Луна сегодня музой быть не хочет
и «льёт печально свет» свой на поляны,
меня склоняя бодрствовать полночи:
с поэтами душевничать о главном.

Марин, я соглашусь, что жить непросто.
«Застынет всё, что пело и боролось»,
когда увидишь цены в "Перекрёстке"
и пенсии, теряя ум и голос.

С печалью из прекрасного далёка
гляжу на поколенье, что в берушах
идёт по жизни, души сдав ТикТоку.
Эх, Саша, надо выпить. Где же кружка?

И всё же «звёзды кто-то зажигает»,
чтоб не было здесь слишком одиноко.
И Бог не бот – субстанция живая.
Но в телеке совсем другие "боги".

Серёжа утверждал: "Земля – корабль" –
причалит к новой жизни, станет раем.
Лишь дежавю опять и те же грабли:
кровят луга и роща золотая.

Чернеют от огня дома и пашни,
познав, как жжётся смерть на поле боя.
Ты прав, Евгений, в этом мире страшно...
и в спячке вера в небо голубое.

Но я по-детски верю: на планете
«пройдёт вражда племён», затихнут войны.
И вы, когда-то жившие поэты,
с небес шепнёте: «Классно! Мы спокойны».

------
Беспредел-3, Графская Пристань, 3 паратур.
Строки из стихотворений поэтов, «замах на классика».

Вьюги раскаркались, как вороньё,
люди закрылись в домах.
Время – впадать и впадать в забытьё.
Значит, настала зима.

Сузился шумный безбашенный мир
до переулков, до крыш.
Белый бесёнок колдуньи-зимы
вышел из блёклой зари.

Снегом дорожки засыпал с лихвой,
что не пройти налегке,
прочный серебряный щит ледяной
выдал уснувшей реке.

Звёзды, как свечи, задул в вышине,
бросив снежок в лунный шар,
с ветром ершистым поохал во тьме,
ветками ив пошуршав.

Вечером долго смотрел, замерев,
в манкие окна домов.
Вот бы замёрзшие лапки согреть
чаем из летних цветов.

Сказки послушать о том да о сём,
слопав черничный пирог,
поговорить по душам на людском
(если душою продрог).

...Птица ли, зверь ты – неважно, коль мгла
рвёт одиночеством сны.
Каждому нужно немного тепла –
даже бесёнку зимы.

------
Ассоциация: бесприютность
Белый кролик, стихотворение по картинке

Когда своё «отплавал», принял штиль:
и лодка на мели, и берег близко.
Теперь не волны – мой надёжный тыл,
а сад и огородик неказистый.

Был солнцем запасным всегда маяк,
сейчас фонарь. У дома светит вяло.
И будят по утрам "кудах" и "кря" –
не крики чаек вольно разудалых.

Спокоен мир вокруг: ленива даль,
комар заснул, в пруду притихли рыбы.
Синь моря на густых полей поталь
я взял и променял, из "спешки" выбыв.

Старею, пузо – шторм не по плечу,
дырявый парус – Шарику лежанка.
Всё чаще на термометр бурчу,
прострел в спине, расколотые склянки.

Хотя в затишье прелесть есть своя:
любуйся всем подряд – берёзой, птахой,
стрекозами у сонного ручья,
баюкая сомненья, боль и страхи.

Мгновения на привязи держи
(но пса – ни в коем случае, не надо),
с улыбкой погружаясь в миражи
прошедших лет под шорох листопада.

----
Беспредел, 2 паратур, картинка

Я не помню, когда появился тот странный зверь:
будто вспышка на солнце – внезапно и чудесато.
Он запрыгнул в окно, игнорируя нагло дверь,
и, фиалки обнюхав, улегся. Мол, так и надо.

Белоснежный, огромный такой, синеглазый кот
мне сказал, что он лунной породы и звёздной расы,
что на небе, не знающем бренных земных забот,
нет ни рыбы, ни мышек, ни мягких, как пух, матрасов.

Замурлыкал, потребовав свежего молока,
умоляющим взглядом окинув мои хоромы.
Животину прогнать не рискнула – внутри слегка
заискрилось забытое чувство тепла и дома.

Так бывает: живёшь, суетишься, не глядя вверх,
не до высших миров в круговерти бездонных будней,
а синица надёжней, чем белый парящий стерх.
Но свалилось на голову крупных размеров чудо.

Пусть повсюду комочки из шерсти, диван с дырой,
мы по лунной дорожке, мечтая, гуляем вместе.
...Одиночества нет во вселенной, ведь за тобой
кто-то смотрит, пушистый и белый, с цветных созвездий.

Счастливый конец не может наступить в середине истории
(Питер Сойер Бигл)

Хочешь крыльев ангельских иль птичьих?
Ждёшь рассветных манких маяков?
А в груди опасливость синичья,
страх коснуться дальних облаков.
Небо – смелым, выстоявшим в стужи
зим немых, на тёмной стороне
солнца, обесцветившего душу.
Тем, кто звёздным картам и луне
доверял судьбу, ища ответы,
разбивался, пробуя взлететь,
оседлав попутный дерзкий ветер,
мчащийся к Денебу – ввысь – к мечте.
Крылья – для уставших от неволи,
от безумства адовых ночей,
где в когтях у сумрака и боли
крепнет одиночество... Ничем
ты его не вытравишь, не сбросишь –
будто чёрт на шее, якорь, груз.
С журавлями покидает осень
край погасших листьев, пряча грусть,
чтобы оказаться в запределье
райских, тёплых, яблочных небес.
...Ангельские крылья – тем, кто верил
свету, жизни, Богу и себе.

----
Картинка-ассоциация: полётность.

Секрет этой бесконечности — только в невозможности достигнуть цели,
то есть конца.
М. Лермонтов

Вот живёшь, как все: беспросветным утром
монотонно варишь себе овсянку,
но, как столп квазарный, влетает чудо,
и рассвет становится слишком жарким.

Это чудо тянется к банке с чаем:
не движенья рук – ритуал шамана.
Как в гипнозе, медленно отключаюсь,
сквозь миры Венеры летя в нирвану.

Ты стоишь в футболке своей нелепой,
нарезаешь хлеб. Только к чёрту гренки!
У тебя в глазах расплескалось небо,
там Персей летит на Пегасе дерзко.

Между нами, видимо, дикий космос
и портал галактик, прикольно странных.
Вот ты жаришь мясо с картошкой просто –
я уже на Марсе, парю туманах,

в запределье мчусь, где не видно края,
где кайфует время в блаженстве вечном.
Я с тобой Гагарин и постоянно
открываю звёздную бесконечность.

Каждый вздох – как ядерный взрыв сверхновой,
"заземлиться" хочется то и дело.
Но Сатурн внушает мне: "Поздно, Вова!
У любви, как в космосе, нет предела".

-----
Беспредел, 8, бесконечность, 1 паратур
ЛАП-юмор

Тянулся день сентябрьский, словно год —
дождливо, серо, скучно, туфель трёт…
Кот Неучёный

Неприветливый ливень измучил город,
небеса стали серым крылом вороньим.
Злюка-осень включила режим сыр-бора,
заставляя ветра голосить спросонья.

