Как же бывает клёво
Бросить старую щётку
Пятирублевую щётку
В горло пустой палаты
Чтоб поперек прокладок,
Храпов и апельсинов...
Проверить: лежит. надёжно.
Чтобы не как с фонтаном.

Когда-то был увеличительным стеклом -
Теперь в оконной раме поджидаю,
Когда придут мальчишки камень бросить..
Пусть.

... Осенний воздух комнату заполнит,
И скажешь ты:
"Как небо посветлело".

... Теперь ты живешь в коробке почтового ящика.
С бумажками о ремонте, поверке счётчиков,
(Соседями пустоголовыми, неприятными) -
Я рву тебя прежде, чем успеваю опомниться,
И кажется, я убийца - но ты оживаешь заново;
Аистом-почтальоном, глаза его так внимательны,
Укладываешься на место
будущего преступления,
Каждый раз обновленная и неизбывно-старая,
И мерещится мне топор, топор и квартира процентщицы;
Я должен тебя прочесть и должен тебе ответить, и
Долг мой растет. И жалость
всё реже берёт за плечи,
Я рву с остервенением
тебя и подобный мусор -
Да, почему бы вам всем не оставить меня в покое?!
Ты и твои надежды, ты и твои каракули,
Твои бесконечные жалобы, твои охуевшие родственники,
Твои ипотеки, пошлины...

Мой сын у тебя в заложниках.

Ступеньки сырые,
скользкие.

Заспиртован кусочек бойца -
Ни шевронов ему, ни лица;
На витрину кладут, как в банк.
А вокруг него церковь-танк,
И стекается люд и сброд -
И скелет несут, и скриншот,
И дедок несёт, и торчок
Положить ему под бочок,
Чтобы он - лишь тем, что внутри -
Опровергнул по части три;

Я пойду нам с утра займу.
Он простит нас.
Мы кто ему.

Они рождались побеждать -
Сходились на одном:
Играли, пили, били мать
И вешались потом -

И собиралась вся семья
В обосранном строю...
Отец небесный, что же я
Как неродной стою?

Давно не виделись - меня
В лицо не узнаешь ..
Но это я, но это я,
Я на тебя похож!.. -

Я слово в глиняном горшке -
Губастый, злой,
С засохшей кровью на башке -
Я твой, я твой! -

Пусть нелюбимый и рябой,
И пусть дурак -
Но забери меня с собой
И покажи мне, как

Из рук твоих встаёт заря
На золотой земле...
Смотри, отец. Я был не зря.
Там плачут обо мне.

Как из маминой из спальни
Стало липкое сакральным:
Стало ползать и орать,
Стало требовать кровать;
И гнило себе, гнило,
Становилось на крыло,
А потом легло, устало,
Быть сакральным перестало.
Я поправлю одеяло,
Стукну в стену головой:
Все-то мне, собаке, мало -
И сакральный, и живой?
Все мне мало, все мне бело;
Непоседливо скуля,
Я иду на крест - за дело,
И грызет меня земля.

Город маленький, город жадный:
С хрустом мнет прохожим бока;
Запотевшая автострада -
Ни пылинки, ни сквозняка;
И я, сгорбленный, еле-еле
Перемещаю в пространстве тело,
Я смерть свою на себе несу.
На погост несу,
ковыряю в носу -
А по дороге почта.
Можно и ею,
Не срочно.
Захожу: конверты, ящики,
Гулко топчется настоящее,
Очередь крашена,
Негуста.
Взвесьте, барышня,
Три листа:
О рождении, от зубного,
Резус-фактор и группа крови -
И четвертый, последний листик;
По дороге зайду в химчистку.
Ай, как город хорош сегодня!
Льется пиво - аж зубы сводит;
Но покуда свободны руки,
Заберу выходные брюки,
Суну в шкаф, будто в ров заросший -
Пусть бы они провисели дольше,
В лоскуты истрепали б жилы!..

Ни пылинки, ни сквозняка.

Мама скажет, что я красивый.
Мама скажет, что я красивый -
И заплачет наверняка.

Тело накормлено и подаёт сигналы
Губы потрескались и подают сигналы
Нос замёрз и подаёт сигналы
В детстве ломал руку погода портится
Летает комар, глаз подаёт сигналы
Кофе соленый, язык подаёт сигналы
Ногу сводит, нога подаёт сигналы

А потом включается миксер.

