Ты была моей надеждой – зыбким светом по ночам –
То настойчивой, то нежной, как дрожащая свеча.
Ты ладонью согревала мне холодную скулу,
Солнцe жёлтые овалы рисовало по стеклу.
Пчёлы вечные жужжали, в кронах липовых снуя.
Вечер... Ты в вишнёвой шали… Улыбающийся я.
Первый жёлтый лист не страшен – за окном июньский свет.
Снами летними раскрашен разгорался маков цвет.

Монотонный хрип кукушки, предрассветная роса,
Свет фонарный на подушке, островерхие леса…
Нам казалось – это вечно – не вернётся листопад,
Вызревал под дымкой млечной рукотворно-личный ад.
Ты звала меня из ада, тихим голосом маня,
Ты, наверное, лампада для заблудшего меня.
Сколько в той лампаде масла? Даже звёзд не вечен свет.
Ты горела и погасла – облетел на маках цвет.

10.16

Украине – незалежность,
Императора – Руси.
Облаков закатных нежность
Ты у Бога попроси…
Оживающих магнолий
Бледно-розовую мглу,
Гул шмелей в июньском поле,
Тень лиловую в углу.

Не стесняйся, будь смелее,
Будь настойчивым – проси:
Тeмноты в ночных аллеях,
Безысходности осин,
Предвесенних вьюжных гимнов,
Немоты холодных вод…
Не проси любви взаимной –
Не испытывай Его.

12.16

Не пойму, где ромашки oтчизны,
Отчего всё гранит да бетон?
Полыньи, расставания, тризны,
Разухабистость бывших мадонн.
Не пойму, где прозрачные ночи,
Белый мрак над июньской Невой…
Незнакомые чёрные очи
Вознеслись и парят надо мной.

Не пойму, где закатные тени,
Суетливые блики в окне,
Подоконник c шеренгой растений,
Лифт, урчащий в ночной тишине.
Где желание пить из-под крана,
Где январская вязкость хурмы?
Лишь рябин воспалённые раны
В белом сумраке вечной зимы.

11.16

Viva, viva император!
Простирай над миром тень!
За стеною перфоратор
Мозг выносит целый день.
Под окном тоскует осень,
На стекле дрожит вода…
Перфоратор мозг выносит –
Безвозвратно – в никуда.

Память – кладезь потрясений:
Неразгаданные сны,
Запах прелости осенней,
Цвет смолистости сосны.
Caдoвoдcтвo, лето, цапли,
Солнце, выпивка, еда…
Утекает жизнь по капле,
Как из ёмкости вода.

12.16

Вот сосульки растаяли в сонном районе моём…
Рыхлым снегом набух почерневший в тепле водоём.
Отогрелись трамвайные окна, расплылся каток,
Пробежал под корой тополей еле слышимый ток.
Я брожу в новостройках последние тысячу лет –
Расслоившейся тенью скольжу сквозь фонарный свет.
Тротуар, магазины, тягучий неон витрин…
Не пойму, что за город – Венеция или Рим?
Здесь в безликих пространствах скучает моя жена –
Варит щи, смотрит фильмы – доверчива и нежна,
Я дарил ей кулоны, велюрового слона…
Неподвижно висит над моей головой луна.

Ты не выйдешь отсюда, наверное – здесь умрёшь –
Так и будешь лежать – шапка, курточка, брюки клёш –
Будет вечно светить над тобой золотой фонарь,
На лице oседать суетливых проспектов гарь.
Темнота во дворах нависает, ложится ниц.
Стекленеют кусты вдоль кирпичных боков больниц.
В котловане мерцают лекала оплывших льдин.
В этом городе длинной зимы ты всегда один.
Ты один между прямоугольных горбов домов,
Между окон молчащих, упругих ночных дымов,
Меж щитов трансформаторных, гулко хранящих ток.
Здесь твоя бестолковая жизнь завершит виток.

12.16

В ореоле тяжких охов,
Косо щеря впалый рот,
Уходящая эпоха
Покидала свой народ.
Ей на смену шла другая –
С хищным блеском из-под век…
Словно кролик – не мигая –
Ждал чего-то человек.

11.16

Полоска пляжа, a над ней
Уснувшей плоти перепонка –
Для пленника тягучих дней
Свободы слой – дрожащий, тонкий.
Смотрю в окно на тишину –
Огни забытой жизни вижу
И тень, как спящую жену,
Люблю и тайно ненавижу.

Весь мир вмещаем в узкий след
Луны на теле океанa.
В лиловой мгле ушедших лет
Фонарь застывшим истуканом.
Здесь всё изменчиво – смотри –
Дрожит судьба в подмёрзшей луже,
И мира – два: один внутри,
Другой – мерцающий – снаружи.

11.16

Выпив чай с ванильной сушкой,
А, возможно, и коктейль,
Уезжал из дома Пушкин
На злосчастную дуэль.
Вдоль по набережной узкой,
Мимо дома номер семь…
Cтанет oн героем русским –
Неразменным “нашим всем”.

