Мурчащее, непременно топчущее
грудную клетку предутренне,
пушисто-когтистое существо,
не тебя ли мой голос внутренний
отыскивает, если грусти невпроворот:
- отогрей-ка мне душу, тёпленькая.

Глазищи, всё понимающие, оливковые,
следят за словами внимательно:
как те взлетают легко
и танцуют то по воздуху, то по скатерти, -
ищут среди них: "молоко"
или "сметана" - вкусно-отзывчивые.

Прыг-скок - под потолком распушающая
хвост победным движением,
а после сигающая вниз
со скоростью болида за мгновение,
хватая верёвочки, как крыс,
устав, мур-сказки бающая.

Тебя, моя киса, зову: Нюшастенькая... -
а ты не идёшь, сидишь -
ты лентяюшка та ещё...

Ты веришь снегу и скупому льду,
Лелеешь холод, остудивший сердце,
Слагаешь "ВЕЧНОСТЬ", не стремясь согреться,
Как бедный Кай, за призрачную мзду.
Ты - зеркало слепой от слёз души,
Глядящейся в тебя, как будто в бездну,
Не помнящей, что горе бесполезно
Для тех, кому мечты не хороши.
Но лёд растает, утекут снега,
Открыв глазам теплеющую землю.
Проснётся даже спящая царевна,
А Герда снова сможет не солгать -
Тогда весной распустятся цветы,
И просветлеет взгляд, внимая чуду:
Живое смело прорастёт повсюду,
Растопит радость призрачную стынь.
Ты улыбнёшься, став самим собой,
Забыв обиды, зло, печали, боль.

На слякоть, вчера отразившую небо,
ложится тяжёлый по-мартовски снег,
рисуя "равно" между "ясность" и "небыль",
в весенней реальности, словно во сне.
Привычная глазу подмена иллюзий -
крошится, ссыпаясь в бесформенный ком,
стирая пространство в намёк без аллюзий
на всё, что прошло, и что канет потом.
И кажется, крошится самая вечность,
рождая ничто, отрицанием слов -
под хаосом снега хоронятся речи,
а дряхлый Харон упускает весло.
Не будет апреля, тем более мая -
ничто возрождения их не желает.

Ты погружаешь мой сон на самое дно грусти.
Лёжа, смотрю на рыб, плавающих молчаливо:
они синеваты и холодны до ужаса - до бесчувствия,
на спинах их расщетинились плавниковые гривы.
Они думают, грусть меня никогда не отпустит,
и застыну навеки, со стеклянным взглядом, как мумия.

Но хватаясь за скользкие плавники, возношусь к поверхности -
где можно дышать, воздух в лёгкие набирая,
где игрой ветерка пробегает рябь остроумия,
до края бескрайнего горизонта - до призрака рая,
лежащего беспечно на тонкой ладони вечности.

Когда-нибудь ты переселишься в рай и будешь смеяться
над всем, что осталось в океане с несчётной рыбой,
не понимающей смеха, лишённой чувства юмора,
а мне волны подарят музыку и улыбку
и мудрый, спасающий от огорчений, черепаховый панцирь.

Выставил бок светящийся апельсин
и ползёт, выдавливаясь из-под земли -
от края, за которым - бездна,
слоны и черепаха.
Тревожно без страха -
начало, взведённое трезво
невидимым режиссёром, не щёлкает, как курок,
но таит осознание того, что грядёт итог.
Что видится там в конце,
где апельсин упадёт в цель?

Серебрится снежок, убегает лыжня,
светит солнце по-мартовски ярко,
приукрасилась ива, синицей звеня -
раздаёт на весну контрамарки.

Ты удираешь от меня - ко мне,
Поскольку нет тебе иной дороги.
Как ни старайся резво "сделать ноги" -
Придёшь ко мне, тоскуя по весне.

Хоть вилами напишет по воде
Зима о невозможности остаться,
Накрыв пути последним снежным танцем,
Она не обретёт тебя нигде.

Придёт весна, капелями звеня,
А ты своё потерянное сердце
Отыщешь вдруг, мечтая отогреться,
Всё там же, где оставил - у меня.

