Квартира – не хоромы, небольшая.
Заставлена вещами, обжита.
Когда мы спим, то места всем хватает,
Включая пса-подростка и кота.

Щенка не заводили – приблудился,
А кот не дал прогнать, усыновил,
Вылизывая рыжего метиса
До белого из всех кошачьих сил.

Квартирный мир цветист и многогранен.
За право первым в ванную – торги.
Суббота утром пахнет пирогами,
А жареным минтаем четверги.

Кот ловит нас на свой пушистый хвостик:
Наступят, ахнут, лакомство дадут.
Пёс прячет под ковром и в обувь кости,
Использует кушетку как батут.

То смех, то слёзы, то театр с футболом.
Всё, как у всех. На фоне внешних бурь
Семейный эквилибр на грани фола,
На метр переизбыток субкультур.

На счастье или нет - посуда бьётся,
Так просто перепутать берега.
Бессонной ночью лампочное солнце,
Взорвавшись, осыпается к ногам…

Конечно, слов не выбросить из песни.
Бывает страшен чёрт, не сладок мёд.
Но если дома все - душа на месте,
Спокойно сердце, прочее не в счёт.

Древние мифы, атланты и фавны,
Пыль пирамид и загадки шрифтов.
Бывшее тайным становится явным.
Трудно поверить. Представь себе, что

Вечность лежит у Творца на ладошке.
Бледны, прозрачны, туманны, пестры,
Сложены, словно матрёшка в матрёшку,
Разных энергий и качеств миры,

Что над богами имеются боги,
Что бесконечности суть – переход,
Сказочник – первый «продвинутый блогер»,
Спрятавший в байках шифрованный код.

Тем, кто внутри самой малой матрёшки,
В виде прозрения редких даров,
Знаний доступны отдельные крошки
О мироздании сущих миров.

Щёки от стыда, словно маков цвет.
Думала - любил. Выяснилось – нет.
Не к венцу повёл, а ушёл к другой.
Слёзы да печаль, к людям ни ногой?

Заживо себя глупо хоронить.
Выплесни – забудь, не копи обид.
Горя не избыть, сидя взаперти.
Бог велел прощать, вот и ты прости.

Пусть себе идёт, значит не судьба.
Ставнями скрипит стылая изба.
Нечего тоску пряником жевать.
Раз душа болит, стало быть, – жива.

Не в груди огню место, а в печи.
Ты сними нагар с восковой свечи
Да приди в себя от дурного сна.
Помни, на миру даже смерть красна.

Люди подсобят, не дадут пропасть,
В мороке шагнуть в дьявольскую пасть.
Не спеши искать путь-дорогу в скит.
Будь сама собой. Всем не угодить.

Новый день придёт с криком петуха,
Ложь пооблетит, словно шелуха,
Ветер унесёт бранные слова,
Прошлое стряхнёт пылью с рукава.

Экая напасть – злые языки.
Солнышком светись, слухам вопреки.
Стоит ли жалеть, что растаял снег?
Радуйся, живи, краток бабий век.

Защищая хрупкий остров – жизнь,
ни чертям, ни ангелам не веря,
мы боимся, но идём на риск.
Ураган сменяет лёгкий бриз,
и грозит возможностью потери.

Не сейчас, так в следующий раз.
Рыбы на песке стучат хвостами,
плавниками взбалтывают грязь
и глотают жадно, торопясь,
воздух перекошенными ртами.

Или это мы в обличье рыб?
Так же холодны и бессердечны.
Крик беззвучен, голос сел, осип.
Я еще не знаю, что погиб
карточным нелепым человечком…

Солнца свет, пронизывавший дом,
ветер, не дававший заблудиться
в океане неба голубом,
ощущенье - вечность под крылом…
Помнишь, мы когда-то были птицы?

Сетка морщинок у глаз.
Платина проседи.
Вот и приходит сентябрь
Бабьей осени.
(с) Бабья осень. Леший

Бабье лето нам прощает все ошибки,
Согревает, дарит призрачность надежды.
Неуверенность скрывая за улыбкой,
Молодится, любит яркие одежды.

Ветер сплетни вместе с листьями разносит,
Всё сильнее небо хмурит тучи-брови.
Растерялась и не знает Бабья осень,
Что ей делать с нерастраченной любовью.

На душе тоска, туманы всё плотнее.
Ветви скрючены, трава совсем седая.
Бабья осень о несбывшемся жалеет.
Память прошлое снегами заметает.

Бабьи зимы холодны, тоскливы, долги.
А прозрение приходит слишком поздно.
Разлетаются по вечности осколки.
После зим не наступают Бабьи вёсны.

Большой осенний бал,эпиграф

Он замечал, что время с ней быстрей течёт.
В ней уживались десять ангелов и чёрт.
(с) Письма на стене. Андрей Тенигин

Летнюю ночь коротаю в лесу на поляне я
И на смартфоне взахлёб голосят соловьи.
Падают звёзды с небес, исполняя желания.
Чьи-то желания, но не мои. Не мои…

Белое платье, на шее жемчужина чёрная.
Пери обычно чураются наших болот.
Глаз не даёт отвести красота иллюзорная,
Манит доступною сладостью вызревший плод.

