Создать мотоциклом побольше рёва,
По улицам резво гонять в ночи -
Вот это забава! Одно хреново -
Что жалобы будут опять строчить.
Приятно лететь с холодком по коже,
Нередко у края беды скользя,
Авто подрезать и пугать прохожих -
Без ярких эмоций прожить нельзя.
У каждого в жизни своя опора.
Он тоже однажды свою нашёл -
Его увезли от неё на "скорой"
В крови и осколках, он был тяжёл.
Он раньше казался себе колоссом -
Ирония, впору завыть как зверь.
С ним рядом, как прежде, шумят колёса -
Вот только они по бокам теперь.
Он видит на фото себя кричащим
От ветра в лицо, от избытка сил,
А память приводит людей всё чаще,
Которых он в прошлом пугал и злил.

Алла Арцис "Морское"

А море только пенилось и ржало,
Как сотня одичалых скакунов,
И камни перекатывало шало,
От берега отбрасывая вновь.

Мутило рябь вблизи скалистых рифов,
Фонтаны брызг выкидывая ввысь,
И чудилось, что тысячи сизифов
Отчаянно из недр его рвались –

Карабкались по обводнённым склонам,
Упрямо вверх толкая валуны,
Но море наступало разъярённо
Всей силой обезумевшей волны.

И руки их, что прежде были крепки,
Бессильно разжимали пятерни,
А море превращало камни в щепки
И множило бессмысленные дни,

И снова дно переминало нервно.
Потом смолкало враз – и ни гу-гу.
И полный штиль. И тишина безмерна –
А женщина ждала на берегу.

Ревело море

Ревело море стадом бегемотов,
А может, стаей бешеных горилл -
Его заставил разъярится кто-то,
Кто вместо степи рифы обводнил.

Мутило рыб вблизи осклизлых рифов,
И, через них прокладывая путь,
Рвались из моря тысячи сизифов,
Стремясь немного воздуха глотнуть.

Их руки в кулаки сжимали пальцы,
Ракушечьей изведав остроты.
Безжалостно в тела впивался кальций,
И головы сильней сжимали рты.

А море превращало камни в щепки.
Мечтало превратить себя в вино,
Бессмысленность плодить напитком крепким,
Сизифов миллион увлечь на дно.

Крутилось всё в закрученном сюжете,
А женщина ждала на берегу.
Она ведь ни бум-бум в интригах этих,
Ей лишь бы ждать. Глядит - и ни гугу.

Покрыт загаром и весь просолен,
Турист от моря уже устал
И взгляд бросает помимо воли
На то, что дальше прибрежных скал.

Там лес украсил большую гору,
И склон под солнцем искрится весь.
Пейзаж прекрасен - услада взору.
Вершина дразнит:"Давай, залезь!"

Он в мыслях бодро, как на пригорок,
Идёт на гору - спортивно так.
Жара за тридцать, ему за сорок -
Вот это как-то сбивает шаг.

Потом приходит на ум иное:
Ведь можно в пропасть легко упасть.
И вдруг, взбесившись в тяжёлом зное,
Змея какая разинет пасть?

Не так уж сильно ему хотелось
Истлевших листьев тревожить прах.
Ну вот пошёл бы - и в чём тут смелость?
Решил остаться - при чём тут страх?

Он никогда не видел моря -
И настороженно идёт.
Затем, движение ускоря,
Бежит уверенно вперёд
И вот уже гоняет чаек,
Чьи крики дерзости полны.
В азарте он не замечает
К нему катящейся волны.
Тут впечатлений - миска с горкой:
Бодрящий душ, пахучий ил
И вкус воды солёно-горький,
Который он не оценил.
Он пронесётся раз пятнадцать
По побережью, а потом
Слетает снова искупаться
И поработает кротом.
Он вскоре что-нибудь отроет
И мне покажет, что принёс.
Я становлюсь счастливей втрое,
Когда со мной любимый пёс.