Когда нет слов, куда ни взглянешь - грусть -
Безбрежен океан, недосягаем
Тот остров, где проснувшись поутру,
Звенела радость ложкой в чашке с чаем,
То музыка способна приютить
Споткнувшейся души неокрылённость,
И крылья ей по пёрышкам чинить,
И раны успокоить, затаённо
Надежды робкой сращивая нить.
И отнести туда, где воздух свеж,
Где нет запретов, сроков и регалий,
Где лучик солнца в светлой синеве
Рисует сны о радостном Начале.

Бессонница похожа на ежа:
иголки - в мозг, и мне не улежать -
ну что за подлость!
Встаю, иду нащупывать буфет -
хотя бы чай, а лучше интернет,
словоохотлив...
Блуждает мысль в чугунной голове,
ища уютный стог или кювет -
куда упасть бы.
Бессонница проходит колесом
и колесует мозг. Сон или сом
и головастик
плывут, усами медленно водя,
семиколечный змей шипит:
- Вот я.., -
глотая память,
и мутная спускается стена,
пытаясь мозг в себя запеленать.
Луна, как камедь
желта, и виснет в звёздчатой коре
ночного неба. Хочется скорей,
нет, лучше тише,
по небу плыть и трогать серебро,
глаза закрыв, увидеть свет миров
всё ближе, ближе...

У кошки глаз изумрудный
и мудрый в уютных буднях.
Я ж двигаюсь безрассудно
по спинам снующих дней...
Но всё же, я тоже кошка:
прильнуть бы к тебе немножко...
Но, нет, не решаюсь - сложно
коснуться души твоей.

На ломаном уссурийском
рычат полосато киски,
британцы молчат английски,
топорща вразлёт усы.
Однажды я стану зверем
(хоть слабо, но в это верю)
и съем глупых дней потери,
как мышку от Лао-цзы.

Вчера весь день валил пушистый снег.
Я на канате мысли спотыкалась,
идя к тебе, но мысли было мало.
Слепцом на ощупь, в странном полусне...
Следы, ведя, роптали о былом,
но утопали в пышной круговерти,
она стирала мир до самой смерти,
как саваном, укрыв белым-бело.
А между нами выросло стекло:
твой мир и мой разделены прозрачно -
тот переход, что был, теперь утрачен,
и не хватает самых нужных слов...

Как ни казнись, у грусти есть предел.
У неба нет конца - оно бескрайне.
Стучат колёса. Хмари серый мел.
Летят снежинки. Сковывает тайна
Ход мыслей, утопающих в былом.
Ты только не подумай понарошку
О том, что снова вместе, что вдвоём...
Что было, обернулось снежной крошкой
И затерялось на земном ковре
До вешних дней - в потухшем серебре...

Спустился вечер городу на плечи а ля манто.
Внутри меня романтик стал конечен - почти никто: давным-давно не выходил наружу бродить-гулять, заботами повязан крепче...
- Ну же, начни с нуля - не исчезай! Давай пройдём, как прежде - через мосты, по тротуарам, под руку с надеждой, с мечтой "на ты". И ничего, что молодость мелькнула и отцвела... У города асфальтовые скулы, промокший фрак, и, словно верный пёс, он снова рядом - зовёт вперёд, мечтой освобождая мысль от яда любых невзгод.

Как земля на слонах так и город стоит на котах
(Еж Лиру)

Сквозь щёлочку пара зелёных глаз
и требовательное мяу примагничивают на раз
руки и взгляд, размещаются на коленях,
замыкая мурчанием пространство и время -
это домашний уют.

А снаружи подобные им снуют,
лежат, обитают. Их вид худ,
но город без них был бы пустым,
и выгнувшие спины стальные мосты
с кого бы брали пример?

