Март обессолнечный кажется лицедеем.
Точат ножи в переулках ветра-бандиты.
...Здравствуйте, тени! Сегодня побеспределим –
тьма выпускает драконов своих сердитых.
Если луна на душе, значит, к чёрту плакать.
Время фантазий, безудержных и сумбурных:
стать Маргаритой, летящей в пожар заката,
или Дейнерис, рождённой мятежной бурей.
Ввысь полететь над проспектами и дворами,
чёрных котов подбодрить – пусть орут, их время.
К чёрту хандру с одинокими вечерами!
Эти фантомы зимы отболят к апрелю.
Ввысь приподняться от будней, привыкших к стуже;
звёзды зажечь, как петарды, пугая город;
птиц разбудить, чтоб распелись наглее, дружно.
Ночью такой не до сна, маеты и споров.
Ночью драконьей мой страх застарело зимний
в огненный бунт превращается без пощады.
Так зарождается новое после сплина –
в снах, миражах и чудачестве безоглядном.
Перед рассветом чернее окраски грачьей
стылая мгла, обнимающая бездонно.
...Бросим ей вызов сегодня и почудачим,
вмиг приручив многокрылых её драконов.

--------
Литературный клуб «Бумажный Слон» и Литгалактика.
Поэтический баттл (битва литпорталов)
Тема: хор ночных теней

Тающий снег – как предвестник вёсен.
Луч ошалевший – посланник лета.
Вечер с рыжинкой похож на осень,
но не её мне пророчит ветер.

Охровый вечер – святой, не дерзкий,
напоминает о крае горном,
где убегают все тропки в детство,
реки туда же текут – не в море.

Там на деревьях айва – как солнце,
небо синей васильков и примул,
время не мается, не несётся,
просто становятся дни ручными.

Тихо, легко на душе и гладко
в мире айвовых живых закатов.
Ты попадаешь в тот рай украдкой,
где был беспечно крылат когда-то.

Охровый вечер – хранитель счастья.
Он – в междустрочии на границе
зыбких миров и мечты цветастой.
Дремлет, светясь, в вышине жар-птичьей.

............
Картинка-ассоциация

Каждую зиму приходится умирать,
вместе с метелью скитаться в краю снегов.
Это всего лишь чистилище, а не рай.
Как до Христа – до весны миллион крестов.
Это пока что не март, а старик-февраль
слякоть повсюду развёл, говорит: хандри!
Блёклое солнце капризничает с утра,
прячется в тучах, как в веточках – снегири.
Это ещё не рассвет, а седая ночь:
снова беззвёздно в небесных густых морях.
Снегом душа оморочена... и давно –
кажется ненастоящим весь мир, а я
словно не я, будто кто-то чужой опять
смотрит мои некрылатые сны. Давай
зимы отменим, чтоб больше не умирать.
...Будет ли дорог тогда беспрестанный рай?

Закат невозможно оранжевый и крылатый
кружится жар-птицей над пасмурными лесами.
А я восседаю на дереве чудесатом
в обнимку с вороной, чертёнком, двумя котами.

Ворона, представьте, не каркает заунывно,
чертёнок луну не толкает, не прячет звёзды.
Коты, валерьянно мурлыкая, дремлют мирно.
Сидим да оранжевый дзен постигаем просто.

Наверное, в космосе выключились квазары
иль сразу заретроградили все планеты.
Как будто закончились ссоры, война, пожары.
Так странно всё это...

А может, виновен закат апельсиново-жёлтый?
Он прибыл из дальних миров, из другой Вселенной,
где нет суеты, иссушающей и тяжёлой,
где души друг с другом в гармонии ежедневной.

Вот так бы сидеть и смотреть на безбрежный космос,
баюкая страхи и с дерева ножки свесив.
Но чёртик ворону за хвост ущипнул, а после,
котов раздраконив, стащил с небосвода месяц.

--------
Картинка-ассоциация от Кота Неучёного.

Мой бесёнок – не грозный слуга сатаны,
не инкуб, не заядлый чертяка.
Он ребёнок, что любит порою поныть,
завывая на пару с собакой.
То по-детски нашкодит – рассыпет муку,
говоря: «Это снежные хлопья!»
То ковёр подожжёт и задаст огоньку
всем, кто смотрит на мир исподлобья.
Поиграет с блестящей монеткой-луной,
вдохновится серебряным светом
да напишет поэму о жизни смешной,
где вопросы курьёзней ответов,
где рассветы похожи на белых ворон –
с сумасшедшинкой, полной фантазий.
Распугает обиды, как мелких воров,
и унынию скорчит гримасу.
Он заменит тоску на улыбки дождей,
раззадорит остывшие звёзды,
чтоб немножечко стало смешней и светлей
в замороченном мире несносном.
Не рождается новое без ерунды,
без чертёнка с чудинкой во взгляде.
Вот на небе опять появились следы
чёрных лапок, а позже – Плеяды,
словно космос безбашенный в душу глядит,
вдохновляя на дерзость мечтаний.
…Мой бесёнок – не демон совсем, не бандит.
Он поэт и чуть-чуть марсианин.

Блиц-квест-27 Драконий. Таро Барбьери. Вдохновение. Подъём. Новое.

Медвежонок и ёжик в наивной волшебной сказке
приручали, беспечно смеясь, облака-лошадки,
говорили легко на смешном языке, на трямском.
Почему же в реале иначе: жестоко, гадко?

А ещё чудаки протирали от пыли звёзды,
чтобы ярче и светлячковей сияло небо.
Почему у людей заморочено всё, непросто?
Вместо света небесного зрелищ хотят и хлеба.

Из тумана реального месяц мне корчит рожу,
вынимает ножи, говорит: берегись – атака!
Из тумана молочного в сказке выходит ёжик
и варенье для друга несёт в ослабевших лапках.

Только в жизни не ёжик, а белая крыса-зависть
прибежала ко мне да скребётся, тревожа душу.
Покусала сначала, зараза, но привязалась –
вечерами ей нравится сказки лесные слушать.

Я читаю о дружбе, о мире цветном, привольном,
где в морковном лесу вместо ливня сироп медовый,
где глазастое солнце лучами щекочет поле,
где снежинки на ветках – как белые птицы-совы,

а зимой вместо ёлки ежонок стоит с гирляндой,
чтоб друзья в Новый год были радостны и довольны.
...Потому что в той сказке не слышится гул снарядов,
не ругаются матом и мишкам не снятся войны.

Время не движется – мёртвая полоса.
Холодно, сумрачно в проклятом междумирье:
мутное небо, домишко, покрытый пылью,
чайник разбитый – безумие без конца.

Сколько ещё доверять некрылатым снам,
жить по Алисиным сказкам и ждать спасенья?
Ныне пора синептичьего вдохновенья.
Время – меняться, выбрасывать старый хлам.

Зайцу – воспитывать шустрых лесных зайчат.
Соне – кататься по травам в тени сосновой.
Мне бы пурпурного фетра для шляпок новых,
бархат, парчу и рассвета в сто тысяч ватт.

Шить для всего королевства, творить миры
шляпных фасонов, чудеся до беспредела
так, чтоб душа мотыльком до небес летела.
Значит, пора выходить из чужой игры.

Милый Чешир, принеси расписной сервиз –
радужный, новый – хранится на всякий случай.
Пусть каждый день будет солнечным, ярким, лучшим.
Жить настоящим, не ждать никаких Алис.