знай что ты можешь уйти в любой момент
с тобой или без тебя продолжится или нет
что-то поедет а что-то скрипит струна

тому что держится долго человек даёт имена
или неповторимость тонкого дыма фрактальных брызг
или лицо подбородокключице упавшее вниз

или впиши сюда сам если есть карандаш бумага ластик настрой
делай что делаешь или не делай
для меня или мне назло
для людей или всем назло
для себя и себе назло
или возьми за точку отсчёта дерево за окном
виляй не влияй на события громко тихо
сейчас потом
даже не знай

не знаю
говорю тихо плохо
могу уйти остаться
продолжится или

Здесь Анечку кладут. Совсем ребенок,
Шкатулка на руках моих, не больше.
Молчат в своей печали кипарисы,
Рыдают белоснежные ромашки -

Но с Анечкой кладут ее лисёнка
Любимого в смешном комбинезоне;
И хочется для Анечки придумать
И сделать бога, рыжего в горошек.

- кто это сделал? - спросят они
Ты это сделал. Вот тут черкни.
Бумага сегодня - сто лет назад,
Весит больше, чем может сказать;

Болотная площадь. Басманный суд.
Нас на носилках в завтра несут -
Там автозаки и белые вишни,
И мы между ними, и нас не слышно,

И сладко лицо овевает ветер:
Были мертвы, не могли ответить,
Но врач пришел, и сказал - годны.
Мы встали. Мы сапоги страны,

Мы рты, кричащие, что вперёд,
Мы рты, молчащие в пулемет,
Мы рты с прокушенным языком,
На руках у нас вербный порох;

Мы думаем, что там потом, потом? -
С раскуроченным животом,
И это "зачем", и это "кому"
Вместе с нами идёт во тьму,

И руки у нас не в крови - в крови...
Ветер вгрызается в черновики,
Бумага летит. Бумага легка,
Что ей Волга, Нева, АК,

Что ей пашни свинцовых хлебов?
Что ей кепки с дырявых лбов...
Пусть ребёнок ее возьмёт.
Она кораблик. Она самолёт.

Бога нет. Белые комнаты, где провода-лианы,
Где сладкий воздух, и тысячи насекомых;
Слепящие лампы, пряные капли влаги,
Фрактальные лапы. Крылья. Листы бумаги,
Сложенные корабликом и самолётом
Или панамой, как мама ещё учила;
Дедушка вяжет узел, чтобы отправиться в море.
Сам он сухой, как веревка, и губы добрые.

А у меня есть плотик на сонной речке.
А у меня есть жвачка и перочинный ножик,
Жёлтым пятном бандана, и попугайчик в клетке -
Мне нипочём пороги, мне нипочём овраги -
Сладкие тени в зарослях ежевики.
Солнечно. Бога нет. Выщербленные стены;
Я электричество, запертое в веществе, я
Синаптический демон. Некуда мне наружу;
Море стало воронкой, клеточкой на самолёте.
Дедушка вяжет узел, чтобы занять себе руки,
А под крылами небо, а под ногами доски,
Это корабль. Это большой корабль -
Помнишь, мама, мы складывали вместе?..
Жаль, что я вырос
Не тем, кем ты бы хотела.

Приходишь к ним - стены сырые,
мед течет
и молоко:
Ты теперь мы. Вместе не будет страшно.
А потом они говорят, что это изъеденное рыбами -
Его
И его сандалики и рубашка.

Прячут глаза, больше с тобой не говорят,
немы.
Выпачкаться боятся в этаком,
Что порошок не сдюжит,
А ты все твердишь: Как же он? Как же
он?
Он ведь тоже мы!
почему же его наружу?

Буквами слову быть, губы по шву вскрывать.
Шар изо рта выталкивать всхлипом тонущим...
Да, ты теперь мы - но не вздумай к себе нас звать

И не смей нас просить о помощи.

Мы все теперь - шаманы и яги,

На грядке челюсти, на печке сапоги;

Утоптана тропа сквозь бурелом.

Мы за собою кого хочешь проведем,

И знания, и дудочку дадим -

А коль обманет, не умрет - так хер бы с ним;

Нам подчиняются собаки и процессоры,

Но мы пусты, и больше нам не весело.