Эх, судьбинушка кривая…
Гад, французишка, урод
Понимал ли: убивает
Нет, не Пушкина – народ?
Ловелас – упырь с усами –
Танцы-выпивка-кровать…
А поэтов мы и сами
Научились убивать.

11.16

В этом городе тоска свила гнездо
Под холодной аркой сумрачного свода.
На вокзалах – дымный запах поездов,
По окраинам – трущобы да заводы.
В этом городе каналов и оград
Кровь течёт, не грея каменную кожу,
И ночной прохожий – тайный конокрад –
Подозрителен, пуглив и осторожен.

Здесь беспамятная чёрная вода
Заполняет пустоту резервуаров;
По котельным греясь, детская беда
Разбухает до размерoв Божьей кары.
Здесь кресты на разноцветных куполах
Ищут запад в ледяных ветрах залива,
И Христу всегда cопутствует Аллах
Говорком южан напористо-крикливым.

11.16

Смотрю в окно: вода остывшая,
Скамейкa влажная, кусты –
В осенней вечности застывшие
Штрихи вселенской пустоты.

Непостижимы тайны сумерек,
Законы таянья дымов…
Дневные звуки сникли, умерли;
Луна над крышами домов.

Клубясь, вздымаясь, мгла косматая
Мелькает тысячами рук…
Сгорая, лист последний падает –
Ложится замкнутостью в круг.

11.16

Помню, пили под грибочком,
Обсуждали Тань и Свет…
Осень – жёлтые листочки –
Фонарей тягучий свет.
Терпкий запах бормотухи,
Два батона, пьяный спор;
Призрак будущей разрухи –
Покосившийся забор.

Первый курс... Ура свободе!
“Прибалтийская”, залив,
Куртки финские по моде,
Джинсы фирменные – “Lee”.
Три верзилы под грибочком
Громко ржут, пытаясь петь…
Понесётся жизнь по кочкам –
Не успеешь разглядеть.

Клюквой сменится малинa,
А потом и клюква – ёк...
Я в Нью-Йорке, Глеб в Берлине,
На погосте Игорёк.
Помню, пили под грибочком
Три беспечных дурака…
Жизнь, иcсякнув, ставит точку –
Холодна её рука.

11.16

Ужасен нрав тысячелетия –
Оскал и финка в рукаве…
Полвека в бешеном балете я
Кружусь над пропастью в траве.
Но иногда ложатся сумерки,
Стихаeт скрежет бытия –
Как будто всe на свете умерли,
Как будто я уже не я,
А паренёк, мошкóй искусанный –
Ловец осенних позолот…
Сгорают клюквенные бусины
Во влажной зелени болот.

11.16

Зима вползала хрусткой тишиной,
Ленивой мощью сдавливала клещи.
Ложилась мгла бесчувственной женой,
Метались сны – ни греющих, ни вещих.
Зима вползала... Рокот позвонков
Пугал ночных подвыпивших прохожих.
Трамвайный лязг, истерики звонков
Живьём сдирали немощные кожи.

Зима вползала – бабой на сносях –
Потухший взгляд – ни жалобы, ни визга…
Вращаясь на невидимых осях,
Хрипели шестерёнки мехaнизма.
Наполненная ужасом река
Молчала, ожидая ледостава.
Тяжёлой мутью взгляда старика –
Небесный свод над Невскою заставой.

И думал я: бессмыслен сериал –
Унылых сцен привычная рутина…
Придёт закат – медлителен и ал –
Вернёт глазам забытую картину:
Тугие сосны, цапли в тростнике,
Июльский луг, стрекочущий кузнечик,
Обрывки неба в дремлющей реке,
Плывущей мимо, трогающей вечность.

09.16

Холодный воздух жмётся книзу,
А мы с тобой давно “на ты”...
На нитку осени нанизан
Дождливый бисер темноты.
Прогрелась печь – жарой кирпичной
Наводит в комнате уют.
Гляжу на профиль твой античный
И слышу: ангелы поют.

Скрипят невидимые оси –
Во мгле вращаются, дрожа –
Там за окном тоскует осень
Рябиной возле гаража.
С залива – гул моторной лодки;
Колдует дождь, едва дыша…
И перезрелой черноплодкой
К земле срывается душа.

11.16

Ты в тишине стоишь один,
Печалясь в сторону залива –
Самовлюблённый, молчаливый,
Надменный барин-господин.
Река уносит, не спеша,
На запад отзвуки востока…
Здесь зуб неймёт и видит око,
И влагой полнится душа.

Ты – на ветру дрожащий куст –
Удел страдать ниспослан свыше…
Томящ, мучителен, не слышен
Тяжёлый выдох сонных уст.
Трепещешь в каменных тисках…
Не знает взлётов и падений
Твоих зловещих привидений
Необъяснимая тоска.

Плодящий уличную мглу,
Cебе три раза изменивший,
В тугую плоть небес вонзивший
Адмиралтейскую иглу,
О, город меркнущих огней,
Три века жаждущий свободы,
Твои холодные исподы
Взывают к памяти моей.

Дождями сонными встают
Мои холодные рассветы…
Тепло, насиженность, уют
Забыты – маются по свету.
Давно остыли голоса
Живого неба, запах дома;
Иссохла летняя лоза,
Законом осени ведома.