Чистая скатерть, шарлотка, душистый чай.
Мы посидим напоследок, потом – в дорогу.
Кажется, нужно для счастья совсем немного.
…Ну и конечно же бархат, атлас, парча.

----------
Картинка-ассоциация

Ноябрь – неприличный зануда и серый ждун.
Заждался мороза и снежной белёсой стаи.
Но осень включила туманы и маету:
весь город в унынье да сырости утопает.
Я тоже сливаюсь с пейзажем, где каждый сер:
то мокрой вороной по лужам брожу неслышно,
то прячусь в квартирке-норе и бурчу, как все:
и солнце заснуло, и небо с окрасом мыши;
теряешь себя, пробираясь сквозь гадкий мрак.
Ещё в вышине философствует чёртик-ветер:
"Ничто не бывает случайно и просто так,
у сумрака сотни оттенков – свои ответы.
Раз надо – бездействуй, ленись, доверяй нытью,
ныряй в эту серость, где честность усталых будней:
без масок и грёз декабря, без февральских вьюг,
скрывающих правду в серебряной мгле безлюдной".

...Похоже, он прав. Ну и пусть ноябрит душа,
прощаясь с вчерашним плаксиво да многословно.
Всему свой черёд – суетливости, миражам,
мечтам голубым и сиденью на попе ровно.
С лихвой нагрустившись во мгле, приручу дожди,
а после расправлю примятые крылья счастья.
Поглажу по брюху ждуна, подмигнув: не жди!
И выпорхну в небо:
– Снежинки, я с вами,
здрасьте!

********
Беспредел, серый цвет

Серый ноябрьский котище упрям и смел.
Если не в духе – плаксив, но исполнен мести:
то поцарапает, прячась в промозглой тьме,
то, наследив, первый снег принесёт на шерсти.

Тучи-клубочки гоняет по небесам,
путает нити дождей, подцепив их когтем.
Пьёт молоко из туманов. Ворон беся,
с ветром ершистым листвой шелестит поблёклой.

Гладь, приручай! – бесполезно. Дерзит, нахал.
Любит, идя в меланхолии листопадной,
пофилософствовать: мир – это шумный бал,
а одиночество – тишь для души, награда.

Можно увидеть – как есть – самого себя,
выпустив множество мыслей из нор – наружу.
Мол, такова философия ноября:
вмиг оголить и деревья, и дни, и души –

чтобы скорее прочувствовать бодрость зим,
чтобы острее запомнить лучистость солнца.
Дикий ноябрьский котище наводит сплин.
Вектор раздумьям задав, надо мной смеётся.

Выследит звёздного радужного леща
в медной реке угасающего заката.
И, растянувшись, уснёт в камышах, мурча:
время в себя уходить до зимы, ребята!

Папа стоит на облаке серебристом,
смотрит на свет, улыбаясь безгрешным птицам,
кормит их манной, лунным воздушным рисом.
И говорит на птичьем, как часто снится
маленький сад у дома с двумя ручьями.
Там синеглазая дочка играет с сыном,
розовый куст весенними воробьями
звонко цветёт и пахнет покой жасмином.

Каждую осень можно, покинув небо,
близких обнять на земле, чтоб на миг воскреснуть.
Каждый ноябрь я отправляю требу:
«Ангел, не нужно лестниц твоих небесных.
Пусть на далёком облаке живописном
папа любуется иволговым закатом,
пусть вспоминает мир, тот, что был при жизни:
яблочный, тёплый, цельный, ещё крылатый».

…Как мне сказать, что прежний Эдем разрушен:
вместо синиц быстрокрылых летают пули,
в пепле, как зомби, бродят людские души,
будто заснули.

Кончилось время памяти, песен, сада,
точно по Чехову – вдребезги! – нет в помине.
Вместо деревьев выросли баррикады
между своими:
братом,
женой
и сыном.

_____
Беспредел, картинка

Путь в тысячу ли начинается с первого шага.
Лао-Цзы

Не филонь, собирайся в дорогу, получен знак.
Листопадное солнце над нами и Дракониды.
Первый шаг – это импульс, случайный, как на санскрите
непонятная надпись, но, знаешь, она – маяк.

Голоса в голове пусть гудят, выражая "фи".
Полумеры и страхи заставили жить фальшиво:
ты прирос к безнадёге, обидам, дождям плаксивым,
недоверчивой боли – отчаянный мазохист.

Больше нечего здесь оставлять на семи ветрах,
кроме злых тараканов, бегущих по жизни пыльной.
Забывай вместе с прошлым свой затхлый мирок да имя,
словно сальный халат. Дикий космос зовёт. Пора

уходить налегке сквозь туманов святую муть:
на кудыкину гору, за лунные сны и страны.
К Богу, чёрту? – не знаю. Рискни и шагни за грани –
каждый день умирать и рождаться… не в этом суть?

Сотни радуг незримых в душе разнесут щиты,
заставляя молиться, а после – реветь иудой.
И неважно, что с нами случится в конце маршрута,
всё узнаешь потом, ключевое сейчас – идти.

Будет сумрачный хаос, безудержный Армагеддон!
Без ответов, раскаяний, вышколенных привычек.
И дорога под небом – в ней столько "тебя" различных –
легион.

-----
Беспредел,цитата

С неба падали звёзды – наивные светляки,
разлетались по травам, лесам, по земле бескрайней.
Я кормила их лунной воздушной пыльцой с руки,
ты поил их дождями и солнечной, светлой праной.
Первобытные истины прятались на виду:
в доломитовых скалах, в соцветьях священных лилий,
не змеились туманы, пророчащие беду –
размывали границы меж мёртвыми и живыми.
Многокрылая ночь, открывая свой навий мир,
оживляла безбашенный, древний, тягучий космос,
говорила о тьме (как начале начал) с людьми,
где едины и сумрак, и свет, и душа –
всё просто.

А теперь горизонты седые – не видно птиц,
лабиринты тропинок кривых разрослись повсюду,
обезумевший ветер сбивает с дорог, с пути –
сотни лет длится хаос безлунья, спугнувший чудо.

А теперь с неба падают камни, молчат леса.
Нет! – не вороны звёзды украли в пыли закатной.
Нас с тобой разделили на разные голоса,
города и моря –
Вавилон.
Зиккурат.
Проклятье.

Эта осень – блаженная дурочка, что ли?
Говорит: "Не пиши обо мне вместе с болью,
алкоголем, люголем, тоской и т.д. по списку.
Я другая: не грешница,
не аферистка.
У меня рыжина ярко-сочная, тёплая, лисья,
листопадный ковёр из палевых
мягких листьев
и ответы, в которых есть свет,
но особый,
чистый – золото высшей пробы.
Не для всех он – для выживших, знающих цену
и мгновеньям, и адовой ойкумене.
Он для тех, кто, ползя сквозь кровавый сумрак
дней тягучих, болотных,
до рвоты безумных,
умирал, отчаявшись, в бездне безверья,
был заброшенным, загнанным, жалким зверем
и смотрел, как в небе, дымном от смога,
было пусто без ангелов,
птиц и Бога.
Вот тогда расцветает, как лотос, осеннее солнце,
не июльское, злое, что ранит,
смеётся, жжётся,
а моё, материнское, нежное и святое,
согревая вокруг напоследок живое
перед смертью-зимой,
что крадётся по следу...
лишь такое солнце даёт
ответы".

