Так тихо здесь, что тишина звенит.
День делят меж собой покой и скука.
Окошки низкие, прищурясь близоруко,
глядят сонливо в солнечный зенит.
Здесь куст сирени торкает в стекло,
как будто робко просится погреться.
На стареньком диване дрыхнет детство…
Мне показалось, что оно ушло,
а получилось так, что - я беглец,
совсем забывший дачные пенаты.
Меняются мои координаты
и тает время, словно леденец.
А мне опять уже лететь пора
листком, сорвавшимся с родимой ветки.
Когда-нибудь замкнутся кругосветки,
кольцом свернувшись посреди двора.
В уютной комнате полуденный покой,
потёртый коврик звук шагов приглушит…
Тот из миров, наверно, самый лучший,
что сладко спит в ладони под щекой

2011

Перманентно едет крыша,
тихо шифером шурша…
Днём и ночью лирик пишет,
от восторга не дыша.
Он размазывает слёзы
по ввалившимся щекам.
Зуд писать в стихах и прозе
не даёт покой рукам.
И рисуют руки буквы,
собирая в груды слов.
Кисло-сладкой кровью клюквы
автор пишет про любовь.
Ненасытную, святую -
тонны приторной муры.
Он – портал, ему диктуют
параллельные миры.
Мягкий череп распирает
ум, восставший на дыбы…

Знать бы, где он собирает
стихотропные грибы...

Телефонная магия кодов и чисел,
приглушённые шорохи дальних миров,
идентичность имён, макрокосм номеров -
комбинация нот, обретающих смысл…
А всего-то касание пальцами цифр,
а за ними блаженство бесценного тембра.
И анданте срывается вдруг на аллегро.
И звучит как мелодия набранный шифр

Не печалуйся. Хочешь чай?
Он горчит как словаслова…
Я боялась поцеловать –
мимовольно и невзначай.
Я пыталась закрыть глаза.
Руки прятала в рукава.
Забирались словаслова
выше локтя, куда нельзя.
Ты не мучайся. Хочешь мёд?
Хочешь в чашку, а хочешь так…
Равнодушьем своих тик-так
время дёшево нас возьмёт,
в нежилой тишине квартир
вычеканивая медь минут.
Твои пальцы страницу мнут…
Я мишень, если время тир.
Я стрела, если время лук,
расстояние тетива…
Не печалуйся. Я жива.
Просто вытянулась в стрелу.
Тонкой вытянулась струной
по расстроенной скрипке дня.
Не печалуйся без меня,
возвращусь к тебе тишиной

2011

Который день куда-то снег идёт,
идёт, и не уходит, и не тает.
Душа моя над вечностью летает
и хризантемой огненной цветёт.
Душа поёт - ом мани падме хум…
Полынный дух под потолком витает -
дымка спираль серебряно-витая
неспешно тает где-то наверху.
Как нежно-сладок голос цисяньцинь*,
как голову кружат под звуки мантры
волшебных благовоний ароматы
ленцой неспешно тлеющей пыльцы.
Как колокольчик бронзовый лукав,
чистейшим звоном оттеняя вечер…
Нефритовому Будде гладит плечи
моя рука…
И шёлковый рукав
скользит неслышно, падая с плеча…
Дрожащий свет от лампы – круг нечёткий,
и в нём лежат сандаловые чётки,
карминной кисточкой кровоточа…

Джапа – повторение мантры
*Китайский муз. струнный инструмент

Мы всё ловим журавликов в небе, на что нам синицы?
Мы упрямо пытаемся жить без печалей и бед…
Но уже ожидает Танатос у двери гробницы
пожилого мальчишку на скромный прощальный обед.
Он ещё не пожил, любопытство в себе сохраняя,
он ещё не закончил своей самой важной главы.
Он ещё ненасытен, поэтому жизнь осложняет
независимость детской души от седой головы.

Листопад, гололёд, серпантины, обгоны по встречке,
штурман пьян, карты нет, Бог не выдаст, не видно ни зги...
Под капотом табун, сотни две лошадей без уздечки,
в багаже расставанья, обиды, года и долги.
Истязаем ромашки, гадая на любит-не любит,
фаталисты, мажоры беспечные, мать нас итить.
Мы жалеем собак, беспощадные добрые люди.
Но Господь, я надеюсь, отыщет, за что нас простить

2010

Тебе водить. Считаем до трёхсот -
быстрее мне не спрятаться надёжно.
Апрельский снег ударился в падёж, но
циклон тепло из Азии несёт.
Закрой глаза. Подглядывать нельзя!
Секретных мест осталось так немного -
я спрячусь благовонием в треногу
и уплыву дымком.
Меня не взять
руками, а тем более, сквозь снег -
мы с ним сплелись, и спелись, и связались...

