Спасибо всем участникам за каждое "лето"!

Голосованием было определено четыре победителя:

1 место: Таёжник ("Плыли письма по реке")
2 место: Гелия Алексеева ("Желтые розы")
2 место: Дина Меньшикова ("Безветрие")
3 место: Пелагея ("В начале века")

Поздравляю наших передовиков с заслуженным успехом!

Спасибо за конкурс! Много интересных произведений, непросто было определиться с предпочтениями. Поздравляю победителей

Спасибо за интересный конкурс! Поздравляю всех участников с завершением конкурса! Рассказы написаны интересные, необычные! Трудно было выбрать лучшие! Спасибо ведущим за постоянные новые идеи!

Приём произведений закончен.
Голосование откроется в 10.00 20 июня.

http://litset.ru/publ/74-1-0-67185

'летошняк':

Так вот. Это было Его 'Летнее' дело. Некрасиво поступив со своим Папой (А?, Ну да, как с Твоим Котимяшей.), Он стал Главным Богом и принялся пансермировать за двоих: за себя и за Папаню-Урана.
Нет. Я это, так, 'по-памяти'. Могу и ошибиться в деталях. Опять же в этих мифах столько вариантов, что легко заплутаться.
Ну да. Греки же жили на разных островах и в таких самостоятельных городах-государствах. В полисах. Слышала? Ну, молодец!
Вот. А его раннюю жену звали Лето. А может Лето'. Ну, я же обещал 'летошную' мифическую историю?
Вот Лето забеременела. А Зевс взял и переженился на другой.
Ну, наверное, для древних греков это было нормально, что их Главный Бог такой.
Ну да. Влюбился. Наверное.
Думаешь, как Мама? Не знаю. И вообще,- Ты же знаешь, что мы это договорились не обсуждать.
Ну, пока не вырастешь до своих детей. Да.
Ладно. А дальше новая жена Зевса - Гера, очень рассердилась на Лето, за что у неё будут старшие дети от Зевса.
Ну да. Необъяснимая божественная злость-ревность. И Гера насторила всех богов и полубогов, которые были 'за неё', всячески досаждать Лето. Чтобы та нормально родить не смогла.
А Зевс тайно помогал Лето.
И самым фантастическим образом.: Там в море был такой "плавучий остров", который страдал от того, что нормальным стать не может. Ну, Зевс ему и пообещал, что если спрячет Лето до родов, то он сделает этот остров 'нормальным'.
А Лето, думаю, от всех этих передряг сильно тошнило. И от интоксикации. Ну да. Как Маму теперь.
Ну да. Летом. У неё теперь тоже - 'летошный' период. Умница!
Нет. Это не страшно. Пройдёт. Когда Ты у Мамы в животе обитала, ей, по началу, тоже тошновато было. Ага. Даже в болнице немного лежала. Но, всё ведь обошлось?!
Ну вот. Лето и родила на тайном плавучем острове, где её Гера отыскать не могла, девочку и мальчика. Артемиду и Апполона. Вот от этого стресса они, Летошные, такие нервные, но и беспримерно талантливые стали.
Ну конечно, про Апполона слышала!..

Хорошо. Только давай Маме позвоним, чтобы разрешила.
Пока занято...

Ну хорошо. Теперь про Белое море.
Там птичий заповедник есть. На севере. За Полярным кругом. Его для сохранения такой птички-уточки Гаги устроили. У неё очень лёгкий и 'греющий' пух. Раньше, когда никакой синтетики не было, этот пух был незаменим для лёгких спальных мешков. Ну да, у меня мешок есть, но на ватине. Не такой лёгкий и тёплый. И ещё пух для одежды хорош. Чтобы на севере работать...
Нет. Давай так. Интереснее будет! Один замечательный поэт Андрей Вознесенский (Запомни!) как-то написал: "...где деградирует весна
на тайном переломе к лету." Где??
Нет, он-то вопроса не ставил. Он, как поэт, просто сказал, что 'в похолодавших лесах
и онемевших рассветах'.
А ведь в разных местах - по разному!
В календаре - с первого Июня.
Или с первого Декабря. Да-да! Это если в южном полушарии. Ну, в Новой Зеландии или Аргентине.
Правильно!, И в Австралии. Только она близко к экватору. А там настоящих лета-зимы, как у нас, нет.
Ладно.
Вот астрономы, те вообще считают, что лето у нас начинается 22 июня!
Вот-вот! На "белые ночи"!
А значит это вовсе не 'ночи', это Весна бродит ночным приведением в белом саване!
Страшновато?
Ладно. Про Белое. В мае-начале июня Весна ещё бродит миражом привидения в саване белых ночей по северному Терскому берегу Белого моря. Но ей уже не верят.: Гаги исщипали свои грудки ради утепления гнёзд, вывели гагачат и уже повели малышей к воде. ...

