Будто врачи, будто белые и с пинцетами,
Нарочито лезете с советами и рецептами,
И раз по сюжету планировал стать кулинаром,
Оставлю в письме на прощанье рецептик отвара.

На вечно горячей плитке памяти,
В грязном чане под коркой наледи,
Во вредных мыслей прогорклом масле,
Не дотерпев и до тёплой пасхи,
Медленно тушишь с луковым горем
Проблемы гнетущей срубленный корень.
С россыпью будней из хлора и натрия
Оставляешь помучиться годика на три.

Закаты выжжены, рассветы блеклые.
Пускай боль брызжет, пускай боль бегает.

Теряешь дух, готов пасть замертво,
Идёшь на стук, и из грудной камеры
Достаёшь маринованный в слёзах клапан.

Прошлое ноет, прошлое каплет.
Кончилось детство, мир - взрослая кухня,

Громко рвёшь сердце, в тёмный чан плюхая.
Добавив чуть спеси, несахара жизни,
Невесело ждёшь окончания шизы.
Мешаешь. На максимум сделав агонию,
Смотришься в лакмусовое заоконие.

А душа с прохладным обидным жестом
Отправляется в кругоадовое путешествие.
Додавившись вдоволь готовым кушаньем,
Еле дышишь, судьба порушена.
Галантно теряешь мечту стать поваром -
Без таланта, характера, норова.
Принимая масштаб, глубину разрухи,
В холодной войне умываешь руки.

Если первый блин - вышел просто комой,
Второму - быть в полный рост, венковым.

Лежит в остывшем кофе
под облаковой пенкой
нерастворённый город
на кубиках зимы.
Лежит и сладость копит.
И всё тут очень крепко,
и всем тут очень бодро -
не выпить и не смыть.

Живём в околодонье,
не ведая, что где-то
в далёком зачашковье
есть чудный светлый мир.
В натепленных ладонях
там взрослые и дети,
работа есть и школы.
Представь себе на миг:

за стёклами стакана -
прозрачное пространство,
лежит осадком город,
а в нём царит весна.
В лимоновом накале
век трудятся тианцы
в чаинковых задворках,
без отдыха, без сна.

Что наша, что другая
система... Мир так сложен.
В бурлящей массе судеб
ты только грамм, притом
и тут и там пугают
рассказами о ложке,
ужасным в засосудье
нечеловечьим ртом.

Встал, надел свой свитер в ромбах.

Злобным вышел из квартиры,
И бельмо словил в сугробах.
Мятый снег, дорог пунктиры,
Небо рвётся, вязнет обувь,
Искры скачут, как пружины,
Хороводом злых снежинок.

Ветер жгущейся крапивой
Исхлестал жестоко щёки.
День допил остатки пива, -
Едет к солнцу. На востоке
Нищий свет, надев корону,
Испарил рассудок зимний.
Я вернул себя в хоромы,
Холод здесь такой же сильный...

Пришла зима с морозами,
Замедлив ход текущего.
Под действием наркоза мы,
Бредём в ветрах закрученных
По улицам запудренным,
Для праздников украшенным,
Но нам всё хуже, муторней,
Сутулимся и кашляем.
Сидеть теперь в квартирах нам,
Включив обогреватели,
Со взглядами картинными
В преддверии апатии.
Пришла зима с морозами,
Став раной настоящего:
Открытая, занозная
И долго проходящая.

Повсеместная осенняя сонливость,
Ощущение таинственной тоски,
Созерцаемые, с неба вдруг свалились,
Оставляя созревать свои ростки.

У Жар-птицы не осталось больше перьев,
Ветер вепрем свирепеет на заре,
Опадающее золото с деревьев
Вымерзает тусклым слоем на земле,

Шпарит ливень ледянючей газировкой,
Захлебнувшись томной бодростью округ,
Мчусь по мягкой свежевытоптанной тропке,
Вспоминаю, что забыл морковь и лук.

Наблюдая за разумностью людишек,
Мне подобных, наконец-то осознал:
Мы заложники привычек и излишков,
Замыкаемые ленью в контур сна,

Даже вера в то, что вертится планета,
В перманентность повторения вещей,
Дарит чистое спокойствие момента
Взбушевавшему божественный ручей.

Гаснем с экранами смартов, компьютеров
В лучшие годы, что дрогнут под таймером.
Мир виден уровнем жутким и муторным.
Реальность. Здесь фэйлы бывают фатальными.

Реальность. Здесь люди от плоти зависимы.
(Просто родившись, ты сел уже в лужицу.)
Пьём виртуальность по капле, по пикселю,
Скрывшись поглубже от внешнего ужаса.

Скоро иссякнут богатства халявные,
Море вспротивится быть по колено нам,
Вот и поймём из какого же сплава мы,
Прочно ли судно из Z поколения.

