Яблоки хрупают сочно. Качается небо гроздьями тонких рябин. Суета переменна. Вечный осенний полет - журавлиное кредо. «Быть ли, не быть холодам?» - злободневная тема для горожан. Беспредел философских исканий, как листопад, неподвластен житейским законам - и полыхают с горячностью знойных испаний листья в осенних кострах. Молодящимся кронам робких деревьев прохладнее с каждым порывом зыбкого бабьего лета. Прохладнее, легче. И полыньи в небесах - атмосферные дыры - ширятся. Сшить бы - да только вот незачем. Нечем…
Забочусь о зубах - их мою с мылом: резцы и коренные. Что за вехи оставила потомкам-фруктофилам, не яблоки грызущим, а орехи в садах, как полагается, Таврических?! Звучит вопрос, допустим, риторически...))
Зачем вы мыло в рот суёте, Лена, Ещё бы Fairy влили, извините, Ведь есть иные средства гигиены: Зубные пасты и зубные нити. Я зубы чищу только блендамедом, Хотя они болят порою... оба; Но в хрящики вгрызаясь за обедом, Дам фору фруктофилам-мясофобам )))
Моих зубов сверкающая лента - незыблемость. Рачение. Константа. Я к фруктофилам, Саш, индифферентна, а к мясофобам - каюсь! - толерантна. Не удержать неистовства натуры при виде лишь чешуйчатой фигуры)
Незыблемость, константа - это гены... Всё остальное в человеке зыбко. Во рту моём руины Карфагена, Как солнцем, озарённые улыбкой. И щерясь ртом беззубым курам на смех (Пусть надо мной смеются - мне не жалко), Я вам пишу свои экспромты наспех, Представив вас чешуйчатой русалкой )))
В тени древнерусских черешен и груш у некой мадам бледнолицей случился пассаж - манускрипт "Мертвых душ" горел на кострах инквизиций. Она горевала. Грустил Николай - дрожали покатые плечи. Шептала Она: "Попадут "Души" в рай!" "Убил бы! - подумал - Да нечем...")
Кокетка, наглея, пустилась вразнос: шептала картавым прононсом, язык показала, лодыжку и нос, оставив писателя с Носом. И шмыгая оным, сидел на печи, строча мемуары. И за сим застали приятели - вредный Чичи.., Муму, и угрюмый Герасим...
«Француженка вы? - вопросил Николай, - А я так и знал – бусурманка» Но это уж он захватил через край. К Муму подбежала Каштанка, И в ногу ей с яростным лаем впилась, Не слышали яростней лая. Елена от Носа на миг отвлеклась, Погладив слегка Николая.
Поладила нежно - вдоль тощей спины, и больше того - худосочной! Погладила кепку, рубашку, штаны - была домовитою, точно! Потом залатала Герасиму рот, распутала рыжие пряди Муму и Каштанке. И молвила: "Вот!" И чистой латынью: "Кво вадис?"
Расплакалась тонко Каштанка На тот долгожданный вопрос, Герасим, как дуло из танка, Из погреба высунул нос. Один Николай возмутился От тех католических слов: «Я думал, что точно влюбился, Но это отнюдь не любовь. Какой тебе, милая, леший Внушил нам такое сболтнуть? Нет просто бы «Камо грядеши?». Штаны не забудь простирнуть!»
http://litset.ru/publ/27-1-0-13685
Лишь в старости жалеем мы о том,
Что в юности зубов своих не лечим!
Ведь яблоко жевать беззубым ртом
И незачем, да, в общем-то, и нечем!
резцы и коренные. Что за вехи
оставила потомкам-фруктофилам,
не яблоки грызущим, а орехи
в садах, как полагается, Таврических?!
Звучит вопрос, допустим, риторически...))
Ещё бы Fairy влили, извините,
Ведь есть иные средства гигиены:
Зубные пасты и зубные нити.
Я зубы чищу только блендамедом,
Хотя они болят порою... оба;
Но в хрящики вгрызаясь за обедом,
Дам фору фруктофилам-мясофобам )))
незыблемость. Рачение. Константа.
Я к фруктофилам, Саш, индифферентна,
а к мясофобам - каюсь! - толерантна.
Не удержать неистовства натуры
при виде лишь чешуйчатой фигуры)
Всё остальное в человеке зыбко.
Во рту моём руины Карфагена,
Как солнцем, озарённые улыбкой.
И щерясь ртом беззубым курам на смех
(Пусть надо мной смеются - мне не жалко),
Я вам пишу свои экспромты наспех,
Представив вас чешуйчатой русалкой )))
«Костры этой осенью жгут каждый день», -
Подумал один инквизитор.
От едкого дыма качала мигрень
Его, как баркас позабытый.
От криков звенело в святейших ушах,
Но долг выполняя свой честно,
Он с разною нечистью был на ножах,
Сжигая ее в знак протеста.
Себя проявил он в Гранаде давно
Как мастер различный дознаний,
Все доны сбегались, как будто в кино,
На сцены его наказаний…
На пенсии он, повинуясь годам,
Шептал безнадежно при встрече:
«Не сшить ли мне дело на эту мадам?
Да незачем, в общем, и нечем».
у некой мадам бледнолицей
случился пассаж - манускрипт "Мертвых душ"
горел на кострах инквизиций.
Она горевала. Грустил Николай -
дрожали покатые плечи.
Шептала Она: "Попадут "Души" в рай!"
"Убил бы! - подумал - Да нечем...")
Привет, Юрочка!)
Умна та мадам оказалась с лихвой,
Куды до нее Николаю.
«И правда, - сказал, - пусть летят, Бог с тобой,
Туда же тебя посылаю».
Мадам, бледнолице хихикнув в ответ,
Язык показал маняще,
Забыл бедный классик и Ветхий Завет,
И Новый забыл, настоящий.
И думал: «Теперь уже не до невест,
Как быстро промчались рассветы,
Немного осталось из избранных мест,
Но самого главного нету».
шептала картавым прононсом,
язык показала, лодыжку и нос,
оставив писателя с Носом.
И шмыгая оным, сидел на печи,
строча мемуары. И за сим
застали приятели - вредный Чичи..,
Муму, и угрюмый Герасим...
А я так и знал – бусурманка»
Но это уж он захватил через край.
К Муму подбежала Каштанка,
И в ногу ей с яростным лаем впилась,
Не слышали яростней лая.
Елена от Носа на миг отвлеклась,
Погладив слегка Николая.
и больше того - худосочной!
Погладила кепку, рубашку, штаны -
была домовитою, точно!
Потом залатала Герасиму рот,
распутала рыжие пряди
Муму и Каштанке. И молвила: "Вот!"
И чистой латынью: "Кво вадис?"
На тот долгожданный вопрос,
Герасим, как дуло из танка,
Из погреба высунул нос.
Один Николай возмутился
От тех католических слов:
«Я думал, что точно влюбился,
Но это отнюдь не любовь.
Какой тебе, милая, леший
Внушил нам такое сболтнуть?
Нет просто бы «Камо грядеши?».
Штаны не забудь простирнуть!»