Звонок? Ну, возьми трубку.
Мама? И что, разрешает?
Давай сам поговорю.
Привет, Изменщица! Птенец требует остаться на ночь.
Да какое беспокойство?
Нет, всё нормально. Не затруднит. Я же этот, как Ты говоришь, "Педофил"? То бишь 'Чадолюбче'!
Ладно!
Как самочувствие то?
Привет Преемнику!
Хорошо, позвоню.

Ну вот, 'согласовали'!
Давай дальше, про Белое.
Да не знаю, почему 'Белое'. Говорят, от того, что иногда там лёд до половины лета...
...
Ну, да. Смешная фотография. Между Цирком на Фонтанке и фальшивым мостиком, под дубами у Каштановой Аллеи и Инженерного замка. Да, всё Ты помнишь!, Здесь умудрился сделать предложение Твоей Маме пойти в родственники...
Ну, спокночи!
Буду на кухе.
Добрых снов!
Цел...

_____

Принято и это "лето")
Спасибо.

Лето - это...
http://litset.ru/publ/46-1-0-67175

Лето – это смех ребёнка, море и жара. Часть первого не представляет: как это, будучи в третьем, не булькнуться во второе?!

Былионы планов, желаний, надежд витали в воздухе, шумно или молчаливо, перемешиваясь и обрастая всё новыми и новыми бы. Подавляющее большинство из них – именные или услаждающие или их гибрид, но встречались и иррационально-абстрактные. Некоторые же превращались в навязчивую идею или мечту. Но все они вынуждены ждать своего часа, как и их родители.

Иногда тот час то бил, то наступал незаметно вопреки логике до срока – и тогда неимоверная очередь перед закрытой пока дверью могла подышать полной грудью. Недолго. Освободившееся пространство с быстротой мысли заполняли новоиспечённые бы, мимолётные или сбросившие с себя оковы реалиума.

Кто-то нетерпеливый, нисколько не стесняясь окружения, начинал подогревать ветер. Некоторые украдкой, а большинство с гневным осуждением, вглядывались во внутрь себя:

– Почему? Почему не я на его месте? Я ведь тоже могу! – и стыдливо, еле слышно со вздохом: – Сработал стереотип: постеснялись обратить на себя внимание больше установленной индивидуальной нормы…

Наконец, якобы сдерживающая дверь исчезла! Все, кто с головой, а кто без оной, ринулись через виртуальную границу, всё глубже и глубже проникая в лето, но только избранные теряли свою сослагательность.

Лето – это…

Эх, как всё-таки хочется булькнуться во второе!

--*--*--*--

Примечание:
Автор просит замеченные новообразования не считать ошибкой, а незамеченные – пусть таковыми и остаются.

Эх, согласна! И на первое, и на второе, и на "десерт")
Спасибо)
Принято.

Не особо уверен, что это 'старинное' в тему, но действия здесь точно летние, а вот потом...:

