Стою я под часами в позе Гамлета,
А над часами слышен гомон галочий.
О, сколько клякс размазанных на ткани-то!
Загажен я, а значит, и загадочен!

Я жду тебя, как нищий подаяния.
Я весь вскипел, я поседел от накипи.
Но лишь крикливых галок возлияния
Мою судьбу не устают оплакивать.

Ты не пришла - событье вроде выстрела.
Но с кем дуэль? Не та же, что бывалоча:
Ни секундантов нет, и вряд ли вытерешь
Следы от пуль из этой стаи галочьей...

Провинциальный город мой
Хорош и летом, и зимой.

Его неспешные кварталы
Снег вешний украшает талый
И легкокрылый листопад
Меж воробьиных эскапад.

От грусти сказочное средство -
В его лучах придти погреться,
И снова окунуться в детство,
На много лет тому назад.

Не из бетона и металла -
Душа усталая листала
Окраин деревянных ряд.

Здесь камни кладки говорят
О долго длящейся эпохе,
И мир на выдохе и вдохе
Нам дарит солнце не по крохе,
Но на светила тароват.

Здесь камни перекатов гладки,
И у поставленной палатки
Или в тенистом шалаше
В лугах над поймою окольной
Восторг является невольный
Свободно дышащей душе.

А над водой видений сколько -
Плывущий челн, Святая Ольга,
Иль просто зыблется туман?

Здесь предки не знавали неги:
От века - чуждые набеги,
А там, южнее, печенеги
И орды гордых басурман.

Он был пленён врагом лишь дважды,
Лишь дважды изнывал от жажды,
Духовной жаждою томим,

А нынче - чуден день воскресный,
И барс под дланию небесной,
И шестикрылый серафим!

В мужском пальто, с подбитым глазом,
Рассеяна не по годам,
Несобранным глядится пазлом
Неунывакина мадам.

В подобное разбитым вазам
Цедя то "Старку", то "Агдам",
Перемежает ум за разум
Неунывакина мадам.

Не в спа-салон - принять бы ванну!
Но веселее многих дам
Вседневно вхожая в нирвану
Неунывакина мадам.

Пусть битый час за ней глазели
На остановках тут и там
Пугливые мадмуазели:
Ей нипочём , она - мадам!

На век грядущих инноваций
Неунывакиной плевать.
Она не любит умываться,
Но всех умеет умывать.

У ней особый свод традиций,
Чистилище последних дней:
"Вы мыться хочете водицей,
А я так отдыхать над ней!"

Не купит сапогов ей пару
Напарник Лёня Голубков.
Она сама горбушкой старой,
Кроша, накормит голубков.

Ей невдомёк, живя без гнева,
Что от Адамова ребра
Любая правильная Ева
Вседневно хочет фуа-гра:

Сухарик чёрствый уминая,
Царицей не мечтает стать.
И как живёт не унывая?
"У ней особенная стать..."

Сегодня природа взглянула в окно
Тревожным и пасмурным взглядом,
И вот потому-то, как в чуждом кино,
Я ем пастилу с мармеладом.

Отставлены гречка, и лук, и чеснок,
В углу позабыта картошка,
Стоит с макаронами рваный кулёк,
Отсыпано очень немножко.

Сегодня не надобны щи и борщи,
Блинов со сметаной не надо.
Сказала душа: пастилы поищи,
Весёлой такой, с мармеладом!

Ни яйка, ни млеко, ни пиво, ни эль,
Оставьте и ложку, и вилку,
Я словно французская мадмуазель
Жую за пастилкой пастилку.

Фруктово шуршит по зубам мармелад,
Себя презентующий гордо.
А мне всё грустится. Я что-то не рад.
Такая сегодня погода...

Я с общежитской бедою знаком:
Ложка валяется за башмаком,
Под пеньюаром ажурным,
Брошенным над абажуром.

В банке с икрой утонули шнурки,
Всем Архимедам они вопреки
Йориком бедным не всплыли,
Были - как будто не были.

Ложем селёдки промялся конспект,
Это всеобщий общаги аспект,
Вот ужаснулось трюмо-то
Этим шальным натюрмортом!

Строгий и пасмурный, входит декан,
Пальцы свои погружает в стакан,
Нюхает их против света:
- Что в этой таре, студент Иванов?
И Иванов отвечает без слов:
- Общежитейское это!

