Серый войлок февральского неба
Давит так, что уже не вздохнёшь.
Спорит с ветром озябшая верба,
В голых ветках тревога и дрожь…

Ни просвета на небе… Ни птицы.
И такой же унылый закат.
Старых зданий пустые глазницы
Обреченно в пространство глядят.

Дом под снос – обиталище кошек,
Привидений пугливых приют…
Искривился разбитый порожек,
Стонет дверь, за которой не ждут…

На стене, как заплата, афиша.
Сонный голубь вспорхнул у ворот.
И касается ветхая крыша
Запредельных небесных высот…

– Сестра, прикрой окно, оттуда дует!
– Голубушка, мне жарко! Дай воды…
…В окно стучит тревожно ветка туи,
Не понимая натиска беды…

Сестра снуёт бесплотно по палатам –
Тому воды, другому – почитать.
Прилечь бы на минуту, но куда там!
Отыщешь ли свободную кровать?

…А стоны всё звучат, не умолкая.
Со всей страны войне готова дань…
Вот паренёк раскосый – он с Алтая.
Москва, Воронеж, Куйбышев, Казань…

Они привыкли яростно бороться
И продолжают здесь неравный бой –
Не знает смерть добра и благородства,
Уводит безнадёжных за собой.

И кажется – сквозняк сорвёт играя
Их души, что готовы улететь…
Там, за окном – зелёный вечер мая,
И где-то там же затаилась смерть.

Сестра следит в больничной круговерти –
Закрыто ли проклятое окно.
Хоть одного спасёт она от смерти,
Поверив, что не всё предрешено.

Нет меня в Париже, нету в Пизе,
В Турции, в Египте – тоже нет.
…Девушка с улыбкой Мона Лизы
Мне в турфирме сунула буклет.

Стоимость путёвок небольшая,
Но – увы! – ( неловко рассказать)
Мир увидеть фобия мешает:
Я боюсь- до чёртиков! - летать.

…Как-то ночью снился мне Акрополь.
Чудный сон… Когда бы не кошмар:
Что-то там случилось с самолётом, -
Падал он, как рухнувший Икар.

Падал он над Грецией прекрасной,
Падал долго… И не просто так:
Там сидел молившийся напрасно
Невезучий, с фобией дурак.

…Я смотрю в буклет с печальным вздохом,
Страхи стародавние кляня.
В Греции всё есть… Одно лишь плохо –
Нету в этой Греции меня!

Печальный дворник, где твоя метла?
Листвой осенней город засыпает,
И желтый цвет как будто согревает
Последней крохой летнего тепла.

Ты для других – лирический герой,
Загадочно-таинственный, как Зорро,
Рисуешь непонятные узоры,
Царапая асфальт своей метлой.

Тяжелым птеродактилем летит
По небу самолетик… Ты, зевая,
Посмотришь вверх. И мысль одна, шальная,
Придаст тебе забавно-глупый вид:

Ты мог бы оттолкнуться от земли
И улететь, отчаянно курлыча,
У дворников давнишний есть обычай –
По осени взлетать, как журавли…

Маленький принц, под плащом не укроешь душу.
Не доверяй незнакомцам, приручат - бросят.
Взрослые жить не спешат – дураков не слушай.
Мудрости не прибавляет с годами проседь.

Ты ведь свободен – живи по своим законам.
Рви баобабы, летай среди звёзд отважно.
Не оставайся в унынии заоконном
Нежным рисунком, забытым в мирке бумажном.

Я в тебя верю. Ты сможешь. За нас обоих.
Мне не взлететь. Бесконечны пески пустыни.
То, что умеет душа, не осилит Боинг,
Мертвый металл на ветру неизменно стынет…

Звёзды зовут, всё настойчивей с каждым днём.
Видишь, одна заблудилась в плаще твоём…

Какое небо! В нём – сирень,
Пьянящий запах, яркий день –
Неподражаемо лиловый.
И я предчувствую тебя,
На ожиданье жизнь дробя,
В окне пейзаж рисуя новый.

И я шагаю в пустоту,
Ловя дождинки на лету,
В любовь бросаюсь, словно в омут.
И мне не страшно, мне легко.
Сомненья где-то далеко,
В забытых снах бесславно тонут.

Не роскошная яхта, не Ноев ковчег –
Наш кораблик, наш дом плывет
Там, где море сирени, где слезы и смех,
Где лужайка и рыжий кот.

Развевается парусом тоненький тюль,
Легкий ветер в листве шумит…
Здесь всегда воскресенье и вечный июль,
И плющом наш забор обвит.

Здесь житейские бури, лихие шторма –
Невозможен, наверно, штиль.
Провожает закаты привычно корма,
И устойчив тяжелый киль.

