Представляем вашему вниманию подборку произведений членов жюри серии "Лучший автор ПКП 2021 года"
Елена Шилова Шрёдингер и кот Воображаемый кот улыбается Эрвину
Из пустой, несуществующей коробки.
"Приятель, – говорит, – подлечил бы ты нервы.
А я пока погуляю где-нибудь в сторонке.
Вся твоя квантовая механика – не оправдание
Для постройки газовой камеры и живодёрства".
Эрвин согласен, но, если служишь науке годами,
Со временем поневоле становишься чёрствым.
Покончив с делами, учёный садится ужинать.
Воображаемый кот негромко мурчит под стулом.
Коридор вероятностей к ночи становится уже,
Но совесть не мучит Шрёдингера – она уснула.
"Это всего лишь теория, – думает он, – безобидная выдумка.
Задачка для мающихся дурью студентов.
Не нужно бояться, что однажды я выйду
За границы мысленного эксперимента".
Но стоит закрыть глаза, как ему снится камера
И треск, от которого кровь застывает в жилах.
Испуганный кот путается под ногами,
И оба они ещё не мертвы.
Но уже не живы.
Вычерк "Поверь в себя.
Поверь в себя.
Поверь..." –
Навязшая в зубах пустая мантра.
Все мысли в неподъёмной голове –
Комочки в каше, слипшаяся манка.
Подъём, обед, отбой – порочный круг
Из чувства долга и дурных привычек.
И кажется бессонно поутру,
Что ты не человек, а просто вычерк
Из ведомости душ, из списка тех,
Кому особый путь был предначертан.
Отвыкнув добиваться и хотеть,
Не хочешь, но таращишься зачем-то
В окно, где кадры скучных дней рябят,
Мелькая всё быстрей и бестолковей.
Господь привык испытывать тебя,
Сминая, как стаканчик из-под кофе,
И, в сущности, твой дом, верней, нора,
Немногим лучше мусорного бака.
Ты всё ещё боишься умирать,
Но разучился чувствовать и плакать.
Конура Во дворе беснуется детвора.
Опалённый солнцем подъёмный кран
В тополином море весь день рыбачит.
За окном цветущий июнь царит...
Мне охота сесть у входной двери
И завыть отчаянно, по-собачьи,
На пустой подъезд и уснувший лифт,
На всё то, что зверски во мне болит
И что я боюсь передать словами.
Для тебя всё просто: пришёл-ушёл,
А моя любовь – воспалённый шов,
Беспрестанно мучает, нарывает.
Зашивали наскоро – вкривь и вкось.
Я терзаю память, грызу, как кость,
Чтоб почуять счастья забытый привкус,
Но квартира кажется конурой,
Безотчётный страх проникает в кровь
И стекает холодом по загривку.
Мне не снять ошейник, что ты надел...
Мир исполнен света, тепла, надежд.
Где-то там ты смотришь с улыбкой гордой,
Как другая нянчит твоих щенят.
Если ты посмеешь забыть меня,
Я приду в твой дом и вцеплюсь ей в горло.
Анна Лисицина Река Smart cities, кто я? Умная река.
Сама себя рекою нарекла,
сама себя носила по теченью,
печальнее не зная ничего,
чем недолёты мысли кочевой
и перелёты выдумок дочерних.
Твои слова... Я вся была ушами.
И кто-то крал покой за камышами,
в корзине что-то тёплое заслав…
И на волну настроясь из корзины,
меня терзает радостная псина
простой породы – sudden snotty love.
Она плывёт и прыгает вовне,
купается, копается во мне
до косточек, до сладости знакомства...
Как чисто ей! Но как же я мутна,
как сильно искривляют всё у дна
пустые сожаления о ком-то...
Пустой стакан, как ни смешно, ни больно,
свалившись в реку, вечно будет полным.
И псину я, похоже, утоплю.
Не открывай себя в моих глазищах –
в другой ты без иллюзий отразишься,
и ей безаллюзийно будешь люб.
Ирина МелNik Девочка-осень Это переработанное, переписанное "Пы.Сы." Девочка-осень, за пазуху спрятав кастет,
Шумно ныряет на дно мезозойских депрессий,
Сны-динозавры погибнут от холода, если
с девочкой-осенью встретишься ты тет-а-тет.
Девочка из-под плаща вынимает гобой.