http://litset.ru/publ/18-1-0-2648
карантинное горе-горное

"...Снег, снег, снег, снег,
Снег за окошком кружится."
Александр М. Городницкий

^ ^ ^
А лето кончалось. В календаре. Но не на перегретом Зангезуре*, с его хилыми останками прежнезимних снежников.
И вдруг вдоль границ Армении возникли самостийные карантинные посты по холере: люди с ружьями, добровольцы, бросив сомнения, разожгли у вечерней дороги костры тревоги. Прям партизаны или ополченцы, ждущие только повода. Сидя в своих заслонах рядом с опрятными двухэтажками они вещали, что "спасают свой Горис** от эпидемии грязных татар", и уважительно глядели на ленинградские госномера наших 'геофизических' машин.: Снова, как и вчера, самодельный шлагбаум поднят без вопросов и глупостей. Тем более, что нынче под тентом через лоскут земель Азербайджана с нами едет пара весёлых армян. Они, пользуясь случаем, предприимчиво предложили к продаже тельные крестики. Отменный сувенир для атеистизменного Союза!
А вчера под тем же тентом попутчиком до своего дома в верховьях долины Вохчи*** ехал легкопуганый азербайджанец. Или курд?
Такой вот антураж для наших как бы 'высокогорных' (на деле - ну никак не выше 3000 метров) маршрутов 'разведочной геофизики', бо районы работ в пологих низких долинах благоразумно разобраны коллегами из Азербайджана и Армении.
Поэтому на цветную диапозитивную фотоплёнку производства ГДР знаменитое 'сарьяновское' яркоцветие практически не попало. А оказались там всё больше холодные красоты горных вершин, скал, перевалов, снежников, водопадов, рек и озёр, пыльнеющие осыпи и дорожные серпантины, алычёвые редколесья и тесные леса в дожденосном тумане, полустоптанные склоны с послушно топающими за козлами-вождями группками овец идритп..: Что-то давненько не пересматривал. А ведь тогда-то обещал себе:
Не забыть тот, к закату засушливый
И в тумане с восточного склона хребет,
С буйной зеленью леса, набухшего,
Дождевито впитавшего Каспия след.
Провидчески обещал. Бо чем-чем, а Каспием уже скоро как пол века занят...
Отвлёкся.
Снято всё это было камерой с половинным кадром, так что из плёнки выходил диафильм-отчёт-иллюстрация к маршрутными рассказкам.
Этой "добычей" под пару бутылок непрекрасного армянского белого вина и последнюю бутылку коньяка из Еревана поделился в предзимнем ноябре по снежной растайке с друзьями-одноклассниками.
Даже больше чем с друзьями: как раз в это время проходило 'официальное оформление' семейных пар, которые в нашем послеклассии составили октет! Нынче, по недолговечности 'мальчиков', это уже лишь квинтет. И всё чаще мнится, что именно классный успех 'Зангезурской диапрезентации' этот процесс запустил. Будто он подвигнул четвёрку наших наиболее туристически ориентированных юношей пару лет спустя лететь на летний Кавказ. Где самый замечательно беспримерно талантливый и юный из нас, единственно готовый к хожениям за пределы смыслов своего времени, погиб. Нелепо. Несчастно. Оставив вдовой с крохой сыном свою самую-самую из одноклассниц, сокурсниц, девушек всего Питера и мира, нашу самую живую умницу и прекрасницу.
Самая волшебная жизнеобещающая из четвёрки пар! Такое вот самое-самое-самое и не удержалось на планете.
Мне бы, как 'профи', нашим гороходам не о тамошних красотах и скрытных красотках тогда заливать, а о технике безопасности и рисках. Рисках, пару раз чуть не реализованных головоломными падениями в глыби каньона Воротана*** и с береговых обрывов Вохчи***, безтормозными скольжениями по полуфирну снежников и соседским 'общением' с фалангами и змеями. Поведать, предупредить, попредвидеть в тот год столетия, отмеченного близнецовой чеканкой лика юбиляра на рублёвой монете и памятной медали ... ...
Да не сутьба
~~~~~
теперь, когда уже до половины сжалась,
не удержалась, съёжилась (какая жалость!)
друзей сошкольничьих шагреневая кожа,
их лики памятные во сто крат дороже,
покуда Лета не утопит эту малость,
а эпатажные миражики итожеств
по этажам кладбнищенским не разбежались

1970-2019
___________
*_субмеридиональный хребет на восточном рубеже Армянского нагорья
