Правила проведения конкурса: 1. На конкурс принимаются произведения, соответствующие заданному жанру, написанные
в 2020 году. Произведения, написанные ранее (в т. ч. переделанные старые), не принимаются.*
2. От одного реального автора принимается одно произведение. Возможные варианты подачи заявки:
а) при открытом участии - в виде рецензии, которая должна содержать название, ссылку на произведение, опубликованное на Литсети, и текст произведения;
б) при анонимном участии (если произведение еще не было нигде опубликовано) - в виде
личного сообщения ведущему, которое должно содержать название и текст.
3. Если участник не желает, чтобы его произведение комментировали, он имеет право сделать в заявке пометку "БЕЗ КРИТИКИ". Если такая пометка отсутствует, любой читатель может высказывать мнение о конкурсных произведениях, но в корректной форме и без перехода на личности.
4. До начала голосования участник может:
- заменять свое произведение на другое;
- вносить правки в заявленный текст (на своей странице и в комментарии к заявочной рецензии);
- снять произведение с конкурса.
Голосование будет проходить в автоматической системе по текстам.
5. Ведущий имеет право отклонять заявки, содержащие произведения чрезвычайно низкого художественного уровня, провокационного характера, от авторов с неблагонадежной репутацией и в т. п. случаях, которые с большой вероятностью могут повлечь за собой скандальную полемику.
6. Результаты конкурса определяются голосованием участников, читателей и жюри.
Голосование будет доступно по кнопке "Проголосовать" после окончания приема произведений на конкурс.
Шорт-лист включает не менее трех и не более 30% заявленных на конкурс произведений.
За голос участника или читателя стихотворению начисляется 1 балл.
За 1, 2 и 3 место в шорт-листах жюри соответственно начисляется 6, 4 и 2 балла.
Состав жюри: 1.
Александр Сороковик 2.
Пелагея 3.
Юлия Мигита 4.
aleker 5.
Black_programmer 7. После подведения итогов конкурса победители награждаются призовыми баллами. Величина призов и количество призовых мест зависят от числа участников конкурса. Победители определяются отдельно по версии жюри и по версии участников и читателей.
Победители, не участвовавшие в голосовании, баллами не награждаются!
Возможны также награждения в различных номинациях, предлагаемых ведущим, жюри и участниками (лучшая критическая рецензия, самый успешный дебют, лучший экспромт и т. п.).
Сроки проведения: Прием заявок: c 20 по 30 апреля.
Голосование: с 1 мая.
Ведущий -
Алекс Фо Всем удачи)
-------------------
* Я вряд ли буду проверять новизну произведений. Но если факт жульничества будет раскрыт, последуют санкции самой разной степени тяжести, поскольку я очень не люблю, когда мне врут)
Опубликовано: 20/04/20, 11:10 | Последнее редактирование: Алекс_Фо 21/05/20, 07:27
| Просмотров: 1631 | Комментариев: 122
Сказки, услышанные в Замке
По Замку летали сказки...
Я ловил их сачком, накалывал на папиросную бумагу и слушал, слушал их волшебное щебетание...
- Жители города Кашино едят на завтрак овсяную кашу с маслом задора, на обед - гречку, очищенную от мусора повседневности, на полдник - манное суфле "Наслаждение", а на ужин - рис мудрости по китайскому рецепту. Горожане здоровы и счастливы, вот только по ночам им видятся барашки на вертеле и пекинские утки...
- Жители города Ясный живут во дворах и на площадях, а гулять ходят по квартирам и лестничным пролётам, впрочем, иногда забредая на балконы и крыши. Спят они на скамейках, в беседках и на спортивных площадках, еду готовят в песочницах и на костре. Как вы поняли, эти люди - романтики, а потому город Ясный тучи обходят стороной.
- Жители города Полярный целыми днями вяжут гетры для северных оленей; те катают в больших санях белых медведей, а снеговики бегают за ними, чтобы сделать сэлфи.
- У жителей города Пятницкий каждую неделю - праздник. По пятницам им раздают торжественные обещания, которые накапливаются, и с каждой последующей пятницей праздник становится весомей. В конце года все обещания регистрируются, закладываются в огромный шар, перевязываются радужной ленточкой - и отправляются в полёт...
- Жители города Капустино не ломают голову, откуда они появились. Мальчики со временем привыкают к обращению "голубчик", девочкам всё меньше нравятся костюмы бабочек. В городе принято тщательно варить день, долго настаивать ночь, а на рассвете идти за сметанными облаками.