Мне наплевать на запреты, приличия, правила.
Прошлое тает сметаной в тарелке борща.
Ангел без принципов много опаснее дьявола
Мерой циничности и мастерством обольщать.

Я – твой случайный каприз. Ты – моё наваждение.
Пусть обезумел и всё, что имел – потерял.
В огненном танго сольёмся в пространстве - вне времени
И отразимся внутри искривлённых зеркал.

願你在異海被遠離家鄉的魚吃掉，永遠沒有後代。

"Пусть ты будешь съеден рыбой в чужом
море, далеко от дома и у тебя никогда
не будет потомства!"

Тесно огню, что пылает в моей груди.
Рвётся наружу сжигая замки запретов.
Зло бумерангами нам возвращает беды.
Мёртвое сердце сочувствия не родит.

Боль бесконечна, убийственна и нема,
Чёрные мысли в слова облекла. Любила…
Яд добавляет изысканный блеск чернилам,
Пряча чудовищный смысл в красоте письма.

Ненависть делает демонов из тихонь.
Если не струсишь открыть цвета крови свиток
И прочитать, значит, будем с тобою квиты.
А побоишься, проклятья сожжёт огонь.

Сказал, указав мне на лес: «Отпускаю, беги!».
Вкусившая сладость, неведомой прежде, отравы,
Готовая есть благодарно с хозяйской руки,
Кусала от злости ни в чём неповинные травы,
Боясь обернуться и сжечь его взглядом дотла.

Он мне говорил, что нельзя никому доверять.
Дождёшься удара ножом или выстрела в спину.
Мне всё ещё больно и всё еще действует яд,
Но сердце, что раньше пылало, успело остынуть
И больше не жаждет ни ласки его, ни тепла.

Забуду и голос, и запах, сводивший с ума,
Забуду, что он меня спас из объятий капкана.
Пусть выше столетних деревьев обиды стена,
Неспешное время залижет душевные раны
И смолкнет бряцание звеньев незримой цепи.

Мелькнёт словно молния образ в бездонном зрачке:
Ему никогда позабыть обо мне не позволит
Уродливый шрам от укуса на левой руке.
А сердце моё среди ночи зайдётся от боли
И я побегу через сон по бескрайней степи.

"Дороги, которые никуда не ведут, заводят дальше всего. "
(Жорж Вольфрам)

Если ты помнишь, я была против.
Злилась. Прощала. Сердце не камень.
Мучиться, мучить. Это твой выбор:
В мутной водице плавая рыбой,
Юзать приманку вместе с крючками,
Жертвуя частью собственной плоти.

Рыбы холодной каждая рана
Мне рикошетом в душу навылет.
Поиски кошки в комнате тёмной.
Рыбе не больно. Рыба не помнит.
Схватит наживку, спрячется в иле.
Жабрами цедит клочья тумана.

Просит о чуде рыбьего духа,
С каждой поклёвкой больше калибра.
Жемчуг не ищут в сгнившем моллюске.
И, просыпаясь утром, боюсь я,
Что обнаружу глупую рыбу,
С вымерзшим взглядом, всплывшей вверх брюхом.

С любой дороги повернешь обратно,
И лишь дорога жизни безвозвратна.
Расул Гамзатов

Первые капли на стёклах оставили след.
Яблоки падают с веток в озябшие травы.
Ноют к ненастью сильнее больные суставы.
Тони, дружочек, подай мне, пожалуйста, плед.

Старый чердак приютил на ночлег голубей.
Слышишь, воркуют тревожно пернатые стражи.
Им неизвестно, что значит хронический кашель.
Если не трудно, горячего чая налей.

Я собиралась о чём-то тебе рассказать,
Только не помню о чём... да и важно ли это.
А не открыть ли нам нынче бутылку Массето?
Нет, я не плачу. Немного слезятся глаза.

Дождь разошёлся. Так быстро темнеет. Включи
В комнате свет. Умирать в одиночестве страшно.
Я пролетела по жизни легко, бесшабашно,
Но в суете потеряла от счастья ключи.

Тают бесследно последних надежд миражи.
Ветер протяжно, как будто к покойнику, воет.
Тони, побудь в этот вечер подольше со мною.
Просто держи меня за руку, крепче держи…

художник Валентин Рекуненко

Кошмарный сон. За ветром перемен,
Унёсшим ту, в ком ты души не чаял.
Ты снова шёл и шёл, не замечая,
Что грифа над тобой сменил орёл,
Что громче вой шакалов и гиен,
Что камни на тебя летят со склона.
Не ангелом, но демоном ведомый,
Любовью одержимый шёл и шёл
За искрою, мерцающей вдали,
Как мантру, повторяя милой имя,
Моря, пересекая и пустыни,
Среди болот прокладывая гать,
Чтоб встретиться на краешке земли,
Вне времени, вне рамок, вне закона,
Среди развалин башни вавилона,
Взглянуть в её глаза и… не узнать.

Звериный люд, мне не в чем сознаваться.
Подставили несчастную лису.
Ворона лжёт. Я - жертва провокаций.
Она сидит на ветке, я - внизу.