Неудачи и трудности переживу,
Прошепчу в самый горький час:
«Всё пройдёт. Ведь кораблик еще на плаву.
Будет всё хорошо у нас…»

Когда ей было лет пять,
Она не умела ждать, но верила в Деда Мороза.
А Дед никак не хотел приходить,
Не приносил подарков, не угощал мандарином,
Гирлянды на ёлке тускнели,
Иголки сыпались с веток…
И она становилась старше.

Потом она поняла,
Что время чудес ушло и жить ожиданием глупо,
Гусеница не окуклится в бабочку,
Если дети для развлечения снимут её с листа.
Игрушки не оживут ночью,
Оле-Лукойе не раскроет свой зонт,
Лягушка не станет царевной.

Но через двадцать лет
Ей всё ещё хотелось отрастить крылья,
Снять лягушачью шкурку,
Видеть цветные сны и снова учиться ждать.
Ждать, когда утро погасит звёзды,
Ветер раскачает небо,
И небо осыплется снегом,
Как волшебной пыльцой,
Которая ляжет на невидимые крылья
Большой неуклюжей бабочки,
Так похожей на гусеницу,
Увязшую в сером коконе
Вечного ожидания…

Это как в детстве – летишь, и совсем не страшно.
Все перепутано – явь, полудрёма, сон…
Только сейчас – от полёта срывает башню,
Ты неуклюж, как летающий глупый слон.

Небо теснее… И как-то не по размеру:
Уши мешают. А пуще – живот, бока…
Сверху помашешь хвостом своему вольеру,
Прыгнешь с восторгом в пушистые облака.

Разве слоны не летают? Ведь нет запрета.
Небо – для всех. Распугаем ленивых птиц!
Я высоко. На границе зимы и лета.
Света и тьмы. И не нужно иных границ.

Я не звоню. Ты тоже не звонишь.
Чем дольше, тем сильнее стынут губы.
Как черный омут эта злая тишь,
И тьма обид. Истлевших листьев груды.

Такая боль, что губ не разомкнуть.
Слова, как птицы, сбитые на взлете.
Но с каждым днём труднее будет путь,
Оборванный тобой на повороте.

Упрямы в малодушии своем,
Хоть каждый призывать готов к ответу.
Ростки раздора крепнут под дождём,
Располовинив хрупкую планету…

Умирать не страшно, если смотришь в небо,
Не хватает воздуха, сохнет нёбо,
Как жабры выброшенной на берег рыбы.
И небо поёт голосом медной рынды.
И отчего-то становится так спокойно и удивительно хорошо,
Как будто по выжженным травам радужный дождь прошёл...

Я купила праздничное платье,
Настругала тазик оливье,
Пол помыла даже под кроватью...
После в эротическом белье
К зеркалу метнулась. Оценила.
Натянула платье и чулки,
Туфельки из кожи крокодила...
Опытным движением руки
Уложила выбившийся локон.
На комод - с полосочками тест.
...Вечер был из ожиданий соткан,
Из моих сомнений и надежд...
Ты пришел - желанный и брутальный,
Бросил обвинения слова,
Что хочу я замуж. Как банально!
Да, хочу! И в чем я неправа?!!

Не дают мне прохода мужчины –
Хоть на пляж не ходи в самом деле!
Рот раззявили даже дельфины…
Ну, маньяки кругом! Надоели!!!

Что ты смотришь с ухмылкой, охальник?
Просто лето – сезон для обновок!
…Я вчера себе сшила купальник
Чумовой – из шнурков от кроссовок!

Я овец не считаю устало,
Не пытаюсь пораньше заснуть, -
На общение времени мало!
Сколько писем нечитанных – жуть!

Ненавижу ночные рубашки!
(У меня этой пошлости нет)
От бессонницы даже барашки
Не спасают, когда – Интернет!

До утра – бесконечные сайты,
(Не гуляю по злачным местам!)
Как прекрасно звучит: «килобайты…»
Чуть обыденней «трафик» и «спам».

Я подушку забуду на ощупь,
Я забуду, зачем мне кровать…
И уже домочадцы не ропщут:
Проще с «клавы» меня поднимать,

Чем пытаться лечить от болезни,
С лаконичным названием «сеть».
Вряд ли вылечусь я. Даже если
Очень этого захотеть.

Снова не спишь, утыкаешься в монитор -
По городам и по весям, читаешь вздор,
Горько вздыхаешь, чужие узрев пейзажи.
Ты, словно в клетке, в плену надоевших стен.
Жизнь за окном – чепуха, бытовуха, тлен,
И с виртуальной она не сравнится даже.

ТАМ у тебя интересы, друзья, мечты,
ТАМ, наконец, настоящий бесстрашный ты –
Нет ничего невозможного. Пробуй! Ну же!
И начинает казаться, что где-то там
Все чудеса непременно падут к ногам,
Да и кому ты в обыденной жизни нужен?