Вам хочется ночью играть на рояле?
Я это стерплю, я к соседям лоялен.
Но вот просыпаться придётся вам рано
От бойкого ритма моих барабанов.

В подъезде собак развели очень много.
Терпеть не могу бестолкового дога –
Он снова наделал на лестничной клетке.
Пойду отругаю хозяев левретки.

Ты очень расстроен – тебя затопило.
Представь берега пересохшего Нила
И каплю воды, что осталась во фляге.
Вертись веселее в живительной влаге!

Настырно "свидетели" тычутся в двери.
Я вновь объясняю, что в бога не верю
И мне всё равно, обретёт ли он имя.
Советую им походить понятыми.

Вот геймер идёт, красноглазый и бледный,
На каждой площадке кричит он победно.
А как же иначе – ведь уровень пройден!
Я просто мечтал о соседе-уроде!

Верный мой пёс постарел и утратил привычную живость,
Слухом ослаб и чутьём, стал почти равнодушен к собратьям.
Оба мы знаем о том, что уже на подходе разлука
И друг у друга в глазах потому отражаемся часто.

Страшно себя ощутить в одиночестве мертвенно тихом,
Горько представить себе, что такая минута настанет:
В комнату пёс не войдёт, не походит по солнечным пятнам
И не обнюхает их подозрительно, словно впервые.

Я не могу на судьбу ни роптать, ни тем более злиться –
Щедрой довольно была, на двоих отмеряя отрезок.
Но от количества лет, что мы прожили в радости рядом,
Меньше не станет печаль при утрате хорошего друга.

Вы раньше были искренни и ярки,
Пленяли всех порывами души,
И встречи с вами были как подарки.
С тех пор как-будто кто-то лампы притушил:

В театре вашем скучно и уныло,
Насквозь фальшивы радость, гнев и боль.
Повсюду пыль как прах былого пыла -
Аплодисментов здесь достойна только моль.

Унылый Пегас отдыхает в конюшне,
Заезжен и грязен – ну что ж, поделом.
А в доме становится тесно и душно
От тех, кто явился с душевным теплом.

Во власти страстей молодняк суетится,
Его истеричность глухого проймёт.
А мэтры гуляют, как сытые птицы, -
Полёт невысок, но обилен помёт.

В компанию критик настойчиво лезет,
Скрывая до времени злобу и спесь.
Он в творчестве точно не будет полезен,
Но как провокатор прославится здесь.

Никто из гостей не подумал ни разу,
Что в деле другом был бы краше в сто крат.
Хозяин из дома ушёл на террасу –
Устал ото всех и не слышать их рад.

Я витал в построениях Лейбница
На исходе чудесного дня.
Но в гармонию вторглась нелепица
В виде хамов, избивших меня.

На ступенях заплёванной лестницы
Восседал я потом как в бреду,
Награждая словами нелестными
Большинство в человечьем роду.

И воспринял учение Ницше я:
Человек на вершине пути –
Существо всё такое же низшее,
Значит, дОлжно его превзойти.

До зимовья с трудом добрались эти двое,
Был поход изнурителен и бестолков.
Но и здесь невозможно укрыться от воя:
Люто злится метель… или стая волков
Свежевыпавший снег хочет выкрасить красным,
Над добычей своей покуражиться всласть.
Люди думают вновь, что бороться напрасно,
И готовы в уныние намертво впасть.
Но уже на поленьях запрыгало пламя,
Обдавая пришельцев уютным теплом,
Лёд в одежде и в сердце настойчиво плавя
И дразня языком темноту за стеклом.
Двое смотрят в огонь, как смотрели их предки,
Ожидая в ночи наступления дня.
Ночи часто страшны. И жестоки нередко.
Нестерпим для людей был бы мир без огня.

