...................................................«На улице Марата я счастлив был когда-то…»
.............................................................................................. А.Розенбаум

Лиговский, Марата и Разъезжая,
Пять углов, Гостиный двор и ТЮЗ,
Площадь Пионерская, Манежная -
я туда когда-нибудь вернусь,
чтоб как в детстве ленинградском (боже мой,
память в горле съежилась в комок)
тётеньке, торгующей мороженым,
трепетно сказать: «Мне эскимо».
Гордо есть его (вы не поверите),
словно это драгоценный приз,
сидя на скамейке в тихом скверике,
где прописан гипсовый горнист.
Я хочу туда – в простое прошлое:
за пятак кататься на метро,
восторгаться глупыми киношками,
пить с друзьями тёплое ситро,
все подъезды называть «парадными»,
на вопрос: «Откуда, ребятня?»
гордо отвечать, что, мол, с Марата мы,
и в колодцах сутками гонять.
Помню, приходилось часто драться нам,
хоть не помню, с кем вели "борьбу"...

Затерялось детство ленинградское
в городе с названьем Петербург.

....................................... Когда бутылку подношу к губам,
........................................чтоб чисто выпить, похмелиться чисто,
........................................я становлюсь похожим на горниста…
....................................................................... Борис Рыжий

Он был поэтом.
Но об этом
никто не знал, за исключеньем
меня и кошки Айседоры,
но ей поэзия до фени,
и то, что люди вечно спорят
о Бродском, о Борисе Рыжем,
читают классиков запоем
и что-то постоянно пишут.
Вино – в бокале,
кошка – в кресле.
Стихи и мысли - без запретов,
любовь и рифмы – до рассвета,
и если бы…
Ах, это «если»!

Он очень скоро стал известным,
успешным, признанным поэтом.
Поездки, творческие встречи,
друзья, читатели, банкеты,
напитки становились крепче.
Он пил.
Я билась смертным боем.
Его затягивало в омут.
Он пил,
писал и жил – запоем,
не получалось по-другому.

Я помню,
он шепнул чуть слышно -
не мне, а кошке Айседоре:
«Эх, Аська, не могу, как Рыжий…»
И умер, не дождавшись скорой.

Бродячая кошка на свете живет,
гуляет по крышам, не зная забот.
В чердачных покоях порою она
с достоинством львицы сидит у окна
и смотрит сквозь щели прищуренных глаз
на то, что вокруг происходит сейчас.
Чужда суета ей. И ночью и днём
она размышляет о чем-то своём.
Какое ей дело до наших идей -
простых, примитивных (ей сверху видней).
Она - воплощённый душевный покой.

Я тоже, по-моему, стала такой…