Сколько бы окон тебе ни дарили свет,
Ты выбираешь одно. Суета сует
В мире реальном. А где-то – покой и воля.
Кажется даже – бессмертие по плечу.
Душу твою не задуть, как в ночи свечу.
…Вот и не спишь, о земной забывая боли.

Перспектива ясна: рифмовать полубред-полудичь,
От бессонницы сбрендив, забыть о делах и заботах…
Чтобы самую суть обретенного слова постичь,
Собирая из звуков смешное и грустное что-то.

От болезни такой не поможет ни знахарь, ни врач,
Потому что больной ни за что не желает лечиться.
Извлекая из слов ликование, бешенство, плач,
Он рождён создавать и заглядывать призракам в лица.

Ночь пропахла пустырником, близится дело к утру,
И настырный фонарь за окном засыпает с рассветом…
Завершаешь строку и блаженно подводишь черту,
Остаёшься без сил, ни о чём не жалея при этом.

Не Дали, не Пикассо, а как раскрашивал!
Молча, зло, сосредоточенно месил –
Синяки, кровоподтёки, нос расквашенный…
Даже в ярости дотошен и спесив.

Я молчала – не кричала и не охала.
Представляла, что меня здесь вовсе нет,
Умирала… А душа кружила около,
Не летела, как воробышек, на свет.

И откуда только силы… Губы солоны.
Чуть шевелятся. И некому помочь.
Захмелев от ожиданья, кружат вороны,
Раздирая на кусочки эту ночь…

Тонкий кружочек лимона и соль – чуть-чуть.
Знаю, текила не слаще другой отравы.
Можно напиться, как сволочь – не в этом суть.
…Пьяная кровь, словно сок голубой агавы.

Дайте сомбреро! Гулять, так гулять, эгей!
Жаркая Мексика в окна ворвётся ветром.
Не испугаюсь, взовьюсь, как летучий змей,
И полечу над мостами, рекой, проспектом…

Сбивчивым пульсом взорвут маракасы мглу,
Серый февраль под напором таким смутится.
…Медленно-медленно холод введёт иглу –
Не оставляет надежды зима-убийца…

…Время, что делает нас бескрылыми,
Веры в себя навсегда лишив…
Словно плитой, небесами стылыми
Будешь придавлен – ни мёртв, ни жив.

Время-дракон, охвативший пламенем
Плоть не рождённых тобой холстов.
Целую жизнь во владенье дали нам,
Не объяснив механизм часов.

Кажется – вечность, и всё успеется.
Пусть не сегодня – потом, потом…
Ты никогда не посадишь деревце
И не построишь для сына дом.

Стрелка часов отсчитает сколько-то,
В мягкое сердце войдёт копьём…
Строчка – как птица в ладони сомкнутой.
Наше бессмертие. Не умрём.

Мне подруги говорят, что я «с приветом»,
И мужчина быть не должен Аполлоном.
Да, я знаю… Но в томленье безответном
Бьется сердце по своим дурным законам.

Сторож Федя со своим античным торсом
И прекрасной лепкой греческого носа
Притянул меня, как будто медным тросом,
Так страдаю, хоть бросайся под колеса!

От страдания любовного худея,
Без диет теряю пышную фактуру…
Только Феде не нужна такая фея –
Он глазами раздевает пышку-Нюру.

Я смотрю в окно, как Федина зазноба
Проплывает, посшибав собой прохожих…
Не видать, тебе, змея, любви до гроба!
Знаю средство, как учить таких пригожих!

От отчаянья сопру фуфайку Феди,
Завернусь в нее, рыдая из-за шторки,
И хотя мы с Нюркой добрые соседи,
Втихаря налью ей в борщ бутыль касторки!

Где-то на другом конце земли,
Там, где пляшут солнечные блики,
Там, где росы пьяные легли
В зарослях коварной повилики,
Там, где непременно пропадёшь –
Оплетут лианы, змеи, страхи –
Взгляд туземки, острый, словно нож,
Вспарывает край твоей рубахи.
Ты заворожен, почти влюблён,
Нежно гладишь тонкие запястья,
На губах ни стонов, ни имён –
Только вкус украденного счастья...

За дверью – жара июля, а здесь до озноба зябко.
Гранитная пыль летает, привычно жужжит сверло…
Работы ему хватает – от фото распухла папка.
Смерть тоже не отдыхает, берёт под своё крыло.

Девчонка. Старик в медалях. Младенец. Солдат. Подросток…
Ведь то, что кому-то – горе, для мастера только труд.
Машинные заготовки. Навскидку всё очень просто.
И можно не суетиться – «натурщики» подождут.