Жил-был мужик, его звали Кондратий,
В квартирке три метра в квадрате.
Жил он в глуши, был с удушенным взглядом,
И скован недугом проклятым.

Служил он в Афгане, водил вертолёт,
Cверхпамятью был одарён.
Но споровых ядов вдохнул шифровальщик,
Теперь же - простой проживальщик.

Не помнит где пульт и где сетка с картошкой,
Что было всерьёз по-нарошку.
Но знайте, учтя через что он прошёл,
Маразм это даж хорошо.

Обыкновенное утро,
Хочется спать, но не должен.
Небо за окнами ртутно
Ночь пролетало над лоджией.

Кабельный хохот, зарядка,
Тапок нет, гнусь телом хлипким,
Кафельный холод на пятках,
Запах от кухонной плитки,

Красная бритва из стали.
Чайник горяч? Неужели?
Глаз в холодильник. Остались
Пряники, чашка жульена.

Бездна пшеничных крупинок
Рядом с потеющим чаем.
Резко решил: "Не глупи, ну!
Вряд ли успеешь к началу."

Восемь, две точки, ноль восемь -
Вспыхнуло так на экране.
Бросил свой очерк, и в офис
Рыхло ногами моргаю.

Выскользю лыжой тропинку,
Срежу сугроб снегоходом.
Мысли, как тыщи картинок.
Если угроблю работу...

Дубу конечно не дам я.
Слыть игроком с пистолетом?
В вечных по-кругу мотаньях
Быть хомяком всё столетье!

Я не хочу жить без цели,
Кануть с флагштоком плотины,
Странным, но чудным мицелием
Планов, что невоплотимы.

Офис уже где-то рядом,
Надо проплыть перекрёсток,
Гуси с паштетом и мятой
Halls выгружают на вёсла,

Вязнут колёса и спицы,
Мясо примёрзло к трясине,
Плазма, кокосы, мезим и
Синее веремессино.

В рисовой хамере крама
Волгу мисуру нигудет
Назыбь гидары, Вы рано,
Годъя песу фам вигуру!

Урду ауза ссикабо,
Лозун, Гиритоб Дизевра,
Узой минора Дикапа
Аффиразируем Мефро!

Ризи в рифосе фиана,
А на-на айва рикута,
Мозу биуна минсанна...

Обыкновенное утро
Переместилось в вечер.
Хоть это всё и муторно,
Всё же жалеть не о чем.

Достав заржавевшее яблоко
из сморщенного пакета,
соком взрывая нёбо,
забросив за небо взгляд,
худощавый, с ногами зяблыми
в обшарпанных серых кедах,
на тротуар поплёвывая,
шагает домой на склад,

шагает по жизни с прошлым,
где мысли слились с туманом,
смиренный в своём отчаянии,
смывает надежду в гнёт, –
с надрывно-весёлой рожей
быть сытым – его нирвана,
едва ли чего замечает
и ничего не ждёт.

Гирей на душу осела
Дождевая серость-сырость,
Неснимаемая с тела
Меланхолия на вырост.

Больно, сонно, беспросветно.
Где же пафос и бравада?
Смыло с памятью, наверно,
И пускай так, значит надо.

Это время для раздумий.
Разобраться в старых чувствах,
Растревожить спящих мумий,
Оросить сухую пустошь.

Облегчение не быстро,
Немоту сменяет нега.
Солнца свет на сердце брызнул,
Дав взойти другим побегам.

Разверзая
сети нервных
отростков, минуя
прочие внутренности
деревенеющего тела,
обезумевшими бурами
прицельно впиваюсь в
корневую систему местных
лесов. В этот период
перерождения отчётливо, даже
кристально ясно ощущается
нахлынувший ни с того
ни с сего росистый леденящий
пот, что вперемежку с пахучей
смолой пробивается из уже
загрубевшей шершавой кожуры,
а весь лишний и не лишний жир
расщеплён, и кости под натиском
метаморфоз истолчены в первородный
кальций и идут в обязательном
порядке на корм почве. Это уже не
мутировавший в дерево человек,
а наделённое разумом древо с
девственной человеческой душой.
Обременённый окружающей
информацией, чувствуешь
себя неким передатчиком
у всего Земного шара,
где с поражающей
воображение чуткостью,
шелест твоих новых
зелёных волос отдаётся
в изобилующих влагой
прожилках, по которым
сладостно бурлит не то
кровь, не то спелый
берёзовый сок...

Всё небо сводит вниз,
Мутнеет в пене синь,
Гроза явила в высь
Свой плазменный курсив.

Планетный ореол,
Рыча, трещит по швам,
Со звуком шума волн
Вода стеной прошла.