**_город в АрССР/РА у границы с АзССР/АР, самосильно перекрытой по холере, осенью 70-го 'накрывшей' обе республики
***_тамошние реки

Такая интересная, романтичная, очень далёкая от городского бытия, страница из жизни геофизиков.

Спасибо)
Принято.

скорее - 'геолириков'

Безветрие

http://litset.ru/publ/46-1-0-63554

Вереница странников в цветных шапочках тащится в гору. У каждого в руках большой сачок, будто для ловли огромных бабочек-мутантов.

- Ты помнишь наши гонки на гигантских гусеницах? – обращается верзила в желтых ботинках к рыжему коротышке.
- Помню… Такие упитанные, пушистые зеленые гусеницы!.. Мне было щекотно и весело.
- А помнишь, как мы забрались внутрь последнего желтого одуванчика и лежали там, свернувшись улиточками?
- Еще бы!.. Еще бы. Нас тогда целый час по всей поляне искали. Ганс даже предложил пытать муравьеда: мол, он явно что-то недоговаривает.
- Да… А мы сквозь дырочки в стебле наблюдали, как муравьед гоняет наших по всей поляне. Он был страшно зол и очень голоден.
- У него еще вроде как был брачный период…
- А помнишь ту ночь в лесу, когда мы запекали на костре дырявый башмак, начиненный тыквой?
- Ну конечно. Это ведь тогда мы подрались из-за степени прожарки? «До хрустящей корочки, до хрустящей корочки!..» Да кто же, голова твоя дубовая, башмак жарит до корочки? Из него же все соки уйдут!
- А в итоге пришли наши и все съели. Оставили нам только шнурок и пару тыквенных семечек…

Солнце постепенно спускалось. Казалось, еще чуть-чуть – и можно будет поймать его в сачок. Странники остановились на ночлег на склоне горы. Поставили палатку, развели костер.
- Смотрите! – закричал вдруг здоровяк с кудрявыми волосами, выбивающимися из-под вишневой шапочки. – Деревья чихают!

Деревья действительно дрожали от холода. Отовсюду слышалось громогласное «Апп-чхи-и!» Странники достали из рюкзаков шерстяные клетчатые пледы и поспешно завернули в них корни деревьев. Кто-то решил, что нужно отпоить их горячим молоком.

У костра, на котором грелся котелок, долго еще слышались ожесточенные споры.
- В нашей семье, если кто простужался, всегда добавляли в молоко помет ящерицы! Этот рецепт моему деду рассказал его дед перед смертью… И никакая хворь нас не брала! И это вкусно, в конце концов…
- Кыш! Кыш от молока! В вашей семье, - ухмыльнулся рыжий коротышка. – Да вы же варвары. Вы при несварении желудка мясо ежей едите! А вы не задумывались, что именно от этого у вас несварение желудка?.. Ведь всем известно, что ежей не едят, ими натираются на ночь, так болезнь быстрее отступит.

Вдруг один из сидящих у костра вскочил, испуганно озираясь по сторонам.
- Слышишь? Ты слышишь? Вот, опять!
- Ничего я не слышу. Даже малейшего ветерка.
- Вот именно! Это-то самое страшное. Это оно, клянусь!
- Какое еще «оно»?
- Безветрие. Зови скорей наших. Хватай сачок. Выходим на охоту!

Забавный народец!
Спасибо)
Принято.

Мой король

http://litset.ru/publ/46-1-0-63636

Я выберу тебя своим королем.

Я подарю тебе жука в спичечной коробке и светлячков в прозрачной банке. Я поймаю для тебя кота, проедусь на подножке трамвая, покажу тебе, где зарыт мой клад – три блестящих фантика, ракушка и звезды из фольги. Сплету тебе корону из листьев, украду зеленых яблок и банку тушенки, и мы съедим их внутри той огромной ржавой трубы недалеко от заброшенной электростанции. Я соберу червей в консервную банку и поймаю для тебя рыбу, и выпущу ее обратно в реку, если ты захочешь.

Я сниму для тебя всю одежду и закрою глаза, как тогда, на чердаке.

Но однажды ты все равно уйдешь. Рано утром, с перекошенной короной из листьев на голове, со спичечным коробком в кармане и банкой светлячков в рюкзаке. Ты выбросишь корону, разобьешь банку и выпустишь насекомых. Потому что ты взрослый, и над тобой будут смеяться, если ты скажешь, что тебя выбрали королем. Ты купишь пачку сигарет, бутылку водки, и выпьешь ее прямо на перроне.

Я лежу на чердаке, смотрю на небо сквозь щели в досках. Капли дождя попадают мне на лицо. Лето похоже на янтарно-оранжевое насекомое с прозрачными крыльями. У лета вкус кислых леденцов и слепых дождей.

Но даже если у меня завтра будет день рождения, и мне подарят велосипед, и все ребята с нашей улицы будут мне завидовать, я не смогу больше вспомнить цвет и запах лета. Моя память стремительно стирается.