Вот занавес из плотного сизаля,
над сценой поднят. Пьеса о весне.
Китайский вечер, иероглиф АЙ -
ажурный паучок на белом шёлке.
Акупунктур целебные иголки
дрожат на хвое. В ветре нота фа.
На чёрном лаке неба перламутр
луны - бумажной лампы тонкий профиль
с коньком посередине.
Кто-то профи
шьёт кимоно для наших нежных утр…

Теперь ищи! Попробуй уследить
за мной, летучим афродизиаком.
Мы сговорились с этим азиатом -
тебе водить. Опять тебе водить

2009

*Иероглиф АЙ 愛 - любовь

я лежу в коробке плещусь в стакане
я камея вырезанная в камне
меж листами книжки твоей любимой
затаилась рыбкой цветной глубинной
я киплю в кофейнике чёрным кофе
я забыта денежкой в старой кофте
я секретик спрятанный в раннем детстве...
и тебе уже никуда не деться

Пусть в объятьях моих просыпается только утро.
И без кофе в постель, и без нежного поцелуя.
Я давно уж привыкла и к ночи без камасутры.
А по-честному если, и кофе давно не пью я.
Беспосадочный рейс, перелёт из Москвы в Валетту
без меня состоится сегодня, ну, что поделать.
Но зато я владею таким подмосковным летом,
о котором Валетта мечтать никогда не смела.
И, наверно, сорвётся поездка в Китай. И в мае
не увижу драконов, чешуйчатых крыш и пагод.
Но я столько душистой черёмухи наломаю,
что в Шэньчжэне, пожалуй, не вырастет даже за год.

Я мечтаю о странах диковинных,
где-то остров
ожидает меня в ожерелье песчаных пляжей...
Там под грудью рубцами прибоя разлука ляжет,
где однажды по сердцу любовь полоснула остро

2009

Я не спешу. Я медленно люблю.
Мой голос вкрадчив, как походка рысья.
Я отказала в страсти февралю,
чтоб марту в кудри рыжие зарыться.
Растянут мой московский говорок.
Давно за полдень - я тянусь в постели.
Мой длинен день.
Мой маленький мирок,
украшенный словесной канителью,
вмещает свет далёких ярких звёзд
и звёздочки подснежников в стакане.
В коллекции моих метаморфоз
притворством шёлка вышитые ткани
становятся парчой, хоть нить груба…

Лукавый демон, виртуоз прелюдий,
влюблённый март прильнёт к моим к губам.
Люблю я медленно. И он спешить не будет

На Малой Мещанской, в большом коммунальном раю
свой век доживают старушки с глазами красавиц.
Убогий диванчик с подушкой на самом краю,
потёртые стулья, которых когда-то касались
сатины девчачьих юбчонок и мамин платок -
пушистый и мягкий - ах, как же давно это было -
и волн крепдешиновых яркий холодный поток,
небрежно на спинку наброшенных…
Глохнет уныло
жилище пустое, где гнёт неоплатных долгов,
отчаянье, злость и становятся фарсом молитвы.
Где жизнь отыграла назад все триумфы и битвы.
Где нет ни надежды, ни веры, угасла любовь,
оставив на память тончайший, как лезвие бритвы,
заживший рубец на запястье. Да эхо шагов…

2010

"Ни вплавь, ни впешь никто не вымерил дивного пути к сходу гипербореев"
Пиндар. Пифийские песни, X, 29 — 46

Конечно, есть и северней места,
где минус десять – оттепель, не больше.
Где снежный том без устали листать
ветрам дано на два сезона дольше.
Где льдов бетон залит на толщу рек,
куда «ни вплавь, ни впешь» никто не смеет.
Где в мае снег, и в бабье лето снег,
где канул в вечность сход гипербореев…

У нас полгода белая земля,
и серый полог туч над головами.
Но снег идёт, и около нуля -
зима с весной, март меж собой деля,
слегка соприкоснулись рукавами…

- ты всё смотришь милая свысока
и готовы к бою твои войска
говорил он думая о своём
говорил давай упадём вдвоём
с высоты в пучину больших страстей
я ведь знаешь мастер таких затей
я бы мог развеять твою хандру
я бы даже выиграл в ту игру
где пришедший последним
получит приз
говорил он хочешь – любой каприз
наиграю хочешь? а то – спою
арендую номер тебе в раю
на любой какой ты захочешь срок
говорил он выберу вечерок
подгоню фелуку к твоим дверям
по каким ты любишь ходить морям?
а захочешь будем с тобой летать
в ту - у шеи - ямку твою шептать
буду сказки правду или враньё
что тебе свобода – да ну её
говорил надёжно моё плечо
всё тебе отдам а потом ещё
твой затылок ляжет в мою ладонь
говорил...
так реки текут водой
так пустыни сыпят песком ветра
говорил он милая спать пора

Ну зачем тебе знать - сколько лет мне на самом деле?
Разве меньше от этого станет морщинок или
станет больше и зов одинокой моей постели
ослабеет? Ведь нет. Мне давно уже все простили
эту мелкую ложь, незаметную в шуме будней.
И не в том даже дело, что в сердце мне двадцать восемь.
Сколько зим одиноких пропало считать не будем.
Установим количество пьяных от счастья вёсен.