- ...
http://litset.ru/publ/30-1-0-57659
Красивая девочка Алиса, шестнадцати лет от роду, сидит на невысоком парапете недалеко от местной "Пятёрочки". Она сидит и напевает: "Девочка с кукольным личиком смотрит на мир с безразличием через стекло…". Рядом стоит парень со смешным прозвищем Хотабыч и занудно повторяет: "Алис… ну пойдём, сходим в Нору, повеселимся… Щас Витёк с Гонобобелем пиво принесут – и пойдём. Пойдёшь?". Нора – это закуток за гаражами, где каким-то чудом сохранился старый сарай, ключ от которого лежит в кармане у Хотабыча. Алиса не отвечает и продолжает раз за разом напевать одну и ту же фразу. Она отлично знает, чего хочет Хотабыч. Трахаться он хочет. А Алиса трахаться не хочет. И какое удовольствие в этом – она не понимает: грязный матрац на старом диване, пыль, потные телодвижения…
Появляются Витёк с Гонобобелем, которого на самом-то деле зовут Генкой. Но Гонобобель – всем привычнее. А иногда Генку зовут Гандоном, но тогда он обижается – и лезет в драку. Витёк вскидывает руку с распальцовкой и возглашает: "АУЕ!".
– Принёс? – спрашивает Алиса. – Сколько?
– Шесть банок, – отвечает Витёк.
– Две мне.
– Да с чего бы это?! Нас четверо, каждому по полторы.
– А с того, блин, что на одну банку – я деньги дала, а вы на свои только одну купили. Плюс четыре спёрли под шумок. Что, я не знаю, что ли? Но ни хера бы вы не спёрли без моей банки! Так что одна пива – моя законная, а вторая – процент, бонус. Ясно? – Алиса уже орёт на Витька.
Какой-то прохожий косится на компанию. Хотабыч видит это – и с нажимом: "Чё, мужик, смотришь? Тоже пива хочешь? Щас угостим. Деньги давай – и угостим…" Гонобобель хохочет.
Прохожий отворачивается и быстро проходит мимо.
– Давай пиво! – говорит Алиса.
– Да на… на… Сучка…
– Алис, ну пойдём в Нору… – снова заводит Хотабыч.
Алиса, наконец, обращает внимание на это нытьё и зло отвечает: "Вас трое – вот и идите! И веселитесь! Втроём. А мне домой надо. Бабку кормить".
Девочка встаёт, засовывает одну банку пива в карман, вторую банку открывает, пьёт, не отрываясь губами от холодного металла, кидает опустевшую тару на газон и неторопливо уходит.
(продолжение следует)
Через полчаса Алиса звонит в обшарпанную входную дверь квартиры на третьем этаже панельного пятиэтажного дома. Ей открывает женщина с усталым накрашенным лицом и глубокими морщинами от носа к уголкам губ. Это мать Алисы.
– Что, явилась, не запылилась, прошмандовка? – даже не спрашивает, а утверждает мать. – Давай раздевайся и иди ешь.
– Ты бабушку кормила? – спрашивает Алиса.
– Сама покормишь.
Алиса раздевается, проходит на кухню, наливает себе тарелку тёплого супа и начинает есть. Доев суп, накладывает себе холодные макароны из кастрюли, берёт котлету со сковороды и съедает и это. Выпивает стакан яблочного сока. Затем наливает суп в глубокую эмалированную металлическую миску с нарисованной на дне клубничкой, опускает в суп ложку и, держа блюдо одной рукой, идёт в гостиную. Мать смотрит телевизор. Пётр Семёнович читает книгу. Алиса молча проходит в комнату, где на высокой постели неподвижно ждёт её седая женщина с живыми глазами и лёгкой улыбкой. Это и есть бабушка Алисы. И это комната, где спит и сама Алиса. Начинается кормление парализованной женщины. Ложечка за ложечкой Алиса подносит суп ко рту бабушки, та хлебает… Иногда Алиса вытирает рот бабушки полотенцем, висящим на спинке кровати.
– Они к тебе хоть заходили? – спрашивает Алиса.
– гхэт…
– Ненавижу! – говорит Алиса. – И мать ненавижу, и этого… Бабуль, прикинь, этот "дядя Петя" третий день читает книгу. Думаешь какую? Я вчера глянула. Он Мопассана читает! Третий день сорокасемилетний мужик читает тоненькую книжку Мопассана! – и не прочитал её даже до середины! Он идиот, бабуль! А мать вокруг него бегает. А он без Мопассана с ней не может, видимо! Но на меня, сволочь, смотрит! Знаешь как смотрит?!
Бабушка молчит.
Алиса достаёт судно, подкладывает его под парализованную женщину… ждёт… И делает всё, что нужно для того, чтобы не было отёков, чтобы создать хоть какой-то комфорт для старой женщины.
