Небо в лужу окуналось,
Облаками вниз ныряя...
Лето кончилось - вот жалость -
Отцветает иван-чай.

Хорошо, когда лесами
Бодро душу носят ноги -
Не колёсами, а сами.
Воздух леса - как вино.

Пешеходы - это люди,
Очень странные, конечно -
Видно, облако из лужи
Им приснилось по весне -

Так, что лето постелило
Под ногами километры,
Как ковры, и дарит силы
Души дружбой отогреть.

Стонет ветер, шепчут волны -
Мир звучаниями полон!
Слышать музыку - талант,
Им владеет музыкант:
Собирая то, что слышит,
Он смычком по струнам движет -
И летит-звучит (дивись!)
Музыка его любви.

15.
Ты не придёшь печаль мою унять...
Весь сон души я выплачу до донца.
Взлетев, она упала и смеётся,
Забыв себя на линии огня.

Ей снится сон: весной цветущий сад,
В твоих глазах купаясь, солнце пляшет,
Сплетённость пальцев, губ приникших тяжесть,
Счастливых слёз солёная роса.

Границы снов нельзя пересекать
Реальностью, где рамки временные,
События, случайности - иные,
Чтоб не утратить крылья, как Икар:

Расплавятся в войне миров и канут,
Оставив на душе больную рану.

1.
Ты не придёшь печаль мою унять -
Ты избран ладить лестницу до рая
Для тех, в ком радость искрами играет,
Твой мир к себе (прочь от меня) маня.

Ты не придёшь, оставив на словах,
Как кот чеширский, призраки улыбок.
Твой мир бывал заманчив, но и зыбок:
Я только шаг ступила, сразу - ах -

Ушла на дно. Лежу, грустя, на дне
И вижу день сквозь стёкла странных мыслей,
А думы вперевалочку, что гризли,
Коварно бродят между двух огней.

Спасать мой мир от боли не придётся -
Весь сон души я выплачу до донца.

2.
Весь сон души я выплачу до донца -
То тягостный, то лёгкий плач иллюзий.
Печалью излечу в неспешном блюзе
Ожоги слишком искреннего солнца:

Любить - летать - опасная игра,
Где многое поставлено на карту,
Где место есть и неге, и азарту,
Пока до сердца не добрался страх,

А с ним на мысли не легла зима,
Сверяя с эталоном силу чувства...
Душа, как тут лукаво ты ни мудрствуй,
Лепя над прошлым множество фермат -

Для жеребьёвки брошена червонцем -
Взлетев, она упала и смеётся...

3.
Взлетев, она упала и смеётся,
Поскольку весел тот, кто напрочь нищ -
А чем ещё спасать последний прыщ
От безнадёг - бездонного колодца?

Тряхнуть, глотнув отчаянье, подолом,
Чтоб твой прощальный взгляд в душе унять -
Продать себя легко за три рубля,
Найдя бесчинство пагубно весёлым?

Пренебрегая жизнью непомерно,
Вслепую рухнуть в омут с головой,
Но выплыв из него едва живой,
Вдруг осознать: нет смысла жить прескверно...

Тогда застыть, порыв души уняв,
Забыв себя на линии огня.

4.
Забыв себя на линии огня,
Ромашка подставляет щёки небу.
И ждёт того, кто разгадает ребус:
Не любит - любит - и т.д. А я -

Вновь поливаю то, что проросло
Само собой в засохшей почве боя,
Живой водой: то радостью, то болью,
Надеждой отгоняя мрак и зло.

Ромашка дарит радость простоты,
И даже там, где жутко рвутся мины,
Где сны порой совсем невыносимы,
Соцветия так солнечно желты!

Она молчит, терпя снарядов град,
Ей снится сон: весной цветущий сад.

5.
Ей снится сон: весной цветущий сад
Благоухает ароматом яблонь,
Забыв, что на дворе почти сентябрь,
Цветут мечты чудесно, наугад.

Прекрасный Принц - ты: нежный тёплый взгляд
Не отрываешь ни на миг влюблённо...
И, обходясь без правил и законов,
Мечта в конфету превращает яд:

Скопление иллюзий в голове
Клубочком кобр, конечно, ядовито.
Но распродав их, скажем, на avito,
Взамен получим кофе - чашки две.

Приняв на грудь осеннего пейзажа,
В твоих глазах купаясь, солнце пляшет.

6.
В твоих глазах купаясь, солнце пляшет...
Я очень чётко помню этот взгляд -
Лучащийся от радости, слепя
Мои сомненья - ряд суровых стражей.

И губы - как легко они целуют,
И сильных рук нежнейшее кольцо,
Желание рассыпаться пыльцой
У ног того, кого ещё люблю я...

Там, в прошлой нереальной полутьме
В реальности ожившая случайность -
Моя мечта, проникшая отчаянно
Туда, где обитает чаще смерть -

В единство тел, где дух, увы, не важен -
Сплетённость пальцев, губ приникших тяжесть.

7.
Сплетённость пальцев, губ приникших тяжесть,
Как забытьё на ночь ли, полчаса...
А после - думы злобная оса,
И вместо счастья - ощущенье кражи.

С любимыми, шутя, не расставайтесь,
А нелюбимых не пускайте в дом:
Каким нелепым суетным трудом
Окажется всё то, что было фальшью!