Когда я забуду свое имя, начнется новое летоисчисление.

Детская любовь и взрослые мысли, и немного грустно, что всё это пройдёт.
Спасибо)
Принято.

http://litset.ru/publ/76-1-0-67094

полюбилетнее
(днокументальноё):

Присказка:
Семидесятое летовластие осметили и посильно отметили фальшевики. Символ предзимнего переворота къюбилейно очинили и 'вершки' торжественно провели на Большущую Невку. На свою "уВечную стоянку" к Петроградской набережной. А отрезанное основание - оригинальный корпус, днище, ходившее до Цусимы, отогнали на запад. В Залив. В Лужскую губу. В Ручьи. Не сразу. Не вдруг. Через пару зим. К предпоследнему лету Союза.

Сказка:
И лето это на Заливе стартануло белиссимолепно.: Настный июнь., Более чем спокойная работа то в Лужской губе, то в Копорском заливе на арендованном у кооператоров судёнышке., Разнородная, но на редкость совместимая составом личностей рабочая группа, дружно влюблённая в Неё., И Она - ладненькая четверокурсная практикантка, избыток внешних и ненапрасных совершенств которой, как цветущей двадцатилетием 'представительницы прекпола', был отменно гарнирован распахнутым в мир темноглазием лёгкого незлобного характера. Не скажу, какой геолог, но пару несложных интегралов взяла без напряга (Каюсь, практиковал такой способ проверки собственных выводов и вычислений, к немалому удивлению студентов 'на практике' показывающий практичность их 'общих' базовых знаний.).: Мечта жизнепровождения!
[Ну да, вестимо, - лишь обычное 'навешивание' идеала на реал. Но тут, пожалуй, всякий "сам обманываться рад!"]
Белланочие под гитарку с костерком, неужасным красным вермутом, шашлыками и комарами на берегу., Копчёная салака (в банках с маслом именуемая "шпротами") с ближайших рыбколхозных рыбзаводов промеж вахт., Швартовки у изъеденных временем бетонных стенок остатков предвоенных времён базы флота., Громада "Аврориного" днища, сохранившего дубовую обшивку и медную (против обрастания) облицовку, ставшая темой тугоумных бесед и предметом отламывания сувенирных кусочков., Сходы на берег по первые грибы... Два месяца счастья.
Почти два. К концу июля выяснилось, что наш кооперативный тихоход ну никак не сумеет и вовсе не стремится успеть выполнить предположенное за сезон.: Состояние механизмов судна аховое., А пару раз оно просто возгоралось. Причём второй раз,- бросив управление на узком входном фарватере. И, пока тушилось, чуть под встречную громаду сухогруза река-море не заехало. СлаБогу Её в тот поход в Питер на борту (к беде???) не было!
Так что перескочили на освободившееся быстроходное спецсудно. Где в конце августа получил от Неё утреннюю, когда застишело, обиду за то, что не вытащил ночью глянуть на полярное сияние. Оно забелило августовскую темень своей редкостью когда наш быстроход прятался за Гогландом от дневной штормяги, чуть не разломившей, по свидетельству приятеля-кэпа, наш узкий кораблик с тяжеленным краном на баке. И ведь думал же разбудить и вместе 'подивиться на небо', да пожалел после штормеца...

Послесказие:
А к осени 'Аврорин' остов, подлинное дно затопили оверкильно молом при входе в бухту Ручьи. Солнышко Морское ушла замуж за неведомого (нам) однокурсника. Штормовые волны закачивали в корпус утопленника сырой вдох, который потом с надсадным посвистом выкашливался сквозь дыры днища.
Созрела рябина. Нежинская, не горькая.
Вокруг развалин былой крепости послелетно разбежались опята.
___

Молодость. Всё в ней ярко, интересно, насыщенно. И вспоминается (и читается) с улыбкой)

Принято.
Спасибо)

Почтальонка
http://litset.ru/publ/5-1-0-67049

Ленка аккуратно сложила почту в большую сумку, взвесила на руке — тяжёлая — с некоторым трудом перекинула через плечо и двинулась по улице в сторону окраины. Вот уже третий месяц она работала почтальоном — разносила письма и газеты в своей деревне и в двух соседних.
Выйдя из городка, девочка сошла с дороги, чтобы срезать путь через поле. День выдался солнечный, стоял густой запах цветов, в окружающих поле кустах чирикали воробьи — будто и не было войны, а она просто подменила старшую сестру, чтобы та могла сбегать на свидание в соседнюю деревню. На какое-то мгновение ей даже показалось, что сейчас к ней подлетит Маринка, на ходу заплетая косу (не хватало ещё, чтобы мама не увидела её с распущенными волосами), заберёт сумку, чмокнет в щёку и весело скажет:
— Спасибо, сестрёнка, ты настоящий друг! Иди теперь, гуляй. Только мамке ни слова.
Только Маринка вот уже два месяца как ушла на фронт санинструктором, а перед тем привела на почту четырнадцатилетнюю Ленку, представив как замену себе.
Работать почтальоном было тяжело, и не потому, что приходилось вставать чуть свет и топать полтора километра пешком до райцентра, чтобы забрать газеты и письма, и даже не потому, что сумка была для неё почти неподъёмной. Тяжелее всего было вручать похоронки, особенно односельчанам. Деревня ведь не город — все друг друга знают, и страшно осознавать, что человека, который однажды починил тебе велосипед, помог донести до дома ведро воды или отогнал здоровенного соседского пса, из-за которого ты боялась подойти к колонке, больше нет.
Вот и сегодня... Ленка хорошо помнила здоровенного рыжего Кольку — дважды второгодника, от которого в своё время не раз приходилось после уроков прятаться в колючих кустах за школой. Как мечтала она тогда, чтобы вредный мальчишка однажды куда-нибудь подевался. А зимой он приписал себе год в свидетельстве и пришёл в военкомат. И вот теперь погиб. "Как же теперь тётя Валя? — подумала Ленка — Только неделю назад на дядю Лёшу похоронку получила, а сегодня и Колька..."
За невесёлыми думами Ленка не заметила, как добралась до деревни. Идя от дома к дому, она отдавала односельчанам газеты и письма, и их глаза загорались радостью или наоборот, потухали. Вот и тёти Валин дом. Не поднимая глаз, Ленка протянула казённый конверт.
Женщина не закричала, не заплакала, а схватившись за сердце, рухнула на землю. Закричала уже Ленка. Прибежали соседки, засуетились, запричитали, заохали. Низко опустив голову, Ленка выбралась из толчеи и пошла дальше — люди ждали писем от близких, воевавших сейчас с врагом.
Придя после работы домой, Ленка упала на кровать, свернулась клубочком и тихонько заплакала. Такой её и застала вернувшаяся с фермы мама.
— Что с тобой, доченька? — Встревоженно спросила она. — Что случилось?
— Колька погиб... — всхлипывая прошептала Ленка. — Помнишь, как я его до войны ненавидела?.. Как хотела, чтобы он исчез?.. Тётя Валя в обморок упала... Как же она теперь совсем одна будет?..
— Не хочу больше почтальонкой работать, — продолжала она, хлюпая носом. — Страшно... Лучше я в колхоз пойду или на ферму вместе с тобой.
— Решать, конечно, тебе, дочка, — вздохнув сказала на это мама, — но Марина, когда на фронт уходила, надеялась что ты её заменишь. Да и Колька тот же — на что уж беспутным всегда был, а гляди ж ты, когда понадобилось, смог жизни не пожалеть. Неужели ты слабее?
Ленка поднялась с кровати, утёрла рукавом лицо и достала из кармана помятый треугольник.
— Чуть не забыла, мама — от Марины. Давай вместе прочитаем.
Слушая, как мама читает вслух письмо старшей сестры, Ленка думала о том, что никуда она с почты не уйдёт — не может она показать себя трусливой и слабой ни перед Мариной, ни перед такими же девчонками, работающими вместе с ней, ни даже перед памятью некогда ненавистного Кольки.

Какое горькое время выпало на долю этой девочки!

Спасибо)
Принято.

В начале века

http://litset.ru/publ/5-1-0-67036

Федька размахнулся и что есть силы ударил битой по мячу. Тряпичный комок резво отлетел в сторону и плюхнулся прямо в зелёную вонючую лужу, украшавшую улицу ещё с прошлой пятницы. Пацаны разочарованно загудели:
- Ты чо, Федька? Куда целишь? Чем теперь играть будем? – долговязый Лёшка уже навис над съёжившимся в ожидании законной оплеухи Федькой. Но рука, занесённая для удара, вдруг замедлила движение, и малец, воспользовавшись моментом, живо отскочил в сторону.
- Пацаны! Глянь, городовой, - изумлённо выдохнул Лёшка. Пацаны, моментально забыв и про мяч , и про Федьку, развернулись в сторону редчайшего для городской окраины зрелища.

