Там, где кончается дорога,
где вдоволь солнца и воды,
цвела сирень по воле Бога
и окружающей среды.

Вода и солнце – жизнь, цветенье.
Причинно-следственная связь
во всём: в делах, и в сновиденьях,
и в том, что связь оборвалась.

Я жду звонка. Сирень опала…
Надежда падает из рук…
И видит Бог: я так устала
от бесконечности разлук.

То, что жить, увы, непросто,
ясно даже и ежу.
Жизнь — сплошная roller coaster*,
не лямур-тужур-ажур.

Засыхают кипарисы,
зимы празднует Борей.
Всё уходит за кулисы,
но хорошее — быстрей.

Мне, как всем, бывает туго.
Но когда всё на мази,
я кричу на всю округу:
«Эй, ямщик, притормози!»

*roller coaster – американские горки

Дамы, я скажу вам по секрету:
в макияже, в пудре или без,
если жарим вкусные котлеты,
мы прекрасны. Даже лишний вес
нам к лицу. Когда с утра в кровати
мы ещё растрёпаны слегка -
мы прекрасны! А уж на закате
нет красивей нас наверняка!
Как изящно чистим мы картофель,
пылесосим мебель и ковёр!
Мы прекрасны в фас, и даже в профиль!
Ах, к чему весь этот разговор?

Помнишь ли причалы и перроны,
и её — предмет своей любви?
Пусть не доварила макароны,
ты её прекрасной назови.

Так за нас, в одном смешав бокале
водку, и текилу, и саке,
пиво, амаретто, цинандали,
пьём мы до чертей на потолке.

Был день похож на сотню тех,
что выгорали, как чернила,
хотя в них очень много было,
как в древнем телике, помех*.

Делами сложными влеком,
день волочил корзину прозы
и, словно чайник со свистком,
прервал мои мечты и грёзы.

Набор сухих, безликих фраз,
подобно листьям под ногами,
в письме. И там же счёт за газ.
Как мне разделаться с долгами?

Что мне поможет? Слёзы? Смех?
В долгах увязла, как в болоте.
Вот счёт — пишу на обороте:
«Был день похож на сотню тех...»

В самых первых телевизорах часто были так называемые помехи - полоски разного вида - вместо изображения.

В стакан разбить яйцо, добавить соли,
взбить вилкою. Знакомы мне до боли
все эти фразы. В трубке телефона
от мамочки рецепт «Наполеона»…

В кастрюлю молоко налить для крема,
насыпать сахар. Это не проблема…
Я нахожу рецепты в Интернете.
Теперь мы все — его большие дети.

В муку добавить пачку маргарина.
Ну вот и тесто — мягкое, как глина…
Пекла ты нам и коржики, и торты,
и вышивала крестиком узор ты.

О, как давным-давно всё это было!
Слетит слеза, как некогда чернила
с пера на чистый лист в моей тетрадке.
Ты не волнуйся, мама, всё в порядке.

Ах, нам бы черпать доброе
ковшом «Большой Медведицы».
Но зло крадётся коброю.
Глаза войною светятся.

Дождёмся ли покоя мы? —
Унылы, неприкаяны.
Зачем тебе биткоины*?
Биткоины — биткаины.

Скажи: надёжны ли, верны
слова, пути искомые,
и как спастись от сатаны,
и выйдет мир из комы ли?

*Биткоины — виртуальная валюта

Всё, я так больше не могу!
Долой дискриминацию!
Все дразнят Бабушку Ягу —
иду на демонстрацию…

Намажусь кремом “L’Oreal”
и сделаю гимнастику.
Пойду актрисой в сериал.
Решусь на ринопластику.

И примет всякий там и тут
меня в свои объятия.
Улыбка будет — Голливуд.
(Да, зубы вставлю, кстати, я).

Сниматься буду в стиле ню.
А может (чёрт не шутит чем?)
по Medicaid(у)* пол сменю
и стану я Горынычем.

Medicaid – государственная медицинская страховка для бедных в США.

ПристАнь ко мне на пристани,
на пристани пристАнь,
где пиво пьют канистрами
в малиновую рань.

Торгуют тут пельмешками,
торгуют калачом.
А ты напрасно мешкаешь,
задень меня плечом.

