Пришла зима. Дымит труба
До яицкой степи.
Лепи из снега русских баб,
Лепи их да лепи.

Пока мерещится покой,
Пока земля во сне,
Лепи мужицкою рукой
Холодный белый снег.

Бока круглы, круты бока
И губы ледяны.
Лепи их, лепится пока
До будущей весны.

А если в сумраке ночном
Калитка скрипнет вдруг,
Кто б ни был там - входите в дом,
Не стойте на ветру.

И будем ладить по уму
Куда вас приложить.
В России зиму одному
Не просто пережить.

Мы уселись на крылечко:
Я и бледный Лев Толстой.
Курит он, летят колечки
Над густою бородой.

На околицу апреля
Солнце пыхает с небес.
У колодца девки млеют
С коромыслами и без.

Девок много. Девки пряны.
Девки вьются за водой.
Мы сидим полны и пьяны
Звонкой жизнью молодой.

Опадает цвет вишнёвый
На крылечко и на нас.
Цвет вишнёвый, сок кленовый
В белый город Арзамас.

Мы сидим. Звенит округа.
Небо трогает весну.
Серый конь бредёт по лугу
В неземную тишину.

Я стою. Луна большая
Мне с балкона не видна.
Я стою, не нарушаю:
Не курю, не пью до дна.

Я стою. Этаж девятый.
Небо тычется в живот.
Облака холодновато
Облепили самолёт.

Он заходит на посадку,
Чуть мерцают огоньки.
Я стою, чешу лопатку.
Пахнет рыбой от реки.

И на запах, из окошек,
Будто молнии в грозу,
Пролетают стаи кошек,
Громко шмякаясь внизу.

Снится мне: плыву я в лодке
по извилистой реке,
где растягивают глотки
жабы, сидя на песке.
В небе бабочки порхают,
в небе ласточки парят.
Окуней проворных стаи
бродят около коряг.
Я плыву, но волн не слышно.
И в кромешной тишине
полем катится гречишным
солнце, катится ко мне.
А на солнечном пригорке,
где излучина реки,
камышовые метёлки
выше неба высоки.
Я плыву: в воде каурой
вязнет лодка глубоко.
Я плыву, а друг мой Юра
машет с берега рукой.
Светлоликий и беспечный,
улыбаясь, машет мне...
Не отправившийся в вечность.
Не застреленный в Чечне.

Встанешь утром, заполошен и лохмат,
Запахнёшь себя в бамбуковый халат,
Шторы чёрные раздвинешь, тьмой объят -
Белым светом, ярким снегом полон сад.

Сад, застывший на морозе, на горе,
Полон вспышками кровавых снегирей.
Снег поёт, звенит на утренней заре
Под ногами, в храм идущих, звонарей.

Мимо сада, мимо дома, вдоль окна.
Расступается над ними тишина,
Расступается, упруга и нежна.
Белым светом, ярким снегом жизнь полна.

Нет ни смутных бед, ни сумеречных тщет.
Жизни стоек и бессмертен сухоцвет.
Дольний мир земной пронзает горний свет -
Свету белому конца и края нет.

Я - художник, послушною кистью
Расскажу о земле рыбакам.
Как желтеют зелёные листья,
Как спешат умереть облака.

Как ложатся туманы под ноги,
И как вешает вечер луну.
И как тьма, выходя из берлоги,
Прижимается мордой к окну.

Я - художник, послушною кистью
Расскажу о воде пастухам.
Как бывает жесток и неистов
Свежий ветер морских опахал.

Как солёные волны Гольфстрима
Полюбили гренландские льды.
Как подводные лодки незримо
Бороздят ламинарий сады.

Я иного бессмертья не мыслю,
И к другим не плыву берегам.
Я - художник, послушною кистью
Я себя доверяю богам.

Не малыш я, а пилот!
Сяду в быстрый самолёт
И увижу свысока:
Солнце, птиц и облака.

Осень -
красавица в ярком наряде,
на каблучки наколов
красные листья клёнов,
мне назначает свидание
в парке,
на старой скамейке...
И, может быть, я ей поверю,-
что всё бесконечно
и неповторимо -
как дождь,
что будет уныло стучать по стеклу ранним утром.
И, может быть, я ей поверю,-
что мы
будем кружиться по улицам спящим,
как первый застенчивый снег...
Но я не спешу...
Глупым занятием дни коротаю.
Белые мухи летят за окном,-
сколько их там?
Я сижу и пытаюсь считать...
Я не спешу...
А время падает в лужи
рыжими каплями
спелой замёрзшей рябины.