Только мне нипочём холода и гонка.
Пусть обрызганы брюки водой из лужи,
потому что беспечно неслась болонка
за котом, убежавшим от злой старушки.

Улыбаюсь безликому горизонту,
всем смотрящим на мир исподлобья людям.
И блестит, как маяк, мой лимонный зонтик
в чёрно-аспидном море плащей и худи.

Расступайтесь, курьеры! Иду по парку.
Манит рыжим узором палас кленовый.
А в душе окрылённый поэт Петрарка
о любви сочиняет двухтомник новый.

Что жалеть о вчерашнем, слезу пуская?
Мы живём лишь однажды, хоть мир несносен.
...Этим днём беспросветным, где дождь без края,
мне мерещились в лужах цветные звёзды.

-----
БОБ, финал, эпиграф.
Бал

Когда я пройду сквозь обиды, молву и тьму,
сквозь ночи беззвёздность и пасмурное безлунье,
скитаясь один по бесплодным, угрюмым дюнам,
то выйду к манящим огням, где меня поймут
и примут любым: без прикрас, орденов, речей,
уставшим от выцветших жизненных перекрёстков.
Там семь беспощадных ветров задают вопросы
и, выветрив душу, вдогонку кричат: ты чей?
Пока мы заложники сумрачных городов,
туманов, похожих на сущностей междумирья,
скрывающих птиц, у которых стальные крылья, –
увы, не увидеть знакомых вдали домов.
Я знаю: пройдя через сумерки, смерть и боль,
приближусь к священным огням в золотистых окнах.
Их Бог зажигает, когда поднебесье блёкнет,
когда обессолнечный мир говорит с тобой.

БЛб,2 тур, картинка

Туда, где звёзды, туда, где небо,
туда, где можно забыть про всех...
Баргузин

А где-то, может быть, под Рязанью
У тёти Нюры был чёрный кот.
Под шёпот звёзд воровал лазанью,
Лакал из блюдечка молоко.
Мышей не трогал – пронзал их взглядом,
Ходил вальяжно, цепляя блох.
Он никогда не видал Плеяды
И знать не знал, что такое Бог.
Как сладок маленький мир кошачий
И тем прекрасен, что очень мал.
Вон Мурка – кошка с соседней дачи,
Здесь – куст в тенёчке, за ним – подвал.
Шальному космосу нет предела,
Не сосчитаешь его существ.
Приятней, нежа бока в постели,
Увидеть рыбку – не Южный крест.

Порой не слышит вопросов лишних
Небесный зодчий, ваяя свет.
Живи и просто кайфуй от жизни,
Где дом, в котором полно котлет.

Большой осенний бал,эпиграф

Лето-жар-птица, срываясь на край земли,
к дальним кисельным раскинутым берегам,
с нами прощается…Ты на него не злись.
Кажется часто, что счастье не здесь, а там,
в странах заморских, где сказочно и тепло,
где распевает о радости Алконост.
В жарком раю безразличны добро и зло
и забывается к дому хрустальный мост.

Осень приходит неспешно, не пряча взгляд:
в нём листопадные ливни, притихший лес;
яблочный вечер; пирог на столе, закат,
выдавший тайну задумчивости небес.
Осень вскрывает обманы июльских дней:
свет, ослепляя, похож на беспечный сон,
сумрак порою честнее. Он скажет мне:
в солнце осеннем домашний, святой огонь.

А хотелось дороги из жёлтого кирпича
и попутного солнца хотя бы чуток – в придачу,
но вокруг никого, только дождь, как Пьеро, всё плачет,
да шальные вороны о грозах вовсю кричат.

По небесному морю плывут не спеша киты –
серебристо-молочные, смотрят на землю косо.
Это фокусник-август достал из цилиндра осень
и грустинки рассыпал, как мелкие конфетти.

Лишь закаты оранжево-дынные не соврут:
не прощается лето, а сок набирает, зрея,
и тропинки к мечте не покрылись сухим репеем.
Я поймаю танцующий ветер.
И снова – в путь.

Мальчик-звезда из туманности Скорпиона.
Холод Сатурна во взгляде, в душе кометы.
Я исходила тропинок всех легионы,
чтобы тебя отыскать в синеве рассветной.

Неприручаем и дерзок твой дальний космос,
манит в края неземные, где свет опасен,
радуги ярких квазаров, стальные звёзды
напоминают о тайне, богам подвластной.

Невыразимое нечто – как хаос древний,
как молчаливая вечность галактик странных.
Я замираю, забыв о мирском и бренном.
Необъяснимое Солнце зовёт и манит.

Мальчик-звезда из туманности Скорпиона.
Лунные блики и холод во взгляде жёстком.
…Сколько в тебе запредельности – легионы,
Только ни капли тепла и любви – ни горстки.

****
Белый Кролик, стихотворение по картине

Так случилось: был ветер со мной – озорной, лихой,
с сумасшедшинкой, полной фантазий, каких не сыщешь.
Он пропал, будто кот приблудившийся, неродной.
Равнодушное солнце задумчиво смотрит свыше.

Говорит мне услужливо память: «Вставай, иди
во вчерашнее, дальнее – светится звёздный омут.
Там чудачит бродяга: он весел, немного дик».
Погружаюсь в астрал… изумрудит гора за домом.

А над ней, рассекая индиговый небосвод,
распугав Гончих Псов и Пегаса, вовсю горланя,
куролесит мой ветер и вновь за собой зовёт
щупать скалы, моря, поглазеть на цветные страны,

подобрать, не стесняясь, к чужим городам ключи,
приручить без труда жёлто-рыжих лисиц закатных.
Так бывало когда-то... а ныне душа молчит,
обессилев от войн, и становится некрылатой.

Как же вызволить ветер живительных перемен,
находивший язык с человеком и каждым зверем?
...Колбасой не заманишь, а что ещё дать взамен,
чтобы новому миру, как раньше, по-детски верить?

-------
3 паратур, Кубок Графской Пристани.
Помнить, нельзя забыть

Маленький принц, я тоже хочу, как ты,
с дикими утками просто лететь по свету,
за облака, за кромку цветной мечты,
в звёздную полночь, поймав за хвосты кометы.
Прошлые сны и мысли отдать ветрам,
планы, маршруты забросить подальше – в космос.
За горизонт лететь, к золотому Ра,
нити лимонного солнца вплетая в косы.
Запад, Восток – не всё ли равно куда?
В разных мирах отголоски себя услышать.
Из суеты, из вечного «никогда»
с дикими утками просто лететь всё выше
над океанным штилем, хребтами гор,
запоминая хрустальность и соль мгновений.
Маленький принц, ты видел полсотни зорь,
я и десятка не помню – одни лишь тени.
Хватит ли духа взять и начать с нуля:
этот полёт за черту, за края, за грани
так же, как ты, осилить, чтоб жить не зря?
…Тучи рассветные машут уже крылами.