Здравствуйте! Да, постараюсь ответить.
Чувство от митинга выражу кратко.
Впрочем, не буду – здесь вертятся дети,
Вдруг лексикон свой пополнят украдкой.
Вам бы хотелось подробнее, шире?
Вы расточительны, юноша, очень.
Можно ли место в газете транжирить?
Разве контракт ваш незыблемо прочен?
Что, не узнали в панаме и шортах?
Может директор надеть и такое –
Пусть протоколы все катятся к чёрту,
Пусть кредиторы лишатся покоя.
Ну, не пугайтесь. Вы так побледнели.
Дать вам конфетку? С кислинкой. Возьмите.
Бдительность нужно держать на пределе,
Коль самовольно явились на митинг.
Вы ведь не брали заданий в отделе?
Значит, отметились личным почином,
Сами сюжеты искать захотели.
Вам это, кстати, совсем не по чину.
Вы - за свободу собраний и слова.
Это похвально, и тут не поспоришь.
Только не станьте адептом иного:
Злых провокаций и купленных сборищ.
Думайте трезво. Поменьше эмоций.
Будьте в сомнениях снова и снова -
Даже когда вам похлопать неймётся
Очень красивому, сильному слову.
Много подонков выходит на сцену,
Вряд ли вы всех распознаете сразу.
Время придёт – вы узнаете цену
Страстного лозунга, клятвенной фразы.
Выступят стимулом страх или деньги –
Тут человек и проявит свой норов.
Близких – шакалам отдаст на съеденье,
В грязных бандитах увидит партнёров.
Я заболтался, мне даже неловко.
Нужно теперь хоть немного послушать.
Вижу, совсем утомилась массовка:
Жарко становится, в горле всё суше.
Вы погуляйте, в кафе посидите,
Только не пейте холодного залпом.
Будьте спокойны, репрессий не ждите,
Просто запомните, что я сказал вам.

Ты посмотри, как много светлых лиц,
Влюблённых пар – и всё у них как надо.
А мы опять проводим жёсткий блиц
И в пикировке не жалеем яда.

Ну почему у нас сложилось так:
Грустим в разлуке и язвим при встрече?
И отчего внезапно злит пустяк?
Не объяснишь? Не жди, что я отвечу.

И… мне пора. Уже давно пора
Переходить от журавлей к синицам.
Не говори «ни пуха, ни пера».
Звонков не жди. И прекращай мне сниться.

Заноза в сердце – не кинжал в груди.
Зудит порою, но вполне терпимо.
Считай, прививка: будет пруд пруди
С любовью встреч – пройду спокойно мимо.

Коль не рождён я миром править –
Судьба не к каждому щедра ведь –
Как в дураках её оставить,
Когда затеял с нею спор?

“Нет никакого смысла в споре,
В игре с Судьбой найдёшь лишь горе –
Дурак известен априори,
А суд Судьбы суров и скор”.

Но ведь она весьма капризна –
Сегодня свадьба, завтра тризна –
Так почему бы укоризну
Ей не сменить на ласку вдруг?

“Будь на вершине или в яме –
Ты при любом своем изъяне
Прощён быть можешь лишь друзьями,
А для Судьбы ты – раб, не друг”.

И что ж теперь – под страхом плети
Бояться рвать издёвок сети
И высшей милостью на свете
Считать любой её плевок?

“И дождь плевком казаться может –
Ты слеп, когда гордыня гложет,
Судьба нередко шлёт из ложи
Благожелательный кивок”.

С моей натурой невозможно
Идти по жизни осторожно,
Всегда наверх глядеть тревожно,
Судьбы высматривая знак.

Пусть я - дурак в игре с Судьбою,
Но очень скучно жить без боя -
И я в согласии с собою
Иду, не сдерживая шаг.

Я не вижу поэзии в затхлых колодцах дворов
И ни мудрость, ни истину в них никогда не искал.
В окруженье камней городских я не очень здоров -
Я приветствую радостно камни ущелий и скал.

Вновь иду на скалу – время будто бы движется вспять.
Мне нисколько не страшно сейчас, что могу соскользнуть.
Я себя ощущаю свободным и сильным опять,
Ненадолго оставив внизу всю житейскую муть.