...Эта осень спокойная, мудрая, что ли.
И теперь я рифмую её с "любовью"
каждым хмурым, въевшимся в душу утром.
Эта осень – светоч,
улыбка Будды.

------
ЛАП-7, неформат

В лабиринтах войн и ожиданий
морок, одержимость…
говорят.
Под крылом у солнца –
свет, хрустальное,
музыка, рассада, листопад.

Зверь, ты вдруг поймёшь сквозь призму лета –
кто ты...
Лишь янтарные костры,
каменный цветок и белый ветер.
Верить:
пробуждение – внутри.

Конкурс названий своих произведений

И снова осень. Зреет тишина,
гнездится сонный дождь в траве безликой,
на небе проступила седина,
а ветер вдруг раскаркался, став диким.
Ну как тут не грустить, мой друг Платон?
Весь мир сейчас в осенней круговерти,
что хочется, испив «Лафит Шато»,
о жизни философствовать, о смерти,
о нравах поколения Зеро;
брюзжать, что честь и совесть в дефиците,
а Лермонтов – непройденный урок,
тринадцатая буква в алфавите.
Где истина, Платон? Кругом слова,
в вине её искать – не та отрада.
Эпоха ныне любит миксовать
и стили, и религии, и правды.
Звучит рефреном «Третье сентября»
из каждого окна в тиши осенней,
берёзы по-ван-гоговски пестрят,
да так, что вдохновился бы Есенин.
Саид сметает листья каждый год,
любуясь на «костры рябин» украдкой,
на охровый жар-птичий небосвод
и слушает, как льётся нежно, гладко
малиновый, щемящий, светлый звон
певучих колоколен на рассвете.
Мне кажется, вот истина, Платон! –
природа с человеком в тет-а-тете.
Пусть осень примирит нас всех, раскрыв
цветной кленовый купол обережный,
где все равны: и праведник, и грешник –
такие разношёрстные миры.

---
ЧХА, "Платон мне друг"(рябина на коньяке).

Дикий август отбился от рук и уже не ластится,
стонут ветры, сбиваясь грачами в большие стаи,
вырываются с криком из летней привычной матрицы,
где пока мы ещё вместе с августом обитаем,
где пшеничное спелое солнце неспешно падает
зрелым колосом за горизонт, за траву речную.
Если близко подкралось прощанье, как тень, то надо ли
сожалеть о вчерашнем Эдеме? Душа тоскует –
стала твёрдой от боли, от холода зябко съёжившись.
И, с листвой звездопадной в суровую высь взлетая,
мчится с ветром в объятья дождливо-прогорклой осени.
…Так в чужие миры Люцифер уходил из рая.

-------
Люцифер – в римской мифологии утренняя звезда,
в христианстве – падший ангел.

Кто-то ласковый к ветке подвесит луну
для котов и влюблённых, поэтов и сов…
Кот-Неучёный
**********
Так получается – мрачен июльский сплин,
дождь заунывный продрогшую душу мочит.
Взять бы румяное солнце – горячий блин –
съесть с пылу с жару, да с маслицем – хоть кусочек.
В чай подмешать дикий мёд, а ещё закат
рыжий, густой, облепиховый, тёплый-тёплый.
Только печалью горчит одинокий сад,
ветром недружным седой небосклон потрёпан,
солнце украдено тучами-вороньём.
Это ноябрь в беззаботный июль прокрался.
Где же ты, счастье невызревшее моё,
лето, бурлящее в ритме задорной сальсы?
Ныне луна – преогромный чудной светляк –
с ветки свисает, на радость котам и совам.
Бог подарил, или добрый простой чудак
вывесил вдруг вместо солнца в тени сосновой.
Сможет ли свет отражённый хотя б на миг
нам заменить настоящий? – вопрос давнишний.
Значит, так надо… Я выключу свой ночник,
выйду на улицу, буду смотреть на вишни
в каплях прозрачных и, мерно вдыхая стынь,
лунные сказки всю ночь непрерывно слушать.
…Даже земля устаёт от жары пустынь.
Время дождей и луны очищает души.

***
БЛБ-23, паратур

Древний космос в душе у меня много лет:
и квазары, и звёздные дали.
Я рассказывал всем про космический свет,
а в ответ: «Не до сказок в реале!»
Я смотрел на толпу, и казалось, кругом
лишь пришельцы с ТВ-передачи:
вот воинственный – с Марса, а с рыжим котом –
Лирианец (созвездье кошачьих).
Но однажды, внимая промозглой весне,
друг шепнул: «Осторожней с мечтами!
На Земле ипотека важнее планет,
не до вечности нам где-то-тамней.
Ты свалился с Луны!»… И, поверив ему,
я брожу скучной тенью по крыше.
Остаётся завыть от тоски на Луну,
крик души только волки услышат.
Что же делать: лунатить по жизни, не спя,
или стать приземлённым, как люди?..
Нет! Вернусь я на небо, откуда упал –
к светоносной Луне – будь что будет!
От Земли до неё (если сесть, посчитать)
триста тысяч с лихвой километров.
Самолётом нельзя долететь (эх, беда!)
и не сыщешь свободной кометы.
От Луны до Земли – миг лететь с высоты,
с сумасшедшинкой, полной чудачеств.
Мне Ньютóн не помеха, ведь ради мечты
все законы я переиначу.

5ЛАП,юмор

Большое, оно ведь начинается с мелочей.
"Большая перемена"

…всё начинается, знаешь ли, с мелочей:
утро – с восхода, со звона твоих ключей,
пятница – с кофе в четверг, с января – июнь;
снежные ветры, услышав песнь Гамаюн,
робко поют о жар-птичьих густых лугах.
…всё происходит неспешно, издалека:
небо в глазах, а потом в вышине лазурь,
импульс, рождающий время нахальных бурь,
давших дорогу из жёлтого кирпича –
и невозможно вернуться назад, ища
старые смыслы, вчерашнюю жизнь, пускай
белый журавль в небесах, а в руках пока
мятый бумажный кораблик, но мир вокруг,
будто расширившись, начал твою игру:
город, раздвинув проспекты, маршруты дней,
солнечно светит сквозь колкий занудный снег;
звёздные маяки зажигает Бог;
словно невидимый глазу бежит клубок
к дальним кисельным раскинутым берегам –
новая жизнь прорастает не где-то там,
а в настоящем: из комнаты, из окна
с видом на грязную улицу – здесь луна
редкий непрошеный гость, здесь не слышно птиц;
только уже прорастают сквозь мрак пути,
не отпуская, царапая, теребя.
…всё начинается с малого, да –
с тебя.

4 Лап-24, блиц

Кем бы ты ни был, мир тебе и свет,
Кем бы ты ни был, грош тебе цена.
И все равно ведь где-то в вышине
И для тебя горит звезда одна.
......................................."Пикник"

Яблочно зреет жёлтый закат над лесом,
ветер шуршит, в траве-мураве сопя,
смотрит сквозь сосны месяц – ночной повеса.
Всё у природы гладко… что у тебя?

Внутренний ёж ворчит: "Маловато счастья,
нудно июнь хандрит, разнося дожди,
в мире дефолт, раздор и другие страсти,
все разошлись по норам, и я – один".
Внутренний кот расслабился на диване,
будто чеширский: "Счастье всегда с тобой,
если пожара нет, не грозит цунами,
значит, не хнычь – хвостище держи трубой!
Кем бы ты ни был – бабочкой или кошкой –
вечность не спросит, будет качать права.
Выдумай свет, коль света в тебе немножко,
выдумай Бога, только поверь сперва.
Если не сможешь – в небо вглядись однажды:
плещется в звёздном море иная жизнь.
Древняя память – память о высшем, важном –
млечным путём протянется из души.
Если не выйдет, сядем на кухне просто:
вот молоко, сметана и два коржа".