Вся ложь - как на ладони, под стеклом
Душевной муки, видная снаружи,
На сердце ляжет кандалами стужи,
Все чувства превращая в жалкий лом.

Усохнет, забирая чудеса,
Счастливых слёз солёная роса.

8.
Счастливых слёз солёная роса,
Однажды выпав утром отношений
На лепестках-губах, на чуткой шее,
Исчезнет, но останется мерцать

Там - в глубине прекрасного цветка -
Воспоминанья о прожитом счастье,
Душа в печали сможет возвращаться
К нему - лекарство мягкое искать.

Пока душа болит - она жива,
Цветки воспоминаний не увянут,
В забвение отправив все изъяны,
Они тихонько душу будут звать...

Но в путь пускаясь с чистого листа,
Границы снов нельзя пересекать.

9.
Границы снов нельзя пересекать,
А то они рассеются и канут -
Покажутся иллюзией, обманом,
И ты поймёшь, что поступил, как тать.

Когда-нибудь возникнет нежность рук
И бережно поднимет сон до счастья,
И вновь, и вновь, и, повторяясь часто,
Чудесно близким станет слово: "друг".

Не будет снов, не будет их границ,
Шумы дождей и радуг воссиянье -
Споют о нас, стирая расстоянья,
И души обратятся в лёгких птиц.

Не пуганных, не пойманных отныне
Реальностью, где рамки временные.

10.
Реальностью, где рамки временные,
Течёт событий бурная река.
Бывает трудно сердцу проникать
В нюансы смыслов, в радости иные,

Чем те, что ощущает по привычке,
А люди не ясны - как чужаки,
И все от пониманий далеки,
И чиркаем обидами, как спички

По боку коробка летят, скользяще,
Рождая искры ссоры в полутьме,
И как ни говорим себе: "не сметь!" -
А проникает к чувствам древний ящер,

Точнее, змей - вводя в пути отныне
События, случайности - иные.

11.
События, случайности - иные,
Чем можно было бы предположить -
Вплетает Мойра в жизненную нить,
А небо пролегает вечной ширью

Над головой - и хочется полёта
Над бездной - видеть землю свысока,
Пощупать самолично облака,
И жить легко, как будто бы по нотам.

И так, стремясь, отращиваем крылья,
И подлетаем смело - кто куда,
Не слышим "нет", но любим слушать "да",
Фантазии назвав епитрахилью.

Всегда ли помним, как опасен дар,
Чтоб не утратить крылья, как Икар?

12.
Чтоб не утратить крылья, как Икар,
Свободу воли пестовать духовно
Приходится упорно и любовно -
Тому, кто молод, и тому, кто стар.

Желаний сила, жертвенность любви -
Что победит в борьбе противоречий?
Друг друга души лечат ли? Калечат?
Как совладать со вспышками обид?

Как вынести проблем ненужный сор,
Освободив для творчества пространство?
Как скукой не разрушить постоянство?
Как не поранить, удержав укор?

Любовь сильна! Поэтому обманы
Расплавятся в войне миров и канут.

13.
Расплавятся в войне миров и канут
Привычные капризности души:
Когда открыто сердце - враг бежит,
А друг спасёт, а Бог подарит манну.

А ты - не Бог, не враг, но и не друг.
Кто ты? Лишь призрак? В это не поверить.
В душе - пустое место - брешь потери,
А в мыслях - круговерть - порочный круг.

Спасает душу, молча, тишина,
Заботой о других врачуя сердце,
И сердце слабо начинает греться,
Как будто пробуждаясь ото сна.

Ты вышел сном волнующим и странным,
Оставив на душе больную рану.

14.
Оставив на душе больную рану,
Ты пролетел, играя и резвясь
Сквозь мой удел - прекрасно милый князь,
И скрылся вдаль, отдав мечты туману.

Не веря, что придёшь ко мне в итоге,
Когда с самим собой закончишь бой,
Предав мой мир, непознанный тобой
(Надкусанный слегка), ты "сделал ноги".

Пока пути от сердца скрыты ложью,
Пустая суета царит, как сныть.
Пока душа не просит тишины,
Что только для двоих родиться сможет,

Пока не различу в себе огня,
Ты не придёшь печаль мою унять.

С утра над Вуоксой - густейший туман,
до неба заполнивший пепельной ватой
пространство. Вода вдруг пропала - утрата -
за толстым ковром, что ни шит и ни ткан.
Зажмурились эльфы, русалки - на дно
осели под ласковым сонным покоем,
а я, раздвигая Вуоксу, невольно
себя нахожу в монохромном кино:
вплываю в туман посреди тишины.
Вода обжигает ожившее тело,
что так от забот отдохнуть захотело -
трудов и соблазнов, и мыслей стальных,
и душу спасти и понянчить в глуши
мамани-природы, качаясь, не чая
в себе отыскать в сотый раз изначальность
всего, что на сердце цепями лежит.
В себя, словно в воду, нырну с головой,
и вынырну снова, сжимая находку!
Тут леший прискрипнет, дивясь на подлодку
yellow-ого цвета (from London). Hey ho...