----
Стихотворение по картине

Солнце лампадное – свет надежды,
Лунные реки – полёт мечтаний.
Где же вы, крылья мои, ну где же?
Всюду по пояс трава да камни.
Ветер гадает по веткам сосен,
не долетая до туч и выше.
Он мне в июле пророчит осень,
птиц поднебесных совсем не слышит.
Слышит болотных чертят в трясине,
чует следы всех кротов пугливых.
Ветер своё забывает имя,
он – беспокойная тень обрыва,
призрак лесов и тропинок дальних,
голос прогнившей земли и боли.
Время – смотреть на немые камни,
не собирать ничего, не строить,
прятаться мышью в зловонных норах,
пережидая ершистость ливней,
дни паутинные, пыль да ссоры,
клёкот предчувствуя журавлиный.
...Где же вы, крылья мои, ну где же?
Острые травы не знают меры.
Ласточкой раненой спит надежда –
хватит дюймовочке сил и веры?

Антиподы-37
Крылья, след

Все самые счастливые и важные дороги ведут домой.
Эльчин Сафарли

Слаще мёда о доме мечта в одинокий час:
надоело искать на куличках у чёрта счастье,
на кудыкину гору взбираться в порывах страсти.
Обманула дорога из жёлтого кирпича.
Всюду шумно пестрели разгульные города,
а крикливый неон лез упрямо в больную душу,
расстилались кривые дорожки в ночи послушно.
Поиграл с огоньком, осознал, что хочу туда,
где покой и в печи пироги да горячий хлеб,
добрый бабушкин дом – вечный стражник привычных будней.
Стать охота котом – не спешить, не считать минуты
(ощущаешь с годами, что тянет к родной земле).
Век смотреть бы, как вьются над розами мотыльки,
а пузатые пчёлы разносят пыльцу лениво.
Назубок знать все тропки у дома за старой ивой,
каждый кустик, дощечку в заборе, изгиб реки.
Нагло врут, что дороги ведут непременно в Рим.
Он такой же далёкий, как берег чужой турецкий.
Все дороги приводят домой и в святое детство,
где у счастья кошачьи привычки:
уют и мир.

--------

Кубок Графской Пристани, 2 паратур, дорога

Вдруг приходит безликая полночь, ломая всё,
говорит мне: «Деревья – кораллы теперь, а птицы –
это рыбы, которым в морской полутьме не спится».
Шумный город давно погрузился в подводный сон.
Я смотрю на небесные волны – спокоен ритм.
Рядом рыба-луна тяжело проплывает мимо.
Очень тихо на дне, неподвижно, невыносимо.
Изменила всех полночь и внешне, и изнутри.
Фонари – что удильщики, ловят меня на свет,
тускло-серый, обманчивый. Кто я теперь, скажи мне?
Чёрный камень, хранящий легенды о прошлой жизни?
Завиток от ракушки? А может, уже скелет.
Лишь подводные тени, ложась на песчаный ил,
отражаясь во взгляде бесцветной многоэтажки,
так похожей на ската, шепнут: «Умирать не страшно»,
намекая на то, что я кем-то когда-то был.
В междумирье ночном, будто в лимбе, ни жизнь, ни смерть.
Вместо сердца холодная вечность неслышно бьётся.
…Но приходит вдруг утро:
с ним небо, и свет, и солнце.
Мне, огромные крылья расправив,
легко лететь.

-----
Кубок Графской Пристани, 1 паратур.
Дюжина

Элли отпускает в небеса
детские мечты и шарик розовый.
Всё проходит: путь, беда, гроза,
город изумрудный...
"Да, ты взрослая", –
эхом вторит ветер на лугу,
нежно гладя мальвы с кипарисами.
Тихо здесь, на ближнем берегу:
нет Бастинды злой и бурь неистовых,
нет дорог из жёлтых кирпичей –
местные тропинки вдоль исхожены,
Элли знает их до мелочей.
Свят покой, ничем не потревоженный.
Был в глазах когда-то огонёк,
сказочный, зелёный, с дерзким сполохом.
Горы – по плечу, и чёрт, и Бог,
сонмы обезьян во власти морока.
Ныне – тишь лесов да гладь морей,
маленькая дочка синеокая.
Сказка, но другая: чуть добрей,
мягче, только так же душу трогает.
Вместо маков – поле васильков
с солнечными зайцами и росами.
Здесь всегда из рук клюют легко
шустрые синицы манну звёздную.
...Лишь порой приснятся пыль с дождём,
старые друзья (с весёлой удалью),
туфельки Гингемы, а ещё
мятных трав сиянье изумрудное.

--------
Стихотворение по картине

Весна пришла. И вроде всё путём:
трава сияет отблеском сапфирным,
лазурно чист небесный водоём,
коты, на солнце нежась, дремлют мирно.
А ветер мне пророчит плыть на юг,
оставить нудный быт с привычным небом –
я строю приключенческий маршрут
под сказочным созвездием Денеба.
Но бабочка на том конце Земли,
взмахнув цветными крыльями коварно,
наслала ураган на корабли,
мечтавшие о дальних ярких странах.
Пошли ко дну все разом корабли.
И что от них осталось? Только щепки,
поблёкшие надежды (се ля ви).
Синицы голосят вовсю на ветках,
как будто говорят: зачем моря?
К чему Денеб? – займись котолежаньем.
Настало время бросить якоря:
закат над старым домом идеальней
чужих закатов – пёстрых, неземных;
знакомый лес дороже малахитов
далёких гор под парусом луны,
дороже всех маршрутов неизбитых.
…Что делать? Плыть к мечте назло котам,
дерзя судьбе, расставившей подвохи,
иль сесть на мель, забыв про «где-то там»?
Во всём виновна бабочка-дурёха.

коварство, бабочка.
Антиподы-25

Март обессолнечный кажется лицедеем.
Точат ножи в переулках ветра-бандиты.
...Здравствуйте, тени! Сегодня побеспределим –
тьма выпускает драконов своих сердитых.
Если луна на душе, значит, к чёрту плакать.
Время фантазий, безудержных и сумбурных:
стать Маргаритой, летящей в пожар заката,
или Дейнерис, рождённой мятежной бурей.
Ввысь полететь над проспектами и дворами,
чёрных котов подбодрить – пусть орут, их время.
К чёрту хандру с одинокими вечерами!
Эти фантомы зимы отболят к апрелю.
Ввысь приподняться от будней, привыкших к стуже;
звёзды зажечь, как петарды, пугая город;
птиц разбудить, чтоб распелись наглее, дружно.
Ночью такой не до сна, маеты и споров.
Ночью драконьей мой страх застарело зимний
в огненный бунт превращается без пощады.
Так зарождается новое после сплина –
в снах, миражах и чудачестве безоглядном.
Перед рассветом чернее окраски грачьей
стылая мгла, обнимающая бездонно.
...Бросим ей вызов сегодня и почудачим,
вмиг приручив многокрылых её драконов.

--------
Литературный клуб «Бумажный Слон» и Литгалактика.
Поэтический баттл (битва литпорталов)
Тема: хор ночных теней

Тающий снег – как предвестник вёсен.
Луч ошалевший – посланник лета.
Вечер с рыжинкой похож на осень,
но не её мне пророчит ветер.

Охровый вечер – святой, не дерзкий,
напоминает о крае горном,
где убегают все тропки в детство,
реки туда же текут – не в море.

