*Ветер щекочет ангелу пятки,
чешет коту распушившийся хвост...
В городе счастья следить за порядком -
труд и почётен, и в общем-то, прост.

Ветка скрежещет о зимнее небо,
снежные крылья примёрзли к коту...
Тянет из города сыром и хлебом -
этим двоим лишь молитва во рту.

Вдруг задымила ближайшая печка,
к ветке взлетело кошачее "ля".
Хвост парашютом...

"Пусть буду не вечным, -
кот рассудил, -
мне милее земля!"*

в старенькой розовой кофточке на плечах
ты уходила в сумерки цвета сажи
не попрощавшись
молча
и я молчал
остановить тебя не пытаясь даже
так безупречно ало кровил закат
падая навзничь в прокрустово ложе ночи
что выливалась в строки моя тоска
неукротимым множеством многоточий
......................................................
.....................................Ник Туманов

*Ночь всё бледнела, но так безупречно шла,
всех перепачкав брызгами цвета танго...
Мы разминулись -
я зол,
ты тоже зла:
ждал у Невы,
а ты предпочла Фонтанку.
Не перейти тебе разведённый мост.
Птицей лететь над рекой не захочешь - знаю.
Соединю тире в змеевидный трос
и переброшу --------------------------------
---------------------------------------------
пользуйся,
дорогая.*

*Вы помните,
снег был белее?
Он таял особенно, звонко...
И музыка первой капели
ласкала в ушах перепонки.
Вода пробивалась ручьями
как будто сквозь сладкую массу,
а солнце - в рюкзак за плечами -
садилось, как выйдешь из класса.
Хотелось отчаянно шкодить,
но шкодили чаще сосульки -
хмелея весной на природе,
срывались с насиженных ульев.
Мечты набухали на ветках,
а сердце кричало, кричало...
Так было до самого лета.
Три месяца.
Это не мало.*

*А он, наверно, умирал...
Но почему-то был счастливым.
Тащила времени спираль
солдата - зло и торопливо.

Война закончилась ... войной,
а небо флагами пестрело.
Как будто капало вино
в траву с израненного тела.

Но шмель гудел в последний раз,
а мир разъехался на части...
Он умирал. Но друга спас.
Простое воинское счастье.*

*...если бы тот никогда не навёл автомат,
если бы этот не дал сумасшедшей команды,
если б стекала не кровь, а разбитый томат,
если бы спали спокойно былые камрады,
если бы тот засмотрелся на звёздную ночь,
если бы этот увлёкся конструктором сына,
если б здоровый больному не мог не помочь,
если бы жизнь не казалась короткой, но...длинной,
если бы все разглядели, что небо - одно
(что же на нём рисовать маяки и границы?)...

это не просто. и просто. нам счастье - дано.
только к счастливым стремятся счастливые птицы.*

*Люди в закрытом мире.
Бледно-зелёные стены.
Муха в забытом кефире.
Дремлет ночная смена.

Запах носков и пшёнки.
Это не смерть, не кома:
странный большой ребёнок
верит, что здесь он дома.

Дождь по стеклу чечётку
выбил, что было мочи.
А за окном с решёткой
жизнь раскрывала почки...*

*Это - весна... И солнце
пялится жарким взглядом.
Долго хранили сон мой
холод и снегопады.

Таю... Постыдно таю.
Как же капель клюётся!
Я собираю тайны
в маленькие колодцы.

Стрельну последней льдинкой -
вдруг попаду в кого-то.
Но зарастаю тиной...
Метаморфоз - в болото.*

*Сгоняет ветер одинокие снежки
на блюдца луж... Молочные туманы
ползут по городу... и делают прыжки
в подъезды, окна, души и карманы.
В такую оттепель я вспомнил о зиме,
где снег всегда похрустывал как сахар...
Сидит диагнозом февралевость во мне:
хочу в пургу - без шапки и без страха,
потом смотреть, как мартовским огнём
сугробы плавит в шумные каскады...