Когда ежевечерний моцион заканчивается, Алиса садится рядом с бабушкой и говорит:
– Бабуль, а я опять стишки сочинила. Слушай: "Девочка с кукольным личиком смотрит на мир с безразличием через стекло…". Только я не знаю что там дальше. Зато знаю, чем закончится. Последнее слово будет "Настоебло!"… Это плохо, да? Я знаю… Но ведь это так и есть!..
Бабушка продолжает молчать, но одинокая слезинка стекает по её морщинистой щеке.
– Бабуль, ты не плачь, – говорит Алиса. – Я ещё живая, и я с тобой. Давай я тебе почитаю? Помнишь, как ты мне читала, когда я маленькая была?
Алиса берёт с полки шкафа томик Блока и начинает: "Девочка пела в церковном хоре…". Но слёзы всё равно текут… И у Алисы тоже…
Бабушка засыпает. Алиса ложится в свою постель и долго лежит с открытыми глазами. В голове крутится "Девочка с кукольным личиком смотрит на мир с безразличием через стекло…". Когда всё в квартире затихает, Алиса проходит в прихожую, достаёт из кармана своей куртки вторую банку пива, возвращается с ней в свою с бабушкой комнату, подходит к окну и думает: "А ведь если я даже пойму, что написать в этих последних двух строчках – ведь ничего не изменится… Ни-че-го!"
Она открывает банку, медленно выпивает её содержимое, ложится и засыпает. А прекрасная, многократно воспетая поэтами луна – с безразличием смотрит на спящую девочку через оконное стекло.
ТОЛЬКО ЗВОНИТЕ!
Тяжело дыша, Анна Сергеевна, остановилась у двери. Вот уже второй месяц, как она оставила родную деревню, и теперь с трудом поднимается на пятый этаж в дочкину квартиру.
Она уже нацелилась вставить ключ в замочную скважину, как услышала за дверью голос двенадцатилетней внучки Даши:
-- Нет-нет! Никаких машин! Только поездом! Папа, ты же сам говорил, что у тебя там в моторе что-то стучало… А бензин какой дорогой! Милое дело – поезд! Сиди – поглядывай в окошко! Любуйся! Леса, поля, деревни разные! Красота!
Голос Даши звучал отчётливо, так как она была сразу за дверью - в прихожей.
Анна Сергеевна опустила сумку с продуктами на пол и упёрлась головой в дерматиновую обивку.
К горлу вновь подкатил комок. Девочка ты моя, девочка… Сколько же тебе времени надо…
А за дверью то громче, то тише, то назидательно, то умоляюще, слышалось:
- Папа! А ведь мама права – поддень ещё тёплый свитер – не май месяц, всё-таки!
Мама, а я бы, на твоём месте, тоже обувь поменяла – эти туфельки совсем не по сезону!
За дверью послышались шорохи, - Анна Сергеевна знала, - это двигался обувной ящик.
- Ну, вот, - это же совсем другое дело! Теперь тебе, мама, хоть на Северный полюс! А то – вынарядилась! Много форсу – мокро носу! – копировала девочка мать.
Потом с минуту было тихо. Рука Анны Сергеевны уже потянулась к замку, как вдруг снова послышался голос внучки. Каким-то надрывным, незнакомым голосом, сквозь всхлипы, она почти кричала:
- Только я вас прошу! Умоляю! Звоните мне! Звоните! – и уже тихо, почти шёпотом, добавила, – хотя бы через пол-часика… Один раз позвони ты - мама, другой раз - папа. Пожалуйста… И за меня не волнуйтесь… Я буду помогать бабуле и гулять с Пальмой.
Анна Сергеевна стояла, и всё не решалась войти и, наконец, решила не открывать ключом, а нажать на кнопку звонка. Как только она услышала мелодичное курлыкание, за дверью началось поспешное движение и гулкий топот быстрых ног – это Даша придавала прихожей прежний вид.
Неделю назад Анна Сергеевна застала её спящей.
С заплаканными глазами, она уснула прямо на полу в прихожей. Рядом с ней были аккуратно уложены два пальто. Женское - с приткнутой к вороту шапочкой и, выглядывающими из-под полы, высокими сапожками, и мужское - но уже со шляпой, брюками и ботинками.
Эти вещи девочка расположила так, чтобы они напоминали фигуры мамы и папы.
Только их уже у Даши нет… Месяц назад они погибли в автокатастрофе…
Белая глина
Похолодало. На улице идёт затяжной холодный дождь. Все собрались дома. Появилось свободное время, и я взяла в руки глину. Это будет тарелочка для граната! Подбегает младшая дочь, молча обнимает мою руку. Убирая, непослушную светлую прядь волос с её лица, спрашиваю:
– Что, Солнышко моё?