Там на деревьях айва – как солнце,
небо синей васильков и примул,
время не мается, не несётся,
просто становятся дни ручными.

Тихо, легко на душе и гладко
в мире айвовых живых закатов.
Ты попадаешь в тот рай украдкой,
где был беспечно крылат когда-то.

Охровый вечер – хранитель счастья.
Он – в междустрочии на границе
зыбких миров и мечты цветастой.
Дремлет, светясь, в вышине жар-птичьей.

............
Картинка-ассоциация

Каждую зиму приходится умирать,
вместе с метелью скитаться в краю снегов.
Это всего лишь чистилище, а не рай.
Как до Христа – до весны миллион крестов.
Это пока что не март, а старик-февраль
слякоть повсюду развёл, говорит: хандри!
Блёклое солнце капризничает с утра,
прячется в тучах, как в веточках – снегири.
Это ещё не рассвет, а седая ночь:
снова беззвёздно в небесных густых морях.
Снегом душа оморочена... и давно –
кажется ненастоящим весь мир, а я
словно не я, будто кто-то чужой опять
смотрит мои некрылатые сны. Давай
зимы отменим, чтоб больше не умирать.
...Будет ли дорог тогда беспрестанный рай?

Закат невозможно оранжевый и крылатый
кружится жар-птицей над пасмурными лесами.
А я восседаю на дереве чудесатом
в обнимку с вороной, чертёнком, двумя котами.

Ворона, представьте, не каркает заунывно,
чертёнок луну не толкает, не прячет звёзды.
Коты, валерьянно мурлыкая, дремлют мирно.
Сидим да оранжевый дзен постигаем просто.

Наверное, в космосе выключились квазары
иль сразу заретроградили все планеты.
Как будто закончились ссоры, война, пожары.
Так странно всё это...

А может, виновен закат апельсиново-жёлтый?
Он прибыл из дальних миров, из другой Вселенной,
где нет суеты, иссушающей и тяжёлой,
где души друг с другом в гармонии ежедневной.

Вот так бы сидеть и смотреть на безбрежный космос,
баюкая страхи и с дерева ножки свесив.
Но чёртик ворону за хвост ущипнул, а после,
котов раздраконив, стащил с небосвода месяц.

--------
Картинка-ассоциация от Кота Неучёного.

Мой бесёнок – не грозный слуга сатаны,
не инкуб, не заядлый чертяка.
Он ребёнок, что любит порою поныть,
завывая на пару с собакой.
То по-детски нашкодит – рассыпет муку,
говоря: «Это снежные хлопья!»
То ковёр подожжёт и задаст огоньку
всем, кто смотрит на мир исподлобья.
Поиграет с блестящей монеткой-луной,
вдохновится серебряным светом
да напишет поэму о жизни смешной,
где вопросы курьёзней ответов,
где рассветы похожи на белых ворон –
с сумасшедшинкой, полной фантазий.
Распугает обиды, как мелких воров,
и унынию скорчит гримасу.
Он заменит тоску на улыбки дождей,
раззадорит остывшие звёзды,
чтоб немножечко стало смешней и светлей
в замороченном мире несносном.
Не рождается новое без ерунды,
без чертёнка с чудинкой во взгляде.
Вот на небе опять появились следы
чёрных лапок, а позже – Плеяды,
словно космос безбашенный в душу глядит,
вдохновляя на дерзость мечтаний.
…Мой бесёнок – не демон совсем, не бандит.
Он поэт и чуть-чуть марсианин.

Блиц-квест-27 Драконий. Таро Барбьери. Вдохновение. Подъём. Новое.

Медвежонок и ёжик в наивной волшебной сказке
приручали, беспечно смеясь, облака-лошадки,
говорили легко на смешном языке, на трямском.
Почему же в реале иначе: жестоко, гадко?

А ещё чудаки протирали от пыли звёзды,
чтобы ярче и светлячковей сияло небо.
Почему у людей заморочено всё, непросто?
Вместо света небесного зрелищ хотят и хлеба.

Из тумана реального месяц мне корчит рожу,
вынимает ножи, говорит: берегись – атака!
Из тумана молочного в сказке выходит ёжик
и варенье для друга несёт в ослабевших лапках.

Только в жизни не ёжик, а белая крыса-зависть
прибежала ко мне да скребётся, тревожа душу.
Покусала сначала, зараза, но привязалась –
вечерами ей нравится сказки лесные слушать.

Я читаю о дружбе, о мире цветном, привольном,
где в морковном лесу вместо ливня сироп медовый,
где глазастое солнце лучами щекочет поле,
где снежинки на ветках – как белые птицы-совы,

а зимой вместо ёлки ежонок стоит с гирляндой,
чтоб друзья в Новый год были радостны и довольны.
...Потому что в той сказке не слышится гул снарядов,
не ругаются матом и мишкам не снятся войны.

Время не движется – мёртвая полоса.
Холодно, сумрачно в проклятом междумирье:
мутное небо, домишко, покрытый пылью,
чайник разбитый – безумие без конца.

Сколько ещё доверять некрылатым снам,
жить по Алисиным сказкам и ждать спасенья?
Ныне пора синептичьего вдохновенья.
Время – меняться, выбрасывать старый хлам.

Зайцу – воспитывать шустрых лесных зайчат.
Соне – кататься по травам в тени сосновой.
Мне бы пурпурного фетра для шляпок новых,
бархат, парчу и рассвета в сто тысяч ватт.

Шить для всего королевства, творить миры
шляпных фасонов, чудеся до беспредела
так, чтоб душа мотыльком до небес летела.
Значит, пора выходить из чужой игры.

Милый Чешир, принеси расписной сервиз –
радужный, новый – хранится на всякий случай.
Пусть каждый день будет солнечным, ярким, лучшим.
Жить настоящим, не ждать никаких Алис.

Чистая скатерть, шарлотка, душистый чай.
Мы посидим напоследок, потом – в дорогу.
Кажется, нужно для счастья совсем немного.
…Ну и конечно же бархат, атлас, парча.

----------
Картинка-ассоциация

Ноябрь – неприличный зануда и серый ждун.
Заждался мороза и снежной белёсой стаи.
Но осень включила туманы и маету:
весь город в унынье да сырости утопает.
Я тоже сливаюсь с пейзажем, где каждый сер:
то мокрой вороной по лужам брожу неслышно,
то прячусь в квартирке-норе и бурчу, как все:
и солнце заснуло, и небо с окрасом мыши;
теряешь себя, пробираясь сквозь гадкий мрак.
Ещё в вышине философствует чёртик-ветер:
"Ничто не бывает случайно и просто так,
у сумрака сотни оттенков – свои ответы.
Раз надо – бездействуй, ленись, доверяй нытью,
ныряй в эту серость, где честность усталых будней:
без масок и грёз декабря, без февральских вьюг,
скрывающих правду в серебряной мгле безлюдной".

...Похоже, он прав. Ну и пусть ноябрит душа,
прощаясь с вчерашним плаксиво да многословно.
Всему свой черёд – суетливости, миражам,
мечтам голубым и сиденью на попе ровно.
С лихвой нагрустившись во мгле, приручу дожди,
а после расправлю примятые крылья счастья.
Поглажу по брюху ждуна, подмигнув: не жди!
И выпорхну в небо:
– Снежинки, я с вами,
здрасьте!