Весна устроилась без спросу под окном,
а я всё жду февральских снегопадов.*

*Большой железный человек
на землю падал неуклюже...
Он здесь стоял почти что век,
и вот теперь стране не нужен.

Гранитный старый пьедестал
вороны саваном покрыли...
А вождь вздохнул... и снова встал,
расправив вдруг большие крылья.*

*Я не такой. Но ты такая:
сегодня - сахар, завтра - перец.
И я (что делать?) привыкаю,
но вот давно тебе не верю.
Меняешь на день сто одёжек -
и кто тебе за это платит?
Ты носишь маленькие рожки,
хоть любишь ангельское платье.
Терплю семь пятниц на неделе.
Тебя ни в грош - себе дороже.
Сидеть спокойно в бренном теле
ты видно, жизнь, никак не можешь?*

*...и нет ничего,
что с утра волновало.
Неон закружился
под медленный вальс...
Замрите на время
метро и вокзалы -
не нужно мне вас.
Нет, не нужно мне вас.
Легко. Безмятежно.
Мой город не злится,
я чуть не уснул
у него на плече...
Мы оба устали,
но город-столица
добавил созвездия
ярких лучей...
Как мало же надо
бывает для счастья:
читать тишину
после шумного дня,
секунды делить
на мельчайшие части,
и вечер неоновый...
выпить до дна.*

*Отчалил кораблик... Бумажный, в линейку.
Но ты представляешь его каравеллой,
что выдержит шторм и небесную лейку,
с "Летучим голландцем" - он встретится смело.

Корабль плывёт... Парусами играют
норд-ост и зюйд-вест, и романтики ветер...
Держись, капитан, ты проходишь по краю,
где солнце не греет и звёзды не светят!

Причалило судно... В безветренной бухте
ты станешь на якорь, достанешь бумагу...
И кто-то, воскликнув "всамделишный - ух, ты!",
отправится в путь под жюльверновским флагом.*

"Люди не должны забывать, что на земле им отведено очень небольшое место..."
Рэй Брэдбери

*Там, наверху, на пяльцах
вышили "быть беде".
Не удержать мне в пальцах
этот последний день.

Мир исчезает тихо...
Города след простыл.
Тех, кто придумал лихо,
как же простить?
Простил...

Падают с треском клёны,
чтоб никогда не встать...
Вышли из капсул клоны -
наши занять места.*

*Месяц оранжевой скобкой
метит ночную страницу...
Утро безжалостно скомкает
то, что сегодня приснится.
В топку рассветную лягут
сотни прекрасных видений...
День в чёрно-белые флаги
город привычно оденет.
Вечер расставит ловушки,
вволю с душой поиграет.

Ночь набивает подушки
снами из Лунного края...*

*Я когда-то с ним дышал в унисон.
Я когда-то понимал его речь.
А теперь мой город М унесён,
ну а я остался память стеречь.

Перепутались тропинки... Иду
почему-то не за тем, не туда.
А в моём, ещё живущем, пруду
угасает золотая звезда...*

*А старый Новый год горчит...
Пролился вермут.
Огарок праздничной свечи
мне портит нервы.
Расколот мой любимый шар
ушедшим годом.
Я будто стал внезапно стар.
Виню погоду.
Блестят остатки конфетти
на лапах ёлки...
Мне к счастью новому идти
смешно и колко.
Мой Новый год давно ушёл...

и вдруг я слышу:
в углу Щелкунчик "щёлк" да "щёлк",
крадутся мыши...*

*Притащила Мышка к норке
на обед большую корку.
Ну, пихать её в проход -
та застряла... Вылез Крот
предложить свои услуги -
сгрызть горбушку для подруги.

Прибежал Хомяк-сосед,
увидав от корки след.
Откусить хотел кусочек:
"Как соседке рад помочь я!"
"Нет и нет! - кричала Мышь, -
не видать вам корки. Шиш!"