Он в этом почти что Рембрандт – из мрака выводит лица,
Светлеют глаза чужие под чуткой его рукой.
Вот родственники. Довольны – торопятся расплатиться.
И снова: плита, жужжанье, размеренность и покой.

За это неплохо платят. Премудростям быстро учат –
«Конфетку» из брака сделать, улучшив размытый вид.
И буднично мысль приходит: неплохо б на всякий случай
Хорошее сделать фото. И пусть себе полежит.

Я боюсь воды. И боялась всегда, увы…
Ни к чему мне сеть – и рыбак из меня не «ах».
Под смешки русалок, полуночный крик совы,
Я ищу хоть что-то в холодных, больших волнах.

Подплыви ко мне, рыба глупая, стой, куда!
Мне плевать, что ты не исполнишь желаний, просьб…
Расскажи мне, как терпелива, нежна вода,
Как смывает боль, точит камень, стекло и кость.

Забери мой страх, шевельни плавником, хвостом…
Я хочу уплыть, пусть сначала пойду ко дну.
И русалкой стану. Но это уже потом,
А сначала глину в своём кулаке сомну.

И родится слово. Из глины, песка, золы…
И сорвётся хрипло с моих онемевших губ.
…Но рыбёшки медлят – ленивы, глупы, малы,
Разевая рты, от меня уплывают в глубь…

…Он говорил: «Не ходи за мной.
Рано тебе о таком мечтать.
Не суетись, не кричи, не ной.
Время, как воду, не пустишь вспять.

Не отстирать добела души.
Хочешь младенческой чистоты?
Стой. Успокойся. Молчи. Дыши.
Споришь напрасно до хрипоты.

Знаю, как лучше. Жестоко? Да.
Каждый сверчок да на свой шесток.
Глупый, за мною одна вода.
Это не я – человек жесток.

Чтобы ходить по воде вот так,
Нужно осознанно выбрать смерть.
Я ведь люблю тебя, стой, дурак!
Это судьба твоя – жить, стареть…

Сколько безумцев ни береги,
К берегу каждого не вернуть…
Как я устал…" По воде круги.
А впереди бесконечный путь.

…Запах акаций плывёт и дурманит нас,
Щурится солнце, лениво глядит в окно…
В доме напротив, наверное, битый час
Чей-то ребёнок терзает своё фоно.

Клавиши стонут протяжно, срываясь в плач,
Гаммы и пьесы сменяет смешной вальсок…
А во дворе увлеченно гоняют мяч –
Это свобода, беспечность, весна, восторг!

У пианино терпения нет, увы, –
Кажется, крышку захлопнет сейчас в сердцах.
Слышишь? Друзья не смолкают. Сквозь шум листвы –
Их голоса, словно щебет весёлых птах!

…Майское солнце тепло выдаёт в кредит –
Комнатный кактус – и тот по весне расцвёл.
В доме напротив блаженно фоно молчит,
Слушая с нежностью детские крики «Гол!!!»

Смотришь в зеркало с удивлением – где настоящая ты?
И глаза следят за движением вскинутых нервных рук…
Отражение ухмыляется, выходит из темноты,
Оплетает тоской и страхами, словно большой паук.

Ты другая – свободная, смелая. Эта – тянет ко дну.
Шелестит страницами паспорта, Тычется в календарь.
Как назло, все в твоём окружении видят её одну.
Ишь, бормочет, клянёт, напутствует. Нудно, как пономарь.

Ненавидеть её бессмысленно. Украла – и на засов –
Все мечты, надежды, желания… Сны, где ты босиком
По траве летишь – не касаешься бескрайних, как жизнь, лугов…
Мир, открытый, как на ладони, что с детства тебе знаком.

Джинсы рваные, майка, фенечки… И ветер в ушах свистит –
Мчишь по трассе, к байку прильнувшая. В жилах не кровь, а ртуть.
Как забыть себя настоящую? Остались вина и стыд –
Ведь вдогонку неслась отчаянно, чтобы потом свернуть.

Неизбежно и безболезненно,
Предсказуемо-календарно
Рыжей кошкой – худой, облезлою –
Осень вновь убежит из кадра.

Не замрёт, на пороге выгнувшись,
Намывая гостей лениво…
В небе – птичья, живая клинопись
Ускользает из объектива.

…Просто снимок на память. Ветрено…
Всё застынет лишь на мгновенье.
Листья шепчут тихонько: «Верьте нам –
Будет холод, метель, забвенье…»

Не выходи наружу, двери не открывай –
Вдруг за стеной кошмары? Мрак и вороний грай?
Недруг шагнет навстречу – волчьи блеснут клыки…
Хищник не станет другом, если кормить с руки.