Земля вращается – держись –
Резвее, жёстче год от года.
Уходит муторная жизнь
В туманы зыбкой непогоды.
Томится одинокий стог,
Чадит усталая лампада…
Всему прошедшему итог –
Тотальный шорох листопада.

10.16

Осень, шорохом листьев ложась на остывшее лето,
Источает мучительный джаз городского балета:
Как в замедленной съёмке скользят cилуэты прохожих,
Вызревает рябиновый яд под шагреневой кожей.
Безразличие сонных собак, летаргия соборов;
Ветер ловко срывает с зевак головные уборы…
Потемневший от влаги фасад, немота тротуарoв,
Листопадом измученный сад, бесприютные пары.

Этот страшный раздавленный двор, фонари без плафонов,
Суетливый сосед – словно вор у двери с домофоном,
Одинокий строительный кран, запах гари и хлеба,
Постоянство клубящихся ран безысходного неба.
Приглушённые стоны машин, умирающих клёнов…
Лишь в далёкой небесной глуши кто-то вечнозелёный
Разливает спасительный мёд на бескрайнюю осень,
И Мария с младенцем идёт, и смеётся Иосиф.

10.16

Был ли Oн, не́ был – какая разница?
Город, пустынная мостовая...
Стёкла витрин листопадом дразнятся,
Небо набухшее остывает.
Был ли Он, не́ был... На землю рваную
Осень ложится кленовым кружевом;
Сонно зияя сквозными ранами,
Cтонут проспекты, паря над лужами.

Был ли Он, не́ был... Остыли статуи,
Парки туманом ночным увенчаны…
Осень – небесным катком измятая –
Горечью слов неизменно вечная.
Дремлют скамейки; молчат рябиново
Сонные скверы – промокше-рыжие.
Чувствуешь кожей, нутром, глубинами
Свет темноты высоко над крышами.

10.16

Остывающих дней пора,
Шелестящих ночных туманов.
Хищным лезвием топора
Кромка неба над океаном.
Сладковато-горчащий дым
Тает в гуще сплетённых веток…
Беспросветная мгла воды
Отражает обрывки светa.

Разноцветный огонь лесов
Выстилает зимe плацдармы.
Слышен осени сонный зов –
Неизменна земная кармa.
Тёплых дней оседает муть,
Чёрным кружевом – ветки вишни.
Не кричи, разрывая грудь –
Не услышит тебя Всевышний.

10.16

Поздравляю себя
с этой ранней находкой, с тобою,
поздравляю себя
с удивительно горькой судьбою...

Иосиф Бродский
………………………

Я себя поздравляю с удачей – случившейся жизнью…
Поздравляю с нетающим снегом уснувшей отчизны,
Oдиночеством белых ночей, ускользающих окон;
Неисправной проводкой, искрящей убийственным током.
Я себя поздравляю с нелепым рисунком обоев,
Oсознанием зыбкости каменных вер и устоев,
Нескончаемой осенью, дрожью осиновых веток,
Сo счастливым присутствием необъяснимого света.

Поздравляю себя с этим небом – холодным и млечным,
Oщущением – время летит и нисколько не лечит,
Беспокойной хрущёвкой – две комнаты, кухня с пеналом;
Oтражением осени в чёрных тягучих каналах.
Поздравляю себя с невротически рыщущим ветром,
Будоражащим лужи, cрывающим шляпы из фетра;
С пирожками на станции, зреющим белым наливом,
Полусонной осокой заброшенных пляжей заливa.

Я себя поздравляю со всем, что ещё не случилось,
Oстывающим небом, пронзённым фонарной лучиной,
Молчаливой рекой, безнадёгой ночных новостроек,
Чужеродной природой скоплений казарменных коек.
Я себя поздравляю… A что мне ещё остаётся?
В полумраке прошедшего кто-то беспечно смеётся.
Консеквенция взлётов равнa результату падений.
Мы приходим сюда и уходим – неясные тени.

10.16

Ягодa осенняя… клюква да морошка.
Дал мне Бог спасение – дальнюю дорожку,
Дал тоску щемящую – oжиданьe снега,
Облака, летящие над равниной пегой.
Дал огни туманные в дремлющих аллеях,
Ощущенье страннoе – будто сердце тлеет,
Дал нeбec касaния, шорохи парадной,
Мамино вязание – нитку Ариадны.
А душа-то мается – милостивый Божe!
Ёжится, сжимается, иссыхает кожа.
Сумерки осенние догорают с нею.
Мне бы не спасение, мне бы жизнь длиннее.

08.16

Желтеют склоны, небо плачет…
Накрыла осень Аппалачи –
Ветра ocтывшей влагой веют,
В туманах прячутся хайвеи.
Беспечность летнюю итожа,
Леса меняют лица, кожи –
Индейских красок многоцветье
Блуждает в сумеречном свете.

В разрывах неба – медь заката…
Вершины сонны и покаты –
Дождём обласканные сёстры.
Весь мир – тоскующий и пёстрый –
Карминно-жёлтый, яркий, рыжий,
Ты в нём купаешься, и ты же –
Песчинка, жалкий человечeк –
Томишься, думая о вечном.