Грызуны на крик сбежались -
все усы повисли: "Жалость,
что нельзя без глупых ссор!"
А пока такой сыр-бор,
налетела Птица тучей...
Этот стих делиться учит.*

"Две вещи наполняют душу всегда новым и всё более сильным удивлением и благоговением,
чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, - это звёздное небо надо мной и моральный закон во мне".
И. Кант

*Опять по Канту... Небо надо мной,
мораль во мне - волнующие вещи.
И как же это всё-таки умнó,
и как душа от этого трепещет.
Прости меня, Вселенная, за то,
что так увлёкся тайнописью неба -
а личный кодекс прятал под зонтом,
откуда он увиденным и нé был.
И может быть, поэтому добро
дарил не так, не тем и не такое.
Оно из всех предложенных даров
должно быть только правильного кроя.*

*Застряла осень во дворе,
в туманах киснет...
Уже слетели в ноябре
с рябины кисти.

Уже предчувствие зимы
вошло в привычку,
и засыпается имбирь
в глинтвейн коричный...

Уже не вытащить себя
из той кровати,
где на исходе ноября
так сладко спать, и...

и чуть светящееся бра
плывёт в тумане...
Стекает капля ноября
в моём стакане.*

*Из поэтической породы -
в конце пути - обычный прах.
Его не знали в переходах,
поэт работал в кабаках.
Из поэтических колодцев
он пил - и цену знал воде.
Мечтая выйти в полководцы,
тапёром был в своей среде.
И покупались за бесценок,
и в урну шли его стихи...
Он не прошёл по Главной сцене
и до конца
читал
глухим.*

*"Какая глупая гора, - старик подумал, спотыкаясь, -
иду-бреду без передышки долгий, долгий век,
натёр мозоли по камням, но нет обещанного рая -
возьму левей."

Седые волосы трепал такой же странствующий ветер,
но он-то знал, где обрести покой на склоне дней...
Старик пошёл на перевал, где вечность искорками метит
дорогу к ней.

Давно очищенный рюкзак: от всех наград и привилегий,
от горстки денег, от вещей - хранил один дневник,
и старый ветер шелестел листками с нотами элегий -
ушёл старик...*

*Однажды серьёзно поспорили ноги,
куда же свернуть им с постылой дороги.
- Налево!
- Направо.
- Налево!
- Направо...
Их спор разрешила большая канава.*

*Ноябрь никогда не снимает фрак,
и фалды всё мокнут в лужах...
Ноябрь никогда не прогонит мрак -
ему он, наверно, нужен.

Я вылью из банки цветной компот.
Мне, может, гораздо хуже...
И будет бродить почерневший кот
за мной по ноябрьским лужам.*

Прежде чем что-либо строить - слушайте город, прежде чем что-либо сносить - слушайте сердце.
Норман Фостер

*Проспект бежал к памятнику на площади Победы, салютуя ему всеми огнями. Перебегая мост через извилистую реку, он – с уже давно въевшейся в бетон гордостью – наблюдал прекрасную панораму: пышные парки, ажурные беседки у воды, башенки и шпили старого города.
И вдруг... проспект споткнулся и замер. На него справа двигалось серое безликое чудовище – этакая гигантская, закрывающая полнеба, плитка чёрного шоколада с сотней зияющих дыр-глазниц. Ветер развевал на верхних дольках кусок обёртки с остатками названия «…tel Plaza».
Проспект был мужественным, а «плитка» - всемогущей. Когда она вывалилась на старый бетон проспекта, топча его гордость – проспект послал памятнику свой последний салют и погасил все огни.*

*Наполню ревностью бокал -
ты выпьешь залпом,
в осколках треснутых зеркал
увидишь - жалко.
Косой, как плёткою, хлестнёшь -
оставишь шрамы.
Моя любовь теперь ни в грош,
и станет хламом.
Крадётся память по пятам -
одни вопросы,
Поставить в паспорт нужный штамп
уже не просишь.
Плесни мне ревностью в ответ -
хотя б из мести:
я не ревнив, и в этот бред
не стану лезть я.
Могли мы нежность долго пить
из общей чаши.
Летит по небу счастья нить -
уже не наша...*

*Ей хотелось иметь, как у кондора, мощные крылья,
чтоб парить величаво в бескрайних просторах небес -
там, где кружево облака ляжет прозрачной мантильей
на высокой стеною поднявшийся девственный лес.