Как наукой город не мерь,
он урчит и потягивается - чисто зверь
по утрам - в этом его дыхание -
так же, как всё бесконечное мироздание
опирается на спины слонов:

Этот факт забыт, но не нов,
Один из великих слонов - любовь...
Но вернёмся к себе, к городу снова,
к его теплу, лизнувшему Слово
изначальное по-кошачьи. Пусть

планеты, вращаясь, внушают грусть
неизбежностью мысли, что все умрут,
у города есть девять жизней -
они пушисты, когтисты, капризны -
они нас берегут

на невском взволнованном берегу.

Каждое утро, как день на подходе,
два дога огромных по улицам бродят,
чернея, как ночи
клочья.

Уши взмахивают в такт подскокам,
фонари, отражаемы чёрным боком,
очерчивают силуэты
светом.

Каждое утро молчаливые исполины,
мечты хозяйки носят на спинах -
любопытно, но мы
незнакомы.

Не грусти. Неизбежным разлукам не выставишь счёт.
В перестуках колёс разлетятся обиженно боги
И растают, как дым, пустоту оставляя тревоге,
Полноводье печали мечту до стремнин повлечёт.

Помнишь, было касание неба случайным - на миг
Наши антимиры, узнавая друг друга, раскрылись,
И рассыпались. Боль подняла их осколки на крыльях
И упала в закатный кровавый земной воротник.

Перелески чернеют и тают. Молчу невпопад.
Повороты хранят чьи-то тайны, но это не важно.
Пересохшее нёбо, томящая странная жажда...
Всё пройдёт. Даже то, что похоже на вечность и ад.

Оказаться бы посреди Амазонки
и,
лежа на круглом плоском листе виктории регии,
плыть и плыть,
замечая парящие далеко наверху лёгкие облака,
изредка
заглядывая в пасти огромных чёрных кайманов,
пожирающих мои страхи,
отдав мысли
на обед миленьким пираньям,
погрузив чувства
в тушу семиметровой анаконды,
а тело отпустив
сгорать под лучами полуденного солнца:
когда оно прогорит до кости,
оставив миру один скелет,
я закопаю этот скелет в пласт почвы,
где лежат останки динозавров,
чтобы переместиться во времени
и увидеть завропосейдона
во всей его величавой первобытной дикой красоте.

Когда от меня не останется даже любопытства,
наверное,
я наконец-то смогу стать солнечным зайчиком:
невесомо перескакивать с одной детской ладошки на другую
и любоваться искорками радости,
мимолётно
вспыхивающими в глазах.

Капризный нрав когда-нибудь сотрётся
о маяту,
и я прозрею, в зеркалах уродца
вдруг не найду -
найду снежинку, тающую - нежность
в твоей руке,
и счастье, безусловно-безмятежно -
Небес саке...

Лыжнёй сквозь ельник просочился день,
Засеребрились искорки на ветках,
Готовы нас собой осыпать метко -
Ты только палкой в шутку их задень.

Лыжня нырнёт, подставит бок сугроб -
Смешно и колко снег вопьётся в кожу -
Вот так вот лес порой неосторожен,
Как кошка, выгнув спинки шустрых троп.

Темнея, ели молча манят взгляд
В шатёрный полумрак огромных лапищ.
Те, что упали, тянут корни - как бы
Лешонка подсадить в карман хотят.

Но мимо них проносится лыжня,
Задав загадку: "что за поворотом?"
Тебя влечёт январская суббота
Скорее, дальше... Подожди меня!

Скупая дева лепит серебро
на белизну холодного наряда.
В зубах её змеиных столько яда,
что хватит на откормленных коров,
бредущих по небесному двору:
ужаленные, падают на землю,
крошась на мелких мошек. Город дремлет
и ждёт, что с ними вместе я умру,
покусанная белою змеёй,
теряя образ, форму и дыханье -
оно скользнёт в ветвях прозрачной ланью,
сливаясь с беспредельностью её
величества, став пуговицей на
богатом, белом, словно саван, платье...
Но я иду, живая - странноватей
прогулки нет, раз далека весна.
А дева это видит и молчит,
как будто знает трепетную тайну,
хранящую от яда хрупкий рай мой,
к которому потеряны ключи.