Утро. Над Вуоксой - туман, похожий на волшебную стену.
Со скалы сквозь туман воду не видно,
и не только воду - не видно абсолютно всё.
Выглядит завораживающе сказочно.
Спускаюсь к берегу,
погружаюсь в тишину залива - и плыву в тумане.
Вода мягко обжигает,
вынуждая тело разогревать себя изнутри.
Спит жучок-короед, живущий где-то в подкорке,
(хронический любитель подгрызать мысли и нервы) -
непривычная свобода:
душа не болит и ничего не просит.
Всё, что ей сейчас нужно -
плыть в мягкой, слегка обжигающей тело воде,
и быть самой собой:
маленьким кусочком природы,
не имеющим ни воли, ни стремлений.

Ненадолго.
Душа очнётся, вспомнив о тех, кого любит,
снова начнёт заботиться и суетиться,
потому что любить всеобъемлюще очень сложно,
а кусочки любви, ссыпанные в кучу, как попало,
создают суету и заботы -
тоже своего рода туман,
заполняющий жизненное пространство,
скрывающий внутри себя
как воду подсознательных движений и желаний,
так и небесную ясность духовных истин.

Туман постепенно поднимается.
Становится немного зябко.
Пора возвращаться к жизни.

А помнишь тучу на Сандык-кая -
Сырую зябкость в тихой сизой пасти,
Рассказанную тайну старой власти:
Про Кизилташ* и ядерный заряд,
Хранившийся секретно в той горе,
Где благодать чудесно бесконечна -
Где стены древней кельи душу лечат,
И святость жизни побеждает смерть?
Судьбы насмешкой - сосуществовать
Войне и миру под горой друг с другом.
Вспахали скорбь и боль мечты, как плугом,
Сближая в тесной точке рай и ад.

То облаку, то тучке золотой,
Гора спокойно подставляет плечи.
Мир затаил клубок противоречий...
Храни, Господь, принявших в сердце бой!

А туча полежала и ушла.
Душист чабрец на скалах, жёлт лимонник:
Всю красоту, что Бог, любя, обронит
На землю - ловят души-зеркала.

*Кизилташ - урочище в Крыму неподалёку от г. Судак, где хранились ядерные бомбы; в этой же горе расположен Стефано-Сурожский мужской монастырь.

Мне не подходит глаз твоих печаль -
Мне нужен свет влюблённости и счастья,
К которому чудесно возвращаться,
Он лучше, краше, чем любая даль,
В него бы окунаться с головой
И утопать - усилиям награда... -
Он претворит пространство-время ладом
В ковчег, где я - спасительно живой.

Я тебя лю... Но это уже не важно. Потому что поезд ушёл, помидоры завяли, не смотря на то, что хризантемы в саду ещё не успели распуститься. Так тоже бывает: ошибки, суета... Если пробудились чувства, ошибки совершаются тем более, и тем ужаснее выглядят, когда обернувшись назад из глубины последствий, с развалин невзначай съехавшей "крыши", думаешь: "а ведь могло сложиться иначе, если бы..."
А в спину как назло дует ветер - ветер перемен, от которого я отвернулась, чтобы возвратиться туда, где было уныло, но уютно, но... Но я не могу найти то место, и, хуже того, не хочу его искать.
Ветер усиливается, вверху летят облака, напоминающие мне о моих ошибках (облака высокие - им всё видно, что я натворила). Чтобы не видеть их, иду, глядя на мокрый асфальт и попеременно мелькающие носки туфель:

Иду, а небо ветром дышит в спину,
Как будто призывает:
- Обернись...

Но я гляжу под ноги, а не в высь:
Мелькают кучевые исполины,
Сверкающими белыми боками
Подсказывая, где укрылось солнце -

Заманивает высь
(она смеётся)
Подёрнутыми рябью зеркалами...*

Да, лужи осведомлены не менее, чем всё-знающие-облака, и в них сквозь отражения моих ошибок проглядывает небо. Это одновременно странно и хорошо: клочки неба - в лужах. Это - надежда, которая, конечно, изрядно потрёпана, но в то же время – живая, колышется от ряби на воде, создаваемой ветром - и я начинаю понимать, что небо гораздо огромнее любого самого огромного отчаяния, и надежда жива даже тогда, когда, отвернувшись от неё, уткнулась в носки своих туфель.

Снимаю туфли и иду босиком. По асфальту, по лужам, по небу в лужах - и надежда медленно и плавно поднимает меня на прозрачных крыльях навстречу ветру.
Вдруг осознаю, что любовь не кончается никогда.
Конечно, до счастья нужно переплыть не лужу, а целое море, но радость путешествия - это уже не так мало.

________________
Примечание:
* В тексте использовано моё стихотворение "Высь смеётся": http://litset.ru/publ/16-1-0-66830

Тебя целует другая
И жарко так обнимает,
И мир для вас не случаен
Во всей свей полноте -
До чайной ложечки чая,
До мыслей, ставших свечами,
До счастья - в нём вас качает,
До слов и чудных идей.

Тебя согреет другая,
Смеясь о чём-то, играя,
И лёгких бабочек стая
Вспорхнёт, резвясь, в животе -
И мало будет вам мая,
Июня, августа, рая...
А я застыну, немая,
В далёком странном нигде:

Там будут мыслей кораллы
Расти до неба веками,
Мечтаний призраки, алы -
Бродить путями теней.
И выйдет горя не мало -
Глаза потупив устало,
Приму его покрывало,
Любя тебя вместе с ней.