Ей казалось порой, что в груди зарождается сила -
и земли притяжение сможет она превозмочь,
а уж если потом опуститься в сырую могилу,
то как вечного неба бесстрашная гордая дочь.

Снились ей водопада холодные вкусные брызги
и своё отражение в зеркале вод на лету...
А на птичьем дворе раздавались квохтанье и визги
не рождённых летать, не мечтающих взять высоту.*

*Когда в марсианском багровом холодном песке
взойдёт василёк - и к чужому потянется небу,
пускай говорят, что на Марсе никто ещё не был,
но тот василёк будет знать - он откуда и с кем.

А где-то в Сахаре родится смешной баобаб,
который, возможно, зовётся совсем по-другому,
и будет под ним ночевать, вспоминая о доме,
не найденный нами прозрачный космический краб.*

*Гололёд на Земле, гололёд,
а прогнозы всё хуже и хуже...
Зазвездилась замёрзшая лужа
и отправилась с ветром в полёт,
к ней прибился космический хлам,
и со скоростью света умчалось
это чудо, лишь самую малость
в атмосфере устроив бедлам.
Гололёдная плюшка, болид,
или как там тебя называют -
ты не греешься в космосе чаем?
Ледяная душа не болит?
На задворках Вселенной - зима,
а прогнозы всё хуже и хуже...
Не хотелось бы видеть на ужин
сквозь стекло прилетевший бигмак.*

*Когда златоносная жила
сверкнёт из-под горной породы,
он выберет шахту могилой,
чтоб лечь под блистающим сводом.
Пойдут приисковые будни,
мозолями вздуется кожа,
он сам ископаемым рудным
заполнит прокрустово ложе,
присыпка из золота будет
единственным средством от боли.
А где-то рождаются люди,
а где-то - о, боже! - есть воля.
Большой подосиновик в роще
горит благородным металлом,
и знает грибница, что мощи...
лежат уже год под завалом.*

*Земля замерзала и льдом покрывалась не раз.
В Сахаре лежала колючая снежная пыль...
А горы хранили так много расплавленных масс,
готовых пролиться огнём на цветущий ковыль!
Сменялась погода с циклона на антициклон,
промёрзший песок уносился водой в океан,
спешил конопляник засеять подветренный склон -
живая природа оправилась быстро от ран.
Наступит пора, и растают в горах ледники,
вода поглотит эту землю на тысячи лет.
Узнать бы хотелось: по логике всё? Вопреки?
В просторах галактики носится важный ответ...*

*Пройдитесь по мне катком,
в землю вдавите, бренного.
Я Млечным напьюсь молоком,
слушая песню Вселенной.
Заприте святую дверь,
пошлины множьте с челяди.
Я знаю, какая из вер
справится с полчищем нелюдей.
Сожгите мои стихи,
пепел отдайте времени.
Из множества разных стихий
космос я выбрал уверенно.*

*Конец двадцатого. Исход.
Не надо - по пустыне, босым,
в ладонях зажимая просо,
молясь на выцветший восход.
Свобода. Только чуть щемит
душа на магистралях новых,
и запах дорогого крова
тебе, как сдавшемуся, мстит.
Не важно: ты переболел -
и снял патриотизм с бинтами,
а может быть, решил "я с вами",
но кожа... выкрасилась в мел.
Летишь на "Боинге". Исход.
Ты думаешь - одна планета.
Но выкормлены птицы в клетке -
и любят с прутиками свод.