Случается… Никто не идеален.
Я тоже – не музейный экспонат.
Но, чтобы сыр на голову роняли
Нечаянно двенадцать раз подряд…

Однако, вопреки скандальным слухам,
Которые заполнили наш лес,
Я экстренно и, даже, не понюхав,
Спешила ей вернуть деликатес.

С обидой справлюсь - девочка большая.
Недолго продержался наш тандем.
Наветчицу при всех предупреждаю:
Пусть крепче держит сыр. Уронит – съем.

Звёзды разбросав, словно семена,
на полях небес, по останкам дня
всходит на престол ведьмина луна,
грешной колдовской магией маня.

Свет проходит сквозь шторы решето,
ластится ко мне, тянет, как магнит.
Я не отзовусь. Это решено.
Путается мысль и слова молитв.

За собой зовут стаи чёрных птиц.
Окна распахнул тёплый ветерок.
Мысленно в кругу названых сестриц…
Но, не полечу. Я дала зарок.

Видно, как горит на горе костёр,
кружат над костром тени вороньём,
слышен звонкий смех пляшущих сестёр…
Мне туда нельзя. Каждому своё.

Словно невзначай шёлковой змеёй
платьице к ногам падает шурша.
Мною дан обет, только, милый мой,
я не знаю как – душу удержать.

«Ведьма однажды, ведьма навсегда».
старинная поговорка

Кто-то невидимый люльку качает.
В небе гроза запускает салют.
Тени на стенах похожи на чаек,
Крыльями машут, тихонько поют:
«Блага тебе, долгожданная крошка!
Дом защитят обереги-щиты,
Нянькой тебе будет чёрная кошка.
Спи, в полнолунье рождённая, спи.
Сил набирайся, расти поскорее.
Ждут тебя руны тропинок лесных,
Птицы и звери, цветочные феи,
Древние книги и вещие сны.
Знанию трав и растений научим,
Силу держать, словно пса на цепи,
И призывать в годы засухи тучи.
Спи, в полнолунье рождённая, спи.
Время придёт и проступит сквозь кожу
Символ сакральный – трилистник в кольце.
Духом-хранителем силы умножит –
Белой совой у тебя на крыльце.
Всё будет в жизни, и радость и горе.
Ведьминский дар – неоплатный кредит.
Ты у светила ночного в фаворе.
Спи, в полнолунье рождённая, спи».

«Мой мозг бунтует против безделья. Дайте мне дело!»
Шерлок Холмс. Этюд в багровых тонах.

Ах, Джон! Не раздувайте в гневе ноздри.
Понятно по встопорщенным усам,
Насколько табаком пропитан воздух
И порохом, что скорбно небесам.

Чужие ахилесовые пятки,
И праведным покоя не дают?
У каждого из нас есть недостатки
И у людей, и у пикантных блюд.

Для мух что мёд, что ямы выгребные –
Условности не более того.
Вам некогда скучать, у вас больные -
Извечный нескончаемый поток.

Меня прельщают сложные загадки,
Но нет на горизонте и простой.
Газеты, что всегда на слухи падки,
Молчат. И в преступлениях застой.

Безделье для меня смертельно, Ватсон.
Для клеток мозга гибелен покой.
Не нужно слов, ненадобно нотаций,
Бокал возьмите, выпейте со мной.

Молчите, не решаясь отказаться?
На этот вечер план у вас иной.
Он столь же явен, словно уши зайца,
Торчащие из шляпы цирковой.

Ну что вы? Никаких инсинуаций,
Двусмысленных намёков и обид.
Идите, ждут!
А мне, чтоб не взорваться,
Пора еще в бокал вина подлить.

Не бросался на стены, не рвался наружу.
Он лежал в темноте, тишины не нарушив,
зажимая в руке канцелярскую скрепку,
ожидая, когда лунный свет просочится
боязливою тенью сквозь прорезь бойницы
в белой краске оконной в больничную клетку.

Письма пишут душой, но отнюдь не на ощупь.
Он следил, как следит за добычею коршун
за белесым пятном со следами подпалин.
Он и раньше писал, но незримой границы
одолеть не сумели бумажные птицы.
Значит, сам отнесёт в запредельные дали.

Он писал ей письмо ржавой скрепкой по венам
исступлённо, осознанно и вдохновенно.
Что устал, без неё жить не хочет, не вправе.
Торопился, ронял крови спелую клюкву.
Всё поставлена точка. Но форточка стукнув,
разбудив медсестру, помешает отправить.

В нашем сердце любовь – постоялица.
Погостит, заскучает – уйдёт.
Нет бы жить-поживать не печалиться,
Но горчит без неё даже мёд.

Без неё всё линялое, пресное.
В подреберье пригревшийся бес
Проповедуя средство чудесное,
Проведёт кулинарный ликбез.

Любисток, соль, имбирь, перец с горочкой…
От неясных сомнений устав,
Соблазнишься румяною корочкой,
Ароматом ядрёных приправ.

И завертит, закрутит нечистая.
Не заметишь – душой прикипишь,
С головой в омут страсти неистовой…
А очнёшься – следы от кострищ.