Ты не смотри, что рыжая,
веснушки на носу.
Во сне твой облик вижу я —
весну тебе несу.

Новый Год. В преддверье чуда
бьётся лишняя посуда.
Бей на счастье свой фарфор,
пусть не будет в доме ссор.
Вот сервиз эпохи Цзинь.
Ты его с балкона — дзинь!
Под баян в движеньях танца
избавляйся от фаянса.
Где богемский твой хрусталь?
Докажи нам, что не жаль.
Два фужера? Грохни оба,
получи любовь до гроба!

Желательно читать в трескучий мороз)))

Холод, и не радуют прогнозы.
Да, с погодой нам не повезло.
Не зовите Дедушку Мороза,
позовите Бабушку Тепло!

Пусть она в нарядном сарафане
нам растопит каменную печь
и, как в детстве, пальчиком поманит,
чтобы сказкой доброю развлечь.

Мы твои друзья, твои подруги,
так что дров, бабуля, не жалей,
чтобы было в доме, как на юге,
чтобы было всё как у людей.

На подарки мы имеем право!
Где же твой с подарками мешок?
Ох, бабуля, ты глядишь лукаво.
Мы нальём тебе на посошок.

Ире Акс

Однажды мы с Иркой немного устали.
Сбежали на луг от бетона и стали,
от пыли, асфальта и поливинила.
Меня – укусило, её – осенило.
Взметнулась цыганская юбка заката,
и вечер подкрался, как шхуна пирата.
Помчалась за мной комариная стая.
Подруга смеялась, небрежно листая
какой-то чудесный незримый блокнот.
Ах, Иркиных мыслей высок был полёт!
Такому облому найду ли мерило?
Я нервно чесалась, подруга творила.

В Новогоднюю ночь

Историю эту рассказывать надо ли? —
Как я возвращалась домой.
Снежинки кружились и под ноги падали.
А мне предстояло одной

встречать этот праздник. Вот ёлка нарядная —
сверкают на ёлке шары.
Никто не придёт. Жизнь такая нескладная
и полная всякой муры.

Но тут, очень кстати, ушам не поверила —
послышалось? Кто-то звонил?
А вдруг? Открываю с волнением двери я —
там он — чуть взъерошен, но мил.

О, как хорошо, что я в шёлковом платьице.
Ну как тебе этот наряд?
От счастья слеза по щеке моей катится.
Ловлю я доверчивый взгляд.

Стоит он потерянный, словно на паперти.
Ну, милый, пожалуй к столу.
А хочешь? - побегай, попрыгай по скатерти.
Твой нос почему-то в мелу?

Я встретила друга в ту ночь Новогоднюю,
и всё у меня на мази.
Готова отдать тебе всё что угодно я -
Грызи мои туфли, грызи!

И пусть говорят, мол, порода не чистая.
Спасибо судьбе за звонок.
Всегда ты со мною, дворняга пушистая,
мой преданный, нежный щенок.

на конкурс "Седьмая пятница - 379: новогодняя история"

Я с марсианами на «ты».
Они со мной, похоже, тоже.
О, эти милые черты!..
А если честно: ну и рожи!

Они сожрали мой мольберт.
Что? Говорите: вру нескладно?
Не мансы это и не бред.
Вы мне не верите — досадно!

Когда на Марсе красный дождь,
они голодные, как волки.
И любят дерево: их вождь
погрыз мне кухонные полки.

А в остальном на Марсе — кайф!
Они поют, я молча внемлю.
Ни войн, ни распрей нет пока.
Не возвращалась бы на Землю.

Жаль, русский речь уходит прочь,
и становлюсь на них похожа.
Боюсь — в один прекрасный ночь
мой друг воскликнет: «Ну и рожа!»

(Написано на конкурс "Седьмая пятница", простите, не помню - какой номер пятницы это был, это было 2 года назад)

На ветровом стекле, увы, снежинки тают.
Они летят, летят в лицо, не долетают.
Я в этом мареве ночном несусь куда-то,
и до упора, как всегда, педаль нажата.
Но очень скоро заметёт мою «Тойоту».
И буду я смотреть в окно. И ни на йоту
не возмутит меня зима обильем манки.
Тебе за хлебом, за вином? Садись-ка в санки.
В такие дни на чистый лист не смотрят косо.
В такие дни любой — поэт, любой — философ.
Ну что, зима, давай стели свои велюры!
Я о тебе хочу писать, писать с натуры.

