Рождество за окошком корчится,
Подыхает, как старый пёс.
Ничего мне уже не хочется –
Ни по шуточке, ни всерьёз.

В мёртвом небе, как на тарелочке,
Недоеденный каравай.
Отпусти к чёрту с богом, девочка,
Забывай меня, забывай.

Обознатушки-перепрятушки.
Словно сердцем на острый нож.
Я послал бы тебя по матушке,
Только знаю, что не уйдёшь.

Недоверчивая, вечерняя,
Отмолюсь ли когда-нибудь
За тяжёлое облегчение,
За бессилие обмануть.

кто из дома,
кто в дом
под крыло замолчавшей кукушки
но ни тем ни другим никуда не удастся дойти
шасть!!! - и нет никого
хвать!!! - и нет на земле человечка
лишь его голосок остается скрипеть и взлетать
на холодных качелях
уставших свободных качелях:
кто из дома,
кто в дом...
кто из дома,
кто в дом...
непридуманный мир
разъедается несовершенством
абсолют невозможен и круг никогда не замкнуть
точка в нижнем углу
разрушительна для натюрморта -
жжёт листву старый бомж
дым поднявшись становится небом
кто из дыма,
кто в дым
безмятежно бубнит старичок
кто из дыма,
кто в дым

Опять она считает поезда –
Оранжевый солдатик в старой будке,
А с ней дежурит сутки через сутки
Железная дорожная звезда.

Опять она с темна и до темна
Внимательно следит, забыв про чайник,
Как мчится вдаль, её не замечая,
Огромная товарная страна.

Опять она сигналит на сигнал...
Опять она передвигает рельсы...
«Ах, боже мой... да что же я... а если
Уйти по ним отсюда навсегда?»

...Опять она садится у окна
И греет чай на линиях ладоней,
Пока звезда, сорвавшись, не утонет
В холодной чаше, выпитой до дна.

У меня осталось мало
Радости простой.
Я живу не как попало,
Я живу тобой.

Я готовлю свой коронный
Ужин при свечах -
Я умею макароны,
Я умею чай.

Почему в стеклянной вазе
Жуткие цветы?
Потому что - мир прекрасен,
Потому что - ты.

Сердце в пятки, ум за разум,
Суетно в груди.
Просто приходи, зараза,
Просто приходи.

Я плоть от плоти постсоветских улиц -
Не верил, не боялся, не просил,
И руки загребущие тянулись
К бутылочным созвездьям что есть сил.

Я в этом деле многого добился -
Ни рюмки, ни стакана мимо рта,
Но вот однажды понял, что допился,
Когда открылся временной портал.

Я слышу танго, и меня корёжит
От судьбоносных сталинских времён,
В которых много девушек хороших,
В которых много ласковых имён.

Одна из них по имени Любаша
Заплакана, грустна и холодна.
Танцуют пары. А к Любаше даже
Не подгребает сука ни одна.

Я понял вдруг, что я - сама природа!
Меня мутит от всякого жлобья!
Я добрый человек такого рода,
Который тем добрей, чем больше пьян.

Я собираю ветром в кучу тучи.
Пора сценарий тухлый поменять.
Сейчас за всё общественность получит
От очень подобревшего меня!

Не плачь, Любаша! Слёзы смоет ливень.
Смотри, врагов народа мочит дождь.
И чем вода пьяней, тем суетливей
Сбегает с танцплощадки молодежь.

Плывут со сцены: аккомпаниатор,
Портрет вождя, певица в парике.
Любовь смеётся. Гром грохочет матом.
Ползёт карета Скорой вдалеке.

В одном плохом богоугодном месте
В тяжёлых коридорных сквозняках
Болезнь и нищета гуляют вместе,
Утаптывая злого старика.

Его худое тело узловато.
Скрипит фальцет, как якорная цепь.
А то, что помирает небогато,
Так никогда от золота не слеп.

Старик силён. В аду его постельном
Немая память побеждает страх -
И море разливается по венам,
И пена закипает на губах.

Там юность на бушующем просторе,
Тут старость - обмелевшая река.
Старик уснёт и вновь увидит море...
Но море ждёт другого старика.