Забудет музыка сниться,
А чьи-то странные лица
Устанут в вальсе кружиться,
И я останусь одна.
Тогда чудесной жар-птицей
Мой мир вспорхнёт - чтобы длиться,
Сойдя у Мойры со спицы -
Его спасёт Тишина.

Как завитки волошинских волос
Закручены в прибое Коктебеля,
Так в отпуск мой - поход по Крыму врос
Хребтов и моря нежной акварелью.

Подъёмы, спуски, камни узких троп,
Отмеренные собственной ногою,
Легли на память солнечным тавро,
И море будней этот знак не смоет.

Плеск волн смешав со стрёкотом цикад,
Горячий Крым сердечно обнял душу
И тело. Знаю, буду очень рад
Вернуться вновь его рассказы слушать.

Разбитое сердце - бесформенный пазл:
детальки потеряны, пульсы больней.
Оно соберётся, конечно.., и стразы
эмоций воспрянут светлее огней
когда-нибудь снова - всё станет, как прежде -
ведь купол у Неба безмерно высок...
Вот только надежда утратила нежность
и ласку, как зёрна - пустой колосок.

С тобой, волна, плыву - держи меня,
Качни и вознеси в сияньях брызг,
Рисунком пены в бездны тайн маня,
Гася страстей бездумные костры...

Смотри, как на закате жёлтый лев
Лакает море, выгибая спину.
А море дарит соль тому, кто кинут
Волной судьбы на берег. Осмелев,
Из лапы солнца выскочив едва,
Тревожный бриз лениво гладит плечи.
На коже дня - загар: ложится вечер,
Не выбирая мысли и слова.
Последние упали, отмерев
В неравной схватке разума с жаровней,
И превратились в гальку, слоем ровным
Собой покрыв блокнотный гладкий зев.
Не переплыть всё море до любви
Ни брассом, ни сажёнками.., и даже
Закатный лев, окрашиваясь сажей,
Не вылакает путь мне (c'est la vie)...
А память... - как расплавленный песок -
Пытается собой отмерить время.
Но падает, сгущаясь, ночи темень
И льёт на губы виноградный сок.

Шумит прибой:
- Всё ты, всё ты, всё ты..., -
Катает гальку, вскользь, туда-сюда.
И посреди шуршащей маеты
Журчит, бежит и пенится вода:
Собой заполоняя пустоту,
Обтачивает мысли острый край.
И сердце принимает волн игру,
Хоть и твердит себе: "не умирай", -
Среди камней становится "своим",
Теряя пульс, качается слегка -
Его сонатой моря ловит Крым
И в гальку превращает жар песка,
Все чувства и желанья испарив.
Приняв простого камня серый вид,
Оно - в ладони солнца (c'est la vie)...
- Всё ты, всё ты, всё ты..., - прибой шумит.

Так нелегко услышать тишину.
Она, случайно загнанная в угол,
Зарывшись между старых книг и кукол,
Клад вечности хранит внутри минут.

Она рождает мысли и слова,
По силе равноценные атланту -
Их память разберёт на бриллианты,
Их сердце станет, как лекарство, звать.

Мелодии - все дети тишины...
Гармонии творя собой из звуков,
Она рождает счастье или муку,
В которых мы друг другу не должны -

Свободны быть, и на краю миров
Сидеть беспечно, свесив ноги в бездну,
Не думая о бренном, бесполезном,
Облекшись в тишины неслышный зов.

Иду, а небо ветром дышит в спину,
Как будто призывает:
- Обернись...

Но я гляжу под ноги, а не в высь:
Мелькают кучевые исполины,
Сверкающими белыми боками
Подсказывая, где укрылось солнце -

Заманивает высь
(она смеётся)
Подёрнутыми рябью зеркалами...

Каждый день без тебя - словно павший на поле сражения.
Каждый день без тебя - ранят сердце то холод, то жжение.
Каждый день без тебя - незаметно отцветший цветок.
Каждый день без тебя - путь к тебе, и дорога в ничто.
Каждый день без тебя - тихой болью в душе догорающий.
Каждый день без тебя - грусть бездонная, айсберг не тающий.
Каждый день без тебя - вырезает на сердце: "люблю".
Каждый день без тебя - словно при смерти на краю...
Каждый день без тебя -
- Дай мне руку - родится Вселенная -
Каждый день обновляя бескрайностью жизнь, вдохновенная,
Каждый день раскрывая по смыслам бутон Бытия,
Каждый день претворяя в реальность мечты для тебя,
Каждый день...
Разве могут слова передать всё молчание?
Каждый день тишина собирает надежды и чаяния.
Каждый день - это шаг, ожидание, пламя во мгле,
Каждый день - помогающий мглу и печаль одолеть.
Каждый день...

Ты в мыслях прорастаешь, как зерно,
Тебя сопровождает запах мяты -
Так в будни проникает выходной,
В котором чувства живы, не распяты
Гвоздями суеты давным-давно.

Я прорасту среди забот твоих,
Припомнившись случайно ненароком -
Как у поэта прорастает стих,
Под кистью живописца - светлый локон.
И ты на миг случайно загрустишь.

А между нами - пусто, ничего -
Ни проводов, ни тайны, ни смятений,
Ни маячков, ни счастий, ни невзгод -
Пространство, где былого нет и тени,
Но только память сердца моего?