Мы по ночам, когда на окна сходит мрак,

Переставляем кости так и сяк,

Чтоб вышел молодец курчавый по утру,

Иван-дурак -

но выползает труп,

И новым именем, и, может быть, ip,

Он не живее нас,

не пахнет и не спит;

Он только кожу человека натянул

на рыло,

А в остальном - отверзтая могила.

И он скорее жалок, чем зловещ:

Мы все тут как бы вспомогательная вещь,

Ведь как ни вешай на заборе черепа,

Известно всем: когтиста, но слепа -

И маешься у берега реки,

Но не идут Иваны-дураки -

И то ли они вымерли как класс,

То ли плевать им, матушка, на нас.

Мама взяла меня в парк развлечений -
Сладкая вата, попкорн и качели,
И выше деревьев - туда, где Вселенная -
С нами бежит колесо обозрения;

Ветер гудит, холодные поручни,
Мамочка рядом сидит, как на жердочке,
Шарф поправляет - а он все сбивается..
Мама, не бойся, мы поднимаемся

Вверх!..
В руке шоколадка зажата.
Вместо прохожих - косматые шапки,
И черные кроны свернулись ежами.
Мы где-то над крышами, над этажами -

И солнце плывет за нами по воздуху
И серебрятся мамины волосы
Из-под косынки, и свет повсюду...
Кажется, выше уже не будет.

Холодно как! Тру щеки ладошами;
Мамочка, слышишь, моя хорошая,
Мы выше всех!..
- в ответ лишь эхо.
Колесо дернулось...
и дальше поехало

Воздух наполнился голосами.
Страшно слезать, и страшно - заново;
Все ближе земля, калитка серая...
Я выхожу и бреду по скверу -

Там поворот и конец истории.
Скрипит за спиной колесо пустое,
Вертится...
С дерева падает лист.
Парк закрылся. Все разошлись.

В тонком воздухе пахнет гарью,
И мухи бесцельно мрут.

Жизнь меня тащит
вдоль аквариума,
В котором люди плывут -

И зеленоватые стекла
глухи к моим ударам.

Just watch.

В дырявый ящик заколотила ночь
Бульвары -
И пятна света от фонарей
В крови.

До зыбкой дрожи
Я боюсь, что все это кем-то выдумано,
И мне бесконечно крутят
Одно и то же.

Viva la vida.
Иногда кажется,
Что и они меня видят.

Боже.

Мы с моим поездом медленно отделяемся друг от друга,
Он набирает скорость, как кубик в шприц;
На мокрой платформе ручка от маминой комнаты
круглая
На боку лежит,

И кричит по-немецки собака с раздавленной лапой
Ich liebe dich, meine Liebste!
Вокзал молчит.
Столпились вокруг этажи;
Окровавленной лампой,
Желтым яблоком лезет
Из серых орбит
Бетона
Гудок телефона.

Страшно.
Мама стоит вся в белом и хмурит лоб -
И я говорю ей: перец забыл купить. Представляешь?
Помнил весь день, а потом как в трубу ушло.

На бельевом неглаженом холсте
Я нарисован парой складок - глаз и ухо;
Непостижимый горизонт молочных стен,
И надоедливая муха,
И рука,
Бездумно теребящая подушку -
И детство, и отрочество моё:
Не оттого ль душа поёт,
Что мне спасать не нужно эту душу?
Услышать раз,
Два раза посмотреть -
И даже не понять, откуда смерть
Протянет руки, встряхивая простынь;
Не зная ни сомнений, ни вопросов,
Моя вот-вот на небо отлетит
И ляжет тенью в потолок белёсый.
Ты мечешься - ни мертвый, ни живой;
Твою вот-вот накроют простынёй.

Из всех убогих этих окон
Мое второе. Приходи -
Как по траве идут дожди,
Как волны по реке далеким
Гудкам нарядных пароходов
О берег разбиваясь, вторят;
Как свежескошенное море
Белеет на сухих камнях -
Иди ко мне, как будто в днях
Бессчетное число скользящих,
По льду стекающих минут;
Как будто вовсе и не ждут,
Как в телевизионный ящик
К окну приклеив взгляд, прибив -
Иди, как простенький мотив
По влажным ртам и переходам:
То разбитной нелепой кодой,
То резью сумрачной в груди...