Тут же старшая:
– А я кто?
– А ты – Луночка!
А сама думаю, почему луночка, она же больше сестры, но Небо уже занято. Небо – это папа. На Небе держится и Солнце и Луна, никак нельзя, чтобы оно было маленьким или могло растаять. Когда мы вместе нам тепло.
– Мама, а когда ты была маленькой, ты кем была?
Вспоминаю…
– Гранатовым зёрнышком! Но это было в другом месте. Там было много гранатовых деревьев. Каждое утро их поливал тёплый сладковатый дождь и потому зёрнышки в плодах были сочными и сладкими. Но однажды подул северный ветер, он не мог обрести покоя. Он забрал меня с собой, и долгая дорога была с ним, пока я не обрела своё небо! Почему так происходит, не знаю, но только с неба падает благодать, и растут новые деревья. Среди них есть гранатовые. В каждом гранатовом яблоке – сила воина!
– Мама, потому ты такая сильная?
– Нет! Сильная… потому, что много света вокруг. Свет даёт силу всему: и зерну, и дереву, и мне…
– Свет от нас, значит, это мы даём тебе силу?
– Да, вы, и тот, кто дал мне вас. Он всех делает намного сильнее. Когда вы окрепнете и почувствуете собственную силу, придёт свежий ветер и позовёт в дорогу.
Только бы он не пришёл слишком рано…
Кожей почувствовала – белая глина податлива.
Бегемот
Мотик важно стоял перед зеркалом шкафа-купе в спальне и в который раз любовался своей рыжей мордой. «Я – подлец, и я красив!» - с гордостью повторял он своему отражению, вытянув шею и, поворачивая морду то вправо, то влево, одобрительно помахивал пушистым хвостом. Что такое «подлец» Мотик не знал, но слышал, с каким восторгом ранее говорил о нём хозяин Игорь: «красив, подлец», ласково поглаживая по сияющей от правильного питания шёрстке. А стало быть, «подлец», несомненно, означало что-то хвалебное и значимое!
Сузив от удовольствия огромные зелёные глазища, он развернулся и прыгнул на кровать. Подряпав когтями до дыр задряпанный им плед и подмяв под себя шерстяной уголок, кот завалился набок. Напротив кровати на комоде он в тысяча тысячный раз рассматривал фотографии своих хозяев. И в тысяча тысячный раз задавался вопросом: пёс его знает, как могут уживаться они вместе? Это всё равно, что в одну коробку поместить белку и удава.
Мотику исполнилось пять лет, из которых три первых он прожил сытой и размеренной жизнью. До того момента, пока Игорь не притащил в дом взбалмошную особу по имени Эллочка и умудрился в кратчайший срок к ней привязаться. Этот день Мотик не забудет никогда! Она пришла к ним в гости на день, но осталась на вечность. С тех пор в их квартире царил, по определению хозяйки, «художественный беспорядок», хотя по сути это был самый обыкновенный бардак. Но хуже бардака было то, что его величественное имя Бегемот сократилось до невнятного Мотик.
Когда Эллочка впервые переступила порог их с Игорем квартиры, Мотик, как всякий порядочный кот, вышел поприветствовать гостью вежливым «мяу» и обнюхать её для понимания того, с кем имеешь дело. Не успев сделать и пары шагов, он оторопел от выкрика – «Боже, какая прелесть!», а всё, что произошло в течение нескольких последующих секунд, вызвало в нём кучу противоречий, не меньше тех, которые он ежедневно выкладывал в свой лоток.
– Знакомьтесь, это Бегемот, – представил кота Игорь, – Бегемот, это Эллочка.
Гостья рванулась с места, схватила кота и подняла его вверх, тем самым введя зверя в состояние шока. Беглым взглядом осмотрев его от ушей до хвоста, а затем, совершенно потеряв совесть, чмокнула прямо в морду, затараторив:
– Игорёк, ну какой же он Бегемот? Это же самый настоящий Бегемотик! И даже не Бегемотик, а Мотик!
Игорь, смотревший на свою пассию в слепом восхищении, даже не попробовал что-то возразить.
– Дорогая, если тебе по душе Мотик, пусть будет Мотиком.
«Мотик? Мотик???» – пришёл в себя кот, вырываясь из рук Эллочки, и дёрнул под диван в гостиной. В тот момент ему показалось, что сердце норовит выскочить через пасть и что он начинает сходить с ума. Едва справившись с первым потрясением и чуть успокоившись, недружелюбно наблюдая из убежища за парочкой, Бегемот начал понимать, что если кто и сумасшедший, так это их гостья, и, судя по всему, её недугом был заражён и хозяин, поскольку с обожанием смотрел на Эллочку и ни в чём ей не перечил.
