Словно лавина, неощущаемо,
Но неуклонно, по миллиметру,
В области сердца растёт отчаяние,
Пласт, неподвластный дождю и ветру,
Груз, откликающийся неистово
Лишь на блужданья горного эха
Громкого пения, крика, выстрела,
Плача взахлёб, счастливого смеха.
Так до причинно-необычайного
Резкого звука, тяжёлой массой
Где-то над нами висит отчаяние,
Напластования злого наста.
Ходим притихшие, осторожные,
Въёжив до дрожи голову в плечи,
Словно на нас кандалы острожные,
Целой Вселенной едва ли легче.
Ну а потом - объясняться надо ли,
То ли вывозит в гору кривая,
То ли под жарким дыханьем ангела
Бремя лавины истаявает.

Не знаю я, о чём писать,
А всё-таки пишу,
Уснувшей музы адреса
Налётами крушу.

Краду то рифму, то размер,
То смыслов полный куль.
Я не приемлю полумер,
Ведь гении - откуль?

Возы перин и одеял,
Мехов, одежд, посуд,
Оттуль как в песне Кудеяр
Все гении несут!

Оставив мало что для нас,
Разграбив всё дотла,
До школьной классики сейчас
Их шайка добрела!

Ну что же! Выищу и я
Такую благодать,
Чтоб с ними двоечник меня
Учился проклинать,

Плаксиво жалился, болван:
Дела мои плохи,
Опять мне задали, маман,
Учить ЕГО стихи...

Мне не скучно без радио в долгом пути.
Я могу напевать себе песню любую,
И любую историю, сагу почти,
Для больших размышлений себе облюбую.

Для чего нам напевов заказанных сор,
Все потуги ведущих блистать интеллектом?
Без наушников ум неизменно остёр,
А в наушниках - мелко изрезан стилетом
Чужеродных восторгов, бубнящих реклам
И иных полудиких FM-благовестий...

Было время - повсюду звучал не бедлам
Из приёмников лучших - скажу вам без лести.
Но настала пора - обмелел "Океан",
Всем, кто жаждет - FM наливает стакан...

Современность. В ней слышится слово "соври".
Современность шумит молотьбой на гумне.
Проживая хрустального шара внутри,
Мы не видим всего, что творится вовне.

Между сном эмбриона и пульсом плода
Мы, однажды рожденные, утверждены.
Нас незначимых дум окружает вода.
Мы глотаем ту воду, не чуя вины.

Нас вынашивать призвана чуткая мать.
Мы привыкли, ступая на времени гать,
Ничего из минувшего не понимать,
Ничего из грядущего не принимать.

Словно в зыбке над зыбкими плавнями дней,
Мы плывём по теченью великой любви,
С современностью нерасторжимы своей,
Как с ночным океаном в пути корабли.

Но не хватит на мачтах полночных огней
За туманом завес, за стеною дождя
Разглядеть в современности бедной твоей
То, что видит потомок сто лет погодя.

Я строю домик из сгоревших спичек.
Со всех сторон он обгорелый весь.
Больному не до царственных привычек.
Благодарю за то, что есть.

По наглухо зашторенным оконцам
Сползает солнца розовая взвесь.
Там целый мир. Но я утешен солнцем,
Благодарю за то, что здесь.

Ни холода, ни голода бояться
Я не умел, и не умею впредь.
Пусть пиршества мне недоступны яства,
Благодарю за то, что в снедь.

К чему гадать на звёздах-апельсинах?
Не худший жребий выпадает днесь!
Мне не дано крестов невыносимых.
Благодарю за тот, что снесть.

Ночная оттепель - Медведев Игорь Витальевич Живопись

Как будто и не было снега.
Зима притворилась весной.
Нельзя, как бывало, с разбега
Дорожкой скользить ледяной.

За час отощали сугробы,
Оттаявший выдав удой.
Угодий озимых утробы
Насытились талой водой.

В лесах половодьем залиты
Дорожины не для людей,
Где ходит и шепчет молитвы
Один лесовик-берендей.

Деревья весенние позы
Спешат вдохновенно принять.
А завтра ударят морозы,
И снег возвратится опять.