Это час - отпускать.
Протрезвевшие смирные звери,
Став людьми, понимают, что снова себя лишены.
Приживалка тоска по-хозяйски проводит до двери
Загулявших гостей и навесит замок тишины.

Это время - моё.
Это хроника прожитых жизней.
За окном на столбах потемневшие фото анфас.
Приживалка поёт нашу песню, но мы миражи с ней.
Я её не люблю, но она за двоих любит нас.

Эта ночь - навсегда.
Полотно превратилось в набросок.
В чёрно-серый мотив не вплести голубую мечту.
На все "нет", на все "да" у меня не хватило вопросов.
Неизвестный художник, я подпись твою не прочту.

По скользкой лестнице зимы,
По-стариковски, еле-еле,
Спускаемся неслышно мы
На взбудораженную землю.

Нам, вышедшим из темноты,
Отсюда явственней, чем сверху,
Картина зла - огонь и дым
Ущербных мертвых фейерверков.

Хромое сердце не спешит,
Не тает снег на ржавых латах,
Ведь нет ни бога, ни души
В ненастоящих канонадах.

Под легким хлопковым дождем,
Сейчас и здесь, всегда и снова
Мы терпеливо, тихо ждем
Лихого праздника земного.

Я своровал свой голос в базарном сне.
Стало настолько ясно, куда ясней:
Шапка моя в порядке и не горит,
Я никогда не пробовал говорить.
Это
судьба с младенчества,
от начал -
в мамкином пузе барахтаться и молчать,
родину-мать-отечество,
на печи,
бить под шумок,
если хочет,
пускай кричит.

Я потерял свой голос в болотном сне.
Стало настолько просто, что просто смех:
Вместо меня доходчиво говорят
Слуги мои, отечества и царя.
Это
перерождение
или смерть?
Господи,
если ты - русский, я должен петь.
Это тихотворение
или крик?

Это еще не умолкнувшее внутри.

Димон лежит и курит на скамейке.
Штаны, рубаха, туфли - первый сорт!
Кряхтит, жуёт цветные карамельки -
Все говорят, что он уже не торт.

Причина перемены есть, конечно, -
Влюбился, запожарилось в груди,
В одну из поэтесс настолько нежно,
Что дай ей бог любимой быть другим.

Подъезд. Фонарь. Хоккейная коробка.
"Газель". Качели. Клумба. Тень сосны.
Он встал на добрый путь настолько робко,
Что дай вам бог не повстречаться с ним.

Сказка - ложь, и в ней намеков нет.
Например, в отдельно взятом чуде
Нет Ванюши на лихом коне -
Есть любовь!
Вот это правда, люди.

Квася отфутболила Балду
Сказочным, но несчастливым утром -
Складно излагала, а на лбу
Бесновалась жилка у Премудрой.

"Думай обо мне, как о сестре..." -
Обалдеть, какая же ты дура!
Догорая,
тает на костре
Дорогая
лягушачья шкура.

Если пальцем в небо попадёшь -
Небу станет больно, хлынет дождь,
Братья-близнецы - дома-буханки
Превратятся в кашу.
Но охотно
Пекарь напечёт нам новых крыш,
Стен, дверей, которых не открыть,
Радостно разбудит спозаранку,
Шум повесив нам на подоконник.
Это будет завтра. А пока
Успокойся, вот моя рука.
Вместе вскроем небо, словно банку,
Приведём постылый мир в негодность.
Что же это, если не любовь?
Кто же это?
Это мы с тобой
Создадим реальность, не обманку -
Новый
Апокалипсис
Сегодня.

- Ты готова?
- Я готова, да...

Скоро хлынет новая вода.

"Тонко падает с крыши
Ручейками вода.
Я пришла к тебе,
Слышишь?
До конца.
Навсегда."
Клавдия Холодова.

Я - холодный осенний
Нескончаемый дождь.
Тихо падаю в землю,
Ты по лужам идешь.

Потеплее оделась,
Зонт раскрыла - и в путь,
К разноцветному детству
Попытавшись свернуть.

Улыбаясь устало
Смотришь вдаль, а потом
Замечаешь мой старый
Покосившийся дом.

- Я пришла к тебе,
Слышишь?
До конца.
Навсегда.

Молча падаю с крыши.
Я - всего лишь вода.