Рассвет. Идёт снежок. Исаакий спит.
Припудрен купол. Рыжие огни .
Надмирно ангел шепчет: "Аллилуйя!"
И тихо откликается душа.
И хочется вдохнуть и не дышать,
И вспомнить обо всех, кого люблю я.

У яслей: вол с огромными глазами
собрал в свой тучный стан мою печаль,
осёл молчит - все мысли отказали.
Пещерный свод от взора спрятал даль.

Лежит Младенец в яслях - он сияет,
чудесным светом оживляя мир.
Те ясли - сердце, полное до края,
готовое делиться Им с людьми...

Рассвет, мирская жизнь подходит ближе,
как пёс, Младенцу нежно ручку лижет -
уходит ночь, прекрасна и свята,
оставив в яслях отсвет от Христа.

Первый день после праздника - никакой:
в новогодье нашаривая рукой,
вылезает на улицу слепо в слякоть.
Был бы дождик, но тучам лениво плакать -
скучно дремлют над крышами их бока,
помещая весь город в пушистый шкаф.

Невидима натянутая нить -
От сердца к сердцу, тонкая, не рвётся.
Привязанное нитью странно бьётся,
Так неумело пробуя любить.

А на дворе - кончина декабря
В агонии предновогодней масти:
На дальний план задвинутое, счастье,
Незримо дремлет, память теребя,

Подводится очередной итог,
Скупаются к веселью мандарины,
Бог пишет нами чудные картины -
Кто б в суете их разглядеть помог...

Как выразить Вселенную в словах?
Кусочки пазла выглядят нелепо:
В них вся реальность - странный грубый слепок
С чудесного иного Существа.

Слова кромсают мысли поперёк
И вдоль, и как угодно - всё им мало,
И выкупая смыслы по безналу,
Меняют их на суетный паёк.

А за пределом мысли - Пустота,
И Тайна, и Великое в Былинке...
Я завтра справлю по словам поминки
И пропаду неведомо куда.

У тебя чувствительные пальцы,
У меня - мечтательная кожа...
Если прикоснешься осторожно -
Жар вопьётся в кожу, словно жальца.

Хлопьями летит громоздкий снег,
Пышными ресницами смыкаясь
На бедре асфальта, влипши, тает,
Словно моль на черной простыне.

Словно отставные херувимы,
Устилая перьями бездонность,
Падают с небес мечты так томно
На земное ложе - пантомима...

Не подумай, это не любовь,
Просто крепко сжат капкан объятья -
Крепко так, что силы нет для снятия -
Только таять, таять без следов...

Я не устану думать о тебе,
Когда январь на землю снегом ляжет,
Накрыв её, похожую на сажу,
Самим собой, немного ошалев
От пылкой страсти неба и земли -
Далёких, руки тянущих друг к другу
Навстречу: та - деревья, небо - вьюгу,
Сплетая пальцы в муке о любви.

Я вспомню нас, упавших с простыни
В пучину ощущений так глубоко...
Январь закрутит в пальцах чёрный локон,
И томно ветер в ветках зазвенит.
Земля застынет (в сне или мольбе?).
А если ты окажешься вдруг близко?
Ты - мой январь, я, словно одалиска,
Забывшись, вдруг найду тебя... в себе.

Тараканы, бегущие по канату
последней мысли, множатся,
шевелятся всё быстрее:
- шнеля,шнеля...
- Ахтунг! -
Понимаю: не смогу удержать -
они упадут в пропасть.

Падая с ними, чувствую,
что лечу, скорость растёт.
- Тараканы капут! А-а-а... -
И тут моск, разбившись,
как сырое куриное яйцо,
растекается по асфальту реальности,
которую можно описать
очень просто:
скучаю.

Построю для тараканов клетку
из прутьев несгибаемой воли,
спаянную великой ответственностью
за общее дело продвижения
по пути к светлому будущему.
Тараканы будут ходить
строем точно по периметру
и считать секунды: раз,
два, три - вальс -
Ура! Победа близка:
- шнеля,шнеля...
- Ахтунг! -
Буйная энергия тараканов
вливается в нужное коллективу
правильное русло движения
нетворческой мысли о труде.