...А дома лучшие друзья
их фото прикололи к стенам,
и бродят по квартирам тени -
которых оживить нельзя.*

*Сегодня Оно напомнило людям:
"Я - здесь. Не погасло, просто устало:
от жаркой работы, солнечных будней,
от снега, что вечно делаю талым...
Как только сверкну - вы наглухо шторы,
из сумок: очки, зонты, минералку...
Вы тратите жизнь на глупые споры,
а светлой улыбки ближнему жалко.
Солярии ваши дразнят нещадно..."
Тут Солнце всплакнуло, вытерлось тучей
и грохнуло в небе бранью площадной,
но вскоре смягчилось -
тоненький лучик
послало к Земле:
"Живите - прощаю!"*

"...неужели нас в таком великом деле должна смущать мысль о минимальных жертвах..."
К. Саймак "Город"

*Мне снится, видится в который раз
чуднáя, маленькая, тихая планета...
Я знаю - это не капризный Марс,
сегодня взяли в разработку Бетту.
Там путь отцов не зарастал травой,
там детским смехом пропитались стены.
Я был захватчиком. И запах войн
мне въелся в кожу и в стальные вены.
Мне снова снятся кружева дворцов,
колонны с рострами заморских бригов...
Я просто враг. А начинал купцом.
Иду в атаку за своим комбригом.
Уйдёт с дворцовой анфилады дым
как знак опасности другой планете.
Я сплю, и значит - улечу живым.
А как же те - на опалённой Бетте?..*

*Десяток ступенек вниз.
Подземка. И снова - он...
Я вижу - уже без линз -
смертельный смычка наклон.
Взлетают листовки нот
симфонии номер... Но
так низок бетонный свод,
что выше - лежать у ног.
Я ноты хочу поднять,
вернуть им концертный зал -
но так не хватает дня...
Я просто как все... сбежал.*

*Я лету придумал месть -
смотрю, как оно сгорает.
Летит с опалённых мест
берёзовых листьев стая...
Трава - порыжевший ёж.
Пошли на костёр рябины.
Вонзается лунный нож
в июля дневную спину.*

*Здесь время не спешит
на нудную работу -
валяется в тени
на синем топчане.
В полуденной тиши
лишь плещущие ноты...
Нормален - кто ленив -
в замедленной стране.
Но время отдохнёт
под музыку прибоя
и сделает рывок,
утаскивая всех
на старый пароход,
что море перероет,
дымя на островок
оставленных утех.
Там время побежит,
поедет и поскачет,
"вчера" перенесёт
вперёд на виражах...
Закрутишься... А жить
так хочется иначе -
и ты мечтаешь год
о сказочных морях...*

*Люди идут на работу:
молча, насупясь, колонной -
там заводские ворота
впустят их в жаркое лоно.
Рельсы стянулись удавкой.
Стрелы на кранах повисли.
Люди. Железо. И плавка...
В гари - спецовки и мысли.
Там поединок со сталью
длится рабочую смену.
Дома - рюмашку... Поспали,
прокляли серые стены.
Снова идут на работу,
слыша гудка позывные...
Молча. Аллеей почёта.
Думая: "Мы же - живые..."*

*Время
взялось
за стирку,
память мою уродует -
скоро протрёт до дырок
улочки старого города.
Заводь, горбатый мостик...
Были они - иль не были?
Я бы зашёл к ним в гости,
рвал камышовые стебли...
Давит бетон на голову,
рвёт на куски сознание.
Память - почти что голая -
бродит в телесном здании.
Тянется тень из вечности...
Тронуть - не будет трепета.
Время легло на плечи мне,
память
висит
портретами.*

*Я пойду босиком по асфальтовой коже столицы.
Без оглядки. Смеясь. Позабыв городской этикет.
А спасительный дождь без конца будет литься и литься,
чтобы смыть и с меня, и с планеты отметины бед.

Я пройдусь не спеша по клокочущим, пенистым лужам,
изучая ступнями их ширь и глубинную суть...
Вот пошёл бы бродить по планете, но ей я не нужен -
только этому краю, что дал мне впервые вздохнуть.