                                    Владимир Маяковский

                                    Я сразу смазал карту будня,
                                    плеснувши краску из стакана;
                                    я показал на блюде студня
                                    косые скулы океана.
                                    На чешуе жестяной рыбы
                                    прочёл я зовы новых губ.
                                    А вы
                                    ноктюрн сыграть
                                    могли бы
                                    на флейте водосточных труб?

Я смазал краски макияжа,
вино плеснувши из бокала,
но муза не моргнула даже –
она всегда мне потакала.
Нелёгок нрав поэта-глыбы –
я нетерпим и часто груб.
А вы
удар держать
могли бы
огня, воды и медных труб?

                                    Александр Пушкин

                                    На холмах Грузии лежит ночная мгла;
                                    Шумит Арагва предо мною.
                                    Мне грустно и легко; печаль моя светла;
                                    Печаль моя полна тобою,
                                    Тобой, одной тобой... Унынья моего
                                    Ничто не мучит, не тревожит,
                                    И сердце вновь горит и любит — оттого,
                                    Что не любить оно не может.

На холмах Грузии лежит ночная мгла,
А я стою мрачнее ночи:
Ты одурманить и пленить меня смогла,
Хоть я хотел тебя не очень.
С тобой одной… Теперь всю жизнь с тобой одной?!
Не должен был невинность брать я.
Придётся завтра говорить с твоей роднёй,
Не то ещё зарежут братья.

Что всполошились, домочадцы?
Мне нужно просто отдыша.
Вы продолжайте огорчаться,
Что так цепка моя душа:
Паденьем с лестницы не выбить.
Хоть боль в груди ещё остра,
Смогу за вас я вскоре выпить -
За упокой, а не за здра.
Не надо нервов! Ваши жесты
Не обойдутся без после.
Чтоб избегать подобной жести,
Не забывайте о насле.
Вот вся семья уже сбежалась.
С мечтой списать меня в утиль?
А где сочувствие и жалость?
В глазах сплошная меркантиль…

Давно мертвы мечты о славе
И одинаково уже –
Что на паркете след оставить,
Что в восприимчивой душе.
Любовь, ответственность, забота
Исчезли дружно – можно спать.
Вот не уходит только что-то
И чуть бодрит надежда стать
Способным снова жить как прежде –
Красиво, сильно и умно.
Но сердце шлёт сигнал надежде:
«Осталось дней не так уж мно…»

С такими претит находиться рядом:
У этих созданий ума не густо,
Но спеси в избытке и столько яда,
Что хочется прыгнуть на них мангустом.
У них с восприятием всё иначе,
Как будто они родились из гноя:
Мы в скорби – они от восторга скачут,
Мы в радости – твари скулят и ноют.
Всё то, что нам дорого, эта стая
Стремится обгадить всегда и всюду.
Запасы фекалий у них не тают –
У чёрта, наверное, взяли ссуду…

Там за баранкой что – баран?
Рванулся, будто на таран.
Да нет, я вижу, там овца,
Вполне достойная отца.

Ей не за руль, а за шитьё
Садиться нужно, мать её.
Хотя, в иглу вдевая нить,
Иголку может проглотить.

Сейчас послал бы я сигнал
И в ступор девочку вогнал.
Но рядом с ней расселся бык,
А я к насилью не привык.

Езжай, красавица, езжай!
Ты соберёшь свой урожай
Легко доставшихся побед –
Уложишь многих, спору нет.

Шампанским радость отмечай!
А мне макать баранки в чай
По жизни, видно, суждено
И пить прокисшее вино.

Порой вся жизнь идёт не так,
Но ты угрюмо-равнодушен.
А вот какой-нибудь пустяк
Тебя срывает вдруг с катушек.
Ты кипятишься два часа,
Затем сдуваешься, как шарик.
Изрядно память прочесав,
Все закоулки в ней обшарив,
Ведёшь подсчёт своих обид -
Тебя, как в тягостной болезни,
Кидает в жар, потом знобит -
И нет подсчёта бесполезней.