Безнадёжность и запах горелого.
Бес толкнёт под ребро? Алкоголь?
И проявится красным сквозь белое,
Невозможная жгучая боль.

Уходящее безвозвратно -
Семафорит хвостами слонов,
Вымывая цветные пятна
Из моих неприветливых снов.

Словно сбитый прицел – критерий
Диагностики прожитых дней.
Архивирует память – серый,
С каждым разом оттенки темней.

С переходом в фатально-чёрный,
Порождая бессильную злость,
Как разреженный воздух горный,
Как пришедший не вовремя гость.

В мире внутреннем – стены тонки,
Полной грудью не сделаешь вдох.
Нет опоры. Одни обломки.
Животворный родник пересох.

Перепуганный взгляд ребёнка
Сквозь неправедность прожитых лет...
Заблудилась душа в потёмках,
Понапрасну растратив свет.

Пожалей меня заблудшего,
Освети во мраке путь.
Дай надежду мне на лучшее.
Не позволь мне утонуть.

Надо мною ветер гонящий
К скалам правды волны лжи.
Протяни мне руку помощи,
Да сильней, сильней держи!

...Держишь, терпишь. Губы сжатые,
Вена вздулась у виска.
Электрическими скатами
Жалит смертная тоска.

За клочком от пены жалости
Отрывается клочок…
Поздно милая, попалась ты,
Словно рыба на крючок.

Поняла, хоть не провидица:
Мне помочь не суждено,
А тебе уже не вырваться -
Утяну с собой на дно.

На ущербном месяце золотые ключики.
В этой жизни встретиться больше не получится.
Прихожу украдкой я, с верой в невозможное,
Карамелька сладкая, в сны твои тревожные,
Чтобы их раскрашивать нежными пастелями.
Тень меня вчерашнего светом дня расстреляна.
Разлечусь на атомы, проскользну сквозь щёлочку.
По веленью фатума, мы на разных полочках
Этажей реальности. Дуализм субстанции…
Соблюли формальности высшие инстанции
Душеразделения. Ночью, тем не менее,
Появляюсь тенью я в детских сновидениях.

Причудливы судьбы моей лекала…
Трещала плоть и лавой истекала,
И птицы в страхе сбрасывали перья,
И со своих орбит сбегали луны,
Как крысы с обречённых кораблей.
Но ты над прахом рухнувших империй
Клянешься мне, и хочется поверить,
Что в этот раз в моря не канут скалы,
Тем более предсказывают руны
Пришествие хороших новостей.

Надеемся, но точно знаем оба,
Что стоят клятвы о любви до гроба,
Что в жизни слишком мало хеппи эндов
И, если не огонь, смертельный вирус
Однажды прорастёт сквозь толщу льда.
Но разума не слыша аргументы,
Пытаемся счастливые моменты
Растягивать на годы жизни, чтобы
Переписать с легендами папирус,
Кошмар не повторился никогда.

На чувства упованья бесполезны,
Ты вновь предашь, привычный мир исчезнет,
И, если удержусь на Млечном ложе,
На части не рассыплюсь, не сгорю я,
То мне придётся вечность извлекать
Осколки неба, впившиеся в кожу.
Страдая, что любовь моя не может,
Не в силах удержать у края бездны,
О прошлом, не случившемся горюя,
Скрывая скорбь барханами песка.

Наивная, ты веришь до сих пор,
Что связана незримой пуповиной
С Создателем? Ты – муха в паутине.
Земля не рай, где все подряд невинны,
Рождение не дар, а приговор.

Кусочек глины – минимум затрат.
Кувшин и содержимое кувшина.
И вера, что ничем не сокрушима,
Что счастья максимальная вершина -
Из пары зол поменьше выбирать.

Ты – копия, которой жмёт корсет
Из жёстких рамок и нелепых правил.
Не он, а я, пусть скрытен и не явен,
Плечо твоим сомнениям подставил
И вовремя полезный дал совет.

Боясь порвать связующую нить,
Становишься всё более несчастней?
Тебя обуревающие страсти,
Не стоит отвергать. И труд напрасный,
И мир вокруг тебе не изменить.

Прикрыв нагую душу от стыда,
Не слушая нотации рассудка,
Пляши и пой под дьявольскую дудку,
Не думай о последствиях поступков,
Кукушкой, не свивающей гнезда.

Не скрыть ничем порочную печать.
Иди на поводу желаний плотских,
Бери от жизни всё, не идиотствуй.
И так, и эдак, всё равно придётся
За то, что совершила отвечать.

Давно в квартире нашей нет порядка.
Мне в пору просто вешаться с тоски.
На люстре телефонная зарядка,
На кактусе непарные носки.

Часы в кастрюле, пульт в микроволновке.
Возможно, проводил эксперимент.
Торчит из-под дивана монтировка
И прочий, очень нужный инструмент.

В шкафу в огромной клетке попугаи.
Не знаю точно, вроде, какаду.
В пивном бокале кисти отмокают
По месяцу двенадцать раз в году.

А стол? На нём сам черт копыто сломит…
Убрать хотела. Рявкнул от души,
«Напомнил», кто из нас хозяин в доме,
И трогать ничего не разрешил.