********
Беспредел, серый цвет

Серый ноябрьский котище упрям и смел.
Если не в духе – плаксив, но исполнен мести:
то поцарапает, прячась в промозглой тьме,
то, наследив, первый снег принесёт на шерсти.

Тучи-клубочки гоняет по небесам,
путает нити дождей, подцепив их когтем.
Пьёт молоко из туманов. Ворон беся,
с ветром ершистым листвой шелестит поблёклой.

Гладь, приручай! – бесполезно. Дерзит, нахал.
Любит, идя в меланхолии листопадной,
пофилософствовать: мир – это шумный бал,
а одиночество – тишь для души, награда.

Можно увидеть – как есть – самого себя,
выпустив множество мыслей из нор – наружу.
Мол, такова философия ноября:
вмиг оголить и деревья, и дни, и души –

чтобы скорее прочувствовать бодрость зим,
чтобы острее запомнить лучистость солнца.
Дикий ноябрьский котище наводит сплин.
Вектор раздумьям задав, надо мной смеётся.

Выследит звёздного радужного леща
в медной реке угасающего заката.
И, растянувшись, уснёт в камышах, мурча:
время в себя уходить до зимы, ребята!

Папа стоит на облаке серебристом,
смотрит на свет, улыбаясь безгрешным птицам,
кормит их манной, лунным воздушным рисом.
И говорит на птичьем, как часто снится
маленький сад у дома с двумя ручьями.
Там синеглазая дочка играет с сыном,
розовый куст весенними воробьями
звонко цветёт и пахнет покой жасмином.

Каждую осень можно, покинув небо,
близких обнять на земле, чтоб на миг воскреснуть.
Каждый ноябрь я отправляю требу:
«Ангел, не нужно лестниц твоих небесных.
Пусть на далёком облаке живописном
папа любуется иволговым закатом,
пусть вспоминает мир, тот, что был при жизни:
яблочный, тёплый, цельный, ещё крылатый».

…Как мне сказать, что прежний Эдем разрушен:
вместо синиц быстрокрылых летают пули,
в пепле, как зомби, бродят людские души,
будто заснули.

Кончилось время памяти, песен, сада,
точно по Чехову – вдребезги! – нет в помине.
Вместо деревьев выросли баррикады
между своими:
братом,
женой
и сыном.

_____
Беспредел, картинка

Путь в тысячу ли начинается с первого шага.
Лао-Цзы

Не филонь, собирайся в дорогу, получен знак.
Листопадное солнце над нами и Дракониды.
Первый шаг – это импульс, случайный, как на санскрите
непонятная надпись, но, знаешь, она – маяк.

Голоса в голове пусть гудят, выражая "фи".
Полумеры и страхи заставили жить фальшиво:
ты прирос к безнадёге, обидам, дождям плаксивым,
недоверчивой боли – отчаянный мазохист.

Больше нечего здесь оставлять на семи ветрах,
кроме злых тараканов, бегущих по жизни пыльной.
Забывай вместе с прошлым свой затхлый мирок да имя,
словно сальный халат. Дикий космос зовёт. Пора

уходить налегке сквозь туманов святую муть:
на кудыкину гору, за лунные сны и страны.
К Богу, чёрту? – не знаю. Рискни и шагни за грани –
каждый день умирать и рождаться… не в этом суть?

Сотни радуг незримых в душе разнесут щиты,
заставляя молиться, а после – реветь иудой.
И неважно, что с нами случится в конце маршрута,
всё узнаешь потом, ключевое сейчас – идти.

Будет сумрачный хаос, безудержный Армагеддон!
Без ответов, раскаяний, вышколенных привычек.
И дорога под небом – в ней столько "тебя" различных –
легион.

-----
Беспредел,цитата

С неба падали звёзды – наивные светляки,
разлетались по травам, лесам, по земле бескрайней.
Я кормила их лунной воздушной пыльцой с руки,
ты поил их дождями и солнечной, светлой праной.
Первобытные истины прятались на виду:
в доломитовых скалах, в соцветьях священных лилий,
не змеились туманы, пророчащие беду –
размывали границы меж мёртвыми и живыми.
Многокрылая ночь, открывая свой навий мир,
оживляла безбашенный, древний, тягучий космос,
говорила о тьме (как начале начал) с людьми,
где едины и сумрак, и свет, и душа –
всё просто.

А теперь горизонты седые – не видно птиц,
лабиринты тропинок кривых разрослись повсюду,
обезумевший ветер сбивает с дорог, с пути –
сотни лет длится хаос безлунья, спугнувший чудо.

А теперь с неба падают камни, молчат леса.
Нет! – не вороны звёзды украли в пыли закатной.
Нас с тобой разделили на разные голоса,
города и моря –
Вавилон.
Зиккурат.
Проклятье.

Эта осень – блаженная дурочка, что ли?
Говорит: "Не пиши обо мне вместе с болью,
алкоголем, люголем, тоской и т.д. по списку.
Я другая: не грешница,
не аферистка.
У меня рыжина ярко-сочная, тёплая, лисья,
листопадный ковёр из палевых
мягких листьев
и ответы, в которых есть свет,
но особый,
чистый – золото высшей пробы.
Не для всех он – для выживших, знающих цену
и мгновеньям, и адовой ойкумене.
Он для тех, кто, ползя сквозь кровавый сумрак
дней тягучих, болотных,
до рвоты безумных,
умирал, отчаявшись, в бездне безверья,
был заброшенным, загнанным, жалким зверем
и смотрел, как в небе, дымном от смога,
было пусто без ангелов,
птиц и Бога.
Вот тогда расцветает, как лотос, осеннее солнце,
не июльское, злое, что ранит,
смеётся, жжётся,
а моё, материнское, нежное и святое,
согревая вокруг напоследок живое
перед смертью-зимой,
что крадётся по следу...
лишь такое солнце даёт
ответы".

...Эта осень спокойная, мудрая, что ли.
И теперь я рифмую её с "любовью"
каждым хмурым, въевшимся в душу утром.
Эта осень – светоч,
улыбка Будды.

------
ЛАП-7, неформат

В лабиринтах войн и ожиданий
морок, одержимость…
говорят.
Под крылом у солнца –
свет, хрустальное,
музыка, рассада, листопад.

Зверь, ты вдруг поймёшь сквозь призму лета –
кто ты...
Лишь янтарные костры,
каменный цветок и белый ветер.
Верить:
пробуждение – внутри.