Здесь народу не дают плетей,
Он не пашет до седьмого пота.
Десять тысяч творческих людей -
Что угодно, лишь бы не работать.

Злой Ильич у клуба, что Кащей,
В светлом завтра нас не видит, братцы.
Он бы нас, поэтов-алкашей,
Отучил по тройкам собираться.

В клубе ностальгический концерт.
Бабки тихо выдыхают вместе
О Паране, Ване-молодце.
Лысые не любят эту песню.

Здесь тепло, спокойно и легко...
Клонит в сон...смешались кони... люди...
Может быть, приснишься голяком...
Может быть, пойму, за что ты любишь...

Успеете наахатъся,
И воя, и кляня.
Я научу шарахаться,
Вас, смелых, от меня.
А. Ахматова.

Кричали "те" - их бог, как шельму, метил.
Молчали "эти", но играли в "тех".
Они плевали на нейтралитет -
Когда и медь, и золото в монете,
То вместе с медью золоту темнеть.

Мы - "эти", господа, но нам не долго
Мечтать о револьвере у виска -
Теперь и в нашем сене есть иголка,
Которую нетрудно отыскать.

Строчит карандашом в своем блокноте,
Потерянная, странная - из "тех".
Пока тиха, но скоро вы поймете -
Как много у нее для нас гвоздей.

Яхта "Беда" и броненосец "Потемки"
Могли стать прекраснейшей парой
Из тех, что венчала гладь моря
Едкой солью искристого глянца.
Столь чудесной, что племя крутых потомков,
Космолетов и звездокаров,
Восхищалось бы их аморе
Темпераментно, по-итальянски.
Стать легендой, мифом и сказочной былью...
Вот мечта! Он пел бы довольный,
Дымя табачищем в три трубки,
Песнь бойца-храбреца-менестреля,
Которую бы никогда не забыли
Степенные пенные волны,
Рыбацкие утлые шлюпки,
В море вышедшие за макрелью...
И Та, что Ему всех роднее и ближе.
Мы взрослые люди, мы знаем
Невозможность таких историй,
Что реальность мечте - это скальпель
В руке плохого хирурга.
Бьют по крыше,
По острому скользкому краю,
Миллионы не ставших морем,
С отвратительной пресностью, капель.

Встать! Суд идет...
Делить сегодня нечего
И тем, кто прав, и тем, кто прав не меньше.
С прошедшим Днем защитника Отечества
Хочу поздравить и мужчин, и женщин.

Из доказательств, белой ниткой шитых,
Из обвинений, правильных по сути,
Понятно, что Ему нужны защитники -
Не только обвинители и судьи.

Неважно, кто я, трус или слабак,
Настал момент себе признаться в этом:
Когда я перестану быть поэтом,
Тогда найдутся нужные слова.

Седьмое небо к солнышку зовет,
Заходится грибным дождем от грусти.
Какого черта я назвался груздем?
Ведь не спешу в заветный кузовок.

Сверну в кювет, и станет проще чуть
Дымить и превращаться в пыль с годами...
А нужные слова прекрасной даме
Я лучше прозой ночью прошепчу.

Приветствую вас, братцы-зимородки,
Забывшие про теплые края!
Я ваш навек, пусть век у нас короткий,
По горло льда и снега, мало водки,
Дым Родины - метели января.

Рожденные зимой, зимы осколки,
Разбросаны по берегу реки,
Ползущей вдаль, - мы часто и подолгу
Глядим в нее. И каждый втихомолку
Замаливает общие грехи.

Мы заняли сторожевые ветви.
Обглоданные ветром ледяным,
Неласковой зимы больные дети,
Мы все умрем,
Но даже после смерти
О жарком лете будем видеть сны.

Я был везде, но никого не встретил.
Курю на лавке. Захожу в подъезд.
Мне нравится мой дом, мои соседи -
Стукач не выдаёт, свинья не ест.

Чужие пожелтевшие окурки
Красноречивей линии судьбы,
Привычны и ступеньки в штукатурке,
И "наше всё" - корявое "здесь был..."

Я знаю этот склеп пятиэтажный,
Он впору мне,
Он для меня как раз,
Он - мира часть, в котором точно так же:
Чем дальше от земли, тем чище грязь.