Очень много любимых когда-то вещей,
Отличившихся долгой и преданной службой,
Без которых не мыслилась жизнь вообще,
Постепенно отходит к разряду ненужных.

Пыльный времени плед их надежно подмял
В помещении, схожем с заброшенной лавкой.
У кого-то чердак, у кого-то подвал
Стал приютом вещей, получивших отставку.

Говорим, что уже не привязаны к ним,
Как змея не привязана к сброшенной коже,
Но с каким-то упрямством годами храним:
Может быть, пригодятся. Когда-нибудь. Позже.

Оставив вождя на высокой скале
Во власти ветров и прожорливых птиц,
Танцуйте, кричите, что встали с колен –
Вы скоро вернётесь и рухнете ниц.

И, плача навзрыд, известите скелет
О том, что страна совершила кульбит,
Для каждого пятого места в ней нет,
А каждый десятый жестоко убит.

Очнувшись от дури и спеси тупой,
Закон помянув и порядок воспев,
Поймёте, что правильно правит толпой
Не стая шакалов, а царственный лев.

Мне снова мир неинтересен,
И вновь средь множества теней
Живу я эхом старых песен
И теплым светом прошлых дней.

Моя печаль мне не подвластна
И, уж конечно, не нова,
Ведь Время слепо и бесстрастно
Для всех вращает жернова.

Но в пыль тончайшего помола
Меня еще нельзя стереть –
"Я слишком стар для рок-н-ролла,
Но молод, чтобы умереть". *

* - название песни и альбома 1976 года группы Jethro Tull

Третий день разыскать не могу шутника-капитана,
Он мне адрес назвал и сказал, что счастливейшим стану,
Если в дерзости вдруг превзойду ловеласов прожжённых
И сумею красавицу первую выманить в жёны.

Чёрт же дёрнул меня в тот же вечер с визитом явиться,
Заявить, что наслышан давно о прелестной девице.
Я теперь, чтоб дурного весьма избежать оборота,
Предпочёл бы стрелу Аполлона всем стрелам Эрота.

Оказалась престрашной на вид перезрелая дева,
А родители всё наседали и справа, и слева,
Говоря о любви и пророча нам брачные узы, -
Лучше б я повстречался в бою с эскадроном французов.

Я бездумно сказался сражённым любви лихорадкой,
Объясняя свой пот, что пытался стереть я украдкой.
Оправдал суетливость в движениях радостным пылом –
Чёрт возьми, как хотелось, чтоб сном это тягостным было.

Даже пьяным меня не прельстила б такая невинность,
Я мечтал, что под пол провалюсь или в стену продвинусь.
А сейчас в ожидании бед нахожусь непрестанно
И желаю скорей разыскать шутника-капитана.

Прекрасный день в осеннем парке.
Ты прежде здесь бывал не раз -
Тебя тогда считали ярким
Из-за блестящих, звучных фраз.
Сегодня ты сошёл с орбиты,
Твой взгляд не дерзок, не колюч.
Перед тобой альбом раскрытый,
На нём – не нужный больше ключ.
Ты обессилен, обесточен
И удручён безмерно тем,
Что больше вывел многоточий,
Чем завершённых, чётких тем.
Кружатся мысли очень быстро,
Усталый разум теребя.
Но вот звучит негромкий выстрел –
И нет ни мыслей, ни тебя.
Кленовый лист на лист альбома
Ложится мёртвой красотой,
Неся напутствие любому,
Кто, изнурённый и седой,
Ещё цепляется за что-то
И удержаться норовит, -
«Своди спокойно с жизнью счёты
И сохраняй достойный вид».

В дивном старом дворце мирно жили король с королевой,
Сохраняли любовь и растили двоих близнецов.
Но в идиллии той был король озадачен проблемой,
И от мыслей о ней у него омрачалось лицо.