Шарик земной, непременно, окажется в лузе.
Все мысли-ящеры следом, скользящие юзом…
Палеонтолог потом раскопает любовь.
Если оправится мир после вечной зимы,
Если вмешаются фуги, валторны и скрипки…
Осень уже сочиняет финальный постскриптум.
Кто же там будет – не мы? Вероятно - не мы.
Падают листьев медузы, снуют облака,
Желто-охряными пятнами полнятся лужи,
Вновь симфоническим ветром до нитки простужен
Хрупкий мирок, доживающий день, но пока:
Гибнут огромные монстры - железные псы,
Гибнут моллюски мозгов и кораллы извилин,
Кончится время любое - конец водевилен.
Девочка-осень прибила к забору: «Пы.Сы»
Talya Na Голос моря Оголодав за несколько часов,
Прилив глотает с жадностью песок —
Вода не лишена людских пороков.
Сопят дымком прибрежные дома,
И волны, сеть рыбацкую поймав,
Подслушивают мысли возле окон.
Я частый гость у выщербленных скал,
Глубокая звенящая тоска —
Стенания несутся, ветру вторя.
Мне каждый парус в мелочах знаком,
Я — беспокойный сумрачный фантом,
Мой голос — заунывный голос моря.
Я — память, беспричинная печаль,
Крадусь вдоль тёмных лодок по ночам,
Прислушиваюсь к храпу сонных раций.
Размытый след не виден на песке.
Я прихожу, чтоб повидаться. С кем?
Я прихожу, чтоб просто повидаться...
Мешать морские миражи и явь
Ведет Луна, и я иду, таясь —
Тревожно в зыбких дюнах в час прилива.
Я — море, капля к капле, к соли соль,
Кладу сердца на ракушки весов,
Кладу и отпускаю терпеливо.
Разносит эхо монотонный шаг.
Никто не знает, но моя душа
Тоскует и грустит по-человечьи:
О тех — с глазами молчаливых нерп,
Чьи тени бродят звездами на дне —
И этих, кто пока не канул в вечность.
Страна ОЗ В колдовском котле пауки и змеи,
Саблезубым тигром рычит гроза.
С Кругосветных гор ураганом веет
На уже привыкший к нему Канзас... (Виктория Дворецкая)
Пахнет красным клевером, щами, кашей.
За серпом и молотом алый след.
Не-Канзас. Эпоха бравурных маршей.
На трибуне — Гудвин. Парад-алле.
Вдаль с прищуром смотрит, вселяя трепет.
За трибуной — пропасти спелой лжи.
Время Че: из вольных — ковыль и ветер;
И песчинкой в море — людская жизнь.
На закат, под гимны, тропой героев,
В горизонт, горячий от кумача,
В изумрудных грезах уходят строем
Чудаки, тачанками грохоча.
Задурил им разум Страшила глупый,
Дровосек железом прожег сердца,
Малодушный лев их бросал под лупу —
Он — и бог, и черт, и звериный царь.
В Не-Канзасе взрослым не так-то просто —
На дороге к счастью колдобин тьма.
Элли — девять, Элли не вышла ростом,
Но и ей бы впору сойти с ума.
Нет вестей от мамы, отец расстрелян.
Разлетелась битым стеклом мечта.
Изумрудный город искала Элли,
Но совсем не тот.
И, увы, не там.
Murrgarita А жизнь – маскарад Прелестные лица, изысканный профиль, нежнейшие краски…
А может – напротив: ужасные хари, щетина из носа…
Не бойся, дитя, это маски, простые житейские маски.
Когда повзрослеешь, ты тоже нацепишь свою – без вопросов,
без горьких сомнений, без лишних иллюзий и даже охотно –
и марш по дорогам, в пыли и по лужам, в жару и морозы.
Кто в автомобилях (в чинах и с деньгами), кто пеший – пехота,
и маски: вот маска-любовь, маска-мужество, маска-угроза…
Привычно, беспечно, легко – надеваем, меняем местами,
но вдруг замечаем, что маски черствеют, ссыхаются, рвутся,
и мы разучились жонглировать ими… Мы тоже устали,
и лица под масками стали пустыми, как гладкие блюдца.
И снова, как в детстве, наивны и голы открытые лица,
а жизнь-маскарад не вернётся. Не повторится.