Но я прошу тебя: иди.

Такие шелковые люди -
Должно быть, для обивки очень.

Наш коридорно-коммунальный
Мир из протертых половиц
И занавесок пыльно-желтых,
Когда-то кружевных - сжимаясь
Кухнестремительно до плитки
И распрямляясь кипятком
В сервиз щербатый и без ручки
Над нами безразлично смотрит,
Как в полароидную кашу:
Вот мы сидим и жрем арбуз,
А там соседка умирает
В окне немытом голубом.

Ты не грусти, моя соседка.
Вон, посмотри, какое небо,
Как самолет его взрезает,
Как нож бумагу на подарке -
Ты глянь туда, там рай, наверно
За облачком, за синевой -
Да, точно он, ты так просила;
Весь год ходила и просила,
Что если рай - то ничего
Уже на свете не попросишь,
Такой хорошенький, живой,
Смешно так дергает ногами -
И вот, держи, он твой, Лариса,
Сейчас умрешь - и твой, Лариса,
Смотри, как тявкает он в кости -
Не урони его, корми

Корми последними толчками,
Последней судорогой пальцев,
Корми, он вырастет огромным,
Слюнявым и с умильной мордой,
И на спине его надежной
Ты в даль спиральную уедешь
Галактик, звезд, бульварной прессы,
Интриг фарфорово-сервантных
И чуть ли даже не корсетов;
У папы в центре мастерская,
Решетки, ангелы, ворота...

Потом придет смурной Виталик
И к черту выкинет диван твой.

Сегодня вы грустны; пусты вопросы -
Подать вам завтрак и убраться на вокзал.
Ах, горизонт, обмазанный известкой -
Чтоб ты с такой же прытью ускользал!

Но нет, идет с упорством монотонным
И варит время в сонном кипятке;
Колосья срезаны, растреснута колонна,
Пришита тень к живой еще руке -

И дергает за поводок. Роняю
Со звоном на пол нож; недобрый знак.
Я связан накрепко своими же руками,
И не могу распутаться никак -

Да, говорят, не стоит и брыкаться.
Ведь так-то посмотреть из-под ножа -
Мы лапаем один и тот же мир.
Какое братство.
Позвольте ваши пальчики пожать -

И все на том. Откланяться и выйти;
Пустой маршрутки ледяные потроха...
Но я стою и повторяю как молитву
Тебе в плечо остервенелое "пока".

В этой тригонометрии
сплошь неравенства.
Яблоки, змеи.
У женщины свернута шея.
Она говорит - мне
давно пора жить
на сенной,
По четвергам кормить голубей,
по субботам чаек,
пить аф брю.
Здесь, в этой проклятой
Семигорбовой
Я горю - и не замечаю
даже,
Кажется, дым от других,
а сама как спичка.
А так у меня ничего, говорит она,
и нет.
Долги, привычки.
Сигареты - пусть не пожар,
Но всегда оствляют след,
проклятые -
Ровный кружок.
Лёд,
стеклянная пустота и ром -
Ритуалов навалом,
А все равно ведь жжёт.
Это и есть - что-то иметь?
Когда жжёт и тянет?
Нет, мне не нравится.
К чёрту. Уеду. Всё.
Она говорит что-то ещё,
но я поднимаюсь - раны
Посчитаны,
занесены в отчет.
Каракули безответны,
бумажные клочья в папке.
Капли в окне.
Тащить будет нелегко -
На перекрестке пробка;
воет собака,
Аваддон встаёт на крыло -
мне-то что.
Черное белому поперёк.
В одной руке мел,
в другой уголёк.