Страх, словно липкий кокон, тянется следом нить…
Если не трепыхаться, можно тихонько жить.
Тысячи одиночеств – точно таких, как ты,
Ищут любви и света в мареве пустоты.

Где-то под сердцем ноет, душу сосёт тоска…
Ты ощущаешь время – холодом у виска.
Вот уже паутина твой оплела мирок…
Двери – рывком и настежь.
Ты не смирился.
Смог.

Красная Шапочка в красном берете
В красном уехала кабриолете
К бабушке бедной, больной (ведь, по слухам
Там, в деревеньке, лютует краснуха)

Красное солнце зловеще вставало…
Красная бабушка внучку встречала…
Слопал их волк, а потом – был таков! –
Нет у охотников красных флажков!

Я сама не своя – просыпалась раз восемь,
В одеяло закутавшись, словно в манто.
Набивалась в подруги бесстыдница-осень,
Побродить бы вдвоём… Настроенье не то.

Только осени голой плевать на манеры –
Листья сброшены ниц, в дырах ржавая шаль…
…День посмотрит в окно: неприглядный и серый.
Солнце медной монеткой укатится вдаль…

Беспечности тебе не занимать –
Неслышно, в лабиринте летней ночи
К подруге ты крадешься – юный тать, -
Докучливый, как детский тамагочи.

Безусый соблазнитель-охламон
(По возрасту – практически Ромео)
Ты ловишь кайф, ты вовсе не влюблен,
Ты не твердишь, от робости немея,

Джульетте (или той, что стать могла
Хотя бы на одно мгновенье ею)
О том, что без любви вползает мгла
В томящуюся душу, как в аллею.

О том, что без Нее тебе не жить,
Что милое лицо ночами снится,
Что сохранишь связующую нить,
Подаренную вам судьбой-шутницей.

Ты жадно припадешь к чужим губам,
Размазывая алую помаду.
А после (как обычно – пьяный в хлам)
Напишешь в эсэмеске: «Выпей йаду!»

«Я подумаю об этом завтра»
(Скарлетт О’Хара, «Унесенные ветром»)

Мне бы гнать тебя, милый, поганой метлой –
Все твердят мне, что ты ловелас.
Не пойду в ресторан! Но тартинки с икрой…
Фрикасе, фуа-гра, ананас…

А букеты цветов? А роскошный флакон
Дорогущих французских духов?
Да, я знаю, ты опытен и искушен,
Ты герой эротических снов,

Аполлон Бельведерский в сравненье с тобой
Просто жалкий плюгавенький фрик!
Льются речи, как мёд, комплименты – лапшой
На ушах любопытных моих.

У тебя занимает полсотни страниц
Длинный список любовных побед.
А… Плевать! Для меня ты – как сказочный принц
В белом мерсе. Сомнениям – нет!

Это завтра я буду об этом жалеть,
Но сегодня… Сегодня ты мой!
Ты подаришь мне эту звезду? Очччуметь!!!
Мой волшебник! Мой принц. Мой герой.

Мой брат открыл страницу в «Одноклассниках»,
Растит клубнику, чинит старый дом.
Как все, у телевизора - на праздниках,
И лечит память горькую вином.

Война его задела только краешком,
Вернулся он – не в цинковом гробу.
Есть дети. И жена-наседка рядышком.
Братишка не в обиде на судьбу.

Из армии ушел с приличной пенсией,
До старости еще десяток лет…
Он потерял друзей в «военных действиях»,
Саднит на сердце шрам - «чеченский след».

Испытывать судьбу? Решил: а надо ли?
Смешно в чужой геройствовать войне.
…А вертолёты падали и падали,
Ночным кошмаром корчились в огне…

Проходит всё. Нехитрое умение –
Не вешать планок орденских на грудь.
Кошмары унесёт река забвения,
Любую память можно обмануть.

…На фото в «соцсети» - родная улица,
Окно в тяжелой рамочке портьер,
И так по-стариковски солнцу хмурится
Уставший молодой пенсионер…

Героини прославленных фильмов живее тех,
Кто остался за кадром, о большем желать не смея...
Если жизнь – это фильм, то мечтать о ролях не грех.
И она размечталась, хотя далеко не фея.

Режиссёр разленился, с небес не следит за ней…
А сценарий бездарный! Одна суета и скука.
У соседей иначе. Шекспировский взрыв страстей,
Хоть пропойца сосед, а жена его потаскуха.

Там, у них за стеной звон посуды и женский плач.
Настоящий Отелло – того и гляди задушит.
…У неё – опускаются руки от неудач,
В океане тоски ни клочка вожделенной суши.

Два разрушенных брака. Осталось «работа – дом».
В эпизодах случайные связи, и те недолго.
…А сегодня гроза, за окном барабанит гром.
Ей бы стать Катериной. И вот она рядом – Волга.