Конкурс названий своих произведений

И снова осень. Зреет тишина,
гнездится сонный дождь в траве безликой,
на небе проступила седина,
а ветер вдруг раскаркался, став диким.
Ну как тут не грустить, мой друг Платон?
Весь мир сейчас в осенней круговерти,
что хочется, испив «Лафит Шато»,
о жизни философствовать, о смерти,
о нравах поколения Зеро;
брюзжать, что честь и совесть в дефиците,
а Лермонтов – непройденный урок,
тринадцатая буква в алфавите.
Где истина, Платон? Кругом слова,
в вине её искать – не та отрада.
Эпоха ныне любит миксовать
и стили, и религии, и правды.
Звучит рефреном «Третье сентября»
из каждого окна в тиши осенней,
берёзы по-ван-гоговски пестрят,
да так, что вдохновился бы Есенин.
Саид сметает листья каждый год,
любуясь на «костры рябин» украдкой,
на охровый жар-птичий небосвод
и слушает, как льётся нежно, гладко
малиновый, щемящий, светлый звон
певучих колоколен на рассвете.
Мне кажется, вот истина, Платон! –
природа с человеком в тет-а-тете.
Пусть осень примирит нас всех, раскрыв
цветной кленовый купол обережный,
где все равны: и праведник, и грешник –
такие разношёрстные миры.

---
ЧХА, "Платон мне друг"(рябина на коньяке).

Дикий август отбился от рук и уже не ластится,
стонут ветры, сбиваясь грачами в большие стаи,
вырываются с криком из летней привычной матрицы,
где пока мы ещё вместе с августом обитаем,
где пшеничное спелое солнце неспешно падает
зрелым колосом за горизонт, за траву речную.
Если близко подкралось прощанье, как тень, то надо ли
сожалеть о вчерашнем Эдеме? Душа тоскует –
стала твёрдой от боли, от холода зябко съёжившись.
И, с листвой звездопадной в суровую высь взлетая,
мчится с ветром в объятья дождливо-прогорклой осени.
…Так в чужие миры Люцифер уходил из рая.

-------
Люцифер – в римской мифологии утренняя звезда,
в христианстве – падший ангел.

Кто-то ласковый к ветке подвесит луну
для котов и влюблённых, поэтов и сов…
Кот-Неучёный
**********
Так получается – мрачен июльский сплин,
дождь заунывный продрогшую душу мочит.
Взять бы румяное солнце – горячий блин –
съесть с пылу с жару, да с маслицем – хоть кусочек.
В чай подмешать дикий мёд, а ещё закат
рыжий, густой, облепиховый, тёплый-тёплый.
Только печалью горчит одинокий сад,
ветром недружным седой небосклон потрёпан,
солнце украдено тучами-вороньём.
Это ноябрь в беззаботный июль прокрался.
Где же ты, счастье невызревшее моё,
лето, бурлящее в ритме задорной сальсы?
Ныне луна – преогромный чудной светляк –
с ветки свисает, на радость котам и совам.
Бог подарил, или добрый простой чудак
вывесил вдруг вместо солнца в тени сосновой.
Сможет ли свет отражённый хотя б на миг
нам заменить настоящий? – вопрос давнишний.
Значит, так надо… Я выключу свой ночник,
выйду на улицу, буду смотреть на вишни
в каплях прозрачных и, мерно вдыхая стынь,
лунные сказки всю ночь непрерывно слушать.
…Даже земля устаёт от жары пустынь.
Время дождей и луны очищает души.

***
БЛБ-23, паратур

Древний космос в душе у меня много лет:
и квазары, и звёздные дали.
Я рассказывал всем про космический свет,
а в ответ: «Не до сказок в реале!»
Я смотрел на толпу, и казалось, кругом
лишь пришельцы с ТВ-передачи:
вот воинственный – с Марса, а с рыжим котом –
Лирианец (созвездье кошачьих).
Но однажды, внимая промозглой весне,
друг шепнул: «Осторожней с мечтами!
На Земле ипотека важнее планет,
не до вечности нам где-то-тамней.
Ты свалился с Луны!»… И, поверив ему,
я брожу скучной тенью по крыше.
Остаётся завыть от тоски на Луну,
крик души только волки услышат.
Что же делать: лунатить по жизни, не спя,
или стать приземлённым, как люди?..
Нет! Вернусь я на небо, откуда упал –
к светоносной Луне – будь что будет!
От Земли до неё (если сесть, посчитать)
триста тысяч с лихвой километров.
Самолётом нельзя долететь (эх, беда!)
и не сыщешь свободной кометы.
От Луны до Земли – миг лететь с высоты,
с сумасшедшинкой, полной чудачеств.
Мне Ньютóн не помеха, ведь ради мечты
все законы я переиначу.

5ЛАП,юмор

Большое, оно ведь начинается с мелочей.
"Большая перемена"

…всё начинается, знаешь ли, с мелочей:
утро – с восхода, со звона твоих ключей,
пятница – с кофе в четверг, с января – июнь;
снежные ветры, услышав песнь Гамаюн,
робко поют о жар-птичьих густых лугах.
…всё происходит неспешно, издалека:
небо в глазах, а потом в вышине лазурь,
импульс, рождающий время нахальных бурь,
давших дорогу из жёлтого кирпича –
и невозможно вернуться назад, ища
старые смыслы, вчерашнюю жизнь, пускай
белый журавль в небесах, а в руках пока
мятый бумажный кораблик, но мир вокруг,
будто расширившись, начал твою игру:
город, раздвинув проспекты, маршруты дней,
солнечно светит сквозь колкий занудный снег;
звёздные маяки зажигает Бог;
словно невидимый глазу бежит клубок
к дальним кисельным раскинутым берегам –
новая жизнь прорастает не где-то там,
а в настоящем: из комнаты, из окна
с видом на грязную улицу – здесь луна
редкий непрошеный гость, здесь не слышно птиц;
только уже прорастают сквозь мрак пути,
не отпуская, царапая, теребя.
…всё начинается с малого, да –
с тебя.

4 Лап-24, блиц

Кем бы ты ни был, мир тебе и свет,
Кем бы ты ни был, грош тебе цена.
И все равно ведь где-то в вышине
И для тебя горит звезда одна.
......................................."Пикник"

Яблочно зреет жёлтый закат над лесом,
ветер шуршит, в траве-мураве сопя,
смотрит сквозь сосны месяц – ночной повеса.
Всё у природы гладко… что у тебя?

Внутренний ёж ворчит: "Маловато счастья,
нудно июнь хандрит, разнося дожди,
в мире дефолт, раздор и другие страсти,
все разошлись по норам, и я – один".
Внутренний кот расслабился на диване,
будто чеширский: "Счастье всегда с тобой,
если пожара нет, не грозит цунами,
значит, не хнычь – хвостище держи трубой!
Кем бы ты ни был – бабочкой или кошкой –
вечность не спросит, будет качать права.
Выдумай свет, коль света в тебе немножко,
выдумай Бога, только поверь сперва.
Если не сможешь – в небо вглядись однажды:
плещется в звёздном море иная жизнь.
Древняя память – память о высшем, важном –
млечным путём протянется из души.
Если не выйдет, сядем на кухне просто:
вот молоко, сметана и два коржа".

…Так ежедневно внутренний кот-философ
всласть утешает пасмурного ежа.