«Ну, ничего, ничего, я ещё в своём уме. Я тебе покажу Мотика! Я спасу Игоря от надвигающейся катастрофы!» – с мстительным блеском в глазах, думал кот, составляя хитроумный план действий по спасению хозяйской шкуры и своей в том числе.
Пока из кухни под звяканье посуды доносилось бессмысленное воркование одурманенной мартовскими флюидами парочки, хотя на дворе царствовал октябрь, Мотик вылез из-под дивана и начал действовать. Сперва он помочился в правый кроссовок Эллочки, а затем живо расправился со шнурком левого, разжевав до ниточек. И, предвкушая истерические женские вопли: «Я сюда больше ни ногой!» залез на кресло в гостиной, откуда открывался чудный вид в коридор. Прошёл час. Мотик уже с нетерпением переминался с лапы на лапу, как Игорь вышел проводить Эллочку домой и первым обнаружил подставу. Нахмурившись, он грозно посмотрел на кота и, метнув молнии помутневшими от негодования зрачками, выкрикнул:
– Бегемот, а ну иди-ка сюда, рыжая морда! Ты что наделал?
«Ничего, ничего», – думал кот, деланно поджав уши и пригнувшись, якобы от стыда, – «можешь даже тапком шлёпнуть, я всё вытерплю, лишь бы эта умалишённая убралась поскорее из нашей жизни. Вот, и Бегемот уже прозвучало. Вот, скоро и запаха её тут не останется».
– Ну, что ты, Игорёк, это же животное. У него свои инстинкты. Котик просто приревновал. Такое бывает. Привыкнет. – Ласково прощебетала Эллочка и улыбнулась коту. – Мотик, кис-кис-кис, иди сюда, пушистик. Мы с тобой подружимся.
Мотик, не веря своим ушам и даже «третьему глазу», находившемуся где-то в его кошачьих мозгах, ошарашенно уставился на Эллочку. «Нет, она точно чокнутая!» – поставив ей окончательный диагноз, он метнулся на своё стратегическое место – под диван. А когда услышал на Игорево «ты останешься?» Эллочкино «не пойду же я теперь босиком домой», понял, насколько он оплошал в своей стратегии.
Проходили недели. Мотику приходилось терпеть присутствие новоявленной «хозяйки», а Эллочке терпеть ревности рыжего чертёнка с пушистым хвостом, как искренне считала она.
Впрочем, «хозяйка» было громко сказано. Вторым потрясением Мотика, стали кулинарные изыски Эллочки. А вернее, не изыски, а издевательства над ним и Игорем.
Но это уже совершенно другая история.
http://litset.ru/publ/46-1-0-57595
Будучи беременной, подобрала на улице котёнка. К появлению на свет моего сына, котёнок превратился в красивую кошку. Вероятно, помесь дворовой и сиамской. Жили мы тогда в коммуналке. Если находишься на кухне - не слышишь того, что происходит в комнате, даже если дверь в комнату приоткрыта. Так Сима (кошка), стоило сыну заплакать - бежала ко мне на кухню и не мяукала, а буквально орала на меня. Типа: "Тебе чего - уши заложило, орясина!? Не слышишь - плачет! " А во время кормления - бегала вокруг и чего-то ворчливо примяукивала. Типа: держишь неправильно, кормишь плохо, как тебе, непутёвой, ребёнка доверять?
В общем, вела себя , как злая свекровь.
А кроватку охраняла не хуже сторожевой собаки. Никто из посторонних не мог подойти, посмотреть на спящего сына. Сима выпускала когти и шипела так, что было понятно - глаза выцарапает. При этом, кто посторонний, а кто не посторонний - Сима решала сама.
Через два месяца сына положили в больницу. Мамочки в больнице могли находиться только днём.
Сима каждый вечер сторожила у двери. Когда видела, что я снова пришла одна - молча уходила, забивалась в угол и страдала. Она осунулась. Стала блёклой и какой-то облезлой. И молчала. Не давала себя ласкать, не мурлыкала, не мяукала. Ни-че-го.
Как-то вечером, увидев, что я опять одна, она выскользнула за дверь...
Мне до сих пор снится бредущая по городу кошка, которая ищет маленького человечка.
Это была любовь.
> Не уверена, что это тянет на любовную лирику.