Бесконечными дублями мимо несутся дни,
Извивается плёнка. Отснять бы всю жизнь сначала…
…Режиссёр наливает ей водки: «Забей, глотни.
Я и сам не в восторге от этого сериала.»

Не было страсти… Все чувства развеял дым.
Лишь самолюбие ядом вливалось в кровь…
Слишком внезапно на смену мечтам пустым –
Честная, злая, плюющая в душу новь.

Как он посмел? От меня не уйти вот так –
Гордым, свободным… Прямым – как речной тростник.
…Над головой незаметно сгущался мрак,
Шёпот змеиный в оставленный дом проник…

И сорвалось заклинание с женских губ –
Евина правнучка помнит язык змеи.
Слишком беспечен, наивен и просто глуп –
Век не видать ему счастья, любви, семьи!

…Годы прошли. Ни следа от былых обид.
Женская память, как ластик – стирает всё.
Только несчастный обидчик ночей не спит,
Жизнь из него ледяная тоска сосёт.

В будничных хлопотах ведьмина суть на «нет»
Тихо сошла.... И не знают ни муж, ни дочь,
Как из-за старых заклятий семнадцать лет
Кто-то с мольбой и отчаяньем смотрит в ночь…

Она была тринадцатой по счету –
Молоденькая глупая жена.
И он не сомневался ни на йоту,
Что эта крошка будет с ним нежна…

Она сложила крылышки смиренно,
Легко попалась в сети старика.
…Скользила по спине, дрожащей нервно,
Паучья похотливая рука.

Кружилась голова в роскошной спальне,
Сплетались их фантомы в зеркалах…
В горячем и прерывистом дыханье
Смешались вожделение и страх.

Наивная бедняжка-герцогиня -
Хозяйка в замке Синей Бороды,
Огромном, как бездушная пустыня
И мрачном, как предчувствие беды.

Ключи в ее руке тяжелой связкой
Гремели, силясь двери отпереть…
Беспечность обернулась страшной сказкой –
За тайной дверью паника и смерть.

Напрасно трепыхалась наша жертва –
В паучьих цепких лапах… Ей, увы,
Не изменить банального сюжета
И не сносить, как прочим, головы…

Ей снились параллельные миры,
Иные – зазеркальные пространства,
Но существуют правила игры,
И пусть она всерьёз и без жеманства
Себя воображала в жизни «той»
Звездой театра, бесподобной примой, -
«Здесь» доверяла истине простой:
Как важно для кого-то быть любимой,
Создать семью, вдвоем растить детей,
На «избранность» свою не претендуя…
Обыденное счастье, без затей…
Судьба, колоду карт вовсю тасуя,
Для дам и королей любых мастей
Давно уже распределила роли:
Тому – пробиться в козыри скорей,
Другому – не дождавшись лучшей доли,
Всю жизнь ходить в шестерках. Поживёшь -
И поневоле станешь фаталистом!
Но снова – ночь и сладостная дрожь…
Она с другим талантливым артистом
Играет так, что зритель потрясён
И долго не стихают крики «браво!»
Другая жизнь… - Она всего лишь сон,
Несбыточного сладкая отрава…

А ёжики опять уйдут в туман,
Поскольку в голом парке неуютно.
Луна проступит каплей перламутра,
Нырнет беспечно в облачный карман.

И снова станет сыро и темно,
Зажжет фонарик самый умный ёжик…
В тумане нет врагов и нет прохожих,
Но «кто-то» обитает всё равно.

В тумане неизвестный "кое-кто"
Испуганно дрожит - как будто иней
Его коснулся кистью бледно-синей,
Сквозь облачное вытек решето…

Дрожащий «кто-то» жалобно шипит,
В тумане процарапывает норку,
Еловых веток рваную оборку
Мечтает превратить в надежный щит…

Ежу спасать трусишек не впервой –
Вздохнет, потом в туман протянет лапку…
И позовет шипелку и царапку -
Он выползет, от страха чуть живой.

Теперь они в туман уйдут вдвоем –
На шум реки, на запахи варенья…
Там, где-то за туманом, возвращенья
Наверно, очень ждет забытый дом.

Он её до одури ненавидел!
Ни дышать, ни есть, ни уснуть никак…
Даже пуговку на потёртом твиде
Так хотел сорвать и зажать в кулак!

Десять круглых пуговок – алых бусин –
Словно капли крови легли на ткань.
…Попытался выстрелить, только струсил,
Вместо пули в спину – чумная брань.

Нелюбимый, жалкий… С душой пигмея,
Неотвязной тенью скользящий вслед…
От мечты несбыточной сатанея,
Под заветной дверью встречал рассвет.