Ну, зачем тебе эти поэтские заморочки -
сколько я написала стихов и кого любила?
Триста лет мне.
Но я подарю тебе эти строчки,
чтобы было, что посчитать
и что вспомнить было

2009

Каких мне ждать ещё даров?
Каких ещё чудес желать мне…

Зима бредёт в измятом платье
вдоль нищих мартовских дорог.
И не найдя нигде приют,
взгрустнув по-бабьи, тихо тает.
И лоскутами поздних вьюг
подол оборванный латает.
Плаксив дырявый неба кров,
но с каждым днём всё выше, выше.
Лежит над самой нашей крышей
путь юго-западных ветров.
День потихонечку растёт.
Для начертания пейзажа
снег в ступе города растёрт
и смешан с газовою сажей….
Но время, вечный пешеход,
идёт по краю циферблата,
и, забывая что крылато,
в окружность замыкает год.
Но мчится в звёздной вышине
в наш сонный город на край света
весны зелёная карета.

Каких ещё подарков мне…

Идут последние снега –
зима расщедрилась, прощаясь…
Синичья песенка простая.
На вербе первая серьга.
Уже в прорехи тонких туч
по капле льётся лава с неба,
но спит под тёплым пледом снега
травинки робкой острый луч.
Зима иссякнет, опадёт,
подтает, впитываясь в корни…

А напоследок, спину сгорбив,
синичек белой булкой кормит.
Крошит.
Последний снег идёт

Из непрощёных воскресений,
должно быть, сложатся года…

Уносит талая вода
обиды в дальний день весенний,
куда давно утрачен путь,
где все прощения хранятся,
где все, с кем больше не обняться.
Ведром воды не зачерпнуть
из позабытого колодца.
И сердце рваное латать
берётся время-шарлатан,
тупыми иглами колоться…

Вот потому и всем «прости»,
и всем «прощаю».
Право слово,
бессоннице многоголовой,
той, у которой я в чести,
мной все уплачены долги
и все начисленные пени…

В том дальнем дне скрипят ступени
и удаляются шаги…

Ходит маятник хромой, время краем нарезая.
За окном снежок сползает мокрой белой бахромой.
Каждый час и полчаса время хрипло бьёт тревогу.
Глобус, вставленный в треногу, поделён на полюса.
Различимое едва, в золотом багете лето.
Под уютным мягким пледом дремлет в сумерках диван.
Посекундно балансир медь чеканит до излёта...
Переплёты с позолотой как шеренги кирасир.
Пожелтевшие листы, потускневшие обложки,
в них неведомы дорожки и старинные шрифты.
Лампы бронзовый ампир, старый стол на львиных лапах,
тот, особый книжный запах, мудрых книг волшебный мир.
Мир без края, без границ, за стеклом в шкафах дубовых,
сохраняемый любовно средь безмолвия страниц

2015

Мой друг, вы видите ли сны?
Они вас лечат или ранят?
Всё так же тает утром ранним
любовь в объятиях вины?
На сердце оттепель. Февраль
мне снова сводник, вам – разлучник.
Прицелился античный лучник...
Ваш поцелуй как след тавра -
его ни вытравить, ни смыть,
а только снять с кусочком кожи…
Ни в чём мы с вами не похожи,
но как похожи с вами мы.
Я бренди пью под хриплый блюз,
вы под него же чай с лимоном.
Я о безмолвье телефонном
мобильным божествам молюсь.
А вы холодных пальцев дрожь
за дрожь звонка принять готовы,
хоть слышать голос мой медовый
вам, как и прежде - острый нож.
Я и сама – булата нерв
блестящий, обоюдоострый,
и мы с печалью вашей сёстры
(как вам всегда везёт на стерв!)
А что вы видите во сне?
Кошмары? Драмы? Водевили?
В каком предсердье гнёзда свили
воспоминанья обо мне?
Февраль – третейский наш судья,
нас ни помирит, ни рассудит…
Метель метёт…
Пусть сон ваш будет
нежнее, чем могла бы я…