Февраль.
Я помню.
Взял сегодня белой -
Ее ты любишь, скажешь мне: "Налей!".
Но в памяти - пробелы, плохо дело,
И с каждым днем -
белей,
белей,
белей...

Здорово, брат! Конечно же присяду.
Молчать не будем, здесь я не за тем.
Ты помнишь горку из восьмидесятых?
Восторг соплячий? Там, на высоте,

Что пленка, что картонка - все сгодится.
Прошу тебя,
скажи,
скажи,
скажи,
Как ты сумел так мастерски скатиться
С веселой горки под названьем Жизнь.

Гойя почти не видит, совсем не слышит.
Ветер седые пряди его колышет.
Сеяно хлебом последнее поле боя,
Но Гойя видит другое,
Совсем другое.

Поле накормит вдоволь, залечит раны.
Ветер пропитан запахом марципана.
Пекарь поет счастливую "Las tres hojas",
Но Гойя слышит другое,
Совсем другое.

Чтобы увидеть небо глазами птицы,
Нужно уснуть спокойно, а не забыться,
Вздрагивая от стонов больничных коек...
И просто не видеть Гойю,
Не слышать Гойю.

"Включили новое кино,
и началась иная пьянка."
Борис Рыжий.

Пират, доживший до седин, -
То исключение из правил,
С которым мы сейчас сидим
В трактире шумном, байки травим.

Юнцы в ударе! Шутки, смех...
За кружкой пенистого эля
Любой - развязен, каждый - смел,
Герой и в драке, и в постели.

Пират молчит. А нас, цыплят,
Уже влечет волною мутной,
И мы давай его цеплять
Неосторожно, неразумно.

- Бродяга, скольких ты убил?
Он улыбается, спокоен:
- Я прачку в Портсмуте любил...
"И все такое, все такое"...

Скоро солнце за горы свалится -
По часам живем, не по дням.
Пристрелялся "чех", издевается -
Головы не дает поднять.

Рожей в землю. Аргун. Окраина.
Встать бы, сука, пойти поссать!
Но Смирнов я - меня, как Райана,
Не полезет никто спасать.

Алексей, а не Джеймс к тому же я,
И сержант я, не рядовой.
Поскорей бы "прощай, оружие"...
Только выжить бы...и...домой...

Разложи колоду на столе,
Расскажи кем был, кто есть, кем буду я.
Обмани, что проживу сто лет,
Про победу праздников над буднями
Расскажи. Я только улыбнусь,
Обниму тебя, моя пророчица,
Притворюсь, что верю - ну и пусть,
Просто мне обманываться хочется.

Все твои слова - по сердцу нож,
Кто тебя послушал - не отмолится.
На заре в окошко упорхнешь,
Обернувшись легкокрылой горлицей.
Я все знаю. Нечего гадать,
Что дала мне жизнь, а что оттяпала -
Я хотел поверить в Бога, да.
Получилось - не поверить в дьявола

Посвящается Лазарю Папернику,
Герою Советского Союза.

Лазарь, ты - счастливчик, не дожил
До весны тринадцатого года -
Был бы ты сейчас не просто "жид",
Был бы - "пес пархатый", "враг народа".

Лазарь, а не Федор, не Андрей -
Выслушал бы много ты за это:
Комиссар, чекист, палач...Еврей!!!
Да уж, незавидная анкета.

То, что героически погиб,
Подорвал себя с врагом гранатой -
Агитационный перегиб,
Частный случай.
Вспоминать не надо.

Льдом окован, снегом занесен,
Две недели мир не видел солнца.
Мир и солнце, словно незнакомцы,
Разошлись, забыли обо всем.

Начинает розыгрыш призов
Колесо задумчивой метели.
Мир не видел солнца две недели,
И сегодня вновь не повезет.

Все живое - мертвое почти.
На дорогах, крышах и деревьях
Снег - билет несчастной лотереи,
Порванный на мелкие клочки.

Встречались неприкаянные люди,
"Все будет хорошо!" - жевали мантру,
Стреляли холостыми из орудий
Пустых стихов в неведомое завтра.

Мечта про "невозможное - возможно"
Дарила всем один и тот же праздник -
Вводила внутривенно и подкожно
Плацебо от хандры - чужое счастье.