Сова и селезень

Как-то селезень сову
Пригласил на рандеву.
Засмущалась тут сова:
- Ой, болит,- мол,- голова.
Ну а ты, гуляка старый,
Утка чем тебе не пара?
- Утка - пара! Это да!
Только с ней одна беда:
У нее любовник – гусь.
- Что ты?
- Я тебе клянусь!
- А гусыня, что она,
Разве гусю не жена?
- А гусыня с петухом
Пьет чаи под лопухом.
- Ну а куры, с кем же куры?
- А ни с кем. Они же дуры.

С позадавней той поры
у совы глаза — шары.

Сверкает ночь в своём наряде бальном.
Кругла луна в распахнутом окне.
Она и Он. История банальна
для тех, кто остаётся в стороне…

Но что свершится там — за гранью ночи,
когда рассвет застанет их врасплох,
когда будильник, словно немец точен,
объявит, что закончился пролог?

Иные дни — иные чувства, мысли.
Что будет дальше? Будни не солгут.
Попутный ветер ждёт, «надежды мыс» ли,
«бермудский треугольник», тихий пруд?

Куда ведут двоих морские мили?
Какие бури грянут за кормой?
Где бросить якорь в этом сложном мире?
Что будет значить фраза «путь домой»?

Вопросы с крыш сосульками повисли,
и я на них ответить не могу…
А ИХ не посещают эти мысли.
О, нет! Они пока на берегу.

Монолог отшельника

Алёнка, ты меня прости,
но я уеду в горы
и буду там овец пасти,
и к чёрту мониторы.

Там тишина, там хвойный лес,
там грузди и маслята,
танцуют сосны полонез,
как мы с тобой когда-то.

Куда-нибудь из этих стен.
Качинские*, вы правы!
Меняю я бетонный плен
на рощи и дубравы.

И, если хочешь, ты пости
в просторном виртуале.
А я уйду овец пасти
и спать на сеновале.

*Качинский — профессор университета Беркли, известный отшельник. Причина ухода от цивилизации — боязнь современных технологий.

Списав домашнее задание,
я собиралась на свидание.
Сказала предкам: «Ждите к ужину».
«Я к Лене», — бросила сконфуженно.
Чтоб быть смелей на «поле брани», я
всё подготовила заранее:
кулон, серёжки и браслетики.
Не пожалела и косметики.
Была одета в Бохо* стиле я.
И мной взята была «Бастилия»!

А утром — в класс. А там контрольная!
«Ну вот!» — воскликнула невольно я.
И тема сложная — «Рептилии».
Эх, жаль, не «взятие Бастилии».

*Бохо стиль — стиль в одежде, сочетающий в себе различные элементы стилей хиппи, винтаж, цыганские и другие этнические мотивы.

Представь, мне снилось «Простоквашино».
(Ты помнишь этот дивный край).
Бреду, весною ошарашена —
во сне бушует месяц-май.

Задумчив клён, качает ветками,
изящных не лишён манер.
Под ним дурачились нередко мы…
А рядом дуб — пенсионер.

Вот белка, шишку держит лапками,
меня увидела — в кусты.
А ветер тучками-заплатками
играет… Кажется, что ты…

опять со мной… Но хватит мистики.
Всему свой срок и свой черёд.
А строки эти — клёна листики.
Их скоро ветром унесёт.

Прячу летние сандалии,
Достаю свои печали и
Свитера из сундука.
Вот и курточка с подстёжкою,
И пальто с какой-то кошкою,
Ботики из бутика.

Солнце спряталось негаданно.
Мне домой спешить бы надо, но
Я немного задержусь.
Мне в лицо летит кленовый лист,
И я мысленно танцую твист.
Он не в моде, ну и пусть.

Как хочу я быть вчерашнею:
Безрассудной, бесшабашною
И ещё чего-то без
Плавать ночью в Атлантическом
И смеяться гомерически.
Знать, в меня вселился бес.

Кашу вкусную из тыквы
вы не съели, и от мамы
получили нынче втык вы
и задачу сверх программы.

А в задаче те же трубы,
из которых «вытекает»:
в инстаграмы и ютьюбы
мама снова не пускает.