"Ты все горишь, упрямая свеча,
Хотя меня давно задуло ветром!" -
Аркадий вытер лоб и пожевал обед -
Но все какафоры застряли в подсознаньи,
И не спешил рождаться или воскресать
Талант сергеича писать на вдохновеньи
Заместо баб. "А может мне все врали" -
Смекнул Аркадий - "этим стихоплетам
Соврать ведь как два пальца обоссать."
Да, нужно бабу. Срочно нужно бабу.
Обед жевал Аркадия, но тихо, испод-вдоль,
Толкая мысль про стороны медали.
"О, эта боль - покинутая боль!"
Вздохнул Аркадий над борщом початым
"О, расставание, ответ судьбы младой
На..." что же, блин? Взрывчатку? Распечатки?
Перчатки, да. " И брошена перчатка,
И примет от меня ворог полоний!.."
Старославянский корень выдался с гнильцой -
Где взять полоний в нашем коммунизме
И Гераклит, пожалуй, не подскажет.
Да что ж такое - возбухнул Аркадий,
Но был посажен намертво борщом
На место, подобающее телу.
Капуста растянулась по трахее,
Дописывая: "Гулко и темно
В преддверьях ада; ах, Дантес проклятый,
И Данте благородный, и Дантист!"
Смешались руки, жидкости и формы;
Лишь остывающий в кишечнике Аркадия Сергей
О чем стихи ни капельки не понял.

Стоит перед зеркалом
Моя девочка,
Жмурится,
Глаза голубые
В мои голубые смотрятся.
Там, за ее плечами,
Дежурит улица,
Фары в окне проносятся;
Там, за ее спиною - косички русые,
Острые хвостики.
Ах, Наташенька,
Если б ты вся
Не была мною
Создана,
Было бы не так страшно.
Между строк у нас с тобой,
Милая,
Все одно -
Луковый сок,
Грязь могильная
Да песок;
За словами -
Нехоженая,
Разбитая колея,
И кожа твоя - белая,
Пыльная,
Вся моя.
Век за тобой
Мне тенью ползти
След в след -
Отблесками витрин
Да проплешинами газет;
Если глаза видеть -
То твои,
Копытцем стучать
По зеркальной глади,
Что же...

И все отговаривать:
Солнышко, не ходи,
Ни дай Боже...

Ты ведь умрешь -
Меня за тобой положат.

Я знаю правила. Когда ты только умер,
Ты лег, лежишь, а рядом кто-то ходит.
Осенним ветром крик над головой
Проносится, не глядя; горсть земли -
Так гулко только первая ложится -
И больше никого уже не ходит;
Лежишь и обращаешься в скелет
Того, что было - но еще выходишь
В магнит и за квартиру заплатить -
Потом проходит, говорят, и это.

Какая-то фонарная тоска
Повисла надо мной и шевелит усами,
Червонная тоска -
Такую не меняют на гроши проблем,
Такую пьют горстями - сами, сами,
Любимых не позвав за стол. И всем,
Кто к стеклам безнадежно ртом прилип,
Придется в коридоре обождаться.

В криволинейности пространства
Мне блюдо главное несут -
Молчанье в собственном соку,
Молчанье навсегда.
Не открывая рта,
Я сладковатый аромат вдыхаю -
И отвернуться,
Отдышаться не могу..

На лестнице шаги застряли деревянно:
По лестнице несут
Кого-то, на меня
Похожего до крайности,
Но более сухого;
Отжившего чуть более -
Чуть более живого,
Испившего контрастной синевы..

Беги, река. Когда-нибудь и ты
Сольешься с морем, мертвенно-глубоким.
Когда пройдут все сроки отплывать,
Когда идущих в рейд заранее оплачут,
Возьми меня с собою на удачу,
Возьми меня на борт. Мне некуда идти.

Неси меня по острию камней,
По омутам знакомых лиц, пощечинам друзей,
По безразличной тьме, по суете людской..
Я так устал. Неси меня домой.

Беги, беги; сквозь ветхие дома,
Дрожащей тетивы стрелою не поправ,
Не укротив надежд и не исполнив их -
Беги, река.
Сквозь мертвых.
Для живых.

Забудь ты о прошлом. Нет у тебя больше прошлого.
Тропинки, ведущие в детство, снегом августа запорошены,
Плюнь и уйди. Подведи черту
И беги, не оглядывайся в пустоту -
В пустоте тоже снег. Он стреляет в глаза -
Там темно. Там не ждут назад.

Забудь ты о доме. Не было у тебя дома,
А все, что забыть не успел - оставь, подари другому:
Огонь на плите, закипающий чай,
Тех, кого хочется утром встречать,
Кого видел всю ночь во сне -
Пусть их всех забирает снег.

Иди налегке - в добрый путь, да в недобрый час,
Медлить нельзя. У снега тысячи глаз,
Тысячи рук теребят за рукав:
Постой, разберись же, кто из вас прав!..
Подтаявший снег превратится в лёд,
И тогда никто никуда не уйдёт..