…Так ежедневно внутренний кот-философ
всласть утешает пасмурного ежа.

Большой летний бал, 1

Смотри, как чёртик трудится с утра:
на раны сыпет соль и в чашку с чаем,
ломает выключатель в старом бра.
Смешно ему... работа, мол, такая.
И днём покоя тоже не даёт –
мне грязь кидает в лужи, корча рожи,
раскаркавшись с нахальным вороньём:
"Размеренную жизнь пора итожить!
Что сделала для мира: шла ко дну?
Плыла, дерзя настойчивому ветру?"
А вечером, взобравшись на сосну,
украв зеркальный месяц, ждёт ответа.
Взлохматит душу так – хоть волком вой.
Мне воется совсем не от безлунья
в воскресный долгожданный выходной,
когда семья вокруг галдит безумно,
когда на чисто вымытом полу
следы щенка, грызущего газету.
Найдутся сразу много "почему",
зачем я здесь, на этом "бренном" свете.

...А знаешь, мир счастливых слишком бел,
уныл от мимимишности прекрасной.
Поэтому у чёрта сотни дел –
спасать людей от приторного счастья.

ЛАП3, рабочая лирика

У лета – смотри-ка! – сокровища разноцветные:
ленивые реки, черешня да травы мятные.
Лови ускользающий миг в тишине приветливой,
где солнечный свет прямо в душу, как манна, падает.

Но некогда мне: есть работа и кот некормленый,
теплица на даче (в Твери, не на юге Франции).
Покой подождёт – не сбежит никуда гармония.
И время... оно же резиновое – растянется.

На туче луна медитирует пухлолицая:
«Откладывать жизнь – вот занятие бестолковое.
У времени важная должность, свои амбиции
и, может, свой Бог да законы, людских суровее».

...Июль на носу, но забот полон рот по-прежнему:
не манит айвовый закат над густыми пижмами –
пытаюсь угнаться за днём, что летит как бешеный,
сорвавшись с цепи... эту гонку бы только выдержать.

Ну разве минутам нельзя подустать, задзениться? –
из рук вырываются – синие птицы шустрые.
Луна философствует: «Время уходит, грешница,
задобри его, ускользающий миг прочувствовав».

А мальчик соседский не знает про дзен ни капельки.
Любуется солнцем, рисует пчелу глазастую.
Но время застыло над ним, замерев как паинька,
и, корча мне рожицы глупые,
нагло дразнится.

ЛАП-23 - весна

Мне море дарило не соль, не надежды –
крылья,
порой мотыльковые, лёгкие, а порою
огромные, часто спасающие от бессилья,
чтоб дерзко, по-чаячьи, сладить с любой волною.

Шли годы… в разлуке немногое удавалось:
штормило по жизни и с курса ветра сбивали,
а в штиль даже солнца зенитного было мало.
От моря осталась лишь память –
такая малость.

…Но море явилось само, поселилось рядом –
на улице, в доме – повсюду: зимою, летом.
Июльское – тёплое, с отблеском лимонада,
осеннее – с грустью туманно-стального цвета.
Барашками пенными, радужными, морскими,
текут облака по небесным просторам сонно.
Высотки – хребты малахитовых гор, за ними
айвовое солнце как будто ныряет в волны.
В душе разливается море и до мурашек,
светясь, отражается радостно или с горя
в глазах бирюзово-зелёных, родных.

…Однажды
я стану бескрайним
лазоревым
тёплым морем.

-----
Эра Водолея, таро Лизы Хант

Ты молча грустишь, почему? Расскажи мне, Элли!
Ведь всё получилось, свершилось давно – game over.
В груди Дровосека стучит и поёт живое,
горячее сердце, способное снова верить.
Страшила – мудрец самой доброй страны, в которой,
расправив свои белоснежные стены-плечи,
изящно алмазными радугами расцвечен,
сияет обитель надежд – изумрудный город.
Ты дома, в Канзасе, где небо уходит в вечность
полями волнистыми, пахнущими пшеницей.
Скажи, почему в изумрудных глазах искрится
тоска без конца и без края – нечеловечья?

…А просто закончена сказка: пусты туманы,
в пыли лунный компас и звёздные наши карты.
Не надо спешить и спасать никого не надо –
так странно.
Мой Гудвин, мы живы, пока существуют бури
и злая Гингема, несущая чёрный ветер,
сметающий шаткое прошлое на рассвете.
Мы живы, мой Гудвин, пока в ледяной лазури
уводит, светясь, к незнакомым мирам дорога
из жёлтого кирпича – не простого грунта.
Она говорит: без преград не бывает чуда,
без тьмы невозможно познать ни себя, ни Бога.
Но кончился путь, happy end. И ничто не держит.
Для новых желаний душе не хватает крыльев.

…Не плачь, ненаглядная Элли,
пройдёт унынье.
А новые будут –
взрослее и ярче прежних.

-----
Хит сезона-18, мечты сбываются.

Немного о поэзии, шумерах, личном и вечном
«...А вечер над районом – вырви глаз:
малиново-горчичный, мёд с вареньем», –
пытаюсь сочинить стихотворенье,
не вяжется сюжет в который раз.
Поэзия вторична, это факт:
давно её придумали шумеры.
Выходит, «Илиада» у Гомера
(коль позже появилась) – плагиат.
Луна взошла, сияет, точно бра,
ей тоже невдомёк, что хочет автор:
– Пиши свою, малюсенькую, правду.
На свете миллионы личных правд.

Шуршу пером: «Зарплата – с гулькин нос,
на сайтах врут, несётся жизнь по рельсам,
куда ни глянь – "война миров" Уэллса.
Так хочется, чтоб ризою Христос
укрыл меня и старый светлый дом,
где пол скрипит уютно, утром рано
шушукаются тётушки-герани
и мама пахнет сдобным пирогом».

Зевает лунный критик в вышине
от строк, совсем не новых и вторичных.
Не хит сезона – просто и обычно.
Но сколько повторений на Земле:
и солнечное коло, и закат,
разбрызганный по небу. Век за веком,
дразня богов, поэты-человеки
о смерти и любви нам говорят.
Сансару не отменишь – вечный ком.
Но каждое мгновение святое,
взаправдашнее, личное, живое.
…И я пишу о главном –
о живом.

----
Хит-18, финал,
Тема: что хочет автор

Люди уходят – у каждого свой итог.
Помню, отец на прощанье промолвил тихо:
«Солнце с тобой остаётся, не плачь, сынок,
пусть бережёт от тоски и другого лиха».

Солнце в наследство – глазастое, в завитках,
радостно светит, когда не хватает чуда:
если небес одичавших мутна река
или нет сладу с плаксивым дождём-занудой.

Ночью оно, примостившись ко мне под бок,
лечит простывшую душу, сопя по-детски.
Даже далёкий и призрачный лунный Бог
смотрит с высот умилённо, как дед соседский.

Было немало распутий, тревожных лет,
ветер ершистый изматывал то и дело.
Солнце за мною катилось клубком вослед –
гладил по шёрстке, и сразу внутри теплело.