И будут седые метели,
Что груды перин намели,
Баюкать в сухой колыбели
Уснувшую душу земли.

В эпоху плавленых сырков
И сыто-пьяного застоя
Друг с другом мы без дураков
Делились радостью простою.

Она была как тёплый хлеб
С неповторимым ароматом,
Как знаменатель всех судеб -
Открытый космос, мирный атом.

Мы две копейки в автомат
У ближних брали без отдачи.
Ты говоришь: "В чём сила, брат?"
Сегодня всё у нас иначе...

Сегодня с плесенью сыры
В закуску к вечному запою,
Хотя и вышли из игры,
Но обожаемы толпою.

Сегодня хлеб не запашист,
И не духмян батон пшеничный.
Скажи мне, брат, какой фашист
Прокрался тропкой околичной,

Внезапно крикнул: "Хенде хох!" -
И сам себе промолвил: "Фойе!"
Среди безвременных эпох
Мы ошиваемся с тобою.

Как позвонить, сказать: "Мы тут!" ?
Далёк былого счастья берег,
И две копейки не дадут,
Поскольку нету двух копеек.

С утра повсюду гололедица.
Сугроб исколото-колюч.
Танцуют маленькие лебеди
Очередной российский путч.

Пространствами, вчера пушистыми,
Сегодня - так твою кати! -
Мы пробираемся путчистами,
Иль ангелами во плоти.

Скотоподобные водители
Из луж окатывают вдрызг.
Спешат небесные воители
На тормозов усталый визг,

Дружа и с нашими, и с вашими -
Политкорректность не вопрос! -
Чтоб бедных граждан зазевавшихся
Выхватывать из-под колёс...

Сегодня не нужно иных новостей
От разных окраин планеты.
Сегодня не жду я друзей и гостей,
Сегодня все песни допеты.
Пускай актуальнейший выйдет прогноз
На курсы валюты и нефти,
Меня не волнует насущный вопрос
И вести тревожные эти.
Политики спорят, такие дела,
Кто сладко вещает, кто горько,
В ток-шоу они, закусив удила,
Продолжат вседневную гонку.
Обвал и лавина, пожар и потоп,
Теракты, война и погромы -
Всё это назавтра, всё это потом,
Они мне сейчас не знакомы.
Смотрю на текущий стрелой циферблат,
Мелеющий от часа к часу.
Я медиа-холдингам нынче не рад,
Несущим расслабленность в массу.
Сегодня до полночи я не включу
Забавную телепрограмму.
Я выключен сам. Я сегодня молчу:
Врачи оперируют маму.

Сколь много Татьяниных дней
Прошли и ушли без внимания:
Не ведал я их, хоть убей,
Когда воздыхал о Татьяне я.
Не нёс её заветных цветов,
От холода шубкою кутая,
Не пел ей запретных стихов,
Рождённых одною минутою.

Та школьная юность прошла,
Иные мы празднуем праздники.
Работа, заботы, дела,
И телек не старый, а плазменный.
А вместо старинных бобин
С кофейною тонкою лентою -
Поёт цифровой исполин
Серебряной пташкою мелкою.

Январский налёт белизны
На мире, по-детски укутанном.
Приспели Татьянины дни
За вновь открываемым Пушкиным.
И строчками "Я Вас любил..."
Пульсирует память до вечера
В январских рингтонах мобил
Ликующего человечества.

Но я не тоскую ничуть,
Хотя ледяными полянами
Пускаясь в незнаемый путь,
Встречаюсь не с теми Татьянами;
Я с памятью накоротке,
То с былью толкуя, то с небылью,
С Татьяной в души тайнике
Себя не считаю Онегиным.

Стою я под часами в позе Гамлета,
А над часами слышен гомон галочий.
О, сколько клякс размазанных на ткани-то!
Загажен я, а значит, и загадочен!

Я жду тебя, как нищий подаяния.
Я весь вскипел, я поседел от накипи.
Но лишь крикливых галок возлияния
Мою судьбу не устают оплакивать.

Ты не пришла - событье вроде выстрела.
Но с кем дуэль? Не та же, что бывалоча:
Ни секундантов нет, и вряд ли вытерешь
Следы от пуль из этой стаи галочьей...