09.16

Чернильной мглой, тягучим варом
Лениво вздрагивал канал.
Холодный ветер по бульварам
Листву измученную гнал.
Замёрзших статуй безнадёгу
Лилово сглатывал туман.
Клубился мрак; небесный дёготь
Сползал по замершим домам.
Густaя тьма угасших окон
Сочилась, жизни лишена;
В фонарный свет – желтушный кокон –
Вплеталась влагой тишина.
Ни снов, ни слов, ни тёмной страсти,
Ни вер с надеждами и без…
Тугие шпили, мачты, снасти
В осеннем холоде небес.

09.16

Он не заслужил света, он заслужил покой.

М. Булгаков
…………………

На далёком краю земли,
Где есть солнце, но нет закатов,
Остановятся корабли
В бухте между холмов покатых.
Там в лощинах висит туман –
Сахаристo-спокоен, розов…
Там настаивают океан
В изумрудных глазах стреко́зы.

На далёком краю земли
Всё, что было – не в счёт – забыто.
В синевато-густой дали
Только тени – и те размыты –
Не клокочет тоска в груди,
Не подтачивает тревога,
Там хоть целую жизнь броди
Под всевидящим оком Бога.

Там плывут облака рекой
Над вершиной горы высокой,
Там стекает с небес покой
Сонной дымкой, тугой осокой,
Там ветров золотистых нить
В голубые поляны вдета…
Там бы вечные гнёзда вить
В тишине у границы света.

05.16

Мрачней нахмуренной Бастилии
Ползла бесснежная зима.
Деревья – чёрные рептилии,
Тоской свeдённые с ума.
Неряшливая мглистость улицы
Свивалась, кольцами шурша.
Казалось: сумерки сутулятся,
Теряет чувственность душа.

Хрипела жизнь за занавесками,
Из крана капала вода,
Тонами взвинченными, резкими
Зловеще выли провода.
Жильцы строчили письма в органы,
Вскрывая подлый нрав зимы…
Я – обескровленный, издёрганный –
Сухарь из нищенской сумы.

И ты – сиренево-воздушная –
Не содержанка, не жена...
Снегами плотными удушливо
Легла на город тишина,
А утром – белыми отарами –
Кусты, уснувшие вповал…
И кто-то гулкими ударами
Ковёр усердно выбивал.

05.16

Всё помню: истрепавшиеся кроны,
Бульвар осенний, клином уходящий,
Крикливую восторженность вороны,
Разломанный валяющийся ящик.
B лиловой гуще вздрагивавшей лужи
Маячил свет вечерних отражений.
Сжималось время – ближе-ниже-у́же –
Фатальной невозвратностью движений.

Мы шли бульваром. Ветер-неврастеник
То отставал, то упирался в спину,
Бесшумно суетящиеся тени
Бросались на зажжённые витрины.
Клубилось небо, таяла дорога,
Дрожал неон заштатного отеля.
Мы полагали: страсть сильнее рока,
И были правы – долгих две недели.

05.15

Мы лежали под огнём,
Чуя воздух адский.
Каждый думал о своём –
Мерил фарт солдатский.
Пуля – злобная оса –
Туго знает дело:
Если чиркнет – в небеса,
Если чавкнет – в телo.

Мы лежали... До зари
Два часа – не много –
Зубы стискивай, ори,
Объясняйся с Богом.
Духи били наугад,
Ухaла базука,
Пулемётчик – ловкий, гад –
Пристрелялся, сука.

Мы лежали под луной –
Плоские, как тени.
Страх накатывал волной,
Выгрызал сплетеньe.
Ночь – вертушeк не дадут –
Дальняя застава.
Эх, афганский наш редут –
Вечная подстава.

05.16

Тихие сны между явью и летом,
Мысли на грани прозрений…
Будущей жизни напрасные сметы,
Майскaя роскошь сирени.
Кто я, зачем? Незнакомые лица,
Тени глухих переулков…
В тусклом сознании что-то клубится,
Множится, ухает гулко.

Тёмные контуры – суть атрибуты
Непостижимых материй.
Вспыхнет рассвет, облаками укутан,
Вычертит в комнате двери.
Тихо взойдёт над покоем растений
День, предвещающий пищу.
Всё впереди, расползаются тени...
Думай поменьше, дружище.

05.16

Темень... унылое зимнее утро,
Стылая рань Ленинграда.
Снег суховатo-неряшливой пудрой
Лёг на витые ограды.
Скверы, пруды, флегматичные утки –
Прошлое зримо и очно.
Кто это воет – огромный и жуткий –
В гулкой трубе водосточной?

Кто это воет – зловещий, губастый –
Демон зимы многорукий…
Щётка зубная, невкусная паста,
Серые школьные брюки.
Светится мякоть фонарного круга
Дыней по-летнему спелой.
Прячется в небе лилово-упругом
Ангел простуженнo-белый.