такого ограничения здесь не было:)
Это не любовная лирика, а прозаическая миниатюра, что вполне попадает. Наверное:))
http://litset.ru/publ/46-1-0-57593
5 июля. Устала до чёртиков… Сегодня привезли двух малышей. Тельце одного в синяках. Воспитательница подозревает, что его избивают. Маме не до него – пьёт. А это очень похоже на лейкоз. И капельницы, капельницы… Две четырёхсуточные. Я с ног валюсь.
Ах, да… Ты же ничего в этом не смыслишь. Вот и они… Люди, обычные люди.
Ехала в автобусе. Рядом мама с девочкой подростком. Жарко, ручейки пота стекают по моей спине, а она в парике. Вижу, как две модно одетые и накрашенные девицы разглядывают её и шепчут: - Я бы ни за что в такую жару парик не надела.
А мать молчит и смотрит на дочь с тревогой и болью. Лишь бы не слышала…
Они только начинают жить. Но я знаю, что какой-нибудь рачительный отец обязательно бросит вслед матери: - Она же ребёнок… Куда смотришь, мамаша? Я бы...
5 октября. А сегодня осень… Чудесный солнечный день. Под окнами нашего отделения сосна и две берёзки. Странно, но одна в чудном золотистом наряде, а другая почти голенькая. Тонкие свисающие ветки с единичными листочками. Вот уже пять лет я наблюдаю эту картину и ничего не меняется. Между ними сосна, но земля одна – условия одинаковые. Так кажется…
А помнишь, мы мечтали… Ты выучишься на врача, я – медсестра. И мы обязательно будем работать вместе. И ничего не предвещало тогда…
5 ноября. Всегда хочется верить, что с твоими детьми ничего не случится. Если бы ты видел глаза этих мам… И волосы, которые они утром собирают с подушки. Приходится подстригать их всё короче и короче, пока химия не сделает своё дело. У некоторых выпадают ресницы, брови…
5 декабря. Странно… Помнишь, мы писали пожелания одноклассникам в стихах. Пришлось сочинять и себе – ты настоял. Но я стала не детским поэтом, а детской медсестрой. Пишу иногда. Даже пыталась выложить стихи на литературном сайте, но такие темы там не приветствуют. Они называют это спекуляцией на чувствах читателя. Да и таланта у меня нет. А мои мысли только об одном… И привыкнуть к этому невозможно.
5 января. Вчера умерла девочка, ей было только пятнадцать. И никого рядом – она из детдома.
В тумбочке я нашла стихи. Судя по всему, она написала их сама. Их было несколько, но я запомнила только две последние строчки из одного: «Дай мне желаньем влиться в твой свет. Лишь раз в сутки падают звёзды».
Они сразили меня своей алогичностью. Почему только раз? И, знаешь, один толковый поэт дал ответ – для неё каждый миг мог стать последним. Я и сейчас не могу это осознать. Почему?
5 марта. Нам нельзя плакать, но иногда так хочется и кричать, и плакать. Девочка из шестой палаты беспрестанно ест – это действие гормонов. Она просыпается ночью от голода и плачет, слишком мала, чтобы понимать. Красивая девчушка с копной кудрявых льняных волос превращается в маленький надутый шар – лысая голова и прекрасные голубые глаза в глубине расплывающихся щёк. Скоро она начнёт худеть, рвота вымотает и её, и маму. Кто-то скажет ей, что для поднятия лейкоцитов нужно пить кагор, по чайной ложке. Девочка очень скоро привыкнет и уже не сможет без него…
5 апреля. Мне снятся страшные сны. Наверно, это нормально, когда снится работа. Но я и во сне боюсь сделать что-то не так. Сердце сжимается и трепещет, как порванная струна.
И я жду весну. Весной берёзы будут одинаково прекрасны, и я на время забуду, что одна из них потеряет листву много раньше. Почему? Возможно, необходимо копнуть глубже. Но потеря листвы закономерный процесс, и никто не обращает на это внимания.
Спать… Так хочется спать…
http://litset.ru/publ/46-1-0-56583
Мой дорогой, ты помнишь? С тех пор как мы с тобой стали гулять вместе, ты всегда дарил мне цветы - пьяняще-золотистые одуванчики, изысканно-графичный гусиный лук, солнечные лучики мать-и-мачехи, искорки тычинок в нежности абрикосовых лепестков…
Пока однажды, на шестой весне, ты вдруг пронёс букет мимо, манерной девчонке со второго этажа. Она же старше тебя на год! Брось каку! Не лезь на клумбу, там грязь, ботинки испачкаешь, и руки после одуванчиков не отмоешь.