Яйцо лежит на асфальте,
забытое мной во имя
победы над толпой тараканов.
Оно морщится, плавится
и скоро испарится в пустоту,
из которой вышло всё -
я перестану
думать
о тебе.

Когда на небе много-много звёзд,
Так хочется плечом к тебе прижаться,
И долго-долго вместе их считать...
И все снежинки, что летят, кружась...
Ты помнишь их причудливые танцы,
Когда мы повстречались не всерьёз?

А нынче рядом - только пустота,
Промозглый холод, мёрзнущий ноябрь,
И много-много молчаливых дум.
Я жду-ищу падучую звезду,
Чтоб загадать желание... Огня бы -
На дне надежды искру отыскать,
Что путеводно выведет к тебе:
Из мрака "никогда" - на свет улыбки,
К теплу души и ласке милых глаз,
К вплетеньям пальцев в музыкальность фраз -
Пространственных, чарующих и зыбких,
Изящно стойких с тишиной в борьбе -

Там, в музыкальном небе - столько звёзд -
Что хочется душой к душе прижаться
И долго-долго вместе их считать...

Чернеет перепачканный ноябрь.
Он гол, ему не скрыться от простуд.
Последние взамен цветов цветут
И радуются, что ноябрь озяб.

А он - в мечтах о нежной белизне,
О снежной мелькотне безмолвных мух.
Пускай нет света - день совсем потух,
Но тлеет грёза о морозном сне.

В тревожную печаль с собой маня,
Ноябрь молчит, надеется и ждёт -
Войдёт зима, и тёплый плед её
Укроет плечи мёрзнущего дня.

Засмотрелся многоглазо
исподлобья темный вечер.
Завалилась в сумрак фраза.
Путь сквозь дождь едва намечен
размышленьем о дороге,
о заботах и утратах.
Стук трамваев - будто слоги бьются в рельсах резко, сжато.

Увези меня, трамвайчик,
в край мечты, где нет печалей!
Еду, еду на удачу.
Многоглазый мрак отчаян.
А удача - может, рядом,
может, канула и нету...
Ждёшь ли, чтобы теплым взглядом отворить на вечер лето?

Я задохнусь в зудящей суете,
В крикливых буднях, в ворохах теорий,
Уйду в бега: впаду в ноябрь, как в горе,
Где всё не то, и все, увы, не те.

Среди промозглых каменных оков,
Зарывшихся в осенних непогодах,
Найду тебя,
В твой мир шагну, как в воду
Невы слетают листики легко.

Сорвёт порывом ветра сон с души,
Твой голос воскресит меня: "дыши"

Мой мозг просверлен в десяти местах!
Ты делал это с пеной на губах:
сверлил сверлом, потом пилил пилой...
И все твердил: "не пой! Не пой! Не пой!"

Но я почти не слышала слова!
Вздыхала, и была едва жива...
И думала: "к чему весь этот сон?
Быть может, ты в меня слегка влюблен?"

А сон разлился в утренний туман.
Я умерла от тех кровавых ран
В тот миг, когда будильник зазвенел.
Ты был жесток в моем последнем сне!

Теперь не говори: "Не виноват!" -
Во сне ты создавал кромешный ад!
Всю жизнь мою испортил ты один -
И не вали вину на бигуди!

Выносимый с работы моск -
горькая,
тщательно выжатая корочка лимона;
нервы - обугленные оголённые проводочки;
душа,
погружённая в формалин -
почивает, отмахиваясь от мыслей,
нарезающих жжжуткие круги,
подобно оводам,
чтобы впиваться
и впиваться,
и впиваться
в обескровленный интеллект.
Мир вокруг - чёрно-бел.

Но на фоне лилового лоскутка неба
появляется
жёлтая ветка клёна,
подсвеченная снизу оранжевым фонарем -
мир обретает цвет.

Остаётся около получаса:
окуклившись,
гусеница смысла
отрастит живые крылья -
и (о чудо!) взлетит
над обыденностью
в пространство Пегасов
и прекрасно далёких звёзд -
в безграничную
глубину
реальности...