Летом пришлось переехать за сотни вёрст
(старит разлука, обузой вися на шее).
Только я верил, что Хатико-Солнце ждёт,
нет ничего этой преданности важнее.

Будет при встрече блохастым хвостом вилять
Солнце мохнатое – счастье унылых будней.
…Знаешь, чему рыжий пёс научил меня?
Жизнь – будто свет, он не гаснет, пока мы любим

----
Хит-18, наследство

Зимою небо жуткое вдали.
Оно, как море в шторм, совсем смурное:
бурлит, ворчит, ломая всё живое,
скрывая свет и тучи-корабли.
Мне очень зябко, боязно зимою.

Тревожат мысли, колются слова,
когда я вижу пасмурную бездну,
где сбиты маяки цветных созвездий,
а что на дне – сам чёрт поймёт едва ль,
пока в чумной пучине не исчезнет.

А небо здесь, вблизи, совсем не то:
садится на плечо продрогшей птицей,
которой в одиночестве грустится.
Без солнца и полётности святой
ей в дикий шторм так сложно не разбиться.

Я глажу крылья неба – облака,
оно синицей льнёт к моим ладоням,
берёт из рук с доверчивостью вольной
крупу и мякоть лунного цветка,
невольно отучаясь быть бездомным.

Внутри него невыплаканный дождь,
туман лепной, удушливый, незрячий,
мольбы людей, обидчивость ребячья.
Ты выслушаешь душу и поймёшь,
что вечность тоже любит, тоже плачет.

Держу в объятьях небо, как дитё,
шепчу: ну тише, ч-ч-ч – зима не вечна,
бывает так, что ангелы беспечны,
а Бог молчит – он тоже устаёт.
…И небо верит мне по-человечьи.

-----
Хит-18
Издали и вблизи, пятистишие,
21.01.2023

Серебрится луна – новогодний блестящий шар,
смотрит сверху на город в сиреневой полутьме.
А на праздничной ёлке, доверившейся зиме,
оживают игрушки, и с ними – моя душа.
Встрепенулась Стеклянная Птица, махнув крылом,
васильковым, как море, тихонько поёт в ночи:

– Я устала быть синей, узнав, что мечта горчит,
если много желаний и каждое – о пустом.
Жаль, что люди, привыкнув к обыденным чудесам,
перестали искать невозможное и летать.
Как же хочется в небо – в пшенично-льняной закат,
обнимающий травы, оливковые леса.
Стать бы снегом и просто забыть о тоске чумной,
прижимающей крылья к земле в суматохе дней.

– Мы похожи! – Снежинка-из-бисера шепчет ей. –
Сотни лет я бок о бок с отчаянной белизной:
нет спасенья от колких метелей, настырных стуж,
побелевших от злости, от сумрачной тишины,
приносящей совсем не цветные – немые сны
и немыслимо вязкую, серую пустоту.
Полетели вдвоём за малиновый горизонт!
К серебристой звезде-ворожее, за лунный шар.

…Я смотрю в вышину – и теплеет моя душа.
Там, где звёзды-гирлянды усыпали небосклон,
превращается в птицу индиго белёсый снег.
Рассыпая снежинки-мечты, он легко парит,
словно дарит надежду на новую жизнь – бери!
Загадай синептичьего счастья
себе и мне.

Случайно оказался на банкете:
икра горчит, просрочено вино.
Ноябрь с хандрой онегинской в дуэте
скулят на сером фоне за окном.

Вдруг чудо – первый снег, махровый, белый,
нежданный... И пришла, искрясь, она:
осанка гордой снежной королевы,
а взгляд – стальное озеро без дна.

В молочно-светлом платье с ожерельем
из хрупких паутинок серебра,
как сон, как "мимолётное виденье",
плыла она, сияя сотней бра.

И я застыл, забыв про торт фруктовый,
дар речи потеряв от волшебства.
Лишь бабочкой одно порхало слово,
поймать бы, только кругом голова.

Но вырвалось из сердца: "Афродита!"
Да вслух произнеслось, а не в уме.
– Простите, вы о даме в фианитах?
А я, смутясь, промямлил:
– О зиме...

---
Хит-18, визитка

aledo
Мрачный странник

Бледная луна печальным светом
Сквозь унынья пыльное стекло,
Говоря с тобою тет-а-тетом,
Шепчет, что всё лучшее прошло.

И, луне зачем-то глупо вторя,
Шепелявит полуночный бес.
Мысль бросая, будто лодку в море
Или головёшку в тёмный лес.

Будь уверен, что лесное эхо,
Также как морская синева -
Для любви и смерти не помеха,
Лодка с головёшкой - лишь дрова.

Трудно в бой вступить с самим собою.
Мрачный странник в сереньком плаще -
Это ты в сомненьях под луною,
С вороном, кричащим на плече.

Хватит ныть, топчи врага ногами,
Пусть небесный ангел за спиной
Добрыми растапливает снами
Бесовы слова в тиши ночной.

---------
Пародия

Бледная луна нахальным светом
нагло дразнит, спать мне не даёт.
Шторы прохудились этим летом.
Ладно, шторы – мучает нытьё.

Мысли в полнолунье все не к месту:
хнычется о том, что не сбылось.
Трудно в бой вступить с бессонным бесом –
тянет философствовать всерьёз.

Вдруг, луне зачем-то глупо вторя,
дрель жужжит, плевав на поздний час.
Вынув из борща половник, с горя
бью по батарее двадцать раз.

Снова тихо – ветер только воет,
лунный мяч за тучу шмыг… Но кто,
кто же матерится под луною? –
пьяный странник в сереньком пальто.

Гул стоит – дома-коробки эхом
звонко отражают пышность фраз.
Два часа на стрелках (не помеха!).
Дал бы поварёшкой между глаз.

«Хватит ныть – топчи врага ногами!» –
каркает ворона за окном.
Я взбешён! Ведь мой хранитель ангел
ныне богатырским дрыхнет сном.

Выйду, настучу врагам. Но диво!
Стихло всё. Дождался! Наконец!
Только бах! – о Боже! Что там, взрывы?
Нет, Рамштайн включил сосед-подлец.

---
Конкурс пародий)

Зима-беспредельщица мается за окном,
а ветер, рассерженный Зевс, негодует жёстко.
Прикольно из кухни вдвоём с шерстяным котом
смотреть, как снежище куражится на дорожке.

Зачем суетиться? Не нажил добра, хором,
с женой гименейские узы мы сняли сами.
У нового мужа мотели да автодром.
Моё состояние – Мурзик и дом в Рязани.

Ещё есть сосед – одинокий старик Ильич,
приходит порой погундеть за бутылкой водки:
«Тарифы взлетели, а в телеке – срам и дичь,
хиреет эпоха со скоростью чемпионской».

Он прав, потому что реальность – хоть волком вой,
прессует порой, словно женщина-феминистка.
Я плюнул… живу по-спартански, без шумных войн:
не спорю о власти, о Боге и прочих в списке.

Гляжу на закатных малиновых снегирей,
читаю газеты, смакую в уютном кресле
вино из антоновки, собранной в сентябре.
Зачем бунтовать? Канем в Лету – навек исчезнем.

В деревне раздолье – леса до небес, поля.
Олимп по сравнению с ними – лишь холмик низкий.
А здесь я счастливейший Бахус! – и все дела.
Взираю на мир со спокойствием олимпийским.

Ершится метель. И опять, матерясь, сосед
лопатой гремит, ну а Мурзик ворует вискас.
Пускай! – это значит, что держится белый свет...
совсем не на шее Атланта –
на близких.