Не люблю жёлтые тревожные цветы.
http://litset.ru/publ/46-1-0-57514
Ее звали не Ассоль, нет! Ее звали Молли. Красавица, умница. Да, такую с какой-нибудь бесцветной, как моль, книжной дамочкой-мечтательницей - не сравнить. И особой она была вполне здравомыслящей: работала медсестрой в местной больнице. И своего Грея Молли знала едва ли не с первого класса: толковый парень, без пяти минут врач, честолюбивый, целеустремленный, такой и на мирный домашний ужин выходит при галстуке. Уж свою-то Молли он изучил, казалось, от «А» до «Я», не хуже, чем анатомические атласы, и никак не мог ожидать от неё подобных выбрыков. О чем только они говорили тогда, когда к берегу подошла эта кавалькада парусников? Картинка и впрямь инициировала самые романтические безумства. В закатные часы и простая тряпка порой полыхнёт алым парусом, а тут... Перьевые облака самых пламенных оттенков - от абрикосового до пунцового, алые на закате паруса от пристани до горизонта...
И тут наша здравомыслящая Молли ни с того ни с сего, как была, в кроссовках, джинсах, шуранула в прибой с протянутыми к кораблям руками. Для морячков на палубах - самое то, чтоб позубоскалить, но кто-то ее все же подобрал, увёз от оторопевшего жениха. Осела она на соседнем острове, и, как ни странно, сложилось у неё все , как в сказке: новая работа, возлюбленный. Печати из мэрии под свидетельством никто, правда, не видел, но кому это счастье нужно, когда дети и любовь столько лет? Переправа между нашими островами налажена неплохо, но с бывшим женихом они старательно не виделись. Он, бедняга, заплатил за романтическое везение своей подруги по всем счетам: из-за стресса превратился в ипохондрика, на юных красоток не смотрел, копил в сердце разве что разочарования и обиды, а это не тот капитал, с которым преуспевают. В зрелые годы, говорят, стал похаживать к одной старой деве, неплохой, кстати, девушке, но так и не женился. А что она, злосчастная, ради этого только не предпринимала! Да уж, у романтической истории всегда есть изнанка.
Но, говорят, даже матросы проходящих мимо сухогрузов приглядываются к нашему побережью в поиске юных сумасбродок: как-никак Каперна, да и Бог троицу любит.
http://litset.ru/publ/46-1-0-57514
на миниатюру
"Марионетки" http://litset.ru/publ/46-1-0-57746
Жил дядюшка в жутком районе, в доме для бедных стариков, которым доброе правительство готово скостить цены на рент за квартиры, забрав взамен львиную часть пенсии. У самого подъезда валялся пьяный вдрызг нищий негр; в лифте вонялo несвежим супом, а в комнате - немытым старческим телом и лекарствами. Сам дядюшка был серо-желт, как простыни на которых лежал. Его круглые некогда щеки опали, и в костистом лице так явственно проступили черты отца, ушедшего лет 15 назад, что у меня свело горло.
- Вылитый брат, - проквакал он, сверля меня лихорадочно блестевшими глазами, - Наша кровь... Я тебя позвал, чтоб ты забрал вот это, - он любовно посмотрел на картонный ящик размером с телевизор, потеснивший склянки на его обеденном столе, - завтра мне на операцию, а эти костоломы наверняка меня зарежут. Не хочу, чтоб это все валялось на свалке среди разного дерьма.
Я кинулся было его утешать, но дядя отвел все мои возражения судорожным взмахом высохшей старческой руки.
- Не надо за меня молиться - зло проговорил он слабым фальцетом,- Он не не поможет. Я сам побывал в его шкуре. Не возражай! Слушай! Когда умерла Луиза, а я ее скорее терпел, чем любил, на меня рухнула пустота. Все же, когда рядом живое существо, пусть даже не очень умное, но послушное, прибирающее в доме, слушающее твои ворчливые монологи против остолопов в конгрессе - тебе полегче. От нечего делать я затеял длительные прогулки, как бы для моциона: вокруг дома, по соседним кварталам, и случайно надыбал на крохотный музейчик марионеток неподалеку. Мы сдружились с его хозяином. Я порой чинил его куклы, а он меня научил ими управлять. Мы даже дали несколько представлений для местной детворы на избитые сюжеты детских сказок. Так, - по мелочи: Джек и бобовое зерно, Красная Шапочка. Младенчески-ориентированные истории надоели мне очень быстро, но я втянулся; настругал марионеток уже лично для себя. В некоторых мне удалось добиться сходства с самим собой, с покойной Луизой, с моими бывшими сослуживцами или друзьями по колледжу. По вечерам я сам для себя проигрывал сценки из давно ушедшей жизни, происходили, как могли бы произойти, сложись обстоятельства иначе. Я набрался наглости и вырезал фигурки библейских пророков, фигурки