Сбивались в стаи, кучи, хороводы,
Метались, изворачивались, грызлись...
Влюблялись. Неприкаянные годы
Сливались в неприкаянные жизни.

А люди незаметно исчезали,
Тихонько, молча, не успев проститься.
От мира суеты в читальном зале
Остались только пыльные страницы.

Испуганное сердце в кулаке
Стучит все реже, тише, глуше...
Стало.
Сорвав ливрею, жаждет пьедестала
Вчерашний дрессированный лакей.

Круглогодичных весен мишура
Беспечна. Но мешает веселиться
Стряхнувший небо с крыльев мой журавль,
Рыдая над задушенной синицей.

- Почему ты грустишь? Не порхаешь, смеясь,
По отцовскому злату, царевна?
- Потому что меня укусила змея.
Та змея называется - ревность.

- Разве это беда? Погулять бы пошла,
Иль в круиз - заскучала Европа.
- Придержи-ка язык, пожалеешь, пошляк!
Не пристало мне слушать холопа!

Ведь ей люб не какой-то там Джек Воробей,
Люб ей - Финист, пардон, Ясный Сокол!
Грозно смотрит царевна. Молчу, оробев.
Тихо в горнице стало высокой.

Выбираю войну - уведи меня, шлях,
До окраины южной скорее!
“Придержи-ка язык, пожалеешь, пошляк!“...
Я жалею тебя.
Я жалею.

Коль была бы ты моей лягушкой
Милой, ненаглядной, дорогой, -
Квакала бы песни мне на ушко,
Я бы гладил ласково рукой
Склизкую пупырчатую кожу
На твоей лупатой голове,
Прыгал бы с тобою вместе тоже
По зеленой бархатной траве.
Я бы оградил тебя от злого -
От соломки в попке и детей,
Не сказал бы матерного слова,
Пел бы под гитару "Yesterday".
А зимой, когда впадаешь в спячку,
(грустная, унылая пора)
Я завел бы милую собачку
Для прогулок в плоскости двора.

Венедикту Ерофееву

Пролетит над мостовой
Вдоль раскидистых деревьев
Лох печальный, чудо в перьях -
Светлый ангел неземной.
Повстречается со мной -
Он туда, а я оттуда,
Огорчать его не буду
Тем, что кончилось вино.

Вымер сельский магазин,
Милый сердцу продуктовый...
- Ангел, черт, не важно, кто Вы,
Не пытайтесь тормозить!
Ангел, синий, в куполах,
Задержавшись на мгновенье,
Мне ответит:
- Трубы, Веня,
Так горят - спаси Аллах...

Почему не расскажу
Повстречавшемуся чуду
Весть о том, что злые люди
Превратили сказку в жуть?
Потому не расскажу:
Этот ангел жив надеждой -
Он летит, а я, как прежде,
По сырой земле хожу.

В моем болоте тихо и тепло,
Задумчивая темная трясина
Не зарится на мой трухлявый плот,
Когда плыву на нем до магазина.

Болотники и прочие хмыри,
С блудливыми кикиморами вместе, -
Блуждающие души, до зари
Опять стоят на самом видном месте.

Мне нужно только красное вино,
Я пью его до дна "за тех, кто в море",
А выпив, вижу жизнь совсем иной,
Танцующей под песню в ля-миноре.

Мелодия проста, слова просты,
Но в них душа нездешнего кого-то...
Мне шепчет марь - пляши, дурак, раз ты
Не выбрался из этого болота.

Город блядей, дождей и велосипедов
нервно встречает приехавших погостить,
твердо уверен в том, что приносят беды
люди не нашей крови, другой кости.

Ты привезла занятную вещь, поверь мне,
чтобы прервать мой крепкий дождливый сон -
баночку абрикоса-ва-ва-варенья,
маленькую вселенную юных солнц.

Знаешь, я раньше тоже крутил педали,
ловко рулил рулем и звонил в звонок,
вдоль-поперек изъездил чужие дали -
вот и уснул однажды без задних ног.

Что ты забыла здесь, о мой сладкий сахар?
Ты же - не блядь, не дождь, не велосипед...
Аборигенский dance я пляшу в трусах, а
ты говоришь:
- Привет! Нифигасибе...