2010

сито небесное сеет белым-бело
спелых снегов будут полные закрома
ночью проснёшься и думаешь как светло
странно и даже не верится что зима
порванный сон постепенно рубцует шов
тонкой гардиной висит снегопад в окне
в заспанном мире засыпанном хорошо
счастье тихонько посапывает во сне

дом обрастает вещами как холм травой
мы обрастаем привычками и жирком
я проросла в тебя клеточкой стволовой
впрочем не так уж важно кто из нас в ком
кто мы одно из двух или два в одном
кто-то цветок а кто-то пчела цветка
будешь в зрачке моём тайным глубоким дном
чтоб неожиданно из темноты сверкать
вот я тебя открываю своим ключом
чтоб убедиться что я у тебя внутри
носом холодным тычусь в твоё плечо
нет не реву но пожалуйста не смотри
буду в тебе я ну где же ещё мне быть
жилкой постукивать с той стороны виска
я ничего не умею кроме любить
вот потому-то меня и не выпускай

2017

Ангел на ниточке, в тоненькой ручке звезда.
Что он хранит, сам так бережно мною храним?
Мы по ранимости можем соперничать с ним,
но чтоб соперничать с кем-то, я слишком горда.

Ангел в батистовом платьице, кружев ажур,
крылья крахмальные, крошечных туфелек блеск.
Ты стережёшь меня – я ли себя сторожу -
как преуспели мы оба в своём ремесле...

2010

Я нарисую зимний лес.
Лучами просеки оленьи,
теней лиловых параллели,
в снегу лыжни двойной надрез,
пушистый мех, дыханья пар,
заиндевелые ресницы,
цепочкой тонкой след куницы
и неба палевый опал.
И привкус мокрых сигарет,
и зажигалки две осечки,
и долгожданные колечки
дымка.
И тишину окрест

«Ты пуста, моя девочка – крейзи. Колодец иссяк.
Слышишь, эхо себе отвечает на глупое «кто там?»…
Виктория Смагина aka Липа Липовая

Эка невидаль слёзы, не три глаза,
кто поверит теперь слезам?
Пожелав, по щелчку получить нельзя,
даже если сказать - сезам.
Не имея ключа, не открыть замок
той, единственной из дверей.
Где-то, пряник медовый, стоит домок
на засахаренном дворе…
Впрочем, ключ не проблема.
Не сыщешь свой -
украдёшь, невеликий труд.
Понадеешься всё окупить с лихвой,
сладок грех твоему нутру.
Сколько срама в скоромном твоём гроше,
ненасытный мирок убог…
Что же медлишь?
В дрожащей скупой душе
жадность с трусостью держат бой.
Что за дверью, сокровищ каких печаль,
Бог ли, демон хранитель тайн?
Та ли дверь, кто разводит огонь в печах,
что тебя ожидает там?

Если знаешь, зачем ты пришла, за кем,
что дадут по твоим слезам -
ключ в замке, моя девочка, ключ в замке.
Поверни и скажи – сезам

I
Упрекаю я месяц февраль
не за то, что зима надоела,
не за то, что он ветреный враль,
грустный клоун, напудренный мелом,
что игрушки пакует в коробки
и иголки сметает с ковра...
Среди зимников - самый короткий,
он последним уйдёт со двора.
Жадный карлик и вор от рожденья,
шалопай, потерявший три дня,
он опять и опять с наслажденьем
отнимает любовь у меня

II
Мой друг февраль, заклятый мой дружище,
свой плащ холодный вешай на крючок.
Всё так же пусто гулкое жилище.
Входи, послушай - нам споёт сверчок.

Мой враг февраль, итожь мои потери,
теперь мы квиты и закроем счёт.
Я не сержусь и отворяю двери,
ведь меч голов повинных не сечёт.

Мой брат февраль, куда нам друг без друга?
Меня найдёшь ты, где б я ни была.
Не убежать из замкнутого круга,
где каждый год стареют зеркала.

Мой зверь февраль, мой горностай вельможный!
Я провожу, пришла пора твоя.
Всё уместилось в сумочке дорожной,
чем так небрежно дорожила я

III
Мне нечего сказать тебе, февраль…
Ты льнёшь к теплу, его не понимая.
Мой дом твои метели обнимают
и нежные баюкают ветра.
Мне смысла нет беречь твои дары -
они обычно сами тают к лету…

Каким ключом открыть грудную клетку?
Ещё не зная – надо ли открыть.
И есть ли ключ, и кто его хранит,
и станет ли открытие полезным.
Но даже если сердце из железа,
ему однажды встретится магнит.
Само спадёт заклятье «никогда»,
растают буквы ледяного слова...