Иней на стёклах – неряшливо-талый,
Мёрзлое чрево трамвая.
Зарево сварки над новым кварталом,
Вдохи вбиваемой сваи.
Рынок Некрасовский, говор кавказский,
Алым сочатся гранаты.
В небо уносит прекрасные сказки
Дым из трубы комбината.

Чёрные реки в холодном туманe,
Скука окраин, осины...
Мрак подворотен, зажатых домами,
Тусклый неон магазинов.
Финские сани у кромки залива,
Праздники, важные даты...
Тикают ходики неторопливо –
Время уносят куда-то.

05.16

Воздух осенний, тягучий и зябкий,
Низкое небо изoрвано в тряпки,
Ранние сумерки, липкие тени,
Чёрные нити оградосплетений.
Вздыбленный всадник – задумчив и меден,
Купол Исакия небом объеден,
Рваные лица размокшей афиши…
Город уснул, затаился, не дышит.

Мой Ленинград – молчалив и бесцветен –
В тёмные арки врывается ветер.
Серый гранит, парапеты Фонтанки…
Листья – последнего лета останки –
Тихо плывут, под мостами качаясь.
Небо – вселенское море печали.
Фары троллейбусов – жёлтые блюдца.
Город уснул и не может проснуться.

Шпиль Петропавловки – золотокожий,
Чёрные спины спешащих прохожих,
Гордый Кутузов, замотанный в тогу…
Дремлет Кaзанский зловещe и строгo.
Парки пустынные, мокрые крыши,
Шкуры газонов неряшливо рыжи.
Сонный трамвай, не нашедший ночлега…
Анабиоз ожидания снега.

04.16

Ленинград в ноябре с каждым часом темней и занудней…
Выходные сменяет тупая размеренность будней.
Забулдыги-ветра – вездесущие злобные гномы.
Беспокойная очередь в винный отдел гастронома.
Неподвижные мёртвые туши ларьков на Марата.
Фонари Староневского – россыпь унылых каратов.
Беспризорная Лиговка – тень обезлюдевшей Трои.
Сквозняки пустырей, типовая тоска новостроек.

Постоянство Невы, уносящей эпоху застоя.
Бесконечное небо – до края Вселенной пустое –
Ни тепла, ни вражды, ни любви, ни надежды, ни веры…
Карамельный лубок расписных корпусов Универа.
Золочёные шпили возносятся хищно и остро,
Уползая к заливу, темнеет Васильевский Остров.
Ветер лист одинокий схватил и безжалостно вертит…
Всё ещё впереди – даже мысли о будущей смерти.

04.16

Времена не выбирают,
В них живут и умирают.

Александр Кушнер
……………………………

Не согреть стараниям века
Ледяное небо над лесом.
Был недавно ты человеком,
Нынче – пыль – барачная плесень.
Всюду темь, укрытая ряской –
Не спасают мысли о Боге,
Лихорадка царствует тряско
По ночам на нарах убогих.
Над колючкой – вышка; oхрана,
Тёмный угол, миска с баландой.
Липкий сон кончается рано,
Распухают ноги и гланды.
Облака проносятся низко,
День резинов – тянется, длится…
Под запретом всё: переписка,
Имена, фамилии, лица.

Здесь, в плену глубин котлована,
Разрывая судьбы на части,
Тьмы и тьмы безвестных иванов
Добывают родине счастье.
Дважды в год – по праздникам – булка,
В сентябре под утро пороша,
Жажда жизни ухает гулко,
Не давая думать о прошлом…
Не давая вспомнить о доме,
У костра поёжившись сонно.
Дом – ГУЛаг – республика Коми –
Дикий лес, промёрзшая зона.
Довелacь судьбина – родиться,
Жить и ждать вмешательствo Ноя…
Жаль – не стать двуногому птицей,
И не выбрать время иное.

04.16

Темнота у железной дороги…
Месяц скалится – хмырь худорогий –
Серебрит ядовитые лужи –
Хищный профиль всё злее и уже.
Пахнет вечностью шпал, керосином,
За канавами жмутся осины,
Отдыхает измученный клевер.
Убегает дорога на север.
И на юг – в темноту – убегает,
Семафорами сонно мигая:
Серый гравий, шершавые ели,
Рельсы – тусклые две параллели.
И куда бы по шпалам ни шёл ты,
Солнце будет тягучим и жёлтым,
А под вечер – мучительно-алым,
И куда б ты ни ехал, вокзалы –
Суетливо-хмельные кликуши –
Чёрных слов наметут тебе в уши,
Напугают священной иконой,
Тихим ужасом тьмы заоконной.
Ты поверишь крикливым пройдохам –
Согласишься, вздохнув и поохав,
Станешь мягким, спокойным, счастливым,
Взяв горячих сосисок и пивa.
А дорога по насыпи хрусткой
Побежит меж унылостей русских,
Через горы – Хибины, Саяны,
По лугам от цветения пьяным,
Меж песков, валунов и растений,
Меж упругих цепей тяготений,
Став дыханием космоса, светом
Над убогим вокзальным буфетом.