Над буераками, над буерыбами
Редеют белые облака.
Земля цветущая чернеет глыбами
Под светом солнечного желтка.
Льёт влагу талую под красноталами,
За перелесками на поля.
А ветер гонит прочь туман опаловый,
Верхушки ельника шевеля.
Под вечер ладушки, а в мае ландыши,-
Успеешь высмотреть и вдохнуть,
Пока орда красношляпых поганышей
Высасывает лесную грудь.
Но ты не ведаешь и ты не думаешь,
Что в эту взбалмошную весну
Пока листва зеленеет бесшумная,
Пока жуки к ней громкие льнут,
Ты дышишь, ходишь, смотришь в небо звёздное,
Раскинувшееся в вышине.
И бесконечна жизнь в рассвете розовом,
А смерти нет.

Морской песок светлее дня,
Волна темнее мглы.
Вода прохладна и синя,
А берега теплы.

Ночь влажным воздухом полна
И шорохом осок.
Заходит ночь в лакуну сна,
Ложится на песок.

И до утра не гаснет свет
В избушке на горе.
Сутулясь, дед латает сеть -
Ловить дары морей.

Я сквозь дремоту чую, как
Навариста уха,
Как кот крадётся с чердака
На рыбьи потроха.

А в море острова плывут
Без мачт и парусов.
И в доме замирает звук,
Вливаясь в полусон.

И вплоть до утренней звезды,
Туманных облаков,
Мы улыбаемся в усы:
И дед, и я, и кот.

В марте обесснеженном, грязном и сыром,
Шло по тёмной улице тёмное пальто.
Не янтарно-карее, как гаванский ром,
Не как синеводная ледяная Томь. 
Не чернично-сочное, как под елью тень,
По весне упавшая в сизый сумрак дней.
Призрачное, тихое средь людей и стен,
Чёрное-пречёрное, темноты черней.
Бережно и ласково, нежно и тепло
Человека доброго в глубине несло.

Весной не останется тайн
В потоке растаявших льдин.
Поедем с тобою в Китай,-
На родину шёлка и Мин.

Едва перестанет Амур
По дну теплохода стучать,-
Китайцы нам руки пожмут,
Таможня поставит печать.

Туманом нас встретит Янцзы,
Над рисовым полем луна.
Мы - хитрой кукушки птенцы,
Мы ждём продолжения сна.

Пекин и суровый Тибет,
Прохлада морских опахал.
Ты будешь готовить обед
Из длинных корней лопуха.

Учить иероглифов вязь
На древнем чужом языке.
Втирать ароматную мазь
В суставы на левой руке.

Весной не останется тайн
В потоке растаявших льдин.
Поедем с тобою в Китай,-
На родину шёлка и Мин.

В швейцарских Альпах льются сливки
И наполняется сосуд.
Испанки утром жмут оливки,
А немки крутят колбасу.

А ты выходишь с коромыслом
К прозрачным струям родника.
И вёдра полные,  повиснув,
Качнутся, встретив мужика.

И величаво, и раздольно
В любовь откроется окно.
Под звон вечерний колокольный,
Под шёпот юбочки льняной.

Жить неподвижнее Байкала, 
Дремотно, тихо и легко,
В ночь укрываясь одеялом, 
Днём пеленою облаков.

И вдруг, подобно караваю, 
Земное ощутив тепло,
Проснешься и не понимаешь
Ни год, ни месяц, ни число.

И ты идёшь в подъезд облезлый,
Пересекаешь двор и сад,
Позеленевший перелесок
И посиневший виноград. 

И ты берёшь цветы и камни,
И вдаль шагаешь босиком,
И ловишь бабочек руками,
А ветер марлевым сачком.

А впереди - раскаты грома,
Укрытый ивой водоём.
И ты идёшь вглубь водоёма
За золотистым карасём. 

И каждый шаг чего-то ради
Или чему-то вопреки. 
И только рябь на водной глади
И озорные пузырьки.

Когда-то, в дальнем далеке -
В счастливом детстве,
Считал овечек на реке
Снотворным средством.

Тянулся жизни минарет
К дождям кислотным.
И я отдал приоритет
Другим животным.