Февраль, февраль, твои глаза лиловы,
в них притаилась талая вода.
О, как они похожи на глаза,
в которых я уже почти замёрзла…
Февраль, февраль, мне нечего сказать.
У нас с тобой похожие ремёсла

Я безумно скучаю по лету, по длинным дням,
переполненным ленью, теплынью и птичьим гамом.
По приморским бульварам, ночным золотым огням,
ароматным базарам с едой и цветастым хламом.
По тропинкам тенистым, прозрачной воде ручья,
синим тучам, упавшим с небес в озерцо лесное,
где угрюмого бора полуденная ладья
под смолистой сосновой мачтой, нагретой зноем.
Я скучаю по грозам, по радугам и грома́м,
по сиреневым сумеркам и золотым рассветам,
по грибному дождю …
А зимою схожу с ума.
И за дверь выхожу
посмотреть – не идёт ли лето

На краю вертограда коптит фитилёк луны,
распускаются астры – осколки погасших солнц.
И бредут друг за другом бесчисленные слоны,
и качают на спинах предутренний чуткий сон.

Эта комната больше вселенной, но так тесна,
что дыханием тёплым парным до краёв полна.
Так светло в ней, что видно как зимняя ночь темна,
так темно, что один фитилёк осветил до дна

2012

"...дай же ей чуточку, самую малость, совсем немного…"
С.Шестаков

он говорит зима и идёт зима,
шкурой медвежьей стелется у порога
он говорит пойду и ему дорога
в ноги ложится узкая как тесьма

дай ему лес и деревья под облака
синей тропинки пульсирующую жилку
зверя вымахивающего на развилку,
между ударами сердца щелчок курка

дай ему, Господи, чистой воды ручья
рыбу речную, большую лесную птицу
всё что захочет и на руку рукавицу
и рукавицей этой пусть буду я

Такая ночью тишина,
что слышен шорох снегопада…
Погасла лунная лампада
в провале тёмного окна.
На мир спускается зима,
смягчая улиц угловатость,
и укрывает сладкой ватой
скамьи, деревья и дома.
Слепая вьюга вяжет шарф,
в пушистой пряже звуки вязнут.
Фонарь, бродяга долговязый,
склонил плафона тусклый шар,
седой кивает головой,
судьбу покорно принимая.
Позёмкой чертится прямая
черта по чёрной мостовой.
Как будто делит белый свет
или итог ему подводит…
Моя бессонница уходит,
метель зализывает след

Улыбаешься. Спи говоришь. Убираешь прядь
непослушных волос, не касаясь ладонью лба…

Будет вьюга всю зиму неспешно кудельку прясть
и развешивать нити пушистые по столбам.
Будет снег снисходить, наши прошлые рубежи
засыпая.
И я засыпаю в твоих руках.
Еле слышно песчаная струйка в часах бежит,
и мерцают за окнами сумерки в огоньках.
Как потянутся длинные зимние вечера…

Улыбаешься.
Спи – говоришь, выключаешь свет.
Закрываю глаза, затерявшись между вчера
и заснеженным завтра.
У вечности в рукаве

Здравствуй, грустный мой Пьеро,
неожиданная встреча…

С неба целое ведро
снега
льётся в зимний вечер.
Две гирлянды огоньков
нависают над дорогой,
снег течёт, как молоко
по обочине пологой.
Мельтешат, спешат на свет
мотыльки белёсой стаей.
Белой тканью на Москве
кто-то улицы латает.
Мех полярного песца
всем прохожим раздавая,
крыши кроет
и сердца
укрывает, согревая…
Вот и ты – лицом белей,
чем жабо ажур крахмальный.
Мне всех праздников милей
взгляд и облик твой печальный.
В белой маске домино,
словно дух стихии снежной,
самый грустный, самый нежный.
Мной придуманный давно...

2010

мой скарабей на нитке чёрной
резной серебряный узорный
под лампой греет жёсткий бок
жучок
загадочный божок
почти совсем как настоящий…

скатился шар земли к зиме
что днём копилось на уме
то ночь легко по снам растащит
я засыпаю
сплю
я за…
за гранью век слепы глаза
не избежать незрячей бед
над бездной я тянусь к тебе
передвигаясь пядь за пядью
так пальцы движутся к запястью
чертя по коже длинный путь
туда где в ямке бьётся пульс
а мы с тобой друг другом дышим
и нам молчащим мир неслышим
и нам слепым глазное дно
манящим омутом дано
дыханье греет мягкий мех
он индевеет как ресницы
но если ты решил присниться
то снись и снись
как тихий снег
как лунный свет
благословенный
я лишь во сне и откровенна
открыта вспорота проста
не торопись считать до ста
всё меньше клок шагрени куцей
дай мне души твоей коснуться
дай мне побыть мальком в икре
дай проиграть хоть раз в игре
где сильный слабого слабей….