Слова выходят из темницы
на божий свет.
Им надоело там ютиться,
и смысла нет.
В строю нестройном на листочке
мои слова.
Они вот-вот дойдут до точки,
но чёрта с два!
Уже отвергнуты бедняги
на этот раз.
Уже в корзине лист бумаги,
но я не пас.

Слова иные, смелее прежних,
упали с крыш.
Ложатся строки. И что-то между.
Ну вот и стиш.

Ожидание весны

Морозным днём ждала письма я,
потом надеялась весьма я
на твой приход.
А ты опять промчалась мимо.
Остался только этот снимок,
но через год
придёшь в зелёном кимоно ты.
И зазвучат надежды ноты.
А через два —
вернёшься ты в манто от Gucci
и улыбнёшься мне сквозь тучи
и то едва…

На склоне дня в преддверьи стуж
захлопнул дверь сквозняк,
как разобидевшийся муж.
Нет-нет, не мой. Итак

пришла любимая пора...
Не в Болдино. Ну что ж…
Собрался дождь, и с плеч жара,
и жёлтых листьев дрожь.

Стемнело. Манит лист иной
на письменном столе.
А осень шепчет за спиной:
«Живи ещё сто лет».

Монолог маленького жирафа

Пусть глаза мои печальны,
я из радужных мазков.
Ярким, индивидуальным
я слыву у знатоков.

Но малыш: акселератом
я не стал. Не из верзил.
Кто же ты, чудак-новатор,
что меня изобразил?

Я могу сказать одно лишь,
что красуюсь на холсте.
Взгляд на мне ты остановишь
даже в жуткой суете.

Запасли виноградные гроздья
потаённую сладость земли.
К нам идёт златовласая гостья -
звук минорных аккордов вдали.

Сладкий вкус виноградного сока...
А печали идут по пятам.
Осень, ты, как и я, одинока.
Мы с тобой из бальзаковских дам.

Я собираю по крупицам
твой взгляд, улыбку, слово, жест.
И кропотливо так трудиться
мне никогда не надоест.

Я на тебя гляжу, робея.
Не надо так меня смущать!
Могла бы всё простить тебе я,
да только нечего прощать.

Пересекаю все кордоны -
волной к желанным берегам.
И всех поклонников поклоны
бросаю я к твоим ногам.

(написано от лица моей ЛГ)

Я жду его примерно полчаса,
журналы перелистаны в киоске.
Напрасно, не алеют паруса
на этом сухопутном перекрёстке.

Быть может, он не мог найти ключи
и до сих пор сидит, бедняга, дома?
А вдруг ему отец сказал: «Учи
закон Ньютона, Планка или Ома».

Он заболел — простыл? Застрял в метро?
А, может быть, сражается с драконом?
А вдруг ему преградой сто ветров?
Увы, тогда до встречи далеко нам…

С тех пор прошли года и сотни гроз…
И столько было горечи испито!
И столько было сказано всерьёз.
И столько недосказано, забыто.

Глядит уныло прошлое в упор.
В нём тьма хлопот и суетного люда.
Но кажется, что там я до сих пор —
на перекрёстке — жду, как прежде, чуда.

Я мою, мою сковородки.
Я тру их содой без конца.
И превращаются уродки
в красавиц — воду пей с лица.

Я тру усердно. День проходит.
Мои подруги тоже трут.
Когда ж нас всех облагородит
сей бесконечный скорбный труд?

Помню, как с Вас, барабашка,
я отряхнула золу.
Вам постирала рубашку
и пригласила к столу.

Помню, спросила тактично,
взглядом Вас нежно согрев:
«Где мой котёнок тряпичный,
слоник и плюшевый лев?»

Вы отвечали тогда мне,
спрятав за щёку драже:
мол, ты разбрасывай камни,
но не игрушки уже.

Я в баре встретился с Мишель.
Гляжу, красотка без изъяна.
Принцесса, ноги от ушей.
С ума свела меня - «гурмана».

Я вёл себя, как супермен,
интеллигент, но всё же мачо.
Мне веял ветер перемен.
Я пожелал себе удачи.

А через час она уже
меня опутывала лихо.
Ну да, ведь НОГИ ОТ УШЕЙ!
И тут я понял — паучиха.