В чужих глазах танцует вальс весна,
Смеясь над тем, что я грущу одна.

А вот опять и пятничный -
Во всём тоскливый вечер.
Свернуться бы калачиком
И сладко задремать -
Так, чтобы мягкий пледик сам
Укрыл бы нежно плечики,
И укачал бы к небесам
Снов ласковый лиман.

Шум: барабаны уличных музыкантов,
Бьют каблучки апрельский сырой асфальт.
Музыка провожает меня туманно,
Флером летит с рефренов её - печаль.

Грохот резвится буйно-легко джаз-бандно,
Только иная музыка мне слышна.
Город развесил окна домов, как банты,
Чуть приоткрыла тёплый бутон весна.

Музыка разливается по проспектам,
Звуками бесшабашно стремится в высь,
И улетает дальше лихой кометой
Мимо холодной, сбросившей лёд Невы.

Звуками преломляя, творя пространство -
Сеть расстояний скинет весна с души,
Слово по нотам другу отправит: "здравствуй!" -
Слушай его мелодию, не спеши.

Что прошло, отболит, отомрёт, превратившись в почву,
По пустынным местам прогуляется вольный ветер.
Словно зодчий, застывшие мысли вода обточит
И нечаянно новые русла, стремясь, наметит.

Не гляди же назад, не тоскуй. То, что было - было
Неожиданным даром - чудесным и самым лучшим.
Просто верилось в то, что рассказывал мерин сивый,
И не верилось совести... Сердце зашло за тучи -

Тучи ссор и обид собирались плотней молчаньем,
Закрывали всё небо от глаз, утопили в грусти,
Доводя временами до самых краёв отчаянья,
Отнимая мечты и желания... Грусть отпустит.

И на почве былого взойдут молодые травы,
И цветы разольют ароматы весенней были,
И сердца, отогревшись на солнце, поймут, что правы,
Светлой болью отмывшись от горестей и бессилий.

Серые будни - тюрьма для души.
Временами в стенах её нет ни окошечка.
Это усталость, хоть сердце стучит-спешит,
Как поезд - по рельсам колёсами, ложечка -
По стенкам стакана нервничает - биг-бит.
Но вот и окно - душа, случайно
Встреченная где-нибудь ненароком на перепутье -
Сквозь неё проникают отчаянно
Лучики, продираясь сквозь тучи
Недоверия, лени, застарелых обид.

Но бывает, странная, непривычная - распахнёт
Ресницы - ставни, улыбаясь, встречная,
Напоит весной, смажет, как йод,
Ранки души - суетой изувеченной,
Одарит надеждой на перемены, и... ускользнёт.
Потому что жизни текут по руслам, а
Русла сближаются и разбегаются, как рельсы.
И не сойти с рельс - тоже искусство,
Заглядевшись назад - где цветут эдельвейсы
На скалах встреч, а на губах - мёд.

Ни облачка - ясно. Тревожен рассвет.
Звенит тишина, предвещая мой вылет.
Душе от рожденья дарованы крылья -
Поверите?
Нет.
Подняться над бренным желают не все...
Глаза опуская к земле неустанно,
Не выше оценят идей многогранность,
Чем сладкий десерт.
Сурово серьёзны глаза у любви,
Темны - отражается синяя бездна...
Ты веришь! - ах, Марта - ожившая песня!
А сердце кровит.
Не жди, не печалься, верна мне не будь -
Нет в жертве нужды. Полюбуйся на звёзды:
В них тайна - весь мир мой по искоркам роздан.
В остатке - лишь путь.
Взлечу на ядре, пронесутся века,
Порой воскрешая былые тревоги...
Вот факел у Марты. Стою на пороге:
- До встречи. Пока.

Окна многоэтажек в весенних лужах,
Словно яркие лодочки в штиль морской,
Замерли, не качаясь, беззвучно дружно.
Город, в лужи нырнувший, стоит босой,
Сбросив снежные валенки, на пороге
Зелено-голубого шатра весны.
Я плыву сквозь него на мечте-пироге,
А вокруг все немножечко влюблены.
И душа, примостившись на чёрной ветке -
Голой, мокрой, синично звенит: дзинь-дзинь.
О премьере весны в небесах заметкой
Напечатана сумерек ясно-синь.

На границе миров наросла паутина,
и сидит в ней огромный тяжёлый паук,
сверлит взглядом мой лоб:
- Так какая причина
Твоего приближения в замкнутый круг?
Я ему отвечаю, что просто хотелось
чистой влаги испить из того родника,
где однажды губами коснулись несмело
два случайно столкнувшихся, издалека
приближаясь друг к другу по разным орбитам.
- Где твой пропуск? - бормочет сурово паук,
ты забыла, что время прошло, карта бита,
и родник превращается в замкнутый круг... -
и шипит на меня, и глазами сверкает -
этот морок паучий идти не даёт,
выпить душу, как бедную муху, мечтая,
тянет лапу мохнатую - сцапать её.
Он пугает меня. Я хватаю двуручник -
тяжело... Но я всё же пытаюсь взмахнуть.
Ты насмешливо смотришь, и брови, как тучи,
поясняют событий нелепую суть.
Я всё жду - ты поможешь... Но ты беспечален
и не против мохнатых и злых пауков -
допиваешь неспешную чашечку чая,
чтоб отправиться в путь, что ведёт далеко...
- Протяни мне ладонь, отодвинь паутину! -
Ты увидишь, как дождь открывает грозу,
и вдохнёшь свежий воздух, а я не застыну
в паутине застряв на ветру, на весу...
- Но зачем? Нет нужды для геройских поступков.
Снова там, вдалеке, поманила звезда
тонким светлым лучом, полувзглядом минутным -
ты спешишь, оставляя мой мир навсегда...
Улетишь по орбите искать винограда,
отдохнув, обновив неутраченный пыл.
Мой паук будет сыт. Грустно. Так мне и надо -
за наивность мечты (ты меня не любил).