Все то, что затевалось, снова зря,
День вывернут изнанкой серых туч
Наружу - тихо бредит, морося.
Я снова - странник, я к тебе бреду.

Ты близко. Только путь к тебе далек...
Тропинка извивается впотьмах.
Жжет сердце неуёмный уголек.
А счастье тихо тает на словах.

Но разгорится день - прогонит сон,
И шестерёнки мыслей застучат,
Закрутит белка злое колесо,
Слова вольются в выверенный чат.

А путь к тебе туманом скрыт от глаз.
Я б босиком бежала по росе,
Когда б лет двадцать скинуть про запас,
И с ними все заботы - все-все-все...

Но что-то есть в печали серых дней -
Глубинный свет, прозрачный и простой.
Он есть, я знаю, и в твоём окне,
Что так чудесно названо душой.

Мерцает путеводная звезда,
Ведя слепых по свету в "навсегда".

Из брандспойтов осени - сплин
Заливает пожар души.
А пожар, похожий на птицу,
Машет крыльями и взлетает...
Разгораясь, пасть не спешит,
Окунается в мир нагим,
Отражается в чьих-то лицах,
Заигравшись, искоркой тайны.

Канул первый снег, отчаян.
Но второй - не за горами.
Мне бы - чаю.

Непоседливый орнамент
Ткут дождинки, докучая,
На рекламе.

Все узнать хочу о встрече:
Осень - яблочком по блюдцу,
Блюдце - вечер.

Но, гадая, не сойдутся
Мысли с ветром. Только резче
Струйки шьют все.

"Лично я не хотел бы,
чтобы кто-либо безгранично
"лез" в мой "лес"..."
(Из сетевой переписки)

Лес насторожен. В нем - медведи
И бортевой душистый мед.
Вам захотелось меду, леди?
Охранник леса вскачь бредёт:
Несёт в горсти малину, дарит...
Но под малиной - коготок.
Не бойтесь! Разве что чуток.
Взлетайте на воздушном шаре -
И не достанет Вас медведь:
Ворчать возьмется и глазеть,
Пока не скроетесь за хмари.
И загрустит: увы, опять
Ему в чащобе спать-молчать.

Мириады звёзд на небе...
Сколько их в стихах?
"В пальцах" дум - изящный стебель
чувства. Ночь тиха.

Тише ночи не бывает.
Только жёлтый лист
о туман ушибся краем
близко от земли.

Слышишь, как мечты танцуют
в зыбкой тишине?
Как октябрь, леса целуя,
Предвещает снег?

Тучный кот крадётся дико
к млечному пути:
звёзды жадно слижет. Лихо!
Мне их не спасти...

Спрятать в строчки, даже в почерк,
в кисею из слов,
точки-звёзды - в многоточья:
Как бы ни мело,
пусть мерцает и искрится
в центре непогод,
не на небе - на страницах -
ясный хоровод!

Думы бродят, мне не спится.
Тихо в небесах.
Духи ночи сквозь ресницы
вносят чудеса,

звёзды, с неба свесив ножки,
смотрятся в слова,
сердце пилит понемножку
тайны на дрова.

Четыре лапы, конечно, хвост,
Глаза, нос, ушки - в байдарке утлой...
- Плывём, хозяин?! Да, не вопрос! -
За все походы привык как будто
В карельских шхерах ловить мышей,
Лизать остатки в консервных банках...
На новом месте, как атташе,
Представлю львиных на всех полянках,
Пометив стебли пахучих трав,
На ствол махну - посидеть на ветке
(Как ты - на пенсии), и стремглав
Слечу в пампасы легко и метко!
Вперёд, хозяин! Давай, смелей
Греби веслом, я махну усами -
Оставим вирусы той земле,
Где вместо жизни царит регламент.

Рыже-желтый лист кружился, танцевал -
в танец вжился... Так красив был, хоть и мал.
Утомившись, опустился на траву.
Слушай.
Слышишь, как ветра его зовут?