Сто сорок восемь черепах
Спешат на берег,
Где тает бабочковый взмах
От крыльев белых.

Закат коснулся облаков
Губой лиловой.
Роняют слёзы в молоко
Седые вдовы.

Подножья сизых валунов
Омыли волны.
И дремлют рыбы под луной
В заливах чёрных.

Шипы у роз болезненно остры, но красота нежна.
Едва разбудит спящие кусты внезапная весна,
Снимаю полог, отгребаю торф и прошлогодний снег.
И тёплый дождь течёт сквозь холод льдов с небесных синих рек.
Разгонит солнце морок облаков, и устремится ввысь
Карминный цвет раскрытых лепестков над зеленью листвы,
И белых, белых с розовой каймой, лимонно-золотых.
И видится, как папа молодой колючие кусты
Сажает. Захотелось пить и пить колодезной воды.
Ведро гремит на кованой цепи, и в чаще лебеды
Мелькает тень ученого кота и взгляда огоньки.
Не ищут пустота и немота ничьей родной руки,
И не уводят за собой в туман, в болота и леса.
Стучатся в задремавшие дома пастушьи голоса.
Ни города, ни расстояний нет - есть розы, есть мечты, есть те, кто ждут
И зажигают путеводный свет - полярную звезду.

Воспоминаний пью отвар густой у жизни на краю.
Бесценную коллекцию цветов я бережно храню.

Дождь ладонями стучался в окно,
По бульвару "Жигули"-корабли
Проплывали между явью и сном,
Между красными зубцами зари.

И хотелось то ли петь, то ли спать,
В хороводе у костра закружить.
Диким криком взбаламучивать парк,
А молчаньем озадачивать жизнь.

Рельсы, мрачным воплощением струн,
Приводили поезда на вокзал.
В мутных лужах отражался июнь
И на север уходила гроза.

Капли влаги замирали в траве,
Паутину доплетал паучок.
Над Россией разливался рассвет,
Щедро солнцем озаряя восток.

Таится жизнь в холодном снеге.
И в ожидании тепла,
Хранят её поля и реки,
Небесный свет, лесная мгла.
Им только дай хотя бы повод,
Им только мартом намекни -
И зазвенит капель, и снова:
Ночь коротка, длиннее дни.
За покидающей овраги,
Разлитой по весне, водой
Пробьются травяные знаки
Под зеленеющей листвой.
Осоловелыми скворцами
Наполнят в рощах тишину,
Зардеют вешними цветами
И к земляной груди прильнут.

Город съёжился и замер
В предвкушении покоя.
Электрическое пламя
Загоралось над рекою.

Грозовые тучи звонко
Барабанили по крыше,
По зелёным перепонкам
Листьев кисло-сладкой вишни.

В сизом дыме папиросы
О колено тёрлась кошка.
На кишмиш слетались осы
В приоткрытое окошко.

На измученной постели
Я, сквозь сон, дышал озоном.
Ручейки текли на север
По бульварам и газонам.

Это было и пропало...
Незаметно и бесследно...
Время выпьет из бокала
Бытия густое лето.

Солнце ласково землю согреет,
Песни птиц разобьют тишину.
И зелёные мухи в апреле,
Не спеша, поползут по окну.

В синем море стальная медуза
Проплывёт вдоль чужих берегов
И разбудит ржавеющим пузом,
Задремавших на дне, моряков.

И поднимутся пенные волны,
И прольются дождями весной
На грачей ослепительно чёрных
И на первый подснежник лесной.

Когда хурма теряет вкус,
А сны теряют цвет,
Когда в дремотную Оку
Вливается рассвет.

Когда за пазухой темно
И камни для раздач.
Когда наскучили - кино,
Вино и пляжный мяч.

Когда над снежностью висит
Ущербная луна
И освещает дефицит
Любви, тепла и сна.

Я обращаю взгляд в себя,
Сквозь тридцать лет и зим, 
Сквозь поцелуи сентября,
Воспоминаний дым.

Как исчезал в тумане день,
Как зарождалась мгла.
Как в остывающей воде
Ты медленно плыла.

И засыпала в глубине. 
И приходила боль, 
И сожаление, что мне
Не утонуть с тобой.

До года жил я под столом
С мячом и погремушками, 
Беззубым улыбался ртом
И шевелил веснушками. 