Большой летний бал, 1

Смотри, как чёртик трудится с утра:
на раны сыпет соль и в чашку с чаем,
ломает выключатель в старом бра.
Смешно ему... работа, мол, такая.
И днём покоя тоже не даёт –
мне грязь кидает в лужи, корча рожи,
раскаркавшись с нахальным вороньём:
"Размеренную жизнь пора итожить!
Что сделала для мира: шла ко дну?
Плыла, дерзя настойчивому ветру?"
А вечером, взобравшись на сосну,
украв зеркальный месяц, ждёт ответа.
Взлохматит душу так – хоть волком вой.
Мне воется совсем не от безлунья
в воскресный долгожданный выходной,
когда семья вокруг галдит безумно,
когда на чисто вымытом полу
следы щенка, грызущего газету.
Найдутся сразу много "почему",
зачем я здесь, на этом "бренном" свете.

...А знаешь, мир счастливых слишком бел,
уныл от мимимишности прекрасной.
Поэтому у чёрта сотни дел –
спасать людей от приторного счастья.

ЛАП3, рабочая лирика

У лета – смотри-ка! – сокровища разноцветные:
ленивые реки, черешня да травы мятные.
Лови ускользающий миг в тишине приветливой,
где солнечный свет прямо в душу, как манна, падает.

Но некогда мне: есть работа и кот некормленый,
теплица на даче (в Твери, не на юге Франции).
Покой подождёт – не сбежит никуда гармония.
И время... оно же резиновое – растянется.

На туче луна медитирует пухлолицая:
«Откладывать жизнь – вот занятие бестолковое.
У времени важная должность, свои амбиции
и, может, свой Бог да законы, людских суровее».

...Июль на носу, но забот полон рот по-прежнему:
не манит айвовый закат над густыми пижмами –
пытаюсь угнаться за днём, что летит как бешеный,
сорвавшись с цепи... эту гонку бы только выдержать.

Ну разве минутам нельзя подустать, задзениться? –
из рук вырываются – синие птицы шустрые.
Луна философствует: «Время уходит, грешница,
задобри его, ускользающий миг прочувствовав».

А мальчик соседский не знает про дзен ни капельки.
Любуется солнцем, рисует пчелу глазастую.
Но время застыло над ним, замерев как паинька,
и, корча мне рожицы глупые,
нагло дразнится.

ЛАП-23 - весна

Мне море дарило не соль, не надежды –
крылья,
порой мотыльковые, лёгкие, а порою
огромные, часто спасающие от бессилья,
чтоб дерзко, по-чаячьи, сладить с любой волною.

Шли годы… в разлуке немногое удавалось:
штормило по жизни и с курса ветра сбивали,
а в штиль даже солнца зенитного было мало.
От моря осталась лишь память –
такая малость.

…Но море явилось само, поселилось рядом –
на улице, в доме – повсюду: зимою, летом.
Июльское – тёплое, с отблеском лимонада,
осеннее – с грустью туманно-стального цвета.
Барашками пенными, радужными, морскими,
текут облака по небесным просторам сонно.
Высотки – хребты малахитовых гор, за ними
айвовое солнце как будто ныряет в волны.
В душе разливается море и до мурашек,
светясь, отражается радостно или с горя
в глазах бирюзово-зелёных, родных.

…Однажды
я стану бескрайним
лазоревым
тёплым морем.

-----
Эра Водолея, таро Лизы Хант

Ты молча грустишь, почему? Расскажи мне, Элли!
Ведь всё получилось, свершилось давно – game over.
В груди Дровосека стучит и поёт живое,
горячее сердце, способное снова верить.
Страшила – мудрец самой доброй страны, в которой,
расправив свои белоснежные стены-плечи,
изящно алмазными радугами расцвечен,
сияет обитель надежд – изумрудный город.
Ты дома, в Канзасе, где небо уходит в вечность
полями волнистыми, пахнущими пшеницей.
Скажи, почему в изумрудных глазах искрится
тоска без конца и без края – нечеловечья?

…А просто закончена сказка: пусты туманы,
в пыли лунный компас и звёздные наши карты.
Не надо спешить и спасать никого не надо –
так странно.
Мой Гудвин, мы живы, пока существуют бури
и злая Гингема, несущая чёрный ветер,
сметающий шаткое прошлое на рассвете.
Мы живы, мой Гудвин, пока в ледяной лазури
уводит, светясь, к незнакомым мирам дорога
из жёлтого кирпича – не простого грунта.
Она говорит: без преград не бывает чуда,
без тьмы невозможно познать ни себя, ни Бога.
Но кончился путь, happy end. И ничто не держит.
Для новых желаний душе не хватает крыльев.

…Не плачь, ненаглядная Элли,
пройдёт унынье.
А новые будут –
взрослее и ярче прежних.

-----
Хит сезона-18, мечты сбываются.

Немного о поэзии, шумерах, личном и вечном
«...А вечер над районом – вырви глаз:
малиново-горчичный, мёд с вареньем», –
пытаюсь сочинить стихотворенье,
не вяжется сюжет в который раз.
Поэзия вторична, это факт:
давно её придумали шумеры.
Выходит, «Илиада» у Гомера
(коль позже появилась) – плагиат.
Луна взошла, сияет, точно бра,
ей тоже невдомёк, что хочет автор:
– Пиши свою, малюсенькую, правду.
На свете миллионы личных правд.

Шуршу пером: «Зарплата – с гулькин нос,
на сайтах врут, несётся жизнь по рельсам,
куда ни глянь – "война миров" Уэллса.
Так хочется, чтоб ризою Христос
укрыл меня и старый светлый дом,
где пол скрипит уютно, утром рано
шушукаются тётушки-герани
и мама пахнет сдобным пирогом».

Зевает лунный критик в вышине
от строк, совсем не новых и вторичных.
Не хит сезона – просто и обычно.
Но сколько повторений на Земле:
и солнечное коло, и закат,
разбрызганный по небу. Век за веком,
дразня богов, поэты-человеки
о смерти и любви нам говорят.
Сансару не отменишь – вечный ком.
Но каждое мгновение святое,
взаправдашнее, личное, живое.
…И я пишу о главном –
о живом.

----
Хит-18, финал,
Тема: что хочет автор

Люди уходят – у каждого свой итог.
Помню, отец на прощанье промолвил тихо:
«Солнце с тобой остаётся, не плачь, сынок,
пусть бережёт от тоски и другого лиха».

Солнце в наследство – глазастое, в завитках,
радостно светит, когда не хватает чуда:
если небес одичавших мутна река
или нет сладу с плаксивым дождём-занудой.

Ночью оно, примостившись ко мне под бок,
лечит простывшую душу, сопя по-детски.
Даже далёкий и призрачный лунный Бог
смотрит с высот умилённо, как дед соседский.

Было немало распутий, тревожных лет,
ветер ершистый изматывал то и дело.
Солнце за мною катилось клубком вослед –
гладил по шёрстке, и сразу внутри теплело.

Летом пришлось переехать за сотни вёрст
(старит разлука, обузой вися на шее).
Только я верил, что Хатико-Солнце ждёт,
нет ничего этой преданности важнее.

Будет при встрече блохастым хвостом вилять
Солнце мохнатое – счастье унылых будней.
…Знаешь, чему рыжий пёс научил меня?
Жизнь – будто свет, он не гаснет, пока мы любим

----
Хит-18, наследство

Зимою небо жуткое вдали.
Оно, как море в шторм, совсем смурное:
бурлит, ворчит, ломая всё живое,
скрывая свет и тучи-корабли.
Мне очень зябко, боязно зимою.