Шурину Юрию

Ты в жизни увяз, словно в снежной глухой целине,
Но всё не кончается ровное белое поле,
Лишь с дальних окраин почудится звон колокольный
И скачущий всадник на взмыленном бледном коне.
В холодных пространствах все мысли твои на мели.
Холодною крупкой ссыпаются лица и даты.
Какие сугробы шальные ветра намели,
Где чёрные избы кадили дымами когда-то!
Заглажены тропы до чёрточки, до запятой.
Любая потеря сырьём обернулась вторичным.
По дальнему краю, как посуху, ходит святой,
И посохом манит, святительским, но не столичным.
Но, скована мразом, душа не стремится вовне,
Она с каждым разом на зов отзывается глуше.
Всё ближе и ближе летит собирающий души
Серебряный всадник на огненно-рыжем коне.

Ищу я Музу день-деньской,
Ищу подругу мастера.
Пустил стрелу - и вот покой
Отъят стрелою наскоро.

Скажи, среди каких болот,
Что не исходишь до ночи,
Она непуганно живёт,
От многих заколдованно?

Стучать в столбы каких дворов
За Музою отважиться?
Есть Коковихин, есть Царёв
(Тут "был" едва ли скажется!)

Где Музу выищет поэт
Глазищами опухшими?
Есть Брюсов, Северянин, Фет,
Не говоря о Пушкине!

Мне Муза верная нужна,
С какой работа спорится:
Не содержанка, а жена,
Не сплетница, а скромница.

Не с той, что пестуют пажи,
Со вздорною и вредною,
Мне Вечность хочется прожить
С крестьянской Музой бедною,

Чтоб вместе почитать вовне
Эпическими вихрями
В морозном маленьком окне
Царёва с Коковихиным.

Остановиться вовремя -
Учёности примета
Для пахаря, для воина,
Для нищего поэта.
Не преступать запретное -
Не глубже и не дальше,
А коль слагать заветное,
То просто и без фальши.

На конкурс Седьмая пятница - 145: обида

Я не буду тебя оплакивать
Ни для Бога, и ни для вида.
Пусть ты золото, пусть ты платина -
У меня на тебя обида.

Я не буду любовь отмаливать,
Хоть пустыня любви большая -
Непростимой обиды марево
Все стремления иссушает.

Я не буду себя оправдывать,
Что душа поменяла адрес,
Не умеет обида радовать,
Обижаться не может радость.

Я не буду тебя удерживать
Ни для дома и ни для вида,
Только дай мне сказать (ну где же ты?) -
У меня на тебя обида.

На конкурс Седьмая пятница - 145: обида

Карма, фатум, рок или планида -
Все дороги сходятся к одной,
И ведёт по тартару обида
Плакальщицей - верною женой.

Пени расточать, рыдать и мучить
Всех вокруг - её святая часть.
Злое лихо, долю или участь
Поминать себе на всякий час.

Так верна - не оторвать без крови,
Ближе, чем для смертника конвой.
Но с венком бумажным в изголовье
Для неё ты - мёртвый, не живой.

На конкурс Седьмая пятница - 145: обида

Соль обиды иссушила душу,
Горестной обиды ни о ком,
Трещинками вывернув наружу
То, что было прежде родником.

Не напиться из былого русла,
Не придумать счастья для двоих,
И иным с тобою рядом грустно,
Хоть обида не коснулась их.

Словно заключённый в серой робе,
День унылый мерит циферблат.
Над тобой обида как надгробье,
А в тебе обиды тайный яд.

Чтобы мог склониться над криницей
Добрый путник, тот, кого ты ждёшь,
Поспеши с душою объясниться,
Может быть, во всём повинна ложь,

Может, всё, что призрачно и странно,
Лишено любви и красоты -
Только чуждых фатумов моргана
На границе адовых пустынь.

Поэт никак не может быть другим:
Когда играет половодьем Лета,
Не ослабляет колокольный гимн
Великое призвание поэта -
Слагать стихи, яриться в пух и прах
И сжечь души не меньше половины,
Чтобы потом, испытывая крах,
Благословлять высокие руины.

Скольких растений здесь держатся корни!
Море древесных ворсинок!
Что с высоты открывается горней?
Малое: это Россия.

Гордый металл оплавляется в горне
До воскового бессилья.
Чем безнадежнее, тем чудотворней
Скорбное: это Россия.

В радости тихой и в сумрачном горе
Многого мы не просили:
Произносить, оставаясь собою,
Светлое: это Россия.

Чисто любить и трудиться упорно
Станем же неугасимо,
Чтобы звучало в миру без укора
Вечное: это Россия.