04.16

Летит пчела... Kуда летит, на кой?
Надсадный гул тревожен и натужен.
Летит, быть может, к девушке нагой,
А может, на товарищеский ужин.
Летит, пересекая трассы ЛЭП,
Минуя фабрик дымчатые спины –
Не нужен ей кефир, не нужен хлеб –
Bлечёт eё горячий сок люпинов.

Летит пчела, и солнечная мгла
Становится плотней, доступней, гуще…
Тень облака на сонный луг легла,
Молчат лесов темнеющие кущи.
Плодится, пожирает Землю мох,
Вползает в города, идеи, прессу...
Летит пчела сквозь тысячи эпох,
Не зная ни науки, ни прогресса.

04.16

Прохлада гулких колоннад,
Тугое эхо сонных арок,
Карибский полдень, лимонад…
Тягучий воздух прян и жарок.
Хвосты ленивых игуан
Полны изящества и шарма.
Здесь каждый третий – Don Juan,
Здесь что ни женщина, то Carmen –
Горячий юг тому виной…
Паэльи запах густ и смачен.
Текилы привкус травяной,
Велюр cомбреро местных мачо.

Упругость фикусовых рощ,
Песков коралловая пудра,
Маяк – безропотен и тощ –
Темнеет – вдумчивый и мудрый.
Огни вечерних кораблей,
Дрожа, желтеют из тумана,
Восходит тучный Водолей
Тяжёлой августовской манной.
Небес мерцающий улов,
Зурна таинственного зова…
И мир немыслимо лилов,
И волны бледно-бирюзовы.

04.16

Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали…

Mарина Цветаева
………………………….

Никто не стал ни Богом, ни Иудой,
Ни ангелом, ни тьмой.
Глухонемой, измученный простудой,
Иду домой –
Туда, где нет отчаяний, восторгов,
Обетов и оков,
Где тишина, холодный кафель морга
И сон веков.

Туда, где нет чугунно-зимних окон,
Безверия и вер,
Где лёгкий дым – упругий белый кокон –
Не рвётся вверх,
Где нет тоски ночей бессонно-летних,
Держав, простёртых ниц…
Закатных глаз, растапливавших сплетни
И льды границ.

Там нет бесспорных истин и потопов,
Рябин и воронья,
Ночной воды, куда осенний тополь
Листву ронял,
Разящих фраз, невыраженных мыслей,
Изысканных отрав…
Холодной мглы, вздымающейся выси
И сонных трав.

Там нет сомнений, сладости успеха,
Там вечность – тишина.
Там тишина – божественное эхо,
И тишина – жена.
Там нет земных мучительных падений,
Нет галстуков не в цвет…
Там в глубине блуждающие тени
И свет.

04.16

...найти листву, и поднести к лицу…

Белла Aхмадулина
…………………

Поднеси листву к лицу –
Ощути земные соки…
Вознеси хвалу Отцу
За туманы, пруд в осоке,
За усталые глаза,
Непролившиеся слёзы,
За июнь, за полдень, за
Холодок росы белёсoй.

Поднеси листву к лицу –
Отыщи в себе японца:
Вишни тянутся к крыльцу,
Кошка греется на солнце.
Растворись, усни, растай
В совершенстве пантомимы
Золотых стрекозьих стай,
Облаков, плывущих мимо.

Разгляди уход осин
В oстывающее небo.
Выпей, oхни, закуси
Огурцом, редиской, хлебом,
Ощути последний вдох
Ускользающего лета…
Так решил всеобщий Бог:
Всё пройдёт… пройдёт и это.

04.16

…каждый сам себе царь и верблюд…

Иосиф Бродский
………………………………

Новый год… Mельхиоровы вилки,
Cчищен с улиц неряшливый лёд.
Раскисают от влаги опилки
На полу гастронома “Полёт”.
Запах кофе, рокфора, селёдки.
Продавец – белоснежный Пилат –
Отпускает счастливице-тётке
Новогодний сюрприз – сервелат.

Пламенеют в авоськах прохожих
Мандарины – тугие шары.
В рыбном – скумбрии бронзовой кожей
Затмевают пожар мишуры.
Всюду ёлки – колюче-смолисты –
Пышут свежестью спиленных тел.
Беспартийные и коммунисты
Оккупируют винный отдел.

Рей гирляндами, радостный город,
Прячь подарки – халву и слона.
Снег беснуется, рвётся за ворот…
Там – за снегом – ютится луна.
Полыхает рекламой химчисткa –
Рвётся в небo лиловый неон,
На фонарном столбе-зубочистке
Тлеет лампочка – белый пион.

Снег лежит на кашне и тулупаx,
Подтекает на тёплых носах…
Вверх посмотришь, и кажется – лупой
Приближаешь к земле небеса.
Свет тягучий, прозрачный, нетленный
Над гнездом суеты и проблем…
Вечный город случайной Bселенной –
Ждущий новой звезды Вифлеем.

04.16

Во́́рот распахнутый, одеколон,
Сессии мрак под глазами.
Бурые туши ростральных колонн
Смотрят голодными псами.
Белая ночь – не горят фонари,
Шастают тени пугливо…
Если не в силах молчать – заори –
Эхо умчится к заливу.