Glück А с этого-то всё и началось… …а жизнь со скорым поездом сравнима:
Раздавит, если встанешь на пути.
Чуть в сторону – она проскочит мимо…
***
Который день страдаешь взаперти –
Любимая забудется нескоро. И можно ли считать за «Божий дар»,
Что сумасшедший март с кошачьим ором сменился на холодный никогдабрь?
Затянешься привычно сигаретой, пронзишь унылым взглядом пустоту –
В «Она-плюс-ты»нь закончились билеты, а в «Минус-ты»ни жить невмоготу…
В огне страстей финал - остылый пепел. И как-то оскорбительно вдвойне:
Портрет семейный выглядит нелепо, оставленный в насмешку на стене.
Ошибки – от частичной амнезии, гордыне сожаление претит:
«Искуплены Христом грехи людские. И мне – неограниченный кредит!»
Ты создал мир, пронизанный обманом (всё пестовал амбиции свои!),
И вместо глав трёхтомного романа – короткую халтурку о любви.
Вновь смотришь на портрет. Мелькают мысли, что был неправ, покаяться бы, но
В хмельном тумане доводы зависли – измену сам себе простил давно.
Начнёшь себя жалеть, вздыхая рвано, смакуя сладость дыма, горечь слёз.
Где истину искать? – на дне стакана.
А с этого-то всё и началось…
Юрий Борисов Последний охранник Последний охранник концлагеря Фло́ссенбюрг
Недавно скончался, и, значит, теперь
Последние души не в небо уносятся –
Спокойно выходят в открытую дверь.
Приятно влачить свою старость под вишнями,
Под вечер вдыхать неземной аромат,
Да вот не бывают охранники бывшими,
Они постоянно на страже стоят.
Лежат в гамаке, отдыхают в шезлонге ли,
Покоя нет бдительным мышцам лица.
Им вовсе не надо, чтоб люди их помнили,
Они выполняют свой долг до конца
И верят всем сердцем, что там, на окраине,
Где алыми розами: «Arbeit macht frei»
И белый барак со старинными ставнями,
Они окружат по периметру рай.
Ксенон А в доме скорби живёт поэт... А в доме скорби живёт поэт –
Безумный больной дурак.
Но тот, кто ночью включает свет,
Считает, что всё не так...
Поэт пилюли глотал, рыча,
И в комнате – все темней…
Но свет включивший позвал врача,
Позвал жену и детей.
Страдал поэт: «Вот, мол, Бога нет!
Я – тварь и брат палачу!»
А тот, кто ночью включает свет,
Сказал: «И это прощу!»
Виктория Дворецкая Хватай рюкзак... Хватай рюкзак и запрыгивай в старые кеды.
Помчали со мной, я уже проложил маршрут.
Открыты для нас горизонты и турникеты,
и звезды над нами как поводыри идут.
Ныряй и резвись в молодильном котле Байкала,
студёной каспийской водой заполняйся всклянь.
Стань снегом, накрывшим горбатый хребет Урала,
и птицей над этим хребтом, непременно – стань!
Впускай в альвеолы спесивый азарт Монмартра,
кураж Эвереста, вонзённого в тромп небес.
Почувствуй шальное биение миокарда,
когда сквозь тебя прорастает сибирский лес,
когда Петербург укрывает туманом плечи,
а старенький плащ, точно фантиком, шелестит…
И звезды сияют,
и путь наш далёк и млечен,
и жизни так много, что страшно не донести…
Лариса Логинова Клининг памяти Алло! Это клининг? Спасите! Испачкалась память.
Отмойте скорее до скрипа и блеска! Алло!
Сама не сумею. Аллергик. И трогать руками —
и даже в перчатках! — такое мне запрещено.
Насколько всё плохо? Ужасно! Увидите сами!
Надеюсь, нервишки в порядке у ваших ребят?
В траншеях извилин обиды шевелят усами,
мохнатыми лапами страхи в затылок стучат.
А лобная доля завалена всяческим хламом.
Чихает от пыли ненужность — пузатый паук.
Откуда он взялся? Его подарила мне мама…
Окурки сомнений рассыпаны щедро вокруг.
А в центре… Нет, я не могу! Вы должны это видеть!
Истлевшая ветошь кошмара… Немедленно сгинь!