но катит шарик скарабей
неторопливо и смиренно
к зиме толкает шар земли
чтоб спрятать где-нибудь в щели
на самом краешке вселенной….

Тускнеет золотой багет
и меркнут лица на портретах,
поспела тыква для кареты,
звонит три четверти брегет.
Щелкунчик пробует орех,
но расколоть его не в силах.
А время свой камзол сносило
и сыпет звёзды из прорех.
Распродаются чудеса
из позолоченной фанеры,
любых оттенков паруса,
хрустальных туфель все размеры.
Что было свято, то смешно,
что было дорого – постыло,
и отлегло, и отпустило,
и оказалось мудрено
то, что вчера глядело мудро.
И шут хитрец, а не дурак,
и собралась в морщинах пудра
у первой фрейлины двора.
Король сконфузился без свиты,
он гол и в зале слышен свист..

Но под окном, плющом увитым,
всё так же старый клён ветвист.
Всё тот же тёплый свет в окошке,
любовь жива, а смерти нет.
А на неведомой дорожке
пыльца с невиданных планет.
Всё так же мягкий снег ложится
на крышу в ночь под Рождество.
И вечной жизни торжество
бессрочно долго длится..длится..

Летит лихой январь в серебряном ландо.
Вчерашнее нельзя сегодня стало можно…
Почувствовать хочу, как ляжет осторожно
твоя ладонь в мою холодную ладонь.
Как сердце, замерев, и пропустив удар,
вдруг бросится частить, как будто убегая.
Прощение обид бесценный Божий дар.
Поймала нас зима, давно подстерегая.
Метель качает мир.
Как одиноко спать,
когда мой дом в снегу Рождественском утонет…

Ты всё успел забыть, но хочешь ли опять
почувствовать мою ладонь в своей ладони?

2010

Вкуси от ёлочных щедрот -
её конфет и мандаринов.
В цветных спиралях серпантинов
Рождественский солнцеворот.
Усни под шорох конфетти,
неспешно падающих с неба,
напейся тающего снега,
тобой согретого в горсти.
Сердечко хрупкое сорви
с доверчивой зелёной лапы -
печален звон упавшей на пол
эмблемы чувственной любви...
Сияет праздничная ель,
на счастье алые осколки.
Висят шары на ветках колких,
поёт за окнами метель.
Гудит в печи веселый жар,
зелёный зверь, пушистый добрый,
в углу устроился удобно,
на лапах шар земной держа.
Среди мерцающих огней,
картонных сов, стеклянных мишек,
весёлых белок и зайчишек,
припрятан кем-то в глубине,
амур фарфоровый, стрелок,
с колчаном дротиков для дартса.
И я ему мечтала сдаться,
подвесив сердце, как брелок,
как хрупкий золотистый шар,
на тонкой ниточке надежды.
Прицелься, маленький невежда,
зажмурившись и не дыша…

Стрела, мою минуя грудь,
прошелестит в еловых лапах,
оставив мандаринный запах
и сожаления
чуть-чуть

Прими меня в свои объятья
и долго рук не разнимай.
Пусть нас осыплет благодатью
льняная мягкая зима.
Ледок под валенками хрупнет -
декабрь шагнёт через порог.
И снег повалит чистый, крупный,
и вздрогнет ель под топором..
Мир буколичен неизменно -
наш домик пряничный в снегу
запрятан в центре ойкумены,
на заповедном берегу.
Наверно, выглядит забавно -
ты обнимаешься со мной,
как будто встретились недавно
или не виделись давно.
Повесит ночь над сонной крышей
луны охотничий рожок,
у печки будут сохнуть лыжи,
шуршать за окнами снежок.
В твоих руках я стану слабой…

И не пойду ловить коня.
И пусть необнятые бабы
пожары тушат без меня

27-12-2015

Это просто выпал снег,
ничего не изменилось,
это просто Божья милость…

Как в далёком детском сне -
санки, мальчик, странный взгляд
из окна кареты белой,
мостовой заиндевелой
кони быстрые летят.
Вянет роза на окне,
башмачки плывут по речке…

Мы смешные человечки,
наяву или во сне.
Сказка ложь, да в ней коньки.
Мир не так красив с изнанки.
За каретой мчатся санки.
Вечность бьётся на куски.
Полно плакать, не беда,
к счастью звонкие осколки.
Посмотри, блестит на ёлке
золочёная звезда.
Шар на ниточке висит,
брют в бокале пузырится.

Не ищи его, сестрица,
башмачки сама носи.