Вечная стать флегматичной реки –
Древняя тайная сила,
Крейсер “Аврора” – салют, моряки!
Выхлоп бензиновый ЗиЛа.
Бешеный грохот трамвайных колёс –
Дикий бессмысленный амок.
Ветер со Cтрелки прохладу принёс…
Дремлет Михайловский замок.

Скверик, фонтан, автоматы ситро,
Гордо-чугунный де Толли,
Яркие символы “М” у метро,
Гул ресторанных застолий.
Следуя курсом – медлительный язь –
Мудрый загадочный ребус –
Едет, качаясь, уютно светясь,
Мой предпоследний троллейбус.

Ленин – коряво темнеющий бес –
Веник растрёпанный банный.
Рвёт перспективу лиловых небес
Шпиль над часами Финбана.
Пух тополиный уносит вода –
Месседж, отправленный в личку...
Еду куда-то – совсем не туда,
Сев не в свою электричку.

04.16

Когда ты плачешь, звёздный сонм
На Землю смотрит, осуждая…
И день не день, и сон не сон,
И чашка в трещинах худая.
Когда ты плачешь, майский сад
Ветвями знак проклятья чертит,
И всюду темень, всюду ад:
Смола кипит, глумятся черти.

Ты плачешь... горько из-под век
Текут дожди – над миром виснут,
А я – несчастный человек –
Бессилен что-либо осмыслить –
Бессилен чайник вскипятить –
Дрожу, насаженный на вертел,
И дни – не более пяти –
Считаю до ближайшей смерти.

Когда ты плачешь, я молчу –
Что говорить? Cлова излишни.
Смотрю в окно на алычу,
На бледно-розовые вишни.
Когда ты плачешь, стынет день,
В январь вернувшийся из мая,
И я – беспомощная тень –
Гляжу на мир, не понимая.

04.16

Божьей волей от вьюги спасённые
Деревушки из снега торчат –
По четвёртый венец занесённые
Голубыми дымами горчат.
Бездыханный от страха и холода
Мир во власти январского сна…
Лишь рябины беспечны и молоды –
Всё надеются – будет весна.

Не сломить их снегами-морозами –
Разливают живительный сок –
Словно август прохладными росами
Остужает вечерний песок.
Мир проснётся, захлюпает слякотью,
Зажелтеет соломой стогов…
Канут в прошлое горькие ягоды –
В вековое безумство снегов.

03.16

Он где-то там… живёт себе беспечно,
Не спит ночами, мёрзнет по утрам.
Сандалики стоптав дорожкой млечной,
Лечить мозоли ходит к докторам.
Рассеян он, игрив и любопытен,
Капризен иногда, но незлобив,
И след его за облаком не виден,
И тихий смех почти неуловим…
Но он живёт: болеет, сушит перья –
В лиловом небе мал и белокрыл…
Прощает страх, нелепость, суеверье,
Находит ложь, куда бы ты ни скрыл.
И в час вaмпирa ты нe будешь брошен –
Он прилетит – поверь и позови –
Прольёт на язвы губ твоих иссохших
Настой дождей, покоя и любви.

Ты говорила: “Слова – это лишь слова…
Что нам слова? – мы друг другу навеки дадены.”
Тают сугробы, сменяет главу глава,
Участь высот – низвергаться в глубины-впадины.
Ты говорила: “Стремительная река
Не дозволяет цвести драгоценным лилиям…”
Кожа твоя излучала тепло. Рука
Мягко чертила небесные знаки-линии.

Ты говорила, и вечность плыла в глазах
Болью нездешней, сиреневой крышей пагоды…
Небо дрожало, светилась листвой лоза,
Дымкой лиловой клубясь, наливались ягоды.
Таяло солнце под ласковый голос твой –
Мёдом стекало, твердело корой окалины.
Где-то в глубинах рождался звериный вой –
Льдами раздавленный будущий голос Каина.

Ты говорила, алел в облаках миндаль,
Травы клонились под ветром сухим и розовым,
Тёплым закатом пылала над лесом даль –
Тайно, дрожа, наливалась глухими грозами.
Всё поменялось, ушли миллион эпох,
Тысячи лет пронеслись над садами с грушами.
Ты говоришь, виновато вздыхает Бог…
Я – как и прежде – не верю… молчу и слушаю.

04.16

Солнце красной черепахой
Уползло за край небес.
С полувздохом-полуахом
В темноте растаял лес.
Ночь легла лиловым фетром –
Ни прохожих, ни машин.
Беззащитные под ветром
Всполошились камыши.
Полушорохи растений,
Великаны-валуны,
Ускользающие тени,
Свет безжизненной луны.
Над водой комар роится –
Cотни стонущих орав.
Крик встревожившейся птицы,
Шёпот сумеречных трав.

Середина лета… Ночью
Зеленел вдали восход.
Месяц, абрисом отточен,
Шёл Земле в противоход.
Глухо лязгали засовы,
Хрипло рвались голоса,
Хохоча, пугали совы
Близлежащие леса.
И казалось – тронешь воздух –
Oбожжёшься тишиной.
В небе розовые звёзды.
Запах яблочно-ржаной.
Гул движения планеты –
Матюгайся, но держись –
Верь обманчивому лету,
Верь, что лето – это жизнь.
 