И если кто-то мимо шёл,
Склонившись любознательно, 
Тащил его за капюшон
К себе под стол в объятия.

Мне попадались старики,
И кот, и посторонние.
Я обжигал теплом щеки
И пухлыми ладонями. 

Когда темнело всё вокруг
И сверху гасли лампочки,
Я выпускал кота из рук,
Гостям пометить тапочки. 

А в горле первые слова
Лежали глыбой каменной.
Я забирался на кровать
И слушал сказки мамины.

До ноября небесная Калькутта
Лилась дождём и грянула зимой.
Снег шёл всю ночь и продолжался утром. 
Я чищу двор, не торопясь домой.

Здесь - тишина порхающих снежинок,
Там - суета, нелепость голосов
И вереница сожалений длинных
Из неуклюжих и банальных слов.

Уже земля за дальнею дорогой
Скатилась с металлических лопат.
А мужики столпились у порога
И только о хорошем говорят.

Я этот день - непрошенный, незванный, 
К полудню подошедший, не люблю.
В дом захожу, как в омут деревянный,
Сквозь незнакомый и знакомый люд. 

Внутри пружина скоро разожмётся
И, ударяя кровью в левый бок,
Расплавит в глубине меня полсолнца, 
И боль...

Утро пахнет шоколадом,
Ветром, дымом и озоном.
Мы идём под звездопадом
По разбуженным газонам.

Сны посажены на привязь
Недопитого стакана.
Стаи туч соединились
С правым берегом лимана.

Пара чаек у причала
Нас встречает из тумана.
В синих лужах закачались
Красно-жёлтые тюльпаны.

Длиннолиственные ивы
Опускают пальцы в воду...
Удивительно красивы
Подошли мы к эшафоту...

Зима, как жена министрова,
Хозяйничает вокруг.
Морозами бьёт неистово
В красный солнечный круг.

Иди и студи конечности,
Вдыхай в себя холода глубоко.
В такую погоду в конец человечества
Поверить легко.

Но ты, как всегда, в юбочке.
Всем проходящим привет.
Таджики давятся гриль-курочкой,
И мачо улетают в кювет.

За миллионы лет им тебя не вылюбить,
Ледяной души не согреть.
Попробуй сердце вылови
Из выплаканных морей.

Спешишь, каблучками тыкая,
Растрескавшийся асфальт кроша.
Моя, чужая, дикая,
Дьявольски хороша!

Посмотришь в небо бездонное,
В колодцы бесстыжих глаз.
Это я расплескался тоннами 
Воздушных масс.

Когда устанешь от пляжей на острове,
От чёрных и потных кож,
Я буду простынью,
На которой в бунгало уснёшь.

В нашем маленьком городе
Без суда виноваты мы,
Что в лютом декабрьском холоде
Ты холодней зимы.

Отлюбленная и отлюбившая,
В сотый раз как в первый уйди.
Будущая моя бывшая,
Ждущая меня впереди.

Судьбой обескуражен,
Под тенью облаков
Вдыхаю воздух влажный
Над тёплою рекой.

И, чтоб волне игривой
Нежней обнять меня,
С высокого обрыва
Спускаюсь по камням.

Крикливых чаек стаи
Срываются с земли.
В ладонях утро тает,
Мой шаг не тороплив.

Я жду тебя лучистой
И яркой как рассвет.
Сквозь дымку жёлтых листьев
Твой вижу силуэт.

Сильней волны прибрежной
И слаще сладких снов
Меня обнимешь между
Высоких берегов.

Снегопад, снегопад, снегопад, снегопад...
Третьи сутки снега и метели.
Я давно белотелым сугробам не рад,
И тоске водосточной свирели.

Ночь и день, день и ночь - снегопад, гололёд,
Полумрак сонным холодом дышит.
Не скупится февраль, снег горстями кладёт
На седые горбатые крыши.

Где-то там, в облаках, новолунья рога
Не спешат в этот мир появиться.
То рыдает метель, то заплачет пурга,
То прилипнут снежинки к ресницам.

Не летят ночевать в мой рябиновый сад,
Хохолками маня, свиристели.
Снегопад, снегопад, снегопад, снегопад...
Третьи сутки снега и метели.

Горы уходят в небо, реки уходят в море.
Город ползёт на запад, птицы летят на юг.
Время стирает радость, память стирает горе,
Страсть, поцелуи, встречи, нежность любимых рук.