Ведь ты - художник, творческая личность,
Рабочий беспорядок, не бардак.
Но то, что для тебя лишь дань привычке,
То мне - по месту мягкому наждак.

Мon cher ami, я – девочка большая.
Командовать тебе собой не дам.
Исчезну по-английски, не прощаясь,
Когда смогу найти свой чемодан.

В деревне нашей новосёл:
в преклонном возрасте осёл,
из бывших цирковых артистов.
Любитель кошек и туристов,
Собак, морковки и ботвы
И свежескошенной травы.

Ходил за всеми по пятам.
С цинизмом свойственным ослам
Давил и массой и харизмой,
Активно поучая жизни,
Не ставя оную ни в грош.
Осёл. Ну что с него возьмешь?

Сорвался с ветки желтый лист.
В осле проснулся альпинист
- Опомнись, друже,- каркнул ворон,
Откуда здесь возьмутся горы?
Кругом, на сотни вёрст окрест
Одни поля, да чахлый лес.

Осёл взошёл на «Эверест».
Несушки бросили насест,
Трещала крыша на сарае,
Собаки заходились лаем,
Истошно верещал петух.
Осёл с сараем вместе - бух!

И пыль столбом! А что потом?
Осёл ушёл, махнув хвостом,
Хромающий на все копыта,
Ворча про битых и не битых,
Что он пойдёт, когда поест,
Искать покрепче «Эверест».

Тяжёлый день, звенящий пустотой .
Плеснула боль по сердцу кислотой,
Прожгла дыру, иголкой не заштопать.
Входная дверь старается не хлопать,
Приходят люди-тени, тихий шёпот,
Реальность, так похожая на фарс,
Пропитанная запахом лекарств,
Завешенные тканью зеркала…
Скажи зачем? Зачем ты мне лгала,
Что всё пройдёт, плохого не случится.
А я так верил, верил каждой спицей
Твоим словам и не успел проститься.
Оправдываться глупо, виноват.
Прости, что был обманываться рад.
По зонтиковым меркам я – старик,
Но помню нашей встречи каждый миг
И первый дождь, и первый град, и ливень,
И ветер, нёсший нас с тобой к обрыву,
И радугу, что делала счастливей
Весь мир, тебя, а значит и меня.
Ты всем вещам давала имена.
Моё… Я помню, это наш секрет.
А зонтик без хозяйки – полный бред.
Представь себе без желтых листьев осень.
Любой из нас с рождения философ,
Хранитель тайн и множества вопросов.
В последний путь меня с собой возьмешь?
Я знаю, что нельзя. А если дождь?...

С давних пор о ней идёт молва недобрая:
В кроне водится полным-полно чертей,
Расползаются повсюду корни кобрами,
Переход из Яви в Навь среди корней.

Кличем проклятой и деревом Иудиным,
Языки то, как известно, без костей.
Всепрощение предавшего осудим мы,
Но за помощью всегда приходим к ней.

Лечит хворь отвар-настой коры осиновой,
Облегчают дерева любою боль,
А щиты на дне колодезном глубинные
Обеспечивают чистою водой.

Отгоняют колья нежить, сны кошмарные.
Забирать чужую боль и страх – не мёд.
Не от ветра, от людской неблагодарности
Снова каждый лист осиновый трясёт.

Секретом не является, что хочет
любой, из приручающих слова,
удачных рифм и много новых строчек,
и метких афоризмов наповал.
Сюжетов не избитых, не банальных,
без псов хромых и брошенных котят.
И мыслей нестандартных, уникальных .
Штампованные истины претят.
Чтоб каждый образ ярким был и зримым,
затрагивал, держал - не отпускал.
На грани хэппи-энда и экстрима,
чтоб в яблочко выстреливал финал.
И чтобы, не смотря на статус, рейтинг,
восторги и разносы текста вдрызг,
сумел понять хотя бы каждый третий
заложенный поэтом в строки смысл.
Не стоит ожидать, что прямо завтра
родится хит сезона на века.
Но сбудется всё то, что хочет автор
когда-нибудь потом наверняка.

Осенним ветром не изломан
лениво тянется над домом
чугунных печек сладкий дым,
как песни, что по выходным
играют на гармошке сиплой.
Котёнок маленький, пушистый,
пищит, попав в репей ершистый,
где за сараем во дворе
следы эмоций на коре
хранит трепещущая липа.
Пацан – пятак и гвоздь в кармане,
устав от «мамы, мывшей раму,
не тронув грязное стекло»,
и прочим знаниям назло
сбежавший с третьего урока,
забывший, что в тетради двойка,
что дома ждёт головомойка,
пугает девочку с бантом,
рукой замотанной бинтом
с пятном от ягодного сока.
Она визжит и как перину
взбивает пацанячью спину,
игриво пальчиком грозя.
Малец, как орден, засияв,
уходит, дёрнув за косицу.
Дрожит в окне рассвета студень…
Я знаю всё, что дальше будет
с мальчишкой этим, чья весна
на кромке тающего сна,
который мне сегодня снится.