Есть тысяча способов сдаться, но выжить - только один
Забудь ты об этом. Забудь обо всем. Просто плюнь.
Плюнь - и уйди.

Никому не говори.
Дождь приходит домой, разжигает камин,
Разминает затекшие крылья -
Он давно забыл, как летать,

А ты, человек, не забыл ли? -

Как намокшие перья ложатся на плечи пледом,
И задорно трещат поленья,
На' пол бросая длинные тени..

Да, говорит дождь. Из этой ловушки
Не выбраться по-другому -
И я каждый день,
как на работу,
Иду по озябшему городу,

А вечерний огонь больше не обжигает пальцев,
И кажется, будто можно прожить
Еще один завтрашний день.
Пройти по воде,
Научить смеяться

Безумного,
Напоить вином
Безутешного.

На улице слишком шумно.
В голове становится тесно..

Человек, узнаешь себя?
Садись у огня и забудем,
Кто ты, кто я;
Нам ни выиграть, ни изменить -
Только молчать у камина,
Разматывать нить
Ариадны,
Смотреть, как огонь пожирает жадно
Надежду вернуться вспять -

Вот, что нам остается - сидеть и ждать.

В теле больном, мешковатом
Мальчик сидит, обложенный ватой —
И так сильно порой кричит,
Что сжимают губы врачи
И скальпель заносят, чтобы отрезать боль —
Но тело берут с собой,

А мальчик-то жив.
Тело везут на нижние этажи,
И мальчик кричит, кричит, зажимая рот..

А чудо никак не произойдет.

Тело кладут в пакет, вынимают вату —
Кровь больше не брызгает на халаты —
И люди снимают перчатки, и умывают руки,
Заваривают чай, оправляют брюки,

И в каждом сидит по мальчику — и кричит,
Чтобы пришел хоть кто-нибудь! —

Но приходят только врачи.

Мне судьба не несла
Ни весны, ни весла,
А снегов намела - на два берега, да
Я сама молодец, что поверила,
Будто бы там, за неделями,
Травы некошеные
Да поля неисхоженые
Где-то есть -
Стоит только поглубже залезть;
А теперь

Глупой брошью заброшена я в океан -
И всего тебе, солнце, хорошего там,
Говорила судьба,
Улыбаясь во все тридцать два;
Я стонала во сне,

Но сквозь волны лишь эхом
Придушенный хохот звучал -
И ложились снежинки,
Безмолвно на землю
Крича,
На пустынный причал января,
На весны почерневшее мертвое судно,

Чтобы все было так, как должно быть -
И трудно, и зря.

Чем писать о вине, лучше выпей вина
Полусладкого красного на тебе, на,
Пей до дна; проливай на обивку дивана,
И полночи потом оттирай
Водою из крана; закончилось мыло,
Да и вина того
Было
Немало, да всплыло -
Тяжелые дни, осенние,
Особенно воскресения.

Чем писать о вине, купил бы вина
Успел до одиннадцати - вот те на!
Как золушка с бала, бежал из квартиры,
На майку натягивал куртку,
На тапочки в лифте - бахиллы
И в лужах высматривал ломтик
Сырной луны
На обратном пути
И с балкона;
Дома остались семки,
И даже, возможно,
Пол нарезного батона

Если никто не сожрал.
Чем писать о вине, напиши,
Как боролся и как страдал -

А то, что боролся ты с искушением (зря),
И страдал от похмелья, как встала заря,
Этого не пиши.

В этом совсем нет души.

В нехоженных лабиринтах дня,
В его наспех проклюнутой скорлупе
Я загибаюсь не без тебя.
Я загибаюсь сама по себе.