А рядом давно проржавевший, поломанный видик,
кассеты с попытками ян отыскать на свой инь.
Источена шашелем дней картотека ошибок,
рассохлись и треснули полки, бумагой блюя…
И плесень повсюду, грибок, всё паршиво и вшиво —
с таким бардаком в голове обезумею я!
Когда ожидать? Только завтра? Могло быть и хуже…
Надеюсь дожить и дождаться. На цену плевать!
Как воздух мне клининг для собственной памяти нужен,
раз стала хранилищем хлама моя голова…
Аэль Ломка "Гляди, мой ангел, как тебе легко -
лететь над всем, себя не замечая,
над облачным топлёным молоком
позванивать небесными ключами." ______________(с) Жиль Де Брюн
Солнце сеет блики в снег, словно нимб слепит глаза,
Кистью света образА пишет на холсте сетчатки...
Лезет в душу странный звон - это в тучных небесах
Ангел-ключник, в Рай летя, зло звенит к пурге ключами.
Неизвестен мне секрет - имя божьего слуги,
А не знаешь, как зовут, - значит, парня не попросишь,
Чтобы он, витая там, где-то между кущ благих,
Перестал сводить с ума, в небе вспахивая просинь.
Снег похож на кокаин, жалко, что не штырит он:
Я валялся бы в бреду, нюхал грешное веселье...
Стал бы я снеговиком, впавшим в чёрно-белый сон,
Ожидая поезд в Рай, возле остановки "Сердце".
Солнце сеет блики в снег, тихо плавит бедный мозг;
Ангел, милый, помоги - кинь с небес немного манны!
В кровь иглою впрыснул ВИЧ, без тепла любви замёрз.
Кайф ушёл, оставив дар - вирус, ломку и кошмары...
Кот-Неучёный про эклиптику Зимнее солнце лениво и нелюдимо,
Спит до упора, а после — летит стремглав,
В разные африки, где подходящий климат.
И виновато шепчет: «Прости, дела...»
Вот и сижу с котами у батареи,
В тёплых носках в полоску (мы все втроём).
Дёрнул же чёрт родиться в Гиперборее,
Чтобы полгода мёрзнуть в ней день за днём.
Сколько котам не тверди про углы наклона
И про эклиптику в умных научных словах —
Не понимают. И верят, что мир зелёный!
Просто окно кто-то белым разрисовал.
Олег Юшкевичъ последняя радуга занимательный факт. десятый месяц года, октябрь, в переводе с латыни означает "восьмой", просто в Древнем Риме год начинался с марта. декабрь, соответственно, в переводе означает "десятый". ------------------
радуги ранены, значит, на троне осень,
значит, настало время для рифмы восемь.
этого просит не август, а месяц октябрь.
чистит услужливый служка немые иконы,
хосписы радуг – не тучи, осенние клёны.
а за окном беззаконье – дожди беспардонно
дни превращают не в ночи, а в мокрые донья.
листья наглеют, потом обращаются в жаб.
впрочем, и восемь-октябрь, весьма скоротечен,
рифмы попросит, похожей на лето, на вечность.
кисти и краски,
останется только сурьма.
кто-то придёт и сойдёт от безумья с ума,
радуги умерли, значит,
настала
зима.
Убийца, он же Жотем В городке периферийном отдаёт весна бензином,
дремлет пьяно замороченный народ.
В доме ж восемь, мило-тленном, совершилось преступление,
там, в квартире номер девять, умер кот…
Утром службы всполошились, понятые – в пене мыльной,
дознаватели достали серый мел.
И допрашивают чинно, в городке периферийном,
может, кто-то что-то видел, кто посмел.
1. Свидетель Муж
– Я работаю до ночи, прогибаюсь что есть мочи,
ближе к вечеру – бесчувственная гну;
да зарплата – кот наплакал, а супруга, мазафака,
вечно гавкает, собака,
в смерти котика прошу винить
жену…
2. Свидетель Жена
– Участковый, дорогуша, костерить не буду мужа,
он хороший, работящий, хоть и пьянь;
но когда придёт с работы, Барсику вниманий – йота,
в смерти котика прошу винить
диван…
3. Свидетель Диван
– Досточтимый участковый, с котиком дружили клёво.
но старания мои – коту под хвост: в этом доме столько было –
ссор, конфликтов, жару с пыла, и поэтому виновен
пылесос.