----
Олимпийское спокойствие,
Беспредел-6

Она приходит утром в первый раз.
Спросонья хороша на удивленье
в атласном пеньюаре в тон костра.
Венера – кисти Рубенса творенье.
Чуть позже, через час, во всей красе
напудрена, надушена, румяна,
подмигивает: «Глянь! Я лучше всех!»
И юбкой синей взмахивает рьяно.
Бросая напоследок властный взгляд,
как пава, исчезает – мягко, тихо.
Такому взгляду точно был бы рад
Кустодиев, рисующий купчиху.
И ждёшь её весь нудный, долгий день –
луч света в мрачном царстве, луч надежды.
Но дзынькнула ключами в темноте,
вплыла на миг сменить свои одежды.
Стыдливо светит бра, смущён паркет,
а мне от волшебства не оторваться:
зелёное манто и декольте
нескромного, кокетливого платья
влекут грешить… Она уходит прочь,
воздушный поцелуй даря в задоре,
встречая лунный шар в седую ночь
походкой Донны Розы Д’Альвадорец.
Порою на заре я слышу плач
да нервное конфетное шуршанье.
Душа болит – опять жених-трюкач
испортил долгожданное свиданье.
Под утро вновь бодра и весела.
С улыбкой Моны Лизы варит кофе.
«Прорвёмся! – говорит. – И все дела!
Живём лишь раз и словно на Голгофе».

Но в чём секрет? В судьбе ведь чёрти чё,
и мир глядит вослед ей с укоризной.
…В ней веры больше многих, а ещё
сто десять килограммов оптимизма.

-----
Монолог зеркала.

У осени много малюсеньких осенят.
Один – словно рыжий лисёнок, смешной, игривый,
шуршит желтопёрой листвой под плакучей ивой
и верит, что жизнь – это праздничный листопад.

Другой – бука-букой, он любит фокстрот дождя,
мохнатый туман с темнотой депрессивной ночи,
которая в мысли вольётся и не захочет
обратно уйти восвояси – хандрит, зудя.

А третий – обманщик, пронырливый вечный шут,
меняющий лица и маски, не очень милый.
Он знает дорогу в опасное междумирье,
в котором ушедшие души уставших ждут.

Четвёртый, как соня, ленив. Не тревожьте! Тсс!
Ни солнце, ни ливень ему нипочём. Философ
лежит на боку и не мучает жизнь вопросом:
зачем? Только слушает песни затейниц-птиц.

Какого ты видишь в своих очумелых снах?
Не спят осенята, пока не хрипят морозы.
Я раньше их видела часто, но в эту осень –
ни звука, ни шороха,
тишь…
пустота…
война.

-------
Беспредел-6,
картинка

Говорил мне один: вот богатства земли –
для тебя эти горные дали,
быстроходные сказочные корабли,
уплывающие за мечтами;
небосвода густеющий ультрамарин,
рек бурлящих живые сапфиры.
И любовь, не задумываясь, подарил –
растранжирил.

А другой лишь молчал, по субботам носил
гиацинты да пачку печенья.
Раз в неделю в театр возил на такси,
покупал цитрамон от мигрени.
Провожал до дверей, не звонил по ночам,
изнывая от страсти бездонной.
соглашался, не ссорившись по мелочам –
был тихоней.

Но однажды под вечер явился с котом,
рыжеухим, с пушистою шёрсткой.
Попросил, чуть смутясь: позаботься о нём,
не давай только много селёдки.
А в глазах – все богатства блаженной земли
и бескрайний безбашенный космос.
Так, прощаясь навек, говорят о любви…
очень просто.

---
Лап-10, блиц

Не утверждай ничего… может, осенью
мир поменяет настройки и полюсы:
чёрные земли покроются проседью
и размагнитятся стрелки у компасов.

Что же ты, девочка, с глупостью детскою
строишь иллюзии о милосердии?
Мальчикам – смелость, открытия дерзкие,
сложные тропы судьбой предначертаны.
Кая спасать? А хотел он спасения?
С вечностью снежной тягаться рискованно.
Стал бы он грозным правителем севера
и утешеньем для той, что прикована
к белому замку под стылыми звёздами,
столь нелюдимому, столь бесприютному.
Ты же, как дурочка, с верой несносною
мчишься в края ледяные разутая.
Только, сбежав далеко, не подумала,
с кем нынче бабушка дома останется:
плачет без внуков ночами угрюмыми,
варит простую похлёбку безрадостно,
утром с рассветом удушливо-бежевым
варежки вяжет в немом ожидании.
Ты же несёшься по берегу снежному,
жизни других изменяя, а вправе ли?

Не возвеличивай… шатки мгновения,
мир поменяет настройки и стороны:
дьяволу – Богово, слабым – смирение,
лишь отболевшее –
воронам.

---
Белый Кролик, сказкотерапия

Каждый вечер она улыбается с хитрецой,
долго машет рукой, предлагает мне кофе лунный,
иногда с карамельками. Морщит смешно лицо,
протирая от пыли небо и звёздные дюны.

— Прогуляйся со мной! – говорит. – Ты грустней, чем день,
монотонный, дождливый, попавший случайно в лапы
одичавших, рассерженных туч. У меня сирень
на Луне, золотые озёра и баобабы.
Водопады из света (купайся, не жмурься, пей),
через край – чтобы сердце заёкало сладко-сладко,
потеплело (а то колючее, как репей,
да ершистое).

— Нет, не хочу! – отвечаю кратко. –
Это глупости. Слишком несносен твой лунный шар!
Невозможно холодный свет весь пропитан фальшью,
чужеродной, неоновой, с вкрадчивостью мыша.
Так рождаются войны, безумие, страх. А дальше? –
лицемерие: ныне Луна для поэта – друг,
вдохновитель, а завтра – злодей (не из сказки), жёстче –
из реальности, ночью миражной начнёт игру:
растревожит больное, зажившее вновь растопчет.
Что, не так ли?..

Притихла девчоночка-егоза,
просто взглядом упрямым и дерзким занозит душу:
— Потому что у взрослых обманываются глаза,
настоящность – она между строчек: не жжёт, не душит.
А когда вдруг устанешь от страхов и темноты,
вечно скользкой да нагло шныряющей по соседству,
приходи, будем гладить лунных котов. И ты
вспомнишь девочку Лёлю, себя,
из дальнего детства.

----
Беспредел

Пришла на днях в малиновом пальто
и рыжей шляпке осень к нам в деревню.
Капризничает дама – всё не то:
все птицы улетели, а деревья
поскидывали листья прямо в грязь,
дома, скривившись, вдруг лишились веры.

– Поэт! – велит мне осень. – Приукрась
приход мой и воспой в своих шедеврах!
Пиши: златые локоны берёз
блестят в хрустальных каплях-бриллиантах.
Шутливо отвечаю:
– Ты всерьёз?
Я вижу только паданцы на грядках.
Они повсюду преют от дождя.
– Не спорь, добавь: янтарные закаты
встречали диву-осень не шутя,
сам ветер-воздыхатель пел кантату.
– Ну где ж ты увидала сей пейзаж?
Здесь небо – бомж в лохмотьях, и без красок.
Забор прогнивший рухнул на гараж,
а ветер нынче крышу сбил, зараза.
Нахмурилась:
– Есть польза от клише,
коль в жизни не хватает доброй сказки.
– Поэзия о том, что на душе...
Стихи не сочиняют по указке.
Стихи пугливы, зайцы-русаки,
слезливы, как царевна Несмеяна,
воздушны (мотыльки), порой резки:
придуманы в аффекте, будто спьяну.
Душа сегодня кутается в сплин,
мечтая о рябиновой настойке
(без томных взглядов вычурных рябин),
ей надо человечности, и только.