Мы сидим спиной друг к другу,
за компьютерами оба.
За окном стенает вьюга
и доводит до озноба.

Бой часов нам еле слышен,
ведь наушники — помеха.
Домовой зовёт из ниши,
а в ответ ему лишь эхо.

Мы живём в параллельных мирах.
Оба мы параллельны апрелю.
Нам казалось на первых порах:
пересечься должны параллели.

Но иначе считает Евклид.
Сквозь века он взирает с усмешкой.
Он увидеться нам не велит.
Мы его безымянные пешки.

Я иду по Седьмой авеню.
Ты по Пятой шагаешь, наверно.
Я Евклида совсем не виню.
Всё логично и закономерно.

Параллельны пути и миры.
Но, надеюсь, что где-то на склоне —
склоне лет или склоне горы —
Лобачевский* протянет ладони.

*По теории Лобачевского, параллельные прямые могут пересекаться в бесконечности

Почти прозрачная луна
дневного неба —
на бледной глади полотна —
сестрица Феба*.

А помнишь яркою была
ночная дива,
и тина падала с весла
во тьму залива.

О, как мечтательна порой
сама природа!
Хотела я макнуть перо
в морскую воду...

А чайки, словно во хмелю,
куда-то мчали.
И волны бились о скалу.
И мы молчали.

Луна — сестра Феба в греческой мифологии

Асфальт и листья цвета ночи.
Луна таинственно молчит,
молчит фонарь, потупив очи.
Спустилась ночь слезой свечи.

У дома Он в костюме-тройке.
О, так похож на Сирано!
Ну вот и всё… Нет-нет, постой-ка!
Вооон там Она. Глядит в окно.

«Из подземного царства Аида
пересечь роковую черту
устремились тени всех видов.
Злобный Цербер аж впал в немоту.

От такого финта природы
разыгрался переполох.
Посейдон взбаламутил воды.
Громовержец от грома оглох».

«Переполох на Олимпе»
Елена Литинская

***

Пришла депеша от Гермеса.
Её прочла я не спеша.
Не поняла я ни бельмеса,
точнее вовсе ни шиша.

Вдруг вышла дамочка из пены,
произнесла свой монолог
о том, что на Олимпе Лена
устроила переполох.

Из царства мрачного Аида
явилась тень и говорит:
«Позор, куда глядит Фемида?
Литинской ставим мы на вид...»

«Споила нас — богов — и ходу, —
нам Посейдон кричал со дна, —
сама кивает на природу,
но мы то знаем чья вина!»

Я вдруг увидела, что бочку
на Лену катит Дионис.
Решила я поставить точку.
Сказала строго: «quiet, please!*

Поймите, Лена — поэтесса.
Особый нужен к ней подход».
Отвисла челюсть у Гермеса.
А я продолжила: «Так вот,

есть у Литинской Лены клад свой.
Нет, нет, не золота гора!
Души несметные богатства!
Составить смету нам пора».

И вышел Гелиос на сцену.
И обошлось без всяких смет.
И боги славили Елену,
поскольку Леночка — поэт.

*quiet, please! - тихо, пожалуйста

Рубашка, шляпа и жилетка
о чём-то спорили нередко.
Они решали: кто важней
в круговороте наших дней.
Рубашка: «я скажу по ДЕЛУ —
когда своя, я ближе к телу».
Жилетка: «Но, случись беда,
в меня все плачут. Я горда!»
А шляпа: «Я горда вдвойне,
поскольку ДЕЛО-то во мне!»

Текут часы, текут минуты —
недолгой жизни атрибуты.
Рассудку здравому не внемля,
остановить пытаюсь время.

Остановить минут на сорок,
нет, повернуть, пожалуй, вспять.
Прошедший миг безумно дорог…
Я так хочу ещё поспать.
Звонит будильник, матадором
пронзая сон мой, как быка…
Спешит к будильнику рука…

Я помню песок под ногами. Пустынные пляжи.
Я помню, как волны кокетливо шли в наступленье.
И чайки летали над волнами, будто на страже.
И робкую радость сменяли то грусть, то волненье.

А в книжных романах случайные встречи нередки.
Но это же в книжке, а мы существуем в реале.
И вот разлетелись с тобой, как от ветра салфетки.
И свидеться нам доведётся едва ли… едва ли…

Лететь на огонь — нет глупее занятья.
Зачем я лечу — не имею понятья.
Ведь я не безумна, не слишком смела.
Наверное мне не хватает тепла.