За долами, за горами, над застывшими морями
ледяного неуюта, где живому нет приюта,
раз в году восходит солнце против стрелки часовой.
Там одним неверным словом к небу звёздному прикован,
как железными цепями, узник собственных желаний,
что вовеки не вернётся в прежний мир и облик свой.

Мало блеска славы, трона, пожелал король драконов
быть бессмертным и свирепым и себе присвоить небо...
Не единожды об этом пожалеть ему пришлось.
За чванливыми мечтами не следил он за словами.
Став созвездием дракона, он владеет небосклоном
над стареющей планетой, где скрипит земная ось.

На катке под крышей - лёд,
из пластмассы деревце.
У меня на этот счёт
и мечта имеется.
Если просто в двух словах
о мечте о розовой:
прокатиться на коньках.
Но боюсь курьёзов я.
Может быть, ещё не всё
для меня потеряно?
Помню, выйду я на лёд –
радости немеряно!
Десять раз за пять минут
упаду на попу я.
Силы нет – ботинки жмут
ноги плоскостопые.
Не сходили синяки.
Лёд не знает милости.
Я всегда любил коньки,
только нет взаимности.
Мимо бортика на льду
прохожу на цыпочках.
Может, я бы и рискнул,
да боюсь рассыпаться.

Кричало вороньё и сотоварищи,
что яблонька в цвету оторва та ещё,
летящим к ней жукам ведя учёт,
что белое - ужасно вызывающе
и точно до добра не доведёт.

Глупышку, что словам его поверила,
оставив обнажённой и растерянной
на радость всё тому же воронью,
умчался беззаботный ветер северный
навстречу просыпавшемуся дню.

Ославленная местными сороками,
к земле склонила ветки под упрёками,
листочком прикрывающая плод,
растущий в соответствии со сроками,
не смея глаз поднять на небосвод.

Плывущее в закате пламенеющем,
светило было добрым и жалеющим
«рыбёшку, заглотившую крючок»,
и тёплыми лучами очень бережно
поглаживало яблочный бочок.

Развешивало солнечные зайчики.
Количество желающих понянчиться,
пылинки с малыша смахнуть крылом
росло. И так фантазии заманчивы,
что думать не хотелось о плохом.

Созревший фрукт рассматривая пристально,
таким красивым кажущийся издали,
нельзя предвидеть, сколько не смотри,
за внешним видом – жёсткое и кислое,
к тому же, с червоточиной внутри.

Есть многое, и в этом нет сомнения,
Меняющее нас и наше мнение.

Туфли в прихожей на тапки сменю,
Стану мгновенно усталым и скучным.
Мы заигрались в любовь и семью.
Но у неё получается лучше

Лгать, притворяться, что всё хорошо,
Щи не остыли в холодной кастрюле,
Не протекает разбитый горшок
И улыбаться во сне по акульи.

Тащит в спортзал, чтоб накачивал пресс,
Не забывая подкладывать плюшки.
Может, возиться со мной надоест?
Может, найдёт подороже игрушку?

Адом становится прежний Эдем.
Можно уйти из порочного круга?
Можно, конечно. Узнать бы зачем
Мы так упорно изводим друг друга.

От слов любви до брани при разводе,
Проходят годы. У кого-то годик.
А им хватило месяца с лихвой.
Она с бой-френдом, он с подругой новой.
Упрёком на упрёк, в карман за словом
Не лезут, им ругаться не впервой.
А мы глазами хлопаем, как совы,
К такому повороту не готовы,
Нам года три еще платить долги.
За ресторан, за лимузин и шмотки
Для счастья нашей доченьки-красотки.
Где были наши в тот момент мозги?!
За что такая нам с тобою кара?
Они по парам и тусить по барам,
Им всё до фени, как с гусей вода.
Соединяет Бог, а чёрт разводит.
Ответственность и преданность не в моде.
Соблазнов много, жизнь всего одна.

Доносятся стоны и хрипы из спальни,
до группы собравшихся в зале людей.
Характер не сахар и родственник дальний,
но в прошлом каким-то заводом владел.
Родню не тревожил вниманием лишним.
И не было дела до дядиных мук
племянникам, знавшим о нём понаслышке.
Слетелись, как мухи, на всякий – а вдруг.
А вдруг да свершится, а вдруг да помянет
в своём завещании их хоть разок.
Кружится над телом стервятников саммит
и каждому чудится жирный кусок.
От скуки зевают, скрывая посредством
ладони зевоту, дерущую рот
и мысленно делят, и делят наследство,
печалясь, что дядя никак не умрёт.

Любой разговор сводит к сыну и дочке,
Давненько от них ни строки, ни звоночка.
А каждый приезд – благодать.

Футбол и хоккей, «Жигулёвское» с воблой.
Простой, как пятак, незлопамятный, добрый,
Готов, что имеет – отдать.

Но нет у него ни кота, ни собачки.
От старой, лет двадцать, проездившей тачки
Остались кошмарные сны.

Жилплощадь? Не выйдет. Он года четыре
Живёт в однокомнатной съёмной квартире,
Ценя адекватность цены.

С годами куда-то друзья пропадают,
До бывшей жены, как пешком до Китая,
Но, если чуть что – помоги.