Со стороны звучу, как задушенный хрип;
Эй! Куда я так бодро качусь вниз? -
Затянувшийся истерический трип,
Надкушенная неспелая жизнь,

Ключи от реальности (черт. не подходят к замку),
Орбита Земли (вписаться бы в этот раз),
Честь, изолентой примотанная к козырьку,
Словарик уместных фраз -

Все на месте. Карман застегнут. Руки дрожат.
Лифт сейчас хлопнет губами, закусит пальто,
И я брошусь вниз с пятнадцатого этажа,
Пропуская соседей с коляской. Никто

Не посмотрит мне вслед; хлопнут двери в такт
Комедии в одном действии с непонятным мотивом;
Я никогда не думала, что умирают так
Медленно, что целая жизнь успевает пройти
Мимо

Январь — это месяц измен, похмелья и даже немного счастья:
Двенадцать абстрактных дней — хоть вешайся, хоть реви —
И только дурак придумал в подобные дни встречаться
Тем, у кого на лбу написано, что им не везёт в любви,

С теми, кто эту любовь разве что на зиму не закатывал;
Январь — это месяц пустого битья об стол
Больной головы, переполненной всякими клятвами —
Так, что уже и не вспомнишь, кому и что.

Я порядком устал Вам петь бессвязные оды,
Как пускающий слюни в нагрудный слюнявчик дебил:
Но почему-то всё так всегда происходит
Глупо; сдаётся мне, я никого кроме Вас не любил

За всю эту чертову жизнь с январями, пустыми датами,
Бутылками, потрошёнными за горько, за новый год..
Во славу похмелья качусь я к ядрёной матери
Прихватив с собою пинающийся небосвод..

Вот такие дела. Я двенадцать дней пью с отражением —
Так, что уже перестал в нём себя узнавать..
Глупо, конечно, надеяться на продолжение —
Но не глупее ли было тогда это все начинать?

Хотя, я наверно придумал. Наверно, мне это приснилось —
Чтобы Вы, да со мною встретились? Исключено.
Январь залепил мне глаза, и я пью с удвоенной силой
Купленное для двоих когда-то вино.

Завтра мы станем людьми
Окончательно.
Сбросим тела приматов,
В которых нам трудно дышать.
Тщательно
Счистим цедру
С голого разума -
Имена, фамилии, даты,
Из фильмов крылатые фразы -
Как смутные воспоминания
О том, что когда-то ползали в яслях

Но теперь-то всё станет ясно.

Завтра мы снимем планету
С якоря -
Обожженную, издыхающую:
Пусть целебные грязи космоса
Исцелят её,
Пусть сверкающая тишина
Обнимает её и баюкает..

Счет пошёл на минуты.

Завтрашний день идет за нами,
Преследует по пятам,
Между явью и снами
Стирает грани,
Тени на клочья рвёт -
Безумный полёт!
Прекрасный...

Скоро всё станет ясно,
Дайте только добраться
До завтрашнего дня!..

- Процедура завтраризации отклонена.

Однажды дождем разомлевшую сушу
Умоет осенний растрепаный вечер;
Нарушу запреты и выйду наружу.
Навстречу ли сумеркам остроконечным,
В объятья ли к огненным листьям заката?
Не встречу ли Вас там?..
Не встречу, конечно:
Изломаны верши, забыты силки -
А мимо идут незнакомые женщины -
Куртки расстегнуты, плечи узкИ..
Ничего.
Ничего,
Ничего не почувствовать
Мне и привычно, и тяжело.
Вдоль мостовой зажигаются спички;
Улица терпкая, как вино,
Переливается в мутном бокале окон.
Рельсы ведут на юг перелетных бродяг..
Мне с ними нельзя, но хочется верить, что мог бы -
Бросить, все бросить, уйти, ничего не взять.
Это всё осень - как шаль, узловатые тени набросила
На голые плечи деревьев,
На старые крыши мансард..
Я спотыкаюсь и падаю - но даже сам не верю,
Что тень может пораниться об асфальт.

Цвета, из которых связано было сознание
На изнанке глаз отпечатались,
В сетчатке запутались пикселями:
Мы их шутя называли мыслями,
И узелками завязывали -
Ладони сводило потоком причудливых фраз..
Не пугай их, пожалуйста, карандашами,
Пускай ускользают дальше,
Над нами размазано небо синей гуашью -
Распланировано на тысячу лет вперед:
Как говорит Базз,
В бесконечность
и дальше..

А здесь, на Земле, у Баха скрипка такая разная -
Багровая, алая, красная,
С едва уловимой ноткой озона -
Скоро будет гроза..
От никем не написанных яростных всполохов первобытных симфоний
С непривычки болят глаза,
И звуки, как светлячки, летят на гирлянду нервов -
Быть первой, последней, быть!.