Только живёт за печкой чёрная черепаха,
Ночью кромешной бродит, топчется по избе.
Сердце забилось тише, спряталось под рубахой.
Ветер-гуляка крепко в тёплой заснул трубе.

Смолкли сверчки, а мыши глубже спустились в норы.
К стенам прижались тени. Мухи на потолке
Перебирают крылья. Сонные разговоры
Сладко и неизбежно тают на языке.

Мы уедем с тобой далеко-далеко,
В край черничный, в деревню у леса,
Где над сопками бродят стада облаков
И короткое жаркое лето.

Мы построим избу из смолистой сосны.
Окна выйдут на юг, дверь на запад.
У крыльца прорастёт вездесущая сныть,
Источая дурманящий запах.

Вечерами ты будешь читать мне Дюма,
Я тебе про Джульетту с Ромео.
А потом подкрадётся, ворвётся зима
Изумительно снежной и белой.

И замёрзнет, укроется льдами река
От сурового стылого ветра.
В доме, в тёмном углу мы найдём мотылька.
Он уснёт до весны, до рассвета.

Это будет тогда... Это будет потом...
По гаданью, народной примете,-
Счастье есть. Мы с тобой переселимся в дом,
Где нас ждут нерождённые дети.

По звёздам в ночь бредёт Телец, из были в небыль.
И тает лунный леденец в ладонях неба.
Прохладой тучи налились. Но скоро лето.
И гладиолус тянет ввысь стрелу букета.
Определён приход любви коварным планом.
Здесь, в тихой заводи, ловить легко ротанов.
Но стоит грош такой улов. И долго-долго
Я, по советам дураков, искал иголку
В стогу некошеной травы, на поле брани,
Где от потери головы не умирали.
А пальцы в золоте колец манили Феба.
И таял лунный леденец в ладонях неба.

Выпадающий снег умирает в апреле,
Заразившись весной в лихорадочном марте.
Отлюбили меня пустыри и аллеи,
И друзья, и враги, и соседки по парте.

Одному не напиться... А хочется яда...
Только, хватит ли сил на поступок напрасный?
Только, хватит ли боли на крест и ограду,
И на холод земли, и на сон безучастный?..

Кто не знали меня, никогда не поверят,
Что я был вообще, что ушёл навсегда я,
Распахнув в одиночество окна и двери,
Задыхаясь цветением пышного мая.

Где ты, жизнь? Курс бездарно прочитанных лекций,
И зюйд-вестом разорванный розовый парус.
Что-то билось в груди - даже, может быть, сердце.
Покупалось за рубль, а за два продавалось.

На холодных сиденьях в пустой электричке
Фонарём одиноким в вагоне обласкан.
Где-то там, где любовь - это просто привычка,
Кумачовые флаги парадов и сказки.

Где ещё далеко до тоски и заката,
До потери надежды, что счастье продлится.
До потери мечты, что под плач листопада,
Улетела на юг перелётною птицей.

Умываясь слезами июльского ливня
И вдыхая озон до хмельного бессилья,
Словно ангел иду на прогулку, наивно
Нацепив нафталином пропахшие крылья.

Дождь иссяк. Закрывают зонты пешеходы.
В старый парк я забрёл, на скамейку под липы.
И попал в океан сексуальной свободы,
Где для каждого есть поцелуи и всхлипы.

В ночь рассыпалась баночка звёздной фасоли.
Млечный Путь рассекают кометы-экспрессы.
Крылья спину натёрли кровавой мозолью.
Ерунда! Но куда-то исчезли принцессы...

Дела нет никому до любовных законов.
И уже всё равно - кто десятый, кто первый.
Даже в замках, под вечной охраной драконов
Огнедышащих, прячутся ведьмы и стервы.

Околдуют, а душу разделят на многих.
Остановится сердце, от боли став пылью...
Словно демон я буду идти по дороге,
Потеряв нафталином пропахшие крылья.

А лето, как пришло, так и ушло,-
Никто и не заметил, как всегда.
И снова закружились над душой
Пугливые ночные холода.

И золото просыпалось на лес,
И сумрачно в озёрах голубых,
И бабушки несут наперевес
В корзинах перезрелые грибы.

Навстречу, то ли правда, то ли сон,
Возникли из туманной пустоты:
Карета исторических времён
И лошадь небывалой красоты.