Кредиты и займы. Живёт не по средствам.
Что может он детям оставить в наследство?
Наверное, только долги.

Ни подруг у неё, ни приятелей.
Только старая бабка. Строга.
За вопрос об отце или матери -
хворостиной и вся недолга.
Называет обузой, да нищенкой,
а сама до полуночных звёзд
покрывает слезами и вышивкой
отбелённый на солнышке холст.
Лунный серп подмигнёт заговорщицки
непоседе, что вновь норовит
убежать утром к Марьиной рощице,
хоть и знает – от бабки влетит.
Бедолага от холода ёжится,
трёт озябшей ладошкою нос,
становясь добровольной заложницей
молчаливого царства берёз.
То ли слышатся ей, то ли чудятся
голоса неприкаянных душ:
как кричит и лупцует распутницу
за измену обманутый муж…
Умоляла, рыдала - не сжалился,
не простил сладострастных утех
и ушёл за женою-страдалицей
под водою замаливать грех.

Над обрывом рябина не тронута,
поздней осенью гнёзда пусты.
От берёзовой рощи до омута
по тропинке не больше версты.

--Ну, что за времена, ну,что за нравы!
Понакупить пластмассовой отравы!
Искусственная ёлка в новый год!
Из пластика все шарики, игрушки!
Раскормленные вязаные тушки.
На разве это заяц? Бегемот!

- Ах, сударь, успокойтесь. Вы неправы.
Зачем судить о всех по химосоставу?
Мне, кажется, что это перегиб!

- Сударыня, вы кто? Понятно. Шишка.
И что с того? Не задавайтесь слишком.
Я древний экземпляр – стеклянный гриб!

Я помню настоящих елей запах,
И снег, что таял на зелёных лапах,
Прозрачную и липкую смолу…
Я помню смех всех выросших детей,
Как радостно встречали здесь гостей
И звали к новогоднему столу.
Какие были праздники и ёлки!
Я сорок лет друзей своих осколки
Смиренно провожал в последний путь…

- Не надо о плохом. Сыграем в фанты?

-Желанье загадать под бой курантов
О долгой жизни, шишка, не забудь!

Не пеки в печи белый каравай,
Колдовством беду в дом не зазывай.
Не проси взаймы – не отдать долги.
По ночам свечу попусту не жги.
Не смотри в окно, стука в дверь не жди.
Принесут ветра холод и дожди,
Лебединый пух и собачий лай.
На полночный стук дверь не открывай,
Не зови в избу, не сажай за стол,
Говорить не смей: «Рада, что пришёл!».
Крепко не целуй, жарко не ласкай
И не верь словам, что наступит рай.
Обернётся гость чёртом с бородой,
А любовь твоя – пагубой-бедой.
Засмеётся он, скроется в ночи.
Падая с небес, лебедь закричит…

Бойтесь мужчин, «джентльменский набор» приносящих,
Ценящих блага комфорта при полной свободе,
Любящих сочную зелень в чужом огороде
И запасные кормушки с морковкой послаще.

Не обольщайтесь вниманием вралей искусных,
Лёгкостью светских манер, благородством осанки.
Ложь возрастает с ценой на конфеты с шампанским.
И заставляет поверить придуманным чувствам.

Не говорите о чуде последнего шанса,
Не устояв против танцев его журавлиных.
Просто последствия выброса в кровь эндорфинов
Это не повод спешить заключать мезальянсы.

Не торопитесь вручать соблазнителю сердце
Вместе с ключами от сейфа и банковским счётом.
Не удержались? Готовьтесь к любым поворотам.
И никуда от расплаты за глупость не деться.

Кофе приносит в постель - ассорти зерновое?
Не заблуждайтесь. Заснув на супружеском ложе,
Утром, возможно, окажетесь в царствии Божьем,
Вспомнив, что некогда было подобное в Трое.

Не каркай, ворон, и так не сладко. Слабеет тело, болит душа.
Тревоги скрою, всплакну украдкой, надежд остатки в песок кроша.
Венец удачи другим обещан. Гоню виденья – приходят сны.
Огонь пылает во мне, трепещет, границы чрева ему тесны.
На волю рвётся, созрев до срока, ломает цепи ослабших пут,
Сулит благое, даёт зароки, клянётся тенью. Но тени лгут.
Не будет чуда. Двоим не выжить. Мой выбор сделан и замкнут круг.
Алтарь усыпан цветами вишен к приходу самой дурной из юг.
Танцует Кали на трупе Шивы, спасти пытаясь прогнивший мир.
Что скажешь, ворон? Виденья лживы? Побудь со мною. Куда ты?
Фыр-р-р…

Если зеркало разбилось – жди беды. Соль рассыпал – неминуемый скандал.
Он сердился, распекал на все лады. Мол, кормил её поил, оберегал.
А она чего удумала - летать! Засиделась на перинах да в тепле?
Променяла на химеру благодать. Может зря неблагодарную жалел?

