолкает звуков сладостных стихия, становится всё тише и темней...
Склоняется пред Господом Мария, и Музыка склоняется пред Ней.

Не менять ни курса, ни галса,
Дать свободу и власть рулю,
Чтобы ветер, зверея, рвался
В обнаженную плоть мою,

Чтобы волны летели с шумом
По каютам, уже пустым;
Чтобы лезло зверье из трюма,
Распрощавшись навеки с ним;

Чтобы все же вкусить свободу
От свихнувшихся вкрай людей,
Перед тем, как поглотят воды
Доски палуб, обломки рей.

Вот тогда - я смогу забыться,
Смою морем всю кровь и жуть,
И, смеясь, на прощанье птицам
Мокрым Роджером помашу.

Для студента-музыканта май - горячая пора.
Изучает он не Канта, не других акул пера:
Должен выучить программу из сонат, этюдов, пьес;
Стиснув зубы, пилит гамму, ночь и день не спит, не ест.

Пальцы мечутся по скрипке, от натуги стонет гриф,
Здесь и Моцарта улыбки, и Бетховенский надрыв...
А вокруг студента лето набирает оборот:
На участке у соседа зеленеет огород,

Соловьиный стоголосый хор доносится с берез,
Облака меняют позы, опьяняет запах роз.
Но - без права на ошибки должен быть экзамен сдан,
И дымятся струны скрипки, и пылится чемодан...

Вот бы нам с тобою взяться за руки,
Побежать бы по полю росистому,
Посмотреть, как катятся по радуге
Капельки цветными аметистами;

Нам бы дождь с тобой ловить ладонями,
Солнце из волос пытаться выпутать,
Мы бы в этот день так много поняли,
Не ища ни знания, ни выгоды.

Просто так, берёзы шёпот слушая,
Упиваясь солнечными далями,
Глядя ввысь распахнутыми душами,
Мы о чём-то главном догадались бы.

Я хочу подарить тебе розу;
Не на праздник - внезапно, без спросу
Заявиться к тебе и вручить!
Чтобы глаз твоих ярких сапфиры
Вдруг зажглись на пороге квартиры
Маяком в непроглядной ночи!
Чтобы запах разнесся по дому,
Неподвластный чужому и злому,
Чтобы ты улыбнулась, вдохнув,
И в нечаянной этой улыбке
Растворились все наши ошибки
И пошли бы обиды ко дну.
Ты бы розу поставила в вазу,
Оживилась бы комната сразу:
Блик на скатерти цвета экрю,
В волосах отблеск мягкий и ясный...
Так зачем мне мечтать понапрасну?
Прямо нынче же и подарю!

Куст жасмина, цветами облепленный,
У раскрытого настежь окна.
Мир наполнил твой голос серебряный,
Замерла, изумясь, тишина.

Слов не надо...мелодия нежная
Говорит трепетаньем листвы,
Лунным светом, слезой неизбежною
О безудержной жажде любви,

О печали, надеждой пронизанной,
О тоске по родной стороне,
Старом доме с резными карнизами,
С занавескою белой в окне.

И далёкие милые образы
Воскресают... молчи и внимай,
Сколько живо звучание голоса
И рыдает, забывшись, рояль...

Словно жена, сто лет не видавшая мужа,
Наскучавшись за время своего путешествия,
В город весна ворвалась, танцуя по лужам,
Солнечным блеском и небом щеголяя торжественно.

Слезы от радости, конечно, немного покапали,
Конечно, немного косметики при этом размыло...
Но это же мелочи, это неважно, не так ли?
Главное - ты же останешься с нами, милая?

Вот сестра моя Полина
В канапе полулежит.
В складках платья из поплина
Запах ландыша дрожит.

Шелком локоны укрыли
Плечи нежные и грудь.
Щеки - цвета летних лилий,
Глазки - темный изумруд.

Взгляд блуждает по странице
Тонкой книжечки стихов.
Кисти рук - что крылья птицы,
В них таится ветра зов!

Нет сестры моей пригожей,
Нет изящней, нет милей.
Говорят, мы с ней похожи...
Стать бы только повзрослей!

(Это написано для конкурса "красивостей".)