Здесь песенки поются, да не те.
Читаются стишата, да другие.
Отряду разожравшихся валькирий
На поле битвы незачем лететь.
На липких блюдцах тает дикий мед.
Чаи гонять устали командиры.
Солдаты спят. Так тихо в этом мире -
Ни пороха, ни крови на мундирах.
Где жизнь, где смерть - никто не разберет.

В рубище ветхом над каменным кругом
Задумался старый гончар.
Сил не осталось -
Только усталость.
Работу пора кончать.

Создал немало кувшинов молочных
Старик для своих лягушат.
Больно мужчине -
В каждом кувшине
Барахтается душа.

Мастер решился. Целует глину.
Улыбка. Печаль. Почему?
Буду последним,
Кого он слепит
По образу своему.

Трудно привыкнуть быть
чистым
пустым
листом,
Белым наброском нейтрального полотна.
Ночь, что была мне подругой уже лет сто,
Стала со мною неласкова,
Холодна.

Небо плюется белым, но это не снег -
Это моя ненавистная одиночь.
За руки взявшись за мною идут след в след
Дети мои нерожденные -
Сын и дочь.

Сделай меня разноцветным, теки сюда,
Рыжая девушка, памятником не стой.
Это не сложно, не только огонь - вода
Пишет на том, кто был
чистым
пустым
листом.

Люди умерли, люди спят,
В людях завтра проснутся дети.
Укради мой голодный взгляд,
Обокравшая всех на свете.

Дети завтра тебя убьют,
Не считая ни злой, ни гадкой -
Просто каждому воробью
В этой жизни нужна рогатка.

Полночь траурный шьет наряд.
Звезды можно обжечь руками.
Я стреляю по фонарям.
Остается последний камень.

Воскрес из мертвых телефон -
Опять скандал закатит.
Доступен еле-еле он
В моем глухом Замкадье.

Потрепыхался и подох -
Теперь не будет связи.
Понятно "раньше", а "потом"
Останется неясным.

Болят в Москве, болят и тут
Смешные люди-раны,
Но верят в то, что заживут
Однажды утром ранним.

Был дядя Лёша -
Дяди Лёши нет.
Азартно пил и наконец упился -
Забавный и неугомонный дед,
Когда-то отмотавший за убийство.

К подъезду гроб спустили. Ожил двор.
Народ собрался - ахи, охи, всхлипы...
Я слышу пиццикато - перебор
Когда-то им самим рождённой скрипки.

Мне первому её он показал -
Поглаживал по грифу, чуть не плача:
- Эх, помнят руки, погляди, пацан,
Почти готова, завтра буду лачить...

Рыбачил, забывая всё и вся...
С весёлым пролетарским красноречьем
Рассказывал, как чудо-карася
Измором брал на нашей чудо-речке.

Ладонью вытирал с обложек пыль,
Давая мне читать романы Яна...
Он много пил, конечно, крепко пил,
Но странно - я его не помню пьяным.

Он счастлив был, что ночи здесь тихи,
Что изредка они ему крошили,
Как хлеб для птицы, горькие стихи,
Его стихи...Но он любил чужие.

Сегодня тянет холодом с реки.
Придёт сентябрь. Потом - другое лето.
Но запертые горькие стихи
Останутся кричать в тетрадных клетках.

Уселась моль на вбитый в стену гвоздь.
В подвале мыши забавлялись кошкой.
На кухне алюминиевой ложкой
Неспешно ел мои пельмени гость.

Я выменял на книги самогон -
Спасибо (при)читающим бабулькам.
Не глядя гость в стаканы лил по булькам
Вонючий очищающий огонь.

Я песни выл, стихи ему кричал,
Которые пожиже и погаже -
Надеялся на то, что он покажет
Спасительные лодку и причал.

Когда в прихожей ожил телефон,
Ответил гость, а я свалился на пол.
Потом он объяснил, что это папа
Зачем-то снова требует его.

- Давай-ка на прощанье по одной.
Пускай тебя не мучают кошмары...
А голос был знакомый и родной,
На лбу и на руках белели шрамы,
Сначала не замеченные мной.

Сергей Черсков - музыка, слова, голос, гитары, бас
Андрей Чирков - гитара, барабаны