Кипит в большом труде
Озоновый завод,
И воздух порадел,
Прибавив кислород.

Вдыхая мощь грозы,
К себе прильнув, заметь
Таинственный призыв
Всегда быть сильным впредь.

Замолкший дикий храп,
Ослабший разливной.
Затих грозы парад,
Всем молниям отбой.

Сверкающий ослеп.
Грохочущий оглох.
За факт внесённых лепт,
Сквозь туч из-за углов

Пробился в серый лес
Светильник с топором,
Из тёмных занавес
Повеяло теплом,

Округа разлилась,
Свет солнца золотист,
В груди играет вальс,
Душе приказ: "Лети!"

Исчезли намёки на волю,
Отсутствуют признаки смысла,
к тому, чтобы что-то начать.
Вся жизнь – недосказанный спойлер:
безжалостный, ёмкий и быстрый.
Хандра заполняет регистры.
Депрессия ставит печать.

Вселенная – чёрная глотка,
Твой мир – уплотнённая кромка
сосудины с мутной водой.
Ты в кривенькой крохотной лодке,
у сердца в огромной воронке,
участник грохочущей гонки
за право остаться собой.

Никак не заводится радость,
никто не подносит печали, -
застыла эмоций шкала.
Ты роль отыграл в хоре ада,
часть плоти отбросил с причала,
дав духу сырьё, чтоб качалась
морская жемчужная мгла.

Пространство – экран под ладонью,
а время в дырявом кармане
попадало мелочью в срез.
По пятницам всё же резонней
фитиль ускоряет сгорание.
Жизнь в поисках целей, призваний
теряет существенный вес.

Твой хлеб отвратительно пресный.
Тоску, как дотлевший окурок
пусти мотыльком в синеву.
Найди себе лучшее место,
чтоб даже безухий придурок
на выходе из закоулка
расслышал сквозное: Ау!

Тенью пятница повисла,
Семь проклятий от Бориса
Всех настигнут очень скоро.
Стихла ночь, грохочет город.
Вот те нате — первый случай:
На Арбате спились тучи.
Улетел с метелью терем,
Части тела, дверь в котельной,
Мясо, кровь, мешки бетона,
Краски, дробь, кишки питона.
Тонут трупы в водных трубах,
Перепонки гнутся, зубы.
Зубр, мышка, конь в карете,
Нуб и рыжий поп в декрете
Гибнут волею абсурда.
Липнут к полу два удмурта,
Смыло рысь и три вокзала.
Сила жизни ускользала.
Тронул крот бобра подмышкой,
Рака торкнуло покрышкой,
Мотылёк засох в полёте,
А хорёк залёг в помёте.
Трёх туристов сценаристов
Пёрло с двух премьер-министров,
Справа били в пах окурки,
Пьяный Бах играет "Мурку".
Пестицид, гормоны роста,
Огурцы. томатный остров,
(Тонны гнёта сквозь аорту
Выдаёт кошачья морда.)
Бык-бунтарь петлит кругами
Забинтованный ментами,
В слое пыли, пепелища
Пухнут мыльные Мытищи,
Если ничего не сделать —
Город, лес — всё будет белым.
Таял дух кота Бориса,
Сдохли глупо даже крысы,
Чудом выжил Афанасий.
На жемчужном унитазе
Так мечтал он целый день.
Уменьшалась злая тень.
Киске он забыл в обед
В миску всыпать "Kitekat".

Обращайся чаще к смерти.
Будь уверен - жизнь проходит,
Время есть, но очень мало,
Неизвестен твой финал.
В бренном теле, грубой тверди,
Где-то бродит сила воли,
На неё давно плевал ты,
Что же делать дальше нам?

Восхити всей сутью гибель
Платонически, правдиво.
Сонный разум, вялый дух твой,
Что впитали ленный яд,
В мощном чувственном наплыве
В резком страхе гильотины,
Цельной сущностью разбухнут,
Разгорятся и взлетят.

Будь то почки, пламя, птица,
В мире всякое явленье
Властной кистью животворца
Смещено к единству форм.
Если нам освободиться
От гнетущих самомнений,
С щедрой помощью упорства
Расщепить дрянную скорбь,

То тогда уже не будет
Возникать дурных вопросов,
Нутряных самокопаний,
Бесполезное уйдёт.
Жизнь без целей плавно губит,
Заставляя душу мёрзнуть,
Ветки дней, сухая память
Не годятся на костёр.

Обращайся чаще к жизни,
Утверждай - хоть смерть и ближе,
Бой часов не бесконечен,
И неясен твой финал,
С точным взмахом чей-то кисти
Горы планов глубже дышат,
В каждом миге с новой встречей
Жизнь вкусней любого сна.