Тревожат мысли, колются слова,
когда я вижу пасмурную бездну,
где сбиты маяки цветных созвездий,
а что на дне – сам чёрт поймёт едва ль,
пока в чумной пучине не исчезнет.

А небо здесь, вблизи, совсем не то:
садится на плечо продрогшей птицей,
которой в одиночестве грустится.
Без солнца и полётности святой
ей в дикий шторм так сложно не разбиться.

Я глажу крылья неба – облака,
оно синицей льнёт к моим ладоням,
берёт из рук с доверчивостью вольной
крупу и мякоть лунного цветка,
невольно отучаясь быть бездомным.

Внутри него невыплаканный дождь,
туман лепной, удушливый, незрячий,
мольбы людей, обидчивость ребячья.
Ты выслушаешь душу и поймёшь,
что вечность тоже любит, тоже плачет.

Держу в объятьях небо, как дитё,
шепчу: ну тише, ч-ч-ч – зима не вечна,
бывает так, что ангелы беспечны,
а Бог молчит – он тоже устаёт.
…И небо верит мне по-человечьи.

-----
Хит-18
Издали и вблизи, пятистишие,
21.01.2023

Серебрится луна – новогодний блестящий шар,
смотрит сверху на город в сиреневой полутьме.
А на праздничной ёлке, доверившейся зиме,
оживают игрушки, и с ними – моя душа.
Встрепенулась Стеклянная Птица, махнув крылом,
васильковым, как море, тихонько поёт в ночи:

– Я устала быть синей, узнав, что мечта горчит,
если много желаний и каждое – о пустом.
Жаль, что люди, привыкнув к обыденным чудесам,
перестали искать невозможное и летать.
Как же хочется в небо – в пшенично-льняной закат,
обнимающий травы, оливковые леса.
Стать бы снегом и просто забыть о тоске чумной,
прижимающей крылья к земле в суматохе дней.

– Мы похожи! – Снежинка-из-бисера шепчет ей. –
Сотни лет я бок о бок с отчаянной белизной:
нет спасенья от колких метелей, настырных стуж,
побелевших от злости, от сумрачной тишины,
приносящей совсем не цветные – немые сны
и немыслимо вязкую, серую пустоту.
Полетели вдвоём за малиновый горизонт!
К серебристой звезде-ворожее, за лунный шар.

…Я смотрю в вышину – и теплеет моя душа.
Там, где звёзды-гирлянды усыпали небосклон,
превращается в птицу индиго белёсый снег.
Рассыпая снежинки-мечты, он легко парит,
словно дарит надежду на новую жизнь – бери!
Загадай синептичьего счастья
себе и мне.

Случайно оказался на банкете:
икра горчит, просрочено вино.
Ноябрь с хандрой онегинской в дуэте
скулят на сером фоне за окном.

Вдруг чудо – первый снег, махровый, белый,
нежданный... И пришла, искрясь, она:
осанка гордой снежной королевы,
а взгляд – стальное озеро без дна.

В молочно-светлом платье с ожерельем
из хрупких паутинок серебра,
как сон, как "мимолётное виденье",
плыла она, сияя сотней бра.

И я застыл, забыв про торт фруктовый,
дар речи потеряв от волшебства.
Лишь бабочкой одно порхало слово,
поймать бы, только кругом голова.

Но вырвалось из сердца: "Афродита!"
Да вслух произнеслось, а не в уме.
– Простите, вы о даме в фианитах?
А я, смутясь, промямлил:
– О зиме...

---
Хит-18, визитка

aledo
Мрачный странник

Бледная луна печальным светом
Сквозь унынья пыльное стекло,
Говоря с тобою тет-а-тетом,
Шепчет, что всё лучшее прошло.

И, луне зачем-то глупо вторя,
Шепелявит полуночный бес.
Мысль бросая, будто лодку в море
Или головёшку в тёмный лес.

Будь уверен, что лесное эхо,
Также как морская синева -
Для любви и смерти не помеха,
Лодка с головёшкой - лишь дрова.

Трудно в бой вступить с самим собою.
Мрачный странник в сереньком плаще -
Это ты в сомненьях под луною,
С вороном, кричащим на плече.

Хватит ныть, топчи врага ногами,
Пусть небесный ангел за спиной
Добрыми растапливает снами
Бесовы слова в тиши ночной.

---------
Пародия

Бледная луна нахальным светом
нагло дразнит, спать мне не даёт.
Шторы прохудились этим летом.
Ладно, шторы – мучает нытьё.

Мысли в полнолунье все не к месту:
хнычется о том, что не сбылось.
Трудно в бой вступить с бессонным бесом –
тянет философствовать всерьёз.

Вдруг, луне зачем-то глупо вторя,
дрель жужжит, плевав на поздний час.
Вынув из борща половник, с горя
бью по батарее двадцать раз.

Снова тихо – ветер только воет,
лунный мяч за тучу шмыг… Но кто,
кто же матерится под луною? –
пьяный странник в сереньком пальто.

Гул стоит – дома-коробки эхом
звонко отражают пышность фраз.
Два часа на стрелках (не помеха!).
Дал бы поварёшкой между глаз.

«Хватит ныть – топчи врага ногами!» –
каркает ворона за окном.
Я взбешён! Ведь мой хранитель ангел
ныне богатырским дрыхнет сном.

Выйду, настучу врагам. Но диво!
Стихло всё. Дождался! Наконец!
Только бах! – о Боже! Что там, взрывы?
Нет, Рамштайн включил сосед-подлец.

---
Конкурс пародий)

Зима-беспредельщица мается за окном,
а ветер, рассерженный Зевс, негодует жёстко.
Прикольно из кухни вдвоём с шерстяным котом
смотреть, как снежище куражится на дорожке.

Зачем суетиться? Не нажил добра, хором,
с женой гименейские узы мы сняли сами.
У нового мужа мотели да автодром.
Моё состояние – Мурзик и дом в Рязани.

Ещё есть сосед – одинокий старик Ильич,
приходит порой погундеть за бутылкой водки:
«Тарифы взлетели, а в телеке – срам и дичь,
хиреет эпоха со скоростью чемпионской».

Он прав, потому что реальность – хоть волком вой,
прессует порой, словно женщина-феминистка.
Я плюнул… живу по-спартански, без шумных войн:
не спорю о власти, о Боге и прочих в списке.

Гляжу на закатных малиновых снегирей,
читаю газеты, смакую в уютном кресле
вино из антоновки, собранной в сентябре.
Зачем бунтовать? Канем в Лету – навек исчезнем.

В деревне раздолье – леса до небес, поля.
Олимп по сравнению с ними – лишь холмик низкий.
А здесь я счастливейший Бахус! – и все дела.
Взираю на мир со спокойствием олимпийским.

Ершится метель. И опять, матерясь, сосед
лопатой гремит, ну а Мурзик ворует вискас.
Пускай! – это значит, что держится белый свет...
совсем не на шее Атланта –
на близких.

----
Олимпийское спокойствие,
Беспредел-6