4. Свидетель Пылесос:
– Увжжжу увжжууу вжуже вжувжуужу
жыыыжыы увжжж увшу, вжууу
жужужу жужужуж не в чё?
жжжжвжжжжж шшшшш,
жужужужуу вшшшу ляяяяяжу
жуууу невыношууу
а виновен
Куклачёв!
5. Свидетель Куклачёв
– Вы совсем там обалдели? вы серьёзно, в самом деле?
нет мотива у меня и нет причин;
разбирайтесь там с котами.
В том, что вы тут накатали,
однозначно виноват
бензин.
6. Свидетель Бензин
– Не, вы точно обурели, баррель нефти что ли съели?
Завершите этот следственный бедлам.
С первой строчки всё понятно,
котик ваш без чувств от марта,
не почил он в бозе, а
шерше ля фам.
7. «Убийца», он же француз Жотем
– День растает без остатка, и откроется загадка,
и виной не соловьи, а C'est La Vie.
Кот царапал на асфальте, не жалея мягких пальцев,
пьяным был от валерьяны и любви:
– С добрым мутром, любимая!
Выцарапывал лихо так, не жалея когтей.
Но пушистая пассия
на балконе раскрашенном
ожидала
je t'aime…
---
В депрессию впал кот –
учите языки,
от так вот…
surra Он тоже устаёт Накинет город ночь, как мантию владыка,
Насыщенную тьмой в мерцании огней.
Приветливо кивнёт с задумчивой улыбкой
Затерянным в делах и лабиринтах дней.
Шуршанием машин напомнит о покое –
Он тоже устаёт под тяжестью забот,
Мечтая их сменить на что-нибудь другое,
Конечно, не сейчас, да и не через год.
Люблю его таким, спокойно отрешённым,
Когда бравады пыл в нём временно утих.
Как будто лёгкий вздох ловлю заворожённо.
Вгляжусь в его черты, запомню каждый штрих.
Эризн Письмо Оставляешь слабости за кормой,
Трос надежд по ниточке распустив.
Привыкаешь двигаться по прямой,
Отвергать сомнительные пути.
Понимает вновь беспристрастный мозг,
Что давить на жалость — дурной мотив,
Что по жизни легче идти самой...
А потом приходит его письмо,
Цепь событий закоротив.
Завязались нервы тугим узлом,
Здравый смысл вещает (но в пустоту!),
Что письмо — лишь горстка случайных слов,
Второпях разбросанных по листу.
Воскрешаешь память всему назло:
На балкон бежишь, опрокинув стул,
И весне, палящей из всех стволов,
Подставляешь разгорячённый лоб,
Не боясь никаких простуд.
Понимаешь: этого ты ждала,
Остальное всё — суета сует,
И скорее камень пробьёт стрела
И орбиты сменятся у планет,
Чем волну нахлынувшего тепла
Остановят скалы прошедших лет.
Уловив сверхновую в зеркала,
Чтобы сжечь свои корабли дотла,
Вдохновенно строчишь ответ.
О старости В двадцать впервые думаешь: боже, я старая!
С каким-то оттенком вызова, гордости даже.
Убираешь со стен плакаты парней с гитарами,
Вместо них натюрморты вешаешь и пейзажи.
Потом, в двадцать пять, понимаешь: теперь-то уж точно!
Хватит ребячиться и казаться смешной!
Обещаешь себе: с графоманией и соцсетями покончено,
Удаляешь свои странички, кроме одной.
В тридцать с тревогой чувствуешь: вот, начинается!
И - пока мозги не покрылись коростой -
Отодвинув подальше игры, фэнтези, плюшевых зайцев,
Смотришь в сторону всяких там практик духовного роста.
В тридцать пять вдруг пронзает: вот она, грань - и баста!
Дальше только седые волосы, дети и сериалы.
Сохранив себе пару вещей, заставляющих улыбаться,
С головой ныряешь в труды и заботы реала.
В сорок, прощаясь мысленно с тем, что в тебе ещё живо,
Пишешь роман по ночам, заливаясь слезами...
А грань - непостижимая и недостижимая -
Как горизонт, ускользает и ускользает.
Еще раз спасибо всем судьям за помощь в определении лучших авторов ПКП 2021 года) Удачи вам и вдохновения)) 