Выйдет луч из-за тучи, сверкнёт, улыбнётся,
не поверит иллюзиям - он не в игре -
и заглянет на самое донце колодца,
где мечта утонула в тоске, замерев.
Доставая мечту, отправляя на небо -
собирать украшение к празднику звёзд -
он подарит мне тайну: паук - это небыль,
и в ладонях надежды мой мир понесёт.

Ты читаешь мой мир, перелистывая страницы,
прикасаешься ласково к буквам живой души.
Остаются следы от касаний - гореть и длиться,
если вдруг ты не рядом - свежи, как зимой самшит.

Ускользая от взгляда, за строчками пряча смыслы,
словно карпы, скрываются темы и вглубь манят...
Я стараюсь следить, чтобы слог был красив, изыскан -
в нём есть камень, вода, чистый воздух, тепло огня.

Строки пишет Творец. Поутру, просыпаясь, слышу:
наполняется нежностью новое русло слов
для тебя одного - эта радость нисходит свыше,
преломляясь в потоках мелодий, как свет - легко...

Проявляются радугой в такт моему дыханью
интонации, танцы эмоций, игра мечты -
я себя познаю, удивляясь - и это тайна
Книги жизни, в которой весь мир мой читаешь ты.

Мурчащее, непременно топчущее
грудную клетку предутренне,
пушисто-когтистое существо,
не тебя ли мой голос внутренний
отыскивает, если грусти невпроворот:
- отогрей-ка мне душу, тёпленькая.

Глазищи, всё понимающие, оливковые,
следят за словами внимательно:
как те взлетают легко
и танцуют то по воздуху, то по скатерти, -
ищут среди них: "молоко"
или "сметана" - вкусно-отзывчивые.

Прыг-скок - под потолком распушающая
хвост победным движением,
а после сигающая вниз
со скоростью болида за мгновение,
хватая верёвочки, как крыс,
устав, мур-сказки бающая.

Тебя, моя киса, зову: Нюшастенькая... -
а ты не идёшь, сидишь -
ты лентяюшка та ещё...

Ты веришь снегу и скупому льду,
Лелеешь холод, остудивший сердце,
Слагаешь "ВЕЧНОСТЬ", не стремясь согреться,
Как бедный Кай, за призрачную мзду.
Ты - зеркало слепой от слёз души,
Глядящейся в тебя, как будто в бездну,
Не помнящей, что горе бесполезно
Для тех, кому мечты не хороши.
Но лёд растает, утекут снега,
Открыв глазам теплеющую землю.
Проснётся даже спящая царевна,
А Герда снова сможет не солгать -
Тогда весной распустятся цветы,
И просветлеет взгляд, внимая чуду:
Живое смело прорастёт повсюду,
Растопит радость призрачную стынь.
Ты улыбнёшься, став самим собой,
Забыв обиды, зло, печали, боль.

На слякоть, вчера отразившую небо,
ложится тяжёлый по-мартовски снег,
рисуя "равно" между "ясность" и "небыль",
в весенней реальности, словно во сне.
Привычная глазу подмена иллюзий -
крошится, ссыпаясь в бесформенный ком,
стирая пространство в намёк без аллюзий
на всё, что прошло, и что канет потом.
И кажется, крошится самая вечность,
рождая ничто, отрицанием слов -
под хаосом снега хоронятся речи,
а дряхлый Харон упускает весло.
Не будет апреля, тем более мая -
ничто возрождения их не желает.

Ты погружаешь мой сон на самое дно грусти.
Лёжа, смотрю на рыб, плавающих молчаливо:
они синеваты и холодны до ужаса - до бесчувствия,
на спинах их расщетинились плавниковые гривы.
Они думают, грусть меня никогда не отпустит,
и застыну навеки, со стеклянным взглядом, как мумия.

Но хватаясь за скользкие плавники, возношусь к поверхности -
где можно дышать, воздух в лёгкие набирая,
где игрой ветерка пробегает рябь остроумия,
до края бескрайнего горизонта - до призрака рая,
лежащего беспечно на тонкой ладони вечности.

Когда-нибудь ты переселишься в рай и будешь смеяться
над всем, что осталось в океане с несчётной рыбой,
не понимающей смеха, лишённой чувства юмора,
а мне волны подарят музыку и улыбку
и мудрый, спасающий от огорчений, черепаховый панцирь.

Выставил бок светящийся апельсин
и ползёт, выдавливаясь из-под земли -
от края, за которым - бездна,
слоны и черепаха.
Тревожно без страха -
начало, взведённое трезво
невидимым режиссёром, не щёлкает, как курок,
но таит осознание того, что грядёт итог.
Что видится там в конце,
где апельсин упадёт в цель?