У лошади печальное лицо,
Усталые бездонные глаза.
Над нимбом с бесполезным бубенцом
Летает золотая стрекоза.

Весною солнце убивает лёд,
Роняя в снег холодные слезинки.
Я знаю, скоро сорок зим пройдёт,
Протопчет время возле глаз тропинки.

Явь где-то здесь - на кончиках ресниц,
Не поймана в голубоглазый невод,
На рыжих листьях, падающих ниц,
На крыльях догорающего неба.

Жаль, время года - это миражи,
Попытки неумелого обмана.
Склонятся в ночь колосья спелой ржи
Под тяжестью осеннего тумана.

И в эту ночь я потеряю сон,
И будет день, когда ослабнет вера.
И повернёт Фортуна колесо
Моей судьбы, в последний раз, налево...

Ночь говорила о зиме льдам у причала.
Редела лиственная медь... Трава молчала.
Сны отрывались от луны и плыли, плыли.
И караси, и плавуны дремали в иле.
Перетекал холодный мрак в густое утро.
И колотилось сердце в такт желаньям смутным.
Играли дети на траве в лапту и кукол.
Траве хоть кол на голове,- трава ни звука.
Слагало время cквозь года сезоны в вечность,
Ломало птичьи города и человечьи.
И обрывало жизни нить, сносило крыши...

Трава умела говорить, но я не слышал...

Помню... Иду из школы,
Двоек в портфеле нет.
Между пушистых ёлок
Тычусь ногами в снег.

Жмурюсь от вспышек света.
Холод кусает нос.
Солнце, едва заметно
Катится под откос.

Дремлет в грудном кармане
С дамою кавалер -
Пара почтовых марок
Сделанных в ГДР.

Время течёт в прорехи,
В сумраки чёрных дыр,
Будто зимою реки
Спрятанные во льды.

Сердце не знало прежде
Жуткой тоски немой.
Крепко обняв в подъезде,
Входит тоска домой.

Помню... С порога прямо
Вечная пала мгла...
- Что-то случилось, мама?
- Бабушка умерла...

Из поля в лес тропинки лисьи
Над гладью снежною повисли
В густой вечерней тишине.

Я не курю,- я независим
От никотина и от писем,
Тобой отправленных не мне.

От неподаренных букетов,
От ненаписанных куплетов,-
Пускай другие поскорбят.

Закат сегодня фиолетов...
Четыре месяца до лета...
И бесконечность до тебя.

В купе - уют, а за окошком - слякоть,
По рельсам перестук колёс на стыках.
За годы лжи мы разучились плакать,
Скрывая страсть в фальшиво-диких криках.

Играть словами легче, чем на скрипке
В подземных переходах на перроны.
Как на лозе влюблённые улитки
С локомотивом сцеплены вагоны.

Мы так близки! В купе нас только двое.
Мы едем прочь - за ленточку заката,
От запаха цветущего левкоя,
В семейный плен, откуда нет возврата.

Как старый муж? Ещё богат валютой?
Судьба разводит нас по континентам.
Раздавим стыд бутылкой "Абсолюта"
И перейдём к чарующим моментам.

Моё богатство - дочь и эти строки,
А ты привыкла к роскоши и власти.
В толпе друзей мы вечно одиноки
И временем разорваны на части.

Лишь до рассвета улетят печали,
А утром жизнь предъявит аксиому.
Сыграем роль на Киевском вокзале,
Как будто мы нисколько не знакомы.

Ты к мужу, я к жене, надев улыбки,
О новой встрече ожидая знака.
Играть словами легче, чем на скрипке.
За годы лжи мы разучились плакать.

Сергей Белов был крановщик плавучих кранов,
Обычный, в общем-то, мужик, без тараканов,
Без тараканов в голове и без зазнайства.
Он очень рано овдовел и вёл хозяйство.
Хозяйство вёл и дочь растил, а вечерами
Он, засыпая, уходил к жене и маме.
Туда, где счастью и мечтам предела нету,
И где доверено ветрам вращать планету,
И самовар шипит, как уж,- большой ведёрный,
И дед бросает в глотки луж полоски дёрна.
Где тихо с речкой говорят, склонившись, вётлы,
А время - горький шоколад в ладонях тёплых...
Сергей Белов был крановщик в порту на Волге,
Где горсти спелых ежевик собрать недолго.
Он в темноте домой спешил к любимой дочке,
И никому не говорил, что снится ночью.