И пускай отрывают дожди прикипевшие беды
от родных тротуаров, аллей и брусчатки дворов...
Хоть из детства и юности в зрелость и старость уеду,
но - промокший, босой - я приду под отеческий кров.*

"...Бог, по несказанной мудрости своей, погасил огни и в некоторых людских душах..." Вл. Короткевич

*За прорвой Волотовой - пуща,
где нет ни щебета, ни трелей...
Прости, что я не всемогущий,
и кровь твою не отогрею.
Вновь ветер в пустоши хохочет
над панским гонором и спесью,
звезда прокалывает ночи
под шёпот вересковой песни.
Здесь лес мрачнее, чем у Данте...
Ялины выведя из дрёмы,
летят полесские дрыкганты
машистой иноходью к дому.
А мы, заложники "охоты",
глядим на мрачные портреты,
и ты - краснея, неохотно -
фамильным делишься секретом.
...Идёт охота на лемпарта,
огни болотные мигают.
Твой предок спутывает карты,
и смерть проносится по гаю...
Лежит бесчестие на корде,
пронзившем доблестного Стаха,
и жаждет княжеская гордость -
Яновским - ужаса и страха.
Прости, несчастная паненка,
что ты из проклятого рода.
Здесь кровь шляхецкая на стенах,
и стонут стрельчатые своды.
Хоть тут изысканная пища
для всех этнографов приезжих -
прощай. Я - зритель, переписчик.
Рассвет за пустошами брезжит.*

Ялины (бел.) - ели.
Дрыкганты - вымершая бел.-польская порода. Иноходцы белой масти, в полосы и пятна, как леопарды.
Лемпарт (бел., арх.) - болотная рысь.
Корд - короткий меч.

*Седые космы ветер растрепал
и грязь кидает в старческие щёки...
Забейся, Лир, в поношенную шаль,
закрой в душе оставшуюся щёлку.
Огнями замка вымощена высь,
речей медовых вылито немало...
Она одна сказала бы: "Держись,
ты - мой отец, попробуем сначала".
Она укрыла б, если бы смогла,
от злого ветра, зависти и мести.
Тебя, король, окутывает мгла...
А ты привык заслушиваться лестью,
мешала гордость всматриваться в суть,
и часто трубы правду заглушали...
Какой тернистый выстелился путь!
Король и шут... Попутчики в печали.
Смеётся ветер: клоунский колпак -
из горстки снега - выложил на космы...
Тебя уже не мучает толпа,
в тебя, король, заглядывает Космос.*

*Я замучиваю близких
философской болтовнёй.
Мы на почве этой склизкой
не заканчиваем бой,
а всё больше увязаем
в "почему?" и "как же быть?",
и козырными тузами
нас закидывает быт.
Я подзуживаю слабых,
а уверенных - вдвойне...
Мы трясёмся по ухабам
на придуманной войне.
Почемучкой я болею.
Это грех? Или - не грех?
Ненасытностью своею
перекармливаю всех.*

*Не смотри на меня снисходительно-ласковым взглядом
и не надо сюсюкать - могу показать я клыки,
не понять вам, двуногим, что лучшая в мире награда -
пить со звёздами воду с огромной пахучей реки.
Я, наверно, уродлив по вашим модéрновым меркам:
худоват, грязноват, пожелтевшая шерсть в колтунах -
ты не взял бы меня на работу прилизанным клерком,
даже если бы задние ноги ходили в штанах.
Мне обидно за всех приручённых наивных собратьев,
что бегут по свистку и живут по команде "сидеть",
что в угоду хозяину "служат" и рядятся в платья,
в каждом прянике видят на палке короткую плеть.
Не смотри на меня снисходительно-ласковым взглядом,
знаю - скоро обгложешь и вынесешь толстую кость.
Ты не понял ещё: в твоём доме за еврооградой
не хозяин живёт, а на семьдесят лет... скромный гость.*