Королевские дворцы
неуютные чертоги.
В сказках трудные дороги,
но счастливые концы.
Новогодний сладкий блеф -
всем дадут, что ни попросят.
В замки снежных королев
санки мальчиков уносят.
Что их там, глупышек, ждёт?...

В темноте у тёплой печки
сладко дрыхнут человечки.
Снег за окнами идёт.
Дрогнет стрелка на часах,
шар блеснёт на ёлке пышной.
Новый год войдёт неслышно,
весь в сусальных чудесах

прижмись ко мне зима сойдёт на нет
где есть любовь там смерти не бывает
перун взял верх а ночь не убывает
мороз рисует вензель на окне
прижмись приблизься
ближе чем вчера
шепчи чуть слышно тёплыми губами
паромщик лунный вёслами табанит
скользя меж звёзд по зимним вечерам
и полночь тычет носом мне в ладонь
и поворчав у ног твоих ложится
идёт январь - язычник и чалдон
в лесу по следу козьего копытца
прижмись ко мне мы только глины ком
у Бога в пальцах
слепленные вместе
уже неразделимы
целиком
где есть любовь там не бывает смерти

*
Коляда - языческий славянский праздник зимнего солнцеворота и одноименное языческое божество. Празднуется в день зимнего солнцестояния (21-22 декабря).
По легенде в этот день Перун победил зверя Скипера и освободил из Пекла наших Предков завлечённых туда обманом.

Беру зачитанную книгу,
знакомую до запятых.
Темнеет в комнатах пустых,
шуршит за печкою шишига.
В потёмках путаются строчки,
а лень тягуча и нежна.
И в мягких чунях тишина
выводит время на цепочке
гулять по кругу не спеша,
всему подряд своё назначив,
всё по себе переиначив,
как своенравный падишах.

Смеркается за занавеской,
в окно глядит зима бела.
А мне, лентяйке деревенской,
забыть приятно про дела.
Забыть о близкой непогоде,
о прорве праздничных забот.
Забыть о том, что жизнь проходит,
а просто помнить что идёт

Это снова декабрь, моя радость, дохнул в стекло,
прошуршал под стрехою и в полночь поскрёбся в дверь.
Может быть, ему вдруг захотелось зайти в тепло,
и чайку ароматного чашечку. Или две.
Притулиться у печки, ледок растопить в душе.
А потом попрощаться и – снова белить дома...

Ты захочешь вернуть, моя радость, – ушёл уже.
У него там всё очень серьёзно – зимазима

Покрыв осенний мир цветной
слоями скудных зимних сепий,
Господь закончит полотно,
отложит кисть и пальцы сцепит.
И скажет - это хорошо.
Да и могло ли быть иначе?
Махнёт рукой…
И снег пошёл
по декабрю тропить удачу.
Валить, дороги заносить,
кружить над крышей белым пухом.
Предел земной себе просить,
шепча чуть слышно в Божье ухо

"Снег выпал и стало светло..."
А.Гришин

Снег выпал и стало светлей.
И чётче, и строже.
Сухую штриховку стеблей
прикрыло порошей.
Споткнёшься о кромку листа
белёной равнины
и жаль, что не можешь летать.

Душою ранимой
почувствуешь волю, и даль,
и ветер навстречу.
И всё, для чего опоздал,
почувствуешь резче.

Стоишь и боишься шагнуть,
не зная ни слова.
И можешь подкову согнуть.
И нету подковы

«Преображение Природне
Внезапным снегом удивит.…»
В.Сергеев

Когда ноябрь дурить устанет,
дразнить упрямый календарь,
декабрь, холодный государь,
притихшим миром править станет.
Зима решится наверстать
давно пропущенные сроки,
черкнув следов сорочьих строки
по краю белого листа…

С утра откроешь дверь рывком
и удивишься вдруг по-детски -
как мир вокруг уснул мертвецки,
укрывшись пуховым платком.
Как будто в прежние года
зимы на свете не бывало,
как будто так не накрывало,
стирая память, никогда.
И оступившись, прянешь в снег
так беззащитно, необуто,
то ли шагнув, то ли как будто
шагнув,
то ли ещё во сне…
Что было, всё занесено,
засыпано светло и нежно.
И вдоль дороги белоснежной
трепещет березняк сквозной.

Вот так стоишь, почти святой,
но всё же, не святее снега.
А он к тебе снисходит с неба
по длинной лестнице витой

Когда иссякнет листопад
окошки занавесит дождик,
и осень, плачущий художник,
напишет почерневший сад,
в разбитом сердце сквозняки
поселятся и обезболят.
В ночь поседеют лес и поле
и неба впалые виски.