...Не стала осень спорить, приняла
на грудь, присев со мною на крылечке.
А я от чувств увидел (вот дела!)
берёзовые локоны в колечках.

---
ЛАП 6, стихи о стихах

...ну, здравствуй, плакса, охровая птица:
то ластишься, с руки клюя зерно,
то с ветром бестолковым заодно
поёшь о горьком счастье (впору спиться);
под гонг дождя и танец ритуальный
кровавых ягод ведьминских рябин
ты любишь мрачно-дикий древний сплин,
а мне дороже сны о странах дальних,
где мирный воздух в рощах изумрудных
и шёпот непоседливой реки;
ярки домов знакомых маяки,
как в детстве (огоньки любые – чудо);
там спеют абрикосы на деревьях
и пчёлки солнца дремлют на окне.
…я слишком долго пробыл на войне
и больше, осень, в слёзы я не верю.

…это в детстве мечтается так, что жар-цвет – луна,
сине море – бескрайняя сказочная страна,
и болтают леса на чудно́м языке разлаписто,
а на небе мурлычут вовсю облака-коты,
ращлеглись на горах и макают свои хвосты
в разноцветные реки, в которых зимуют августы;

но тебе повторяют: фантазии – сущий бред,
есть луна (это спутник), есть дождь, и кота в нём нет,
если кот, то зверюга, ну максимум у Булгакова
был котище, Матроскин – в мультфильмах и прочий вздор,
потому что у жизни несказочный приговор:
точит когти реальность – она изувечит всякого.

…а потом ты взрослеешь, черствея насквозь, и вот
появляется вдруг на пороге нежданный кот,
уверяет, что он для тепла и уюта послан был
духом счастья, а может быть, Богом котов; в ночи
серенады орёт под балконом – красноречив,
умилённо с работы встречает под лунным золотом;

и, улыбкой чеширской сияя, мурлычет, гад:
«…я могу вышивать и готовить борщи, салат;
кроток нравом, коль грустно – согрею своей пушистостью».
«...не бывает таких!» – закрываешь под носом дверь,
беспокойно на кухне заваривая пуэр,
только звёзды сверкают настойчиво аметистово.

…дни, как мыши, снуют – сумасшедшие грызуны,
вечера чёрно-белые нагло воруют сны,
вроде всё как всегда, лишь вселенское одиночество,
потому что уныло, бескотно и нет борща,
накричать! – на кого? – в пустоту тяжело кричать,
да не хочется (даже пуэра совсем не хочется);

и опять появляется он, будто новость в СМИ,
ангелочек с глазами бесёнка, но в них – весь мир,
обнимает, Баюн, а соседи пускай судачат и
моют кости; мы вместе нескучных пятнадцать лет,
смотрим в небо, где тучи-коты говорят «привет».
…я-то знаю: у каждого счастья душа кошачья.

-----
Белый кролик, укротитель духов, картинка

Мы всего лишь фрагмент, эпизод, кадр на кинопленке — в этом вечно длящемся, древнем кино. Лишь тени чего-то более глобального.
Птицелов

Мы тени и пыль – да, с таким не поспоришь:
рождаемся вновь, чтобы вновь умирать.
Как замкнутый круг... погляди, и над морем
текут облака, подчиняясь ветрам;
закат за рассветом, приливы, цунами,
спиральное время – так хочет Земля.

А где-то за выдуманными мирами,
за отблеском звёздного хрусталя
есть что-то иное в безвременье вечном,
там свет многомерен и души не спят.
Легко в невесомости нечеловечьей
парить над системами координат,
быть солнечным ветром, осколком кометы
в космическом радужном море, где Ом,
Ньютон, Архимед или Гук – не помеха;
понять, что мы дети Вселенной. Наш дом –
повсюду: когда ни конца и ни края
пространств и пределов – вселенская ширь.
Горит, извиваясь, сверкает, сияя,
квазарное пламя межзвёздной души.

Но видишь пшеничный закат над рекою,
леса, уходящие за небосклон,
лиловое поле, до боли родное.
…И чувствуешь: прав был великий Ньютон.

------

Блиц-квест, цитата

…Наполняйся жизнью, когда ты пуст.
Помнишь, в звёздном море созвездье Рыб?
И молочно-белой реки изгиб,
и ветра туда пролагали путь.
По плечу далёкие города,
лабиринты гор под хребтом небес,
нам казалось, времени дерзкий бес
приручён, а главное – навсегда.

…А теперь в окне горизонт в пыли,
корабли, ржавея, кряхтят в порту,
на уставших улицах там и тут
бродят псы, потухший закат безлик.
Пахнет всюду кислым грибным рагу
да мечтой прогорклой в плену жары.
Здесь глотает воздух созвездье Рыб
на покрытом ржавчиной берегу.

----
Антиподы-22

Читаешь про Зевса, про сумрак Аида
и «гнев Ахиллеса, Пелеева сына»? –
роскошна богов олимпийских элита,
воинственны греки, красавцы-мужчины.
Но ты оглянись – васильковое небо,
творенье Сварога. Он Зевса не хуже,
роднее и ближе, совсем не свирепый.
Похож на соседского деда Илюшу.
А солнце в медовом закате жар-птичьем
лучи рассыпает – жемчужные капли.
Дажьбог – это свет, не титан в колеснице,
не Гелиос, вечный любовник-искатель.
У Геи циклопов полно и чудовищ
(Тифоны, Ехидны), но так далеко ей
до матушки нашей Земли, что с любовью
рождает, лелея, вокруг всё живое.
Текут под горами в творожистой дымке
молочные реки с кисель-берегами.
Леса-великаны с чертинкой-лешинкой
искрятся купальничными огоньками.
Моё Беловодье – ветров перезвоны
под шутки русалок с луной круглолицей,
бескрайние степи и в росах студёных
руно золотисто-усатой пшеницы.
…Когда ты устанешь от гидр пресноводных,
кентавров и битв кровожадных героев,
тогда приходи. Здесь моё Беловодье –
душа нараспашку да чудь с ворожбою.

****
ЛАП-22 (мифологическая поэзия)

Я молчу, смотрю спокойно и молчу,
Понимаю, ужасаюсь и молчу.
Неуёмность и проказы чересчур –
Море света, дерзкий ветер и лазурь.
Задыхаюсь в круговерти будних дней...
Неужели всё сойдёт безумцам с рук?

Автор surra

"Молчу"____________________________

– Тань, алло! Ты слышишь? Нынче поутру
пёс-барбос ваш подавил всю алычу,
снёс две клумбы, неуёмный кенгуру.

…Да, я слышу, ужасаюсь и молчу.

– А вчера твой «паганини» пал без чувств.
Музыкант на грядках – хуже саранчи,
перепутал с сорняками он бахчу.

…Я молчу (хотя и жалко той бахчи).

– Сашка тоже отличился, сорванец,
в цветнике играл в пиратов – прятал клад.
Нет петуний больше… лилий тоже нет.

…Я молчу, смеясь (сыночек – ну, пират!).