Мне им по-прежнему нечего предложить

Дать остыть
И по стеклу стекать ледяными каплями,
Падать в мертвые строки
Электрических проводов -
Пусть ветер играет, сбиваясь, хрипя басами:
Пусть эта музыка ничего в памяти не оставит -
Ни контуров, ни следов -

Здесь и сейчас - она все, что владеет нами.

Февраль достал мольберт
И светом фонарей
Автопортрет рисует,
И вырастают на бумаге города,
Где сизый снег,
И люди мечутся впустую

И верят, что так было не всегда -
А значит, и закончится когда-то.
Февраль себе приписывает даты:
Он досчитал уже практически до ста,

И на полях, витиевато и неровно,
Выводит мое имя черной тушью -
Безлунной и густой, почти бескровной -
И еще сотню, тысячу таких же;
Я душу заворачиваю в шарф,
Она не слушается, просится наружу,
Как будто хочет встать немного ближе

К тому, что называют февралем,
Что исчезает день за днем,
Течет по крышам..
Покуда март расклеивал афиши,
Покуда робкий свет облизывал прохожих -
Февраль уже закончил свой портрет..

Он вышел на меня пугающе похожим.

Все в этом мире так непро.
Поэт берется за перо,
Перо из курицы выдёр
И птицу тащит на костёр.

Ему бы ямб с хореем жечь
В печи сомнений человеч,
Но тут к гадалке не ходи:
Уволили с работы. Ди-

Кость это и напасть;
Начальник разевает пасть,
Чтоб подчиненный неуклю
Поменьше открывал свой клю.

Но наш поэт - он не таков!
Он реет выше облаков!
Он вам не конченый бухга,
Чтоб знать, где счет за ЖКХ.

А потому - костер горяч,
Эй, курица, ты там не пряч!
Удел твой прост, но сколь велик -
За русский умереть язык!

"Свежим фингалом светя на лице,
Прибуду в последнем вагоне.Л.Ц."
Кто помнит 2000й - тот должен знать
Как умещаться в 70 зна.

Я смотрю в окно, как город встает
Как метро открывает свой жадный рот
Пережевывает в челюстях поездов портфели
Делает так, чтобы мы нигде не успели,
Хоть чуть-чуть опоздали.

За опоздания не дают медали,
Возят на опознания;
Муравьи забираются в криво зашторенное сознание,
Закапываются в грунт -
Их потом никогда не найдут
(Да и смотрят от случая к случаю);
Вчера из петли вытащили очередного везунчика.
Он не спорил.

Да и кого в наше время учат чужие истории?
Я смотрю, как в окнах напротив разливается пенное море,
Бурлящий на поворотах швепс,
Сорокоградусный джаз -
Вот бы и нам сейчас..

Но нет
У нас путевка в другой кабинет
На ближайшие час или два;
От неэвклидовой геометрии
Лопается голова,
А мироздание шепчет -

Дело в моноаминоксидазах печени;
Без них, как известно, мы вечны
Я покажу тебе созидание
И разрушение -
Без ожидания,
Без сожаления,
Всю красоту вселенной,
А не дурацкие миражи
Тех, кто пытается жить,

Я могу показать тебе все,
Только скажи..

Нет уж, мерси,
Господиспаси.

Много букв
Опять
Уронить
Не взять
Не ложиться
Спать
Не смотреть
В окно —
Все равно
Там мрак
Каждый сам
Дурак,
Но найдет
Себе
Виноватого

Треснуло
Стекло
Понесло
Мороз,
Изо рта
Клубы —
Значит,
Еще быть
На земле
Моей
Суете.
Ломать
Еще мне
Каблуки
Об лед —
Заживет..

А нет —
Так нет,
Буду все
Терпеть
Буду всех
Прощать
Как он
Завещал.
Подставлять
Щеку
Под ладони
Хруст
Я умею
Почти
Наизусть.

Я пишу
В блокнот
Ворох слов
И нот
Плавниками
Бью
Но не падаю.
Социальных
Сетей
То ли кружево,
То ли заживо —

Ты
В шести
Потных
Ладонях
От каждого —

Ничего,
Не жмет.
Вмерзла
Рыбой
В лёд,
До весны
Пройдёт
Все болящее

Впереди
Одно
Настоящее —

Если,
Конечно,
кто-то из нас
его ждёт.