Горевал о слуге, превращенном заклятием в камень,
Вспоминал, сколько раз тот спасал от тоски и от ран,
И молился король, и обхватывал камень руками -
Неподвижно стоял и не слышал его Иоганн.

Не менялось ничто, только дни пролетали за днями,
Но король наступал, разрушая заклятья тюрьму,
И когда наконец задрожал и откликнулся камень,
Он услышал совет и последовал тотчас ему.

Обезглавив детей, в их крови искупал Иоганна
(Избавленья рецепт оказался до крайности прост).
Вскоре ожил слуга и, конечно, с усердием рьяным
Поспешил возвратить близнецам их естественный рост.

От супруги своей – самой милой и доброй на свете -
Получив похвалу, был король бесконечно польщен.
«Ты мудрейший из всех! Даже если бы умерли дети –
Я пока молода, и у нас родились бы еще».

После речи такой накатило волною веселье,
Все смеялись до слез и пускались в безудержный пляс.
Сыновья короля, чьи головки забавно висели,
С дорогого отца не сводили восторженных глаз.

Амурное

Иду, обстрелянный Амуром,
Весь в стрелах, словно дикобраз.
Не целься в сердце толстошкурым,
А бей как белку – точно в глаз.

Зеркально-маниакальное

Мое отраженье скользит осторожно,
Имеет вполне заговорщицкий вид –
Хоть друг я себе, но довольно тревожно
На сердце в преддверии мартовских ид.

Суицидальное

Отвергнут я – иду стреляться.
А так прекрасен был июнь!
Ну, раз не хочешь целоваться –
Хоть на удачу в порох плюнь.

По телефону были Вы доступней...

Вот Вам шалаш. Меня зовите милым...

Я в упоенье Вами чуть не спился...

Из близких мне Вы самый недалекий...

Когда угасание дня тревожит,
Ты смотришь на солнце, кричишь ему.
Я в солнечном свете нуждаюсь тоже
И, так же как ты, ненавижу тьму.

Я в горе и в радости, мой хозяин,
Всегда повторяю твой жест любой,
Когда же недугами ты терзаем,
Во мне отражается дрожью боль.

Отдельной судьбы для себя не вижу,
Возникнут угрозы – мы примем бой.
Займёшь пьедестал – я взойду чуть ниже,
А если погибнешь, умру с тобой.

Мольбы и проклятья проносятся мимо –
Выслушивать крики тебе ни к чему,
В нелёгкое время вполне допустимо
Сжигать города, изгоняя чуму.
Повсюду улягутся пепел и сажа,
Скрывая собой человеческий прах.
Когда всё закончится, кто-нибудь скажет,
Что был ты в поступках жесток и неправ.
Такие оценки тебя не волнуют –
Пусть люди изводят себя в кутерьме:
Одни отмечают натуру больную,
Другие твердят о свободном уме.
Тебя не увидят моралью припёртым,
Хоть стая адептов сильна и храбра, -
Ты жёстко отринул и бога, и чёрта,
А следом – понятия зла и добра.

В убогой таверне терзанием клавиш
Под крики пьянчуг и бутылочный звон
Ты имя своё никогда не прославишь,
Но запросто можешь быть выставлен вон.
Любой завсегдатай способен придраться,
Сказать, что играешь какую-то дичь.
А ты, применяя набор альтераций,
Гармонию хаоса хочешь постичь
И всем говоришь с ироническим смехом,
Что в жизни тебя утешает одно –
Возвышенней стало желанье успеха,
Когда ты скатился на самое дно.

В кошмарах завод вижу сталелитейный,
Дыханием грязным рождающий смог.
А птиц я не помню – их стаи летели,
Минуя тот город, где жить я не смог.

Бродягой побыть оказался непрочь я.
Однажды случайно попал на Плесецк,
Увидел, как там разрываются в клочья
Скопления облачных легких плиссе.