– Лишь Алёнка не доставила хлопот.
Только скатерть, куклы, простыни и плед
в пятнах вишни. А ребёнку третий год.

…Я молчу (ведь в соке лучше, чем в золе).

– Неужели всё сойдёт безумцам с рук?
Городские… но имущество при чём?
Робинзонам всё же уши надеру.

…Я молчу и умиляюсь (вот дурдом).
Это милые проказы, что шуметь?
Философски зрю на шум житейских бурь
на свободе, вдалеке от сельских мест.
Здесь лишь море, дерзкий ветер и лазурь.

------
К 11-летию "Конкурсов Пародий"

...потому что деревья здесь – древние духи скал,
а в опаловых омутах тайны времён иных:
первобытные дикость и святость, луны оскал –
окунуться не страшно, но страшно остаться в них;

здесь камлает потомственный ветер – лесной шаман –
и змеятся туманы межмирья – они не спят.
...потому что душа – это озеро Мичиган
у тебя.

-----
Топонимы

Солнце моё, мы на пасмурном берегу,
там, где обломки созвездий да навьи сети
лунной тоски, только сбросить нельзя тоску,
в ней все ключи – в запылённых, немых рассветах.

Сколько любви у небесного маяка,
ныне он скуп на дары, молчалив. Ну что же:
время затишья – лишь в дымчатых облаках
вороны с мёртвой водой тишину тревожат.

Если поблёкшие звёзды ещё не лгут –
можно увидеть их свет и со дна колодца.
...Робко восходит на сумрачном берегу,
крылья расправив, жар-птичье, живое солнце.

Юное солнце, бисквитные облака,
хрупкие птенчики-почки да птичья трель –
в нашем дворе верховодит чудак-апрель.
Робко теплеет проснувшаяся река.
Скоро покажутся бархатцы, а пока
Анна Михайловна (ей девяносто лет)
их поливает. Мне машет рукой: «Привет!»

"Мурзик, кис-кис! Вот тарелочка молока", –
кличу кота. Приблудился дней пять назад.
Знаю, что кто-то возьмёт его всё равно.
Голуби важно клюют из руки пшено.
Шарику тоже достанутся колбаса,
кости и каша (доволен дворовый пёс,
видевший много на свете недобрых душ).

— Здравствуйте, Нина Петровна! Ну как ваш муж?
— Память подводит... провалы, ещё фиброз.
Помнишь, когда-то он яблони мог сажать,
ныне скворечник берёзовый смастерил
(вместе с внучатами) – еле хватило сил.
Он говорит: «Поскрипим, коль жива душа».
Шутит, бодрится и с нежностью по утрам
кормит у нас на балконе смешных синиц.

…Многоэтажки зажгли маяки-огни,
лишь не торопится к ужину детвора.
Дочь на асфальте рисует колосья ржи,
я помогаю: вношу бирюзу небес.
Господи, если повсюду война, но здесь,
в нашем районном мирке, пусть не смолкнет жизнь.

…Беззащитный, болезненный, мартовский, нудный снег,
было время его, но отныне вся жизнь – весне.
И дожди чёрт-те как, и ветра, и резва капель –
у весенней язычницы блажь в голове да хмель.
Нет покоя и ленной, размеренной полутьмы
(между бредом и явью), привычной для снов зимы.
Снег не знает, что солнечный гонг для него не враг,
потому что всегда, раскисая, спешил во мрак,
ненавидел упрямые травы и птичий гам,
то, что молодо, то, что перечит покорным дням.

…Наливаются соком деревья, земля. Смотри:
будто огненный дух пробуждается изнутри.
Лунный ветер зовёт, переменчивый и шальной.
Снег не помнит, когда был водой, а потом – рекой,
плавным облаком, лёгким, как белые мотыльки.
Не кончаются реки и звёздные огоньки.

…Ты не веришь мне, да? Не гляди на прогорклый лёд,
на сгустившийся север. Теперь он безмолвен, мёртв.
У замёрзшего неба нет прав во владеньях вьюг,
захлебнувшихся холодом. Просто иди на юг,
чтобы, выиграв битву с собой, победить в войне.
А ещё не жалей неуютный вчерашний снег.

Седьмая пятница, мартовский снег

Я всегда мечтал увидеть в её глазах ту любовь, которая есть в моих.
И сегодня, наконец, я ее увидел. Но она – не для меня…

Драгоценная Ли, – нет! – булатная, смелая Ли.
Здесь не лунный, другой – непонятный, безликий лимб,
это мир между бредом и явью, лишённый прочности.
Время – Бог, но поскольку обидел его – не жди
ни прощенья, ни жалости. Ветер болотный дик.
Я застрял без тебя в безысходных тисках пророчества.

Одурачены сны, обезглавлены скукой дни –
то ли март, то ли мартоноябрь шумит: «Махни,
не вернётся она. Вы мирами да горизонтами
не сойдётесь». Я письма пустые кладу в конверт
и рисую твой профиль чаинками на столе.
Из таких мелочей паутины-минуты сотканы.

День сурка или сони – какая мне разница, Ли,
если длится он вечность, тревожит, першит, болит,
журавли не летают на юг, маргаритки блёклые.
Здесь само ожидание ожило, стало тем,
кто ревёт по-драконьи в разлапистой темноте,
говорит за тебя, заполняет смолою лёгкие.

Белый кролик давно потерял неприметный след,
и Чешир говорил, что ваш город сошёл на нет:
почерневшее солнце, беззвучие, апокалипсис,
только пепел опавший, как мёртвые мотыльки.
Я не верю: надежда – маяк для моей тоски
в нереальной, застывшей на месте больной реальности.

Но вчера Брандашмыг, прибежав, растрезвонил весть.
Он увидел тебя на поляне в стране чудес,
в жутком замке, где розы острее мечей со стрелами.
Окружённая стражей, в накидке из соболей,
улыбалась, когда беззаботно шутил валет.

…А сегодня ты стала червонною королевою.

*****
Зимний бал-маскарад Кто ты?
Письмо Шляпника Алисе

И опять собирает осень всех в городах:
мерно – капля за каплей –
дождём,
расписными закатами.
Снова толпы народа в метро и машины гудят,
бедолаги-ребята мучаются
за партами.

Я иду по району, ложатся на плечи мне
бело-сизым туманом небо с листвой
взъерошенной.
Счастье – падать и падать в безвременье сонных дней
вне миражного завтра и вязко-терпкого
прошлого.

Всюду шумно маячит будничная кутерьма –
вон старушка с писклявой собачкой,
детишки кучами.
А с «Пятёрочкой» рядом сочная шаурма –
кайфучая.

Перемешаны запахи мяса, фруктовых лотков,
терпко-сладких каштанов, –
дыши, наслаждаясь минутами.
Мой сосед (он индус) к храму Кришны несёт молоко,
говорит, что сегодня праздник
Ганеши мудрого.

Только дворник Саид продолжает мести да мести,
но улыбка не сходит с лица:
– Как дела, красавица?
Ничего, что заутреня будит его с пяти
колокольными звонами –
где-то внутри отзывается.

Отзываются и у меня купола церквей,
отливающих золотом в тон желтолапых клёнов и
ярко-русых берёз.
Эта нежность веков древней,
легкокрылая,
хрупкая,
светлая,
вознесённая.

И без разницы, кто нас всех вместе сейчас собрал:
Будда, Брахма, Мухаммед, Христос
или осень-язычница?

… А над городом нимб из космического серебра
светит каждому и как будто бы
увеличивается.