Воет западный: "Подброшу, покажись!"
Вторит северный: "Вонжу в тебя ножи!"
Шепчет нежить: "Не дадим тебе житья..."
Скрип, да скрежет - сосны стонут, не шутя.

Жёлто-рыжий не ответил.
- Что, оглох?
- Онемел?
- Не вник, не понял - может, лох?
И кусты, над ним кривясь, шептали зло:
- Ты не листик, а цветное НЛО!

Мне подумалось: неужто он - с луны
и хранит на черенке мечты?!
Не ныть,
стать букашкой и отправиться в полёт -
пусть на небо НЛО меня возьмёт!
На луне мечтать легко - не то, что здесь,
где унылый мир, рехнувшись, вышел весь.

Я на листике влетела в никуда,
нам навстречу тихо падала звезда...

"Не поймаю?" - и подставила ладонь,
Принимая удивительный огонь.

Вдруг проснулась, а огонь ещё горит,
отражаясь в тихом пламени зари...
Мир очнулся, но немного не такой:
освещённый тихой маленькой звездой.

У августа ладони - как байдарки,
и камни, и поляны мягких мхов;
изменчивы: прохладны или жарки,
дождливы, загорелы. Как легко
колени вод при штиле слитны с небом -
так, будто бы взлетели острова...
И кажется, нам юность дарит Геба:
вкус радости, похожий на кумкват,
с кислинкой терпкий, смешанный с брусникой,
с багульником и дымом от костра,
пусть малое затеряно в великом,
но поиск истин - вечная игра:
мечты с грибами прорастают тесно,
а вечерами падает звезда,
и где-то в глубине любимой песни
отыщется, что было в нас всегда...

Он скрылся за сентябрьским поворотом -
как кот за мышью, проскочив, исчез.
Сентябрь поёт нам будни, как по нотам,
для повышений выставив диез.
А я смотрю туда, где август канул,
и трудно оторвать тяжёлый взгляд
от омута, что растревожил рану
и льёт в неё по капле горький яд.

Пройдут дожди, потом снега нагрянут,
уйдёт декабрь, начнёт игру январь...

А вот и он. Вскричу: "Привет смутьяну!", -
и оживу на месяц, как бунтарь.

* * *

Не думай о рыбешке свысока -
Гордыня превращает ум в труху.
Пусть мысль о рыбе будет глубока,
А то придёт нахал и съест уху!

Страшилка для детей на ночь

Не ходи-ка тёмной ночью
В край туманов и болот,
Где гримасы леший корчит,
И пыхтит кикимор взвод -

Там блуждают огоньками
Души умерших детей:
Канешь к донышку, что камень -
Поминай, как звать, ей-ей.

Не ходи. Там много жути
Собирается в ночи.
Страхи ум канатом скрутят,
Хоть кричи, а хоть молчи.

Я прошел однажды мимо...
Сердце - в пятки, бил озноб:
За кустом сидел кот Сима
И глазами сделал "хлоп".

Говоришь, всё это сказки?
Хочешь верь, а хочешь - нет.
Только дело шло к развязке:
Очень мертвенным был свет,

Страх ужался до микроба
И прибился к камышам,
И с шипеньем, словно кобры,
Огоньки-и ползли к усам...

(Не)друг, давай поговорим

"Есть многое в природе, друг Горацио,
Что и не снилось нашим мудрецам". (с)

К примеру, рыба - та, что в этот миг
метнулась в глубине озерной влаги
и уплыла, чуть серебрясь спиной -
её и на укус бы не хватило - увы, мала.

А переливы флейт, смешавшиеся с россказнями ветра,
Пропавшие за миг до появления -
они взошли в хозяйской голове,
и после утонули в шуме слов.

Про банки мы не будем говорить:
Давно пусты, к тому же обгорели.
А про уху нам совестно сказать...

Да, да, (не) друг, то мудрецам не снилось -
их мысли, верь мне, плещутся в ином
обширно-сложном мире. Наш мир прост
и мал для мудрецов.
..................................То и прекрасно!
Ведь хорошо, что ни один из них
Не шкрябнет тайну, вытянув клешню
Скептически настроенных сомнений.