Знал, что зверю нужно скорее выйти
Из подвалов тёмной больной души.
…Незаметный с виду, как мелкий винтик
В механизме, собранном за гроши.

Вожделел, выслеживал, караулил…
Чтоб схватить за горло и пальцы сжать,
Отмечая цепким зрачком горгульи:
Закатилась пуговка под кровать…

Не птицы, а кошки в мой город приносят тепло –
Весеннее солнышко любит кошачью ораву.
И март хороводит, ведь время зимы истекло,
Ночные концерты коты начинают по праву.

Доносится с ветки весёлая, звонкая трель –
Смешной воробьишка себя представляет артистом –
Шумит ветерок, отбивает чечётку капель,
И дождь хоть на миг, но мечтает побыть пианистом.

Но в песнях кошачьих есть всё, чем запомнится март:
И хриплые нотки джазменов, и нежное соло,
Томление, страсть, возмущение, ярость, азарт –
Всё то, что разбудит дома и затихнет не скоро.

Так пусть же разносятся звуки ночных серенад,
Высокие крыши не хуже, чем лучшие сцены.
А люди… Они поворчат, но, конечно, простят –
Мгновения новой весны для влюбленных бесценны.

На этой старой фотокарточке
Цветное лето, гул шмелей…
И мы, беспечные, как бабочки,
Но только ярче и смелей.

Там дышит огненными астрами
Июльский воздух во дворе,
И день невиданными красками
Звенит в моём в календаре.

Саманный дом еще целёхонек,
Мне пять, и бабушка жива…
Еще в душе моей тревоги нет,
Мне всё на свете – трын-трава.

Взлетаю, лёгкая, как облачко,
Весь мир под этим небом – мой.
Но скоро распахнётся форточка,
И позовут меня домой…

Душа над полем и над речкою
Во сне летает до утра,
И жизнь – такая бесконечная –
Не обещает мне утрат…

В тот город, где меня никто не ждёт -
Ни люди, ни дома – увы! – чужие,
Неудержимо тянет каждый год,
Как будто сердце слышит позывные.

Минуя суматоху площадей
И чрево ненасытное вокзала,
Наверно, от себя, не от людей,
Однажды так отчаянно сбежала.

Под стук колес, душой окаменев,
Стирала адреса и телефоны…
Фантомной болью ныл убитый нерв
Моих потерь… И встречные вагоны

Участливо выстукивали мне:
«Пройдёт, пройдёт…» Никто меня не встретил.
И было оттого больней вдвойне,
И с ног валил вокзальный хлесткий ветер…

В том городе, где прежде не была,
Где так легко пропасть, когда не нужен,
Меня встречали только купола,
Пока весь мир был пуст и равнодушен.

…Церквушка на заснеженном холме
Звон колокола, запах фимиама…
Мой сон, как многоточие в письме,
Полоска затянувшегося шрама.

Эти звуки как песня ракушки – ты мурлычешь, мой мягкий и сонный.
Согреваешь мои колени, а теплеет душа от ласки.
И в твоей затихающей песне есть и солнце, и берег, и волны…
Обещаешь всю нежность моря, на руках развалясь по-царски.

И тепло непременно прольётся сквозь навязчивый ветер промозглый,
Неизбежно, как майские грозы, размывающие усталость.
Одурманит жасмин отцветающий – растрёпанный и низкорослый,
Солнце взмоет воздушным шариком – как детская чья-то шалость.

В золотистых глазах прищуренных все песчинки заманчивых пляжей,
Вся большая кошачья мудрость, величавость царей надменных.
Так весь мир, свернувшийся бубликом, на колени доверчиво ляжет
И позволит себя баюкать – самый лучший среди вселенных.

Я иду по ковру. Скольких рыцарей помнят ворсинки!
Сколько бедных влюбленных разбилось о камни, внизу.
Воды горной реки смыли кровь, но как в чашке чаинки,
Души умерших рядом – кружатся. Я их не спасу.

Им никак не оставить проклятое, мрачное место,
Где бросали их в пропасть – наивных бесстрашных юнцов…
Королевская дочь, я навеки осталась невестой.
Слишком клетка тесна… И не вывести птичке птенцов.

Вот уже третий год, как никто здесь не ловит удачу,
Не пытается даже загадки мои разгадать…
Я иду по ковру… Тайный свиток с разгадками прячу.
И в движеньях моих королевская гордая стать.

Мой отец поседел и состарился, все ожидая,
Что единственной дочке найдется достойный жених.
Взаперти, в этой башне, я словно нагая Даная,
Сберегла свою тайну – прекрасную ночь на двоих.

Мой избранник был беден – ни слуг, ни герба, ни поместья.
Я не стала отцу признаваться в свершенном – зачем?
И любимый ушел, осознав, что не выстроить вместе
Даже карточный домик. Он просто сбежал от проблем.