Я брежу теперь галактической драмой,
Где в роли скитальца взойду на помост
И буду судьбой - этой взбалмошной дамой -
В полях марсианских уложен в компост.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Буриме на рифмы:
сталелитейный - стаи летели
Плесецк - плиссе
помост - компост

Устои порядка он дерзко расшатывал,
Нещадно ругал ненавистную власть.
Затем превратился в ее же глашатая,
Заставив друзей в меланхолию впасть.
Они стали выглядеть старообрядцами
Среди новоявленных ловких мессий,
И с другом теперь не светило собраться им –
Бетон для устоев он бодро месил.

Застыв на скале и на грани безумья,
Готовый сорваться, ты жаждешь смотреть
В манящую пропасть, на острые зубья
И в марево образов, ясных на треть.
К обрыву толкают обиды и ветер,
А в памяти кружится множество встреч.
Но ты, к сожалению, в жизни не встретил
Того, кто сумел бы тебя уберечь
От силы, влекущей к опасным пределам,
От бездны, где царствуют темень и лед.
В едином порыве сознанье и тело
Срываются в пропасть, в последний полет.

Я был тоскою одурманен -
И вот, бредя в сплошном тумане
С душой, поверженной во мрак,
Вдруг очутился возле двери
В тот мир, в котором все потери
Приобретают новый знак.

Я не мечтал ничуть об этом,
И всем знакомым силуэтам
За дверью вовсе я не рад.
Стою, смятением объятый,
Заметив, что засовы сняты
И между нами нет преград.

Вот проступили чьи-то лица –
Хочу в тумане раствориться,
Но шевельнуться не могу,
И страх, мое сковавший тело,
Как не имеющий предела
Всё разрастается в мозгу.

А силуэты ближе, ближе,
Но я уже почти не вижу,
Как замыкается капкан –
Моё сознанье гаснет… Мне бы
Не под чужим очнуться небом,
Когда развеется туман…

Проблемы свои я решаю без просьб -
Не хочется быть никому обязанным.
С чужими проблемами – полностью врозь,
Я в них не участвую даже фразами.

И склонность к бездействию здесь ни при чем -
Боюсь оказаться в ряду с холопами.
Подставишь кому-нибудь в помощь плечо –
А он вдруг тебя по плечу похлопает.

Надменные взгляды и барственный тон
Меня за минуту приводят в бешенство,
И я упоенно мечтаю о том,
Что хамов однажды заставлю вешаться.

Возможно, меня назовут дураком
И будут ругать мизантропом яростно.
Обоих приемлю - ни в том, ни в другом
Нет мелочной мысли дожить до старости.

Вот если придется, трясясь и ворча,
С течением дней становиться овощем,
Тогда я, наверное, только врача
Единственный раз попрошу о помощи.

Вчера я выпил всё же лишку –
Следы от пуль по всей двери.
Чуть не прибил того мальчишку –
Корнета, черт его дери.
Что за манеры: лезет в споры,
Всегда готов язвить в ответ.
Пусть не надеется, что скоро
Ослабнет мой авторитет.
Ведь только я способен ловко
Коня в шампанском искупать
И с одинаковой сноровкой
Врагов ломать и дам… Опять?!
Корнет! Находите приличным
Являться с самого утра?
Я Вам противен? Что ж, отлично!
Стреляться, значит, нам пора.
А то боюсь, найдется кто-то,
Кто, злобу давнюю храня,
Героем всяких анекдотов
С восторгом сделает меня.

Ты уши мои доводишь до боли,
Когда начинаешь петь.
Придвинься к басам хотя бы бемолем –
Твой визг для меня как плеть.

А раз уж судьба нас жестко притерла –
Я к доводам всяким глух
И лучше твоим пожертвую горлом,
Чем вовсе утрачу слух.

Я в музыке верен грязному звуку
И, может быть, грязен сам.
Луплю иногда попавших под руку.
Ну, в общем… сместись к басам.