Во тьме мешает снег метель,
но тёплый круг от лампы светел.
Печальней всех на белом свете
поёт зимы виолончель.
Остыло на столе питьё.
Я слушаю мотив минорный.
И мне гадает кофе чёрный
на одиночество моё.

Метели сотня голосов....
Я глохну, я почти не слышу.
А снег очерчивает крыши
пунктирной белой полосой.
Но утром бледная заря
весь этот белый мир разбудит.
Солжёт гаданье. Будь что будет.
Ноябрь на грани декабря

2007

Увязли в сумерках лиловых
мой дом на краешке зимы
и несколько стволов еловых.
Печные сизые дымы
стоят над крышами отвесно,
а твердь небесная чиста,
к Престолу Божьему отверста,
как в церкви Царские врата.
Зима всё ближе, снег закружит,
припорошит садов разор.
Уже в окне морозных кружев
завязывается узор.
Уже позёмки куролесье…
Но мы у Бога под рукой,
под ней приходят в равновесье
печаль, и радость, и покой.
Зима, будь милосердна с нами,
домов и душ не остуди.
Утешь целительными снами
и снегопадом снизойди

До белых мух уже рукой подать,
осенний день изменчив и невнятен.
Ещё чуть-чуть и лягут холода,
промокший сад сутул и неопрятен.

До белых мух все дни наперечёт.
Пока листва падёт основой снегу,
ещё воды немало утечёт,
слепых дождей с приспущенного неба.

До белых мух дымят осенебри,
и горький дым струится белым флагом,
и прячет мельба косточки внутри,
а губка мха след в след сочится влагой.

До белых мух, до первых белых мух,
на торжестве божественного тленья,
незваный гость, найду себя саму
в канун зимы, чудес и обновленья

Ты спи. Я посижу. Я не уйду…
На удочку, на длинную уду
отлавливает месяц рыбы звёзд.
На ели спит чудная птица клёст.
Ей снятся океан и острова,
протяжной песни вечные слова,
карибский берег с шепчущей волной
и шорох крыльев бабочки ночной.
У лёгких птичьих снов короткий век…
Не поднимай усталых влажных век,
поспи…
За стёклами - аквариум небес,
в их тёмных водах отражён подлунный лес,
в бездонном зеркале оконном отражён
и в-верх-ногами в небо погружён.
Застряли пики елей в тучах глыб,
таскает месяц сетью звёзды рыб -
серебряные рыбы снов твоих…
Ты спи. Я здесь.
Покараулю их…

Бродит осень у воды -
дом сгорел в огне кленовом.
Счёта не было обновам,
да недолго до беды.
Сундуки теперь пусты,
золотое стало прахом,
и последняя рубаха
не скрывает наготы.
У неё в глазах тоска,
у неё на косах иней.
Запоздалый клин гусиный
исчезает в облаках.
Да и ей давно пора,
поклонившись у порога,
в бесконечную дорогу
отправляться со двора.
Сжечь последние мосты,
терпкий дождь допить из блюдца,
и на росстанях застыв,
сил найти не оглянуться

В порядке самокритики..

по стихам уныло бродит
стадо ёжиков туманных
герда вечно ищет кая
и всегда находит принца
но у принца есть принцесса
череп друга лис и роза
кай донашивает гаги
ненавидя слово вечность
спит в чертогах королева
снятся ей река и лошадь
лошадь кушает варенье
сон кошмарный привязался
над водой алеет парус
словно флаг переходящий
измусоленный изрядно
с ним не плавал лишь ленивый
с маргаритой скачет мастер
в рай ли в ад – им всё едино
и летит в нору алиса
к существам антропоморфным
анна падает на рельсы
таня топит в речке мячик
и кричит не пей гертруда…
и строчит писака грозный
эпигонствуя усердно
до него насочиняли
столько разного другие
что не грех занять немного
чай они не обеднеют….

Разыгралась непогода,
плачет лето уходя.
Снег завалит на полгода,
а до снега век дождя.
Тишина в осеннем храме.
Почернел пустой причал.
Пахнут сумерки кострами,
пахнет травами печаль.
В печке щёлкают поленья,
на коре кипит смола.
Сплин осенний зимней лени
уступает.

Ночь мала,
чтобы вдосталь отоспаться
в тёплой норке до поры.
Будут звёзды осыпаться
на вороньи крылья крыш.
И всю ночь звучать гобои
юго-западных ветров.
Сколь осталось нам с тобою
подмосковных вечеров?
Как неслышно ходит время,
поспешая невпопад.
Приучают нас к смиренью
звездопад и листопад.
Шелестит в стекляшке струйкой
нам отмерянный песок.
Мы друг другу греем руки
от зимы на волосок