Я иду по ковру. Начинаю смеяться, кружится…
Мне, конечно, к лицу подвенечный роскошный наряд!
И сквозь слез пелену вижу лица. Проклятые лица… -
То убитые мною – мне в душу с укором глядят…

Объявили школьникам оценки –
Пятый класс вчера писал диктант.
Вася Иванов на переменке
Подпирает стену, как Атлант…

Обладатель двойки непритворно
Удивлен, в ладошки взяв дневник:
«Разве я не прав, Нинель Петровна,
Пишем «шиколад» - от слова «шик»?»

В королевстве иллюзий легко потеряться совсем,
В состоянии транса забыть имена и пароли.
Всё продумано свыше – ведет лабиринт микросхем
В галереи перфоманса, в темные комнаты боли.

Королям эпатажа малы золотые дворцы -
На просторах сети бесконечное множество опций.
Невозможного нет. Растерялся бы сам Лао Цзы,
Ощущая себя квинтэссенцией чувств и эмоций.

И в какой-то момент размываются грани миров –
Ты летишь мотыльком, в турбулентные вихри врастая.
Неосознанный выбор. Качается чаша весов.
И мерещится солнце – крупинка песка золотая.

Приснится мне непрожитая жизнь –
Такой, какой она, увы, не стала...
Жалею ли? Не знаю. Окажись
Всё прошлое мельканьем сериала,
Где роли перепутаны вконец,
И главные герои измельчали,
И позолота свадебных колец
Сулит одни несчастья и печали…
Тогда б нашелся повод пожалеть.
Но в настоящем – прелести уюта,
Цветущая герань. Чаинок медь
На дне стакана… Я живу как будто
Замедленная копия себя,
Затёртый персонаж фотоальбома…
Не жду чего-то, время торопя,
Сплетая, нить за нитью, стены дома.
В нём бреши нет. А мне б сойти с ума –
Создать себе вселенную иную,
Где будущего счастья кутерьма,
Где я опять влюбляюсь и ревную,
Рискую, ошибаюсь и бегу,
Горячим ветром кожу обжигая…
…Окно в мой мир – проталина в снегу.
И снится жизнь… Далёкая, другая.

Нас двое: я – дитя тепла и света,
Она – во злобе черной родилась.
Я материнской нежностью согрета,
А ей шипели в спину злобно: «мразь!»
Я знала о её предназначенье,
Мне кажется, с рождения… И вот
Она пришла ко мне во искупленье
Моих грехов… Настал её черед:
Проникла в сон дыханием кошмара,
Мерещилась повсюду… И тогда
Я убежала, словно от пожара
В забытый, не оставивший следа
Ни в прессе, ни на картах, ни в архивах,
(Осталась только пара строк в «сети»)
Пустынный город. Здесь, как на могилах, -
Торчащих прутьев ржавые кресты,
Обугленные здания и пепел…
Он всюду… И куда ни бросишь взгляд –
Скрипели двери, сорванные с петель,
Глазницы окон выстроились в ряд…
И выбитые стёкла под ногами,
Взрывая тишину, крошились в пыль…
Она пришла. Полметра между нами
И ни души вокруг – на сотни миль.
…Стояли мы, боясь любого звука,
Еще не смея волю дать словам,
Похожие настолько друг на друга,
Что страшно на мгновенье стало нам…
И болью мысль меня пронзила эта,
Когда возникло Зло из пустоты:
Мы были единеньем тьмы и света.
Мы были целым. Вместе – я и ты.

Весенний дождь… Земля совсем намокла.
Встречает март пугливая трава.
Уже давно растаяли на окнах
Диковинных узоров кружева,

Уже царят тюльпаны и мимозы
В нарядной упаковке или без…
Обычные весны метаморфозы,
А кажется, что чудо из чудес.

Душе совсем не хочется покоя,
И так легко надеяться и ждать,
И знаешь сам: нельзя такой весною
На встречу с неизбежным опоздать.

..Хранитель снов, свернувшийся на кресле
Пушистым и разнеженным клубком,
Мурлычет, угнездившись в перекрестье
Ночных теней… И пахнет молоком

Уснувший дом. Теплынь наступит скоро,
Но всюду иней – белой бахромой…
И снеговик скучает у забора,
Застывший в безысходности немой.

Страдальцу жить всего одну неделю –
Подтаял, потерял морковный нос…
И бредит он морозом и метелью,
В бессмертие поверивший всерьёз.

Неведома ему кошачья нега
И ни к чему домашнее тепло…
Грустит мужчина, созданный из снега,
Таращится в оконное стекло.

Природа в ожидании весеннем
Надежды не даёт снеговикам..
А он упрямо верит во спасенье,
Уже почти взлетевший к облакам.