Половинкин был натурой цельной, половинчатостей не терпел. Сегодня, споря с коллегами, он снова утверждал, что человек не должен предпочитать половину целому ни при каких обстоятельствах. По дороге домой, глубоко задумавшись, он споткнулся и, падая, налетел головой на фонарную опору. Сознание возвращалось неторопливо.
- Мертвый? – донесся встревоженный голос.
- Полумертвый, - открывая глаза и блаженно улыбаясь, вдруг прошептал Половинкин.

Человек резко двинулся от стены – Иван, совершавший утреннюю пробежку, едва не сбил его.
- Черт!
- Нет, - возразил незнакомец. Он удивительно походил на того бродягу, которого неделю назад Иван защитил от молодых дегенератов. – Простите…
Дальнейшие слова заглушил грохот: в десяти метрах впереди рухнул балкон
Мгновение оцепеневший Иван глядел на облако пыли, затем быстро обернулся.
Улица была пустынна.

- Много лет назад, - рассказывал учитель, - на этой вершине мне удалось остановить катившийся к обрыву огромный камень, бросив под него мешок с золотом, найденным в пещере. Внизу живут люди. Я учил вас добру, справедливости, человеколюбию…
- Все золото мира собрать невозможно, - поднялся его лучший ученик.
- Так, - улыбнулся учитель.
- Возьму хоть это, - добавил ученик и бросился толкать камень.

Город опять изуродован слякотью,
Полон он снежной изжеванной мякоти,
Входит весна и так хочется плакать ей,
Что не спасает и зонт.
Можно томиться унылыми веснами,
Реку судьбы бить отчаянно веслами,
Стойко мечтать за преградами рослыми
Высмотреть свой горизонт,
Мыслью пытаться пронзить расстояние,
Быть очарованным звездным сиянием,
И, безотчетно отдавшись призванию,
Сгинуть в потоке огней.
Можно, напротив, отвергнуть чудачество,
Верить смиренно природы трюкачеству
И перехода количества в качество
Ждать от отмеренных дней.

Почему-то в последнее время все кажется зыбким,
Я боюсь, рухнет жизнь от какой-нибудь глупой ошибки,
От несказанных слов или слов, прозвучавших некстати…
Может, я претендую на место в известной палате?

Но меня не покинула память и ум не оставил,
Я не много нарушить успел общепринятых правил.
Нет серьезных причин для тревоги, тем паче для страха.
Отчего ощущаю тогда приближение краха?

Наступает сезон охоты –
Осторожен предельно будь.
За тобой наблюдает кто-то,
Зная твой каждодневный путь.
Он охотится в лучшем стиле -
И доступна любая дичь,
Нет нужды в быстроте и силе,
Чтобы жертву свою настичь.
Под его неподвижным взглядом
В голове повисает муть.
Если долго пробудешь рядом,
Он заставит тебя заснуть
И рассудок накроет мраком –
В мире нет ничего черней.
Череп твой превратит в клоаку
И заполнит клубком червей.
Ухмыляешься ты напрасно,
Я пытался тебе помочь.
Повидал я героев разных,
Кто умнее - умчались прочь.
У тебя будет доля злая,
Собралась над тобой гроза.
Я не думаю - точно знаю,
Ты ведь смотришь в мои глаза…

Всё мечтаешь побыть успешной -
И проходит так день за днём.
Остаёшься такой же пешкой
Без возможности стать ферзём.

Помолись, чтоб не стал гамбитом
Новой жизни твоей дебют -
Хоть в начале не будешь битой.
Но потом всё равно побьют.

Понимаешь, довольно глупо
Без конца рисковать собой.
Нужно как-то отстать от группы,
Выдвигаемой на убой.

Не спеши проявлять сноровку,
Жди, пока за твоей спиной
Производится рокировка.
Вдруг окажешься проходной?

Если кто-то в ходах поспешен
И допустит большой просчёт,
То, когда развернется эндшпиль,
Он не будет уже прощён.