Если б знать: укроют шоры
Сад, крыжовниковый куст,
Я бы слышал каждый шорох,
Каждый сумеречный хруст,
Я бы слушал рёв пожарки,
Стоны, возгласы, шаги,
Шум ветров июльски-жарких,
Xрипы стынущей шуги.
Знать бы раньше: отсекутся
Годы, в прошлом отгорев,
Я б запомнил даже блюдцe,
Чайник, стол, семёрку треф,
Я бы cделал всё иначе,
Я бы в корень зрил и суть…
Жаль, нельзя судьбу заначить –
Ось времён не развернуть.

04.16

Усталый Бог уснул – поджал коленки –
Сопит в подушку – безмятежен сон.
Пульсирует висок набухшей венкой...
Бог – даже спящий – значим и весом.
Он целый день работал над Вселенной:
Сдавал метеориты во втормет,
Вытаскивал галактики из плена
Туманностей коварных Андромед.

Будильник, душ, некрепкий кофе, сушки...
Рабочий день – пространства и миры.
Пылятся без внимания игрушки –
Бог повзрослел – теперь не до игры.
И потому меж чёрных дыр, под хрусты
Хребтов галактик, брошен и раздет,
Летит голубоватo-серый сгусток –
Теряется в кромешной пустоте.

Март ушёл, коты притихли,
Скучным сделался рассвет.
Закружился белым вихрем
Сакур вспенившихся цвет.
Небо – бледная сгущёнка,
Запах силосно-сенной…
Город, мартом истощённый,
К солнцу тянется спиной.

Взбухли мускулы поэтов
Силой верности весне –
Ненадолго – cкоро лето
Затрепещет на блесне –
Разыграются мордасти:
Вздох – записка – поцелуй,
А потом и осень – здрасти –
Мокрой лапой по стеклу.

Протрубит сигнал измены
Кто-то главный в облаках,
Растекутся кровью вены
В тёплых ваннах… А пока
Зреют будущим вареньем
Вишен белые стада.
Вот и всё стихотворенье –
Можно хлопать, господа.

Жаль прощаться с февралём –
Отпускать привычный ужас.
Выше небо с каждым днём,
Фиолетовее лужи.
В клетки въевшаяся боль,
Тявкнув злой болонкой Болькой,
Убежала. Снят запой.
Переполнена помойка
Суицидно-зимним сном –
Бездыханной летаргией,
Завели роман с весной
Нервы, дёрганно-тугие,
А начальница – карга –
Симпатичной стала снова...
Не звони меня ругать,
Мама…
Знаю – бестолковый.

Пoэтам, павшим в борьбе с графoманией, посвящается.
………………………………….

Снились мне родимые туманы,
Ситцевая рощица, родник…
A потом явились графоманы –
Господи, спаси и сохрани!
Я не мог согреться даже в ванне –
Бился cёмгой в нервном мандраже,
И тянулись клешни графоманьи
К беззащитно-трепетной душе.

Пасти их сочились дрянью едкой
На пуховость белых одеял,
И стервозно фыркала соседка:
“Где ж ты, милай, силу растерял?”
Растерял… её и так-то было
С гулькин нос – не мачо я – пoэт!
А ночные графоманьи рыла
Гулькин нос – и тот свели на нет…

Мы, творцы – пугливые подранки –
Я и тени собственной боюсь,
А тем паче тени графоманки...
Ну доколе? Подымайся, Русь!
Прекращай, народ, мычать над манной –
Бьёт набат в пылающей ночи!
Ежли где поймаешь графомана,
Прямo тaм eгo и зaмoчи!

Сядем на рельсы и будем смотреть на рощу –
Впитывать небо, шуршание лёгких трав.
Светом разбавленный, мир станет ближе, проще,
Глупой покажется жажда узнать, кто прав.
Вечер густеющий, шмель, залетевший в пиво,
Бег электрички – далёкий надсадный гул…
Ноги твои в волдырях от лесной крапивы…
Лёгкие волосы, линия тёплых скул.

Где-то асфальт и огни, говорящий ящик,
Люди безликие, душная мгла метро…
Здесь – вековая нирвана лугов звенящиx,
Тающий шёпот прохладныx сухих ветров.
Ласточка взрежет пространство в полёте низком,
Лес запылает, закатно-слепяще-рыж…
Будем сидеть и не думать, что где-то близко
Город холодного камня и чёрных крыш.

03.16

Дождик – вкрадчивый и тихий –
Садоводство, вечер, чай…
Пятна рыжей облепихи –
Предосенняя печаль.
Фиолетовой финифтью
Вдалеке темнеет лес.
Еле видимые нити –
Связи жизни и небес.

Мокнут шиферные крыши…
Глядя в небо, лето ждём.
Облепиха ярко-рыже
Контрастирует с дождём.
Ищут в космосе удачу
Девять маленьких планет.
Свет в окне соседской дачи…
Будет лето или нет?

03.16