Я собираюсь в гастроном
и, право, чуть не плачу.
Передо мною не бином,
но сложная задача.

Там, за окном, и дождь и град,
у входа стынет лужа.
И в Интернете говорят,
что зонтик очень нужен.

Вот чёрный зонтик — «Три слона».
Нет, это слишком грустно.
Вот цвета красного вина
с нарциссами — безвкусно.

А этот? Ярко-синий фон,
зелёные разводы.
Но он же сумочке не в тон,
и вышел он из моды.

А зонтик цвета янтаря
мне нравится, но Динка
предупреждала ведь не зря,
что он идёт блондинкам.

Лукаво щурит глаз сатир.
Эй, ладно, три-четыре!
Чтоб красота спасала мир,
я мокну в этом мире!

"...Жена же Лотова оглянулась
позади него, и стала соляным
столпом".
Бытие, глава 19.

Под зноем, соли солонее,
Одна, который век подряд.
Кто скажет ей, что было б с нею,
Не оглянись она назад?

А мы, гонимые ветрами,
Бредём по жизни наугад.
Но как узнать, что будет с нами,
Когда посмотрим мы назад?

Сидим с подругой у реки.
Мне муторно, мне плохо.
Смахнув слезинку со щеки,
я говорю, со вздохом:

— Меня покинул Тимофей,
спасёшь ли от недуга?
Ведь ты же главная из фей
и лучшая подруга.

Мне грустно, в сердце пустота…
Он был такой хороший!
Она в ответ:
— Купи кота
и назови Тимошей.

— Кота?.. Персидского?.. Ну да.
Как у моей соседки.
А если он сбежит, тогда?
Нет, лучше птичка в клетке.

Я пугало — простое, огородное,
мужского пола, и, пока, свободное.
Однажды обручился с Бабой Снежною.
Питал я к ней любовь и страсть безбрежную.

Но март настал, за ним пришёл апрель,
и зазвенела музыка — капель.
И в Лету утекла моя любовь.
Остался только нос её — морковь.

Живу я бобылём — оборван, жалок.
Пугаю здесь синиц, ворон и галок.
Друзья, ведь я зачахну так от скуки!
Найдите мне невесту на Фейсбуке.

Прабабушки Розы не помню лица,
но век не забуду: старушка украдкой
в кроватку носила мне два леденца.
Какой ты была — остаётся загадкой.

Есть фото красавицы. Я без конца
смотрю на него и гадаю — она ли?
Прабабушки Розы не помню лица,
а помню, увы, лишь морщины печали…

Беспечные чайки в безликом пространстве.
Скрип старого судна на гребне волны.
И серые скалы, что так безучастны,
И так неприступны, и так холодны…

Вьют гнёзда на скалах стрижи и бакланы,
свободно взлетая над пеной морской.
Природа диктует начало романа.
Тревожит и манит суровый покой.

***

Тщетно описать пыталась в прозе я
грушу под названием Амброзия.
Нет, пока в стихах о ней не спела я,
получалась груша недоспелая.

***

Как трудно на своём стоять, о боги!
Все аргументы я истратила в бою.
Сними пиджак и брось-ка мне под ноги.
Я на твоём немного постою.

Он делал левый поворот,
а я катила прямо.
Он — бестолковый обормот.
Я — пожилая дама.

Не ожидала я никак
такого поворота.
Ещё немножечко и кряк,
и бряк моя «Тойота».

Могла бы я нажать на газ,
сказать ему: «Пошёл-ка...»
Но жму на тормоз всякий раз,
как старая кошёлка.

Вперёд повёл он свой «Пежо»,
и, на мажорной ноте,
вдруг палец показал большой,
он бабушке в «Тойоте».

Нет, всё же он не обормот,
а помнится намедни
иной был дела оборот —
мне показали средний.

Сыну Владику

Желанный гость сегодня в доме,
ловлю усталый добрый взгляд.
Ты здесь, так что мне нужно кроме?..
Ну как дела? Пошли на лад?

Вздохнёшь и бросишь сумку на пол
и остановишь мыслей пляс.
За маму выпьешь и за папу.
А помнишь - кашу ел за нас?