Провинциальный город мой
Хорош и летом, и зимой.

Его неспешные кварталы
Снег вешний украшает талый
И легкокрылый листопад
Меж воробьиных эскапад.

От грусти сказочное средство -
В его лучах придти погреться,
И снова окунуться в детство,
На много лет тому назад.

Не из бетона и металла -
Душа усталая листала
Окраин деревянных ряд.

Здесь камни кладки говорят
О долго длящейся эпохе,
И мир на выдохе и вдохе
Нам дарит солнце не по крохе,
Но на светила тароват.

Здесь камни перекатов гладки,
И у поставленной палатки
Или в тенистом шалаше
В лугах над поймою окольной
Восторг является невольный
Свободно дышащей душе.

А над водой видений сколько -
Плывущий челн, Святая Ольга,
Иль просто зыблется туман?

Здесь предки не знавали неги:
От века - чуждые набеги,
А там, южнее, печенеги
И орды гордых басурман.

Он был пленён врагом лишь дважды,
Лишь дважды изнывал от жажды,
Духовной жаждою томим,

А нынче - чуден день воскресный,
И барс под дланию небесной,
И шестикрылый серафим!

В мужском пальто, с подбитым глазом,
Рассеяна не по годам,
Несобранным глядится пазлом
Неунывакина мадам.

В подобное разбитым вазам
Цедя то "Старку", то "Агдам",
Перемежает ум за разум
Неунывакина мадам.

Не в спа-салон - принять бы ванну!
Но веселее многих дам
Вседневно вхожая в нирвану
Неунывакина мадам.

Пусть битый час за ней глазели
На остановках тут и там
Пугливые мадмуазели:
Ей нипочём , она - мадам!

На век грядущих инноваций
Неунывакиной плевать.
Она не любит умываться,
Но всех умеет умывать.

У ней особый свод традиций,
Чистилище последних дней:
"Вы мыться хочете водицей,
А я так отдыхать над ней!"

Не купит сапогов ей пару
Напарник Лёня Голубков.
Она сама горбушкой старой,
Кроша, накормит голубков.

Ей невдомёк, живя без гнева,
Что от Адамова ребра
Любая правильная Ева
Вседневно хочет фуа-гра:

Сухарик чёрствый уминая,
Царицей не мечтает стать.
И как живёт не унывая?
"У ней особенная стать..."

Сегодня природа взглянула в окно
Тревожным и пасмурным взглядом,
И вот потому-то, как в чуждом кино,
Я ем пастилу с мармеладом.

Отставлены гречка, и лук, и чеснок,
В углу позабыта картошка,
Стоит с макаронами рваный кулёк,
Отсыпано очень немножко.

Сегодня не надобны щи и борщи,
Блинов со сметаной не надо.
Сказала душа: пастилы поищи,
Весёлой такой, с мармеладом!

Ни яйка, ни млеко, ни пиво, ни эль,
Оставьте и ложку, и вилку,
Я словно французская мадмуазель
Жую за пастилкой пастилку.

Фруктово шуршит по зубам мармелад,
Себя презентующий гордо.
А мне всё грустится. Я что-то не рад.
Такая сегодня погода...

Я с общежитской бедою знаком:
Ложка валяется за башмаком,
Под пеньюаром ажурным,
Брошенным над абажуром.

В банке с икрой утонули шнурки,
Всем Архимедам они вопреки
Йориком бедным не всплыли,
Были - как будто не были.

Ложем селёдки промялся конспект,
Это всеобщий общаги аспект,
Вот ужаснулось трюмо-то
Этим шальным натюрмортом!

Строгий и пасмурный, входит декан,
Пальцы свои погружает в стакан,
Нюхает их против света:
- Что в этой таре, студент Иванов?
И Иванов отвечает без слов:
- Общежитейское это!

Шурину Юрию

Ты в жизни увяз, словно в снежной глухой целине,
Но всё не кончается ровное белое поле,
Лишь с дальних окраин почудится звон колокольный
И скачущий всадник на взмыленном бледном коне.
В холодных пространствах все мысли твои на мели.
Холодною крупкой ссыпаются лица и даты.
Какие сугробы шальные ветра намели,
Где чёрные избы кадили дымами когда-то!
Заглажены тропы до чёрточки, до запятой.
Любая потеря сырьём обернулась вторичным.
По дальнему краю, как посуху, ходит святой,
И посохом манит, святительским, но не столичным.
Но, скована мразом, душа не стремится вовне,
Она с каждым разом на зов отзывается глуше.
Всё ближе и ближе летит собирающий души
Серебряный всадник на огненно-рыжем коне.