Серебрится снежок, убегает лыжня,
светит солнце по-мартовски ярко,
приукрасилась ива, синицей звеня -
раздаёт на весну контрамарки.

Ты удираешь от меня - ко мне,
Поскольку нет тебе иной дороги.
Как ни старайся резво "сделать ноги" -
Придёшь ко мне, тоскуя по весне.

Хоть вилами напишет по воде
Зима о невозможности остаться,
Накрыв пути последним снежным танцем,
Она не обретёт тебя нигде.

Придёт весна, капелями звеня,
А ты своё потерянное сердце
Отыщешь вдруг, мечтая отогреться,
Всё там же, где оставил - у меня.

Когда нет слов, куда ни взглянешь - грусть -
Безбрежен океан, недосягаем
Тот остров, где проснувшись поутру,
Звенела радость ложкой в чашке с чаем,
То музыка способна приютить
Споткнувшейся души неокрылённость,
И крылья ей по пёрышкам чинить,
И раны успокоить, затаённо
Надежды робкой сращивая нить.
И отнести туда, где воздух свеж,
Где нет запретов, сроков и регалий,
Где лучик солнца в светлой синеве
Рисует сны о радостном Начале.

Бессонница похожа на ежа:
иголки - в мозг, и мне не улежать -
ну что за подлость!
Встаю, иду нащупывать буфет -
хотя бы чай, а лучше интернет,
словоохотлив...
Блуждает мысль в чугунной голове,
ища уютный стог или кювет -
куда упасть бы.
Бессонница проходит колесом
и колесует мозг. Сон или сом
и головастик
плывут, усами медленно водя,
семиколечный змей шипит:
- Вот я.., -
глотая память,
и мутная спускается стена,
пытаясь мозг в себя запеленать.
Луна, как камедь
желта, и виснет в звёздчатой коре
ночного неба. Хочется скорей,
нет, лучше тише,
по небу плыть и трогать серебро,
глаза закрыв, увидеть свет миров
всё ближе, ближе...

Он был красив, умён и небанален,
Как бог, сошедший с облака на бал,
Изящный юмор искрами мерцал,
И жаркий взгляд зимой был актуален.

Возможно ли в такого не влюбиться,
В капкан соблазна мягко не упасть?
Спеша в полёт, взметнулась птицей страсть,
И сердце понеслось на колеснице

Всё выше, в золотые небеса -
Туда, где рай и ад в одно дыханье
Сплелись, круша сомненья, как пираньи,
Перетирая будний мир в бальзам...

Прозрение. Глотнула едко-жгучий,
Прогнавший наважденье, эликсир:
- Тебя никто влюбляться не просил! -
Смеялся он, то ласковый, то злющий,

И пил взахлёб напиток горьких слёз -
Коктейль безумных чувственных терзаний,
Где плавала обиженная тайна
Галактики, сжимавшейся всерьёз.

Им третьей доли не было дано:
То рай, то ад - в последнем всё скончалось...

К тебе я, вся дрожа, в соплях, прижалась:
- У нас ведь не случится, как в кино?

У кошки глаз изумрудный
и мудрый в уютных буднях.
Я ж двигаюсь безрассудно
по спинам снующих дней...
Но всё же, я тоже кошка:
прильнуть бы к тебе немножко...
Но, нет, не решаюсь - сложно
коснуться души твоей.

На ломаном уссурийском
рычат полосато киски,
британцы молчат английски,
топорща вразлёт усы.
Однажды я стану зверем
(хоть слабо, но в это верю)
и съем глупых дней потери,
как мышку от Лао-цзы.

Вчера весь день валил пушистый снег.
Я на канате мысли спотыкалась,
идя к тебе, но мысли было мало.
Слепцом на ощупь, в странном полусне...
Следы, ведя, роптали о былом,
но утопали в пышной круговерти,
она стирала мир до самой смерти,
как саваном, укрыв белым-бело.
А между нами выросло стекло:
твой мир и мой разделены прозрачно -
тот переход, что был, теперь утрачен,
и не хватает самых нужных слов...

Как ни казнись, у грусти есть предел.
У неба нет конца - оно бескрайне.
Стучат колёса. Хмари серый мел.
Летят снежинки. Сковывает тайна
Ход мыслей, утопающих в былом.
Ты только не подумай понарошку
О том, что снова вместе, что вдвоём...
Что было, обернулось снежной крошкой
И затерялось на земном ковре
До вешних дней - в потухшем серебре...

Спустился вечер городу на плечи а ля манто.
Внутри меня романтик стал конечен - почти никто: давным-давно не выходил наружу бродить-гулять, заботами повязан крепче...
- Ну же, начни с нуля - не исчезай! Давай пройдём, как прежде - через мосты, по тротуарам, под руку с надеждой, с мечтой "на ты". И ничего, что молодость мелькнула и отцвела... У города асфальтовые скулы, промокший фрак, и, словно верный пёс, он снова рядом - зовёт вперёд, мечтой освобождая мысль от яда любых невзгод.

Как земля на слонах так и город стоит на котах
(Еж Лиру)

Сквозь щёлочку пара зелёных глаз
и требовательное мяу примагничивают на раз
руки и взгляд, размещаются на коленях,
замыкая мурчанием пространство и время -
это домашний уют.