А рыбе всё равно - она ушла...

На камни ложится ветер,
мелодия - на слова...

Но будни порой - как вертел,
а время в них - жернова:
В заботах печаль прожарьте,
стирая мечты в муку,
пеките пирог с азартом
и пойте:
- Душа, ликуй!
Она, как баржу, потянет
мирское с собой - на свет,
пропавший за странной гранью
судьбы и бесплодных лет.


Но ветер поет, на камни,
играя, стекает звук,
И слышится:
- Амен. Амен.
И радуга - будто лук,
На нём - золотые стрелы,
Они улетают вдаль,
И помнится: ведь хотелось,
А всё не сбылось - так жаль...
Ужалит оса пребольно:
В несбывшемся не прожить.
А песня о лучшем молит,
Надежды растут, как сныть.

На камни ложится ветер,
мелодия - на слова.
Где разница между смертью
и тем, что душа жива?

Меж вирусов черных,
В умах заключённых
В толпе удрученной, шагнем, не спеша -
Под ёлки и сосны,
Осины и клены,
Где песнями дышит живая душа.

Изящные лодки
Проследуют ходко,
Качаясь, взрезая лихую волну,
Поманят вдруг дали, к каким не пристанешь,
И рыба-находка уйдет в глубину.

Пусть дождь или ветер
За нас не в ответе:
Они - за свободу, а мы - с костерком.
Бог даст - красоту удивленно заметим -
Насытимся, словно дитя молоком... :)

Бело-коричнева грязь под копытами дней.
Скачут тоскливо, но близится года кончина.
Хлопья порой опускаются медленно чинно
С неба на мокрую землю и тают на ней.

Здравствуй, мой день торопливый, не хмурься. Увы,
Я, как и ты, рождена в эту смутную пору
В мире сует, что душе удивительно дорог,
Хоть не от мира она. С ней идут рядом львы:

Лев, сотворяющий радости из ничего,
С гривой сверкающе белой и радужной тут же.
Лев, понимающий, слышащий, в таинстве кружев
Слов и молчаний себя отдающий всего.

Этот декабрь... Впрочем, сколько их было, и впредь
Сколько ещё их отмеряно мудрой ладонью...
Сколько? Пока в седине мысль, дрожа, не утонет.
Только я лучше не буду на это смотреть.

Будет январь - будет праздник и новый этап -
Радость придёт с Рождеством, загорится морозец,
Много снежинок приедет в огромном обозе,
Небо опустит надежды спасительный трап.

У чудно'й собаки – уши-полотенца –
Смахивают с листьев пасмурную грусть,
По носам прохожих скачет инфлюэнца
Ловкими прыжками, будто кенгуру,

Лужи стали глубже, долгим пируэтом
На цветных пуантах закружилась даль -
Это лето в спешке рухнуло кометой
И с шипеньем гаснет в мокрых проводах.

Ржавая собака затерялась в листьях,
Но глазищи умным взглядом выдают.
Ветер носит письма, читанные высью
В листопадной спешке сорванных минут.

Ты придёшь не скоро - после листопадов -
Зимний холод стянет луж следы бронёй,
А собачьи уши будут жутко рады
Вместе с громким лаем прыгать озорно.

То, что будет после - скроет тихий вечер,
Опускаясь шалью мягкой тишины.
Уши-полотенца и глазищ сердечность
Слижет сонный коврик до забот иных.

Рассказ не будет долог,
Как куцый хвост собаки,
Бегущей вдоль прибоя
Событий - быстро вдаль,
Легко сжимаясь в точку.
Скуленье одиночки,
Неслышное - как жаль -
О том, что мы с тобою
И счастье - это враки,
Следы неровных сколов

Скалы одной вселенной,
Следы на жёстком камне -
Друг к другу не приложишь,
Направлены вразброд:
На юг - один, на север -
Другой. Ты помнишь клевер
Медовый? Cеребро
Луны? И трепет кожи?
Дана одна строка мне
Сказать проникновенно

О боли быть любимым
Вчера, но не сегодня...