По улице, по самой её серёдке, отпечатывая в горячей мягкой пыли полукружия подков, вышагивала гнедая лошадь, на которой восседал самый настоящий городовой, в серой парусиновой гимнастёрке по случаю летней жары и форменной фуражке с кокардой. Сумка, пристёгнутая к поясу, мерно билась о бок всадника в такт шагам лошади.
Пацаны воробьиной стайкой вспорхнули с вытоптанной босыми пятками лужайки и через минуту уже сопровождали редкого гостя, возбуждённо блестя глазами и гадая, к кому же направляется необычный посетитель.

Улица, где разворачивались столь редкие события, называлась Большое отчуждение. Странное для непривычного уха название. А на самом деле ничего странного здесь и нет. Дело в том, что дома отчужденцев построены на земле, принадлежащей железной дороге, то есть на так называемой полосе отчуждения. Вот вам и Большое Отчуждение. А было ещё и Малое. Но это уже полулицы – один порядок домов, прилегавший к железнодорожным складам.
Паровозные гудки, перекличка диспетчеров настолько привычны местным жителям, что исчезни они однажды, и стало бы им не по себе, как бывает не по себе нормальному человеку, помещённому в барокамеру.
Жили здесь люди мирные, работящие, никакие там не воры-бандиты.

Городовой тем временем уже доехал до середины улицы и остановился как раз напротив Федькиного дома.
-Мальчик! – окликнул он Федьку, уже успевшего забежать в палисадник, - Здесь живёт паровозный машинист Сухов Андрей Григорьевич?
-Здесь, - просипел Федька севшим от волнения и страха голосом.
Городовой спешился, вошёл в палисадник и сел на ступеньку парадного крыльца.
- Позови-ка мне хозяина сюда! – распорядился он, отирая вспотевшее, красное от полуденного жара, лицо большим носовым платком.
Федька, боком проскользнув мимо городового, влетел в прохладные после уличного зноя сени и наткнулся на мать, уже выходящую на тревожные крики детворы.
-Что там, Федя? – спросила она, поправляя задравшийся на округлившемся животе фартук. Скоро у них в семье должен был родиться ещё один ребёнок. Седьмой.

Федька знал из подслушанных взрослых разговоров, что у родителей целых четыре года не было детей, и они даже свечку ставили Николе Чудотворцу, чтобы детки появились. Аж за сорок рублей! Детки и правда начали появляться. Чуть не каждый год. Один за другим. Мамина сестра, тётя Надя, приезжая на очередные крестины, подшучивала над мамой:
- Не пора ли, Верочка, свечку загасить? Горит, поди, ещё.
Мама улыбалась и говорила:
-Пусть горит.
Она хорошо умела управляться со своей ребятнёй.

А тут испугалась, побледнела. Городовой встал, одёрнул гимнастёрку и торжественно провозгласил – имею, мол поручение - доставить Вашему мужу письмо от самого царя.
Мама так и присела, совсем белая стала от страха.
Федька тут сообразил, что надо отца быстрей звать, а то дело плохо кончится. Метнулся в дом за отцом. А батяне хоть бы хны. Спокойно пакет принял, расписался и ус ещё довольно подкрутил.

А когда городовой уехал, отец рассказал, что писал он царю жалобу на хозяев железной дороги. Потому, как попав в аварию, повредил себе руку. Рука с тех пор не разгибается до конца, а значит, получил батяня увечье во время несения железнодорожной службы.
Федька, пользуясь тем, что родители забыли про него и не прогнали, впитывал каждое слово. Он хорошо помнил, как отец вернулся из поездки с перевязанной рукой, как потом обсуждали на улице аварию, случившуюся с ним в поездке, и дружно заключали:
- Слава богу, жив остался!

Но отец, отсидевший из-за сломанной руки почти полгода дома, решил, что хозяева должны заплатить ему за всё.
А кому же и жаловаться, как не царю-батюшке?
Отец, преисполненный собственной значимостью,- не каждый день письма от царя получает, - взломал сургуч и вынул из пакета красивую, с вензелями бумагу.

Он читал ответ, написанный сложным для Федькиного понимания канцелярским языком, но по тому, как посветлело мамино лицо, как всё более довольно подкручивал отец усы, он понял, что новости в письме хорошие.
И не ошибся!

Выплатили хозяева батяне деньги за увечье. Да такие деньги, что смог он купить на них новый дом, да ещё и лавочку открыл!
Правда, не получилось у него торговцем стать – не его это стезя.
А дом до сих пор стоит, хоть и произошла эта история в самом начале двадцатого века, а точнее – в 1901 году.

Принято.