Рузвельта, Черчеля, этого мерзавца Гитлера... На сцену райка вышла альтернативная библия, альтернативная история... Понятно, что у меня всего десять пальцев, да и те сведены артритом. Но я приспособился: к ручкам и ножкам марионеток побольше я подвязывал конечности кукол поменьше, и они друг друга приводили в движение. Со временем, марионетки даже обрели самостоятельность: достаточно было потянуть за самую большую веревочку и начинался настоящий спектакль, в котором я почти не играл никакой роли: куклы вели себя, как им казалось правильным: танцевали, смеялись, ссорились между собой, а уж если следовали моим замыслам, то разве что самым общим. Я хорошо слышал и различал их тоненькие голоса, пусть они пищали комарами, на уровне ультразвука. Они все взывали ко мне, молили меня о чем-то, ведь я был их Богом! Но я давно позабыл, какая ниточка к кому ведет, и ничем не мог помочь, а починить их было уже невозможно... Бедняжки, наверное, рвались в свой деревянный рай, а я был Богом райка, такая вот незадача... Но все равно, это был мой мир, неповторимый мир, который я создал. Иногда мне казалось, что он влияет и на тот, в котором я живу. На сцене разыгрывается сцена из всемирного потопа - и сосед с пятого этажа забывает о кране в ванной, заливая весь пролет. У меня разворачивается бегство из концлагеря - и овчарка сторожа со склада, мимо которой я проходил уже тысячи раз, срывается с поводка и меня кусает. Да и нынешняя болезнь... Я как раз обдумывал Армагеддон...
Дядя закашлялся, и я бросился отпаивать его водой. Излишне упоминать, что всю эту ахинею я выслушал с самым почтительным выражением лица: старость немилосердна и к самым светлым умам, а дядюшке завтра предстояла операция. Он, кстати, так и не вышел живым из больницы, и мне пришлось тащить неподъемный ящик с игрушками через два штата к нам в дом: не мог же я нарушить обещание, данное покойному.
Разумеется, марионетки сами по себе не двигались; какая нить была основной разобрать было нереально: веревочки сбились огромный запутанный ком, из которого мы с женой вырезали фигурки маникюрными ножницами. Мы отдали куколок малышке Амалии, моей дочке. Она ими уже лет семь играет. Когда она стала связывать фигурки ниточками между собой, я, было, встревожился.
Но пока все хорошо: бизнес процветает, мы здоровы. Даже климат улучшился: весны приходят пораньше, ураганы проносятся все реже. Амалия - светлая, добрая девочка, злого не нафантазирует. Да и дурость все это: о чем я только думаю да еще всерьез!
Разделение произошло. Хоть я о нем не просил. И теперь я стоял перед выбором: переходить границу или не переходить? Все-таки дело государево, подсудное. Как таковой – границы и не существовало: была некая черта, невидимая черта, и зачем-то она проходила по моему участку, моему двору. Просто с одной стороны черты-границы было «в», а с другой стороны – «на». С одной стороны был дом, с другой – огород и сарайчик с лопатами. Вот в этот-то сарайчик мне и нужно было попасть. Я переступил черту. Одной ногой переступил. Вероятно, это было сродни объявлению войны. Я огляделся: не смотрит ли кто, как я объявляю войну, перехожу границу? Никто не смотрел. И тогда я переступил второй ногой... И лучше бы я этого не делал. Это было откровение. Я почувствовал себя другим человеком, другим народом, другой нацией. Я заговорил на каком-то странном, давно забытом наречии. Язык был отчасти знаком: так говорила моя прабабка в деревне, типа – тудысь, опосля, дюжий, ховайся, охальник, крынка. И я запел. И пустился в пляс вприсядку. И тогда я перепугался до чертиков. Пощупал голову – не растут ли на ней рога? Дом, милый дом, из которого я только минуту назад вышел, теперь казался мне вражеским дотом. Словом, я чувствовал себя полным дураком, потерянным идиотом. Я уже и забыл, зачем перешел эту клятую границу. Я хотел назад, в прошлое, в будущее, обратно. Хотел, чтобы весь этот балаган, этот ужас немедля закончился. Но какая-то странная сила сковала меня, не давала пошевелиться. И стыд, страшный стыд охватил меня. Будто я провинился, не знаю в чем, будто совершил что-то необратимое и постыдное, что-то настолько позорное, что мне уже никогда не вернуться домой, к себе... к тебе, дорогой читатель (конечно, если ты еще здесь). Но, как правило, в самую минуту отчаяния вдруг приходит решение, о котором даже не мог помыслить. Я просто передвинул границу (она же невидимая) за край участка. Передвинул и вздохнул с облегчением: я был самим собой, и никакая государева черта уже не могла меня разделить.