А снаружи подобные им снуют,
лежат, обитают. Их вид худ,
но город без них был бы пустым,
и выгнувшие спины стальные мосты
с кого бы брали пример?

Как наукой город не мерь,
он урчит и потягивается - чисто зверь
по утрам - в этом его дыхание -
так же, как всё бесконечное мироздание
опирается на спины слонов:

Этот факт забыт, но не нов,
Один из великих слонов - любовь...
Но вернёмся к себе, к городу снова,
к его теплу, лизнувшему Слово
изначальное по-кошачьи. Пусть

планеты, вращаясь, внушают грусть
неизбежностью мысли, что все умрут,
у города есть девять жизней -
они пушисты, когтисты, капризны -
они нас берегут

на невском взволнованном берегу.

Каждое утро, как день на подходе,
два дога огромных по улицам бродят,
чернея, как ночи
клочья.

Уши взмахивают в такт подскокам,
фонари, отражаемы чёрным боком,
очерчивают силуэты
светом.

Каждое утро молчаливые исполины,
мечты хозяйки носят на спинах -
любопытно, но мы
незнакомы.

Не грусти. Неизбежным разлукам не выставишь счёт.
В перестуках колёс разлетятся обиженно боги
И растают, как дым, пустоту оставляя тревоге,
Полноводье печали мечту до стремнин повлечёт.

Помнишь, было касание неба случайным - на миг
Наши антимиры, узнавая друг друга, раскрылись,
И рассыпались. Боль подняла их осколки на крыльях
И упала в закатный кровавый земной воротник.

Перелески чернеют и тают. Молчу невпопад.
Повороты хранят чьи-то тайны, но это не важно.
Пересохшее нёбо, томящая странная жажда...
Всё пройдёт. Даже то, что похоже на вечность и ад.

Оказаться бы посреди Амазонки
и,
лежа на круглом плоском листе виктории регии,
плыть и плыть,
замечая парящие далеко наверху лёгкие облака,
изредка
заглядывая в пасти огромных чёрных кайманов,
пожирающих мои страхи,
отдав мысли
на обед миленьким пираньям,
погрузив чувства
в тушу семиметровой анаконды,
а тело отпустив
сгорать под лучами полуденного солнца:
когда оно прогорит до кости,
оставив миру один скелет,
я закопаю этот скелет в пласт почвы,
где лежат останки динозавров,
чтобы переместиться во времени
и увидеть завропосейдона
во всей его величавой первобытной дикой красоте.

Когда от меня не останется даже любопытства,
наверное,
я наконец-то смогу стать солнечным зайчиком:
невесомо перескакивать с одной детской ладошки на другую
и любоваться искорками радости,
мимолётно
вспыхивающими в глазах.

Капризный нрав когда-нибудь сотрётся
о маяту,
и я прозрею, в зеркалах уродца
вдруг не найду -
найду снежинку, тающую - нежность
в твоей руке,
и счастье, безусловно-безмятежно -
Небес саке...

Лыжнёй сквозь ельник просочился день,
Засеребрились искорки на ветках,
Готовы нас собой осыпать метко -
Ты только палкой в шутку их задень.

Лыжня нырнёт, подставит бок сугроб -
Смешно и колко снег вопьётся в кожу -
Вот так вот лес порой неосторожен,
Как кошка, выгнув спинки шустрых троп.

Темнея, ели молча манят взгляд
В шатёрный полумрак огромных лапищ.
Те, что упали, тянут корни - как бы
Лешонка подсадить в карман хотят.

Но мимо них проносится лыжня,
Задав загадку: "что за поворотом?"
Тебя влечёт январская суббота
Скорее, дальше... Подожди меня!

Скупая дева лепит серебро
на белизну холодного наряда.
В зубах её змеиных столько яда,
что хватит на откормленных коров,
бредущих по небесному двору:
ужаленные, падают на землю,
крошась на мелких мошек. Город дремлет
и ждёт, что с ними вместе я умру,
покусанная белою змеёй,
теряя образ, форму и дыханье -
оно скользнёт в ветвях прозрачной ланью,
сливаясь с беспредельностью её
величества, став пуговицей на
богатом, белом, словно саван, платье...
Но я иду, живая - странноватей
прогулки нет, раз далека весна.
А дева это видит и молчит,
как будто знает трепетную тайну,
хранящую от яда хрупкий рай мой,
к которому потеряны ключи.

Рассвет. Идёт снежок. Исаакий спит.
Припудрен купол. Рыжие огни .
Надмирно ангел шепчет: "Аллилуйя!"
И тихо откликается душа.
И хочется вдохнуть и не дышать,
И вспомнить обо всех, кого люблю я.

У яслей: вол с огромными глазами
собрал в свой тучный стан мою печаль,
осёл молчит - все мысли отказали.
Пещерный свод от взора спрятал даль.

Лежит Младенец в яслях - он сияет,
чудесным светом оживляя мир.
Те ясли - сердце, полное до края,
готовое делиться Им с людьми...

Рассвет, мирская жизнь подходит ближе,
как пёс, Младенцу нежно ручку лижет -
уходит ночь, прекрасна и свята,
оставив в яслях отсвет от Христа.