Ищу я Музу день-деньской,
Ищу подругу мастера.
Пустил стрелу - и вот покой
Отъят стрелою наскоро.

Скажи, среди каких болот,
Что не исходишь до ночи,
Она непуганно живёт,
От многих заколдованно?

Стучать в столбы каких дворов
За Музою отважиться?
Есть Коковихин, есть Царёв
(Тут "был" едва ли скажется!)

Где Музу выищет поэт
Глазищами опухшими?
Есть Брюсов, Северянин, Фет,
Не говоря о Пушкине!

Мне Муза верная нужна,
С какой работа спорится:
Не содержанка, а жена,
Не сплетница, а скромница.

Не с той, что пестуют пажи,
Со вздорною и вредною,
Мне Вечность хочется прожить
С крестьянской Музой бедною,

Чтоб вместе почитать вовне
Эпическими вихрями
В морозном маленьком окне
Царёва с Коковихиным.

Остановиться вовремя -
Учёности примета
Для пахаря, для воина,
Для нищего поэта.
Не преступать запретное -
Не глубже и не дальше,
А коль слагать заветное,
То просто и без фальши.

На конкурс Седьмая пятница - 145: обида

Я не буду тебя оплакивать
Ни для Бога, и ни для вида.
Пусть ты золото, пусть ты платина -
У меня на тебя обида.

Я не буду любовь отмаливать,
Хоть пустыня любви большая -
Непростимой обиды марево
Все стремления иссушает.

Я не буду себя оправдывать,
Что душа поменяла адрес,
Не умеет обида радовать,
Обижаться не может радость.

Я не буду тебя удерживать
Ни для дома и ни для вида,
Только дай мне сказать (ну где же ты?) -
У меня на тебя обида.

На конкурс Седьмая пятница - 145: обида

Карма, фатум, рок или планида -
Все дороги сходятся к одной,
И ведёт по тартару обида
Плакальщицей - верною женой.

Пени расточать, рыдать и мучить
Всех вокруг - её святая часть.
Злое лихо, долю или участь
Поминать себе на всякий час.

Так верна - не оторвать без крови,
Ближе, чем для смертника конвой.
Но с венком бумажным в изголовье
Для неё ты - мёртвый, не живой.

На конкурс Седьмая пятница - 145: обида

Соль обиды иссушила душу,
Горестной обиды ни о ком,
Трещинками вывернув наружу
То, что было прежде родником.

Не напиться из былого русла,
Не придумать счастья для двоих,
И иным с тобою рядом грустно,
Хоть обида не коснулась их.

Словно заключённый в серой робе,
День унылый мерит циферблат.
Над тобой обида как надгробье,
А в тебе обиды тайный яд.

Чтобы мог склониться над криницей
Добрый путник, тот, кого ты ждёшь,
Поспеши с душою объясниться,
Может быть, во всём повинна ложь,

Может, всё, что призрачно и странно,
Лишено любви и красоты -
Только чуждых фатумов моргана
На границе адовых пустынь.

Поэт никак не может быть другим:
Когда играет половодьем Лета,
Не ослабляет колокольный гимн
Великое призвание поэта -
Слагать стихи, яриться в пух и прах
И сжечь души не меньше половины,
Чтобы потом, испытывая крах,
Благословлять высокие руины.

Скольких растений здесь держатся корни!
Море древесных ворсинок!
Что с высоты открывается горней?
Малое: это Россия.

Гордый металл оплавляется в горне
До воскового бессилья.
Чем безнадежнее, тем чудотворней
Скорбное: это Россия.

В радости тихой и в сумрачном горе
Многого мы не просили:
Произносить, оставаясь собою,
Светлое: это Россия.

Чисто любить и трудиться упорно
Станем же неугасимо,
Чтобы звучало в миру без укора
Вечное: это Россия.