Что же делать? Невозможно отпустить и удерживать насильно не резон.
Он испытывал подавленность и стыд, понимая, что упрямей, чем бизон,
Что за всё с ним расплатилась и сполна, что у каждого из них своя стезя,
Что ей больно, одиноко, что она и хотела бы остаться, да нельзя.

Без него ни сил, ни крыльев, ни небес. Без неё в груди большущая дыра.
И не важно, где, кого попутал бес. Он не верил ни себе, ни вечерам,
Выходил гулять ночами на карниз, повторяя ну и ладно, ну и пусть,
Умолял её: «Когда-нибудь вернись!». И услышал: « Обещаю, что вернусь…»

Ураганы и отмели, скалы, штили и смерч.
Жизнь по капельке отняли, обрекая на смерть.
Хочешь - плачь, хочешь - жалуйся, заливайся вином.
Без руля и без паруса - только камнем на дно.

Льёт вода сквозь пробоину. Матерюсь и молюсь.
Что, всевышний, по-твоему, я - предатель и трус?
Не поможешь убогому? Той душе, что во мне,
Что была чёрту продана и сгорает в огне?

Да, грешил, но и каялся. Не желаешь прощать?
Отряхнёшь в бездну хаоса, как с рубахи клеща…
Лезут глупости в голову, в нос и горло - вода…
Страшно, больно и холодно, и всё ближе до дна.

Прочитать что ли «Отче наш»? Да не вспомнить слова.
Время рыб плотью потчевать, отвечать за дела.
Волк тамбовский, гусь липецкий… Мне б счастливый билет!
Доведётся ли свидеться? Полагаю, что нет…

"Иногда я пропадаю в кроличьей норе своей психики."
Шерлок Холмс

Облако в небе кудрявым барашком
мирно пасётся над многоэтажкой,
но отчего-то становится страшно…
Впрочем, не важно.
Надпись билборда командует мне:
«Следуй за кроликом в белом кашне!»
Кролик в норе на бетонной стене,
машет мне лапкой.
Где мои тапки?

Быстро ушастый несётся, однако,
словно за пятки кусают собаки.
Знаю, что где-то оставлены знаки,
мне в полумраке.
Тщетно пытаюсь я их разглядеть,
не потеряв ускользающий след.
Тапки мешают. Куда бы их деть?
Если бы знала,
не надевала.

Справа налево, затем вертикально…
Вёрткого зайца догнать нереально.
Не прикоснуться мне к тайнам сакральным
в мире астральном.
Место в компосте гнилому плоду.
Надо вернуться. Пути не найду.
А босиком, да на тоненьком льду
не поддаются
аксели, лутцы.

Магифрении делирий не слаще.
Нашей души заповедная чаща
в шрамах от прошлого, кровоточащих
и в настоящем.
Встать на колени, рассыпав фасоль?
Выиграл кролик со счётом: два – ноль…
Где мои тапочки? Слопала моль?
Или в астрале
где-то застряли?

Иллюзии в реальность вносят правки.
Впиваются иксодовым клещом,
высасывая разум, как пиявки
дурную кровь из тела. И ещё
питают страхи явно и подспудно,
дают ростки в сознании больном.

По душной, тесной лавочке посудной
начнёшь метаться раненым слоном,
скрывая толстокожестью ранимость.

По выжженной земле своей души
за маленьким бескрылым серафимом
за грань миров с надеждой поспешишь.

Сквозь льды и пламя, бездну и потопы,
ведут в края летающих китов
безвременья нехоженые тропы.
И ты не можешь не идти на зов,
не слыша как фальшивит голос скрипки,
но, следуя за помыслом благим.

Нельзя исправить ни одной ошибки.
Сменив одно безумие другим.

Наперекор разбушевавшейся стихии,
Вооружившись телефоном и зонтом,
Иду по улицам, закатанным в бетон,
И убеждаю обленившийся фантом
В необходимости сей шаготерапии.

И зонт, и ноги понемногу тяжелеют.
Энтузиазм ослабевает до нуля.
Фантом выписывает в пране кренделя.
Так захотелось коньяка и миндаля,
Что я упрашиваю лифт ползти быстрее.

Такая боль, что в глазах темнеет,
И с каждым вздохом сильней хриплю.
Петля всё туже сжимает шею.
Прошу, снимите с меня петлю…

Немеют руки и холод звёздный
Прильнул гадюкой к моим губам.
Железный ангел роняя слёзы
Упрямо шепчет: «Не дам, не дам…»

Сверх меры жарко. Как будто солнце
На грудь упало, сейчас спалит…
Как долго тянется тьма колодца,
Как давит тяжесть бетонных плит…

Проходит время. Минуты? Годы?
И вдох похожий на долгий всхлип.
Шмелей гуденье и запах мёда
Приносит ветер с цветущих лип.

Я тебя люблю. Ты бесишь меня больше, чем это вообще
возможно в принципе, но я хочу прожить с тобой
каждую эту раздражающую минуту.
Клиника (Scrubs)

Опять зашли в тупик переговоры.
Доверия потеряны ключи.
Не помня о причине нашей ссоры,
Рассерженно вздыхаем и молчим.

В молчании заложен смысл особый.
Слова - то сладкий мёд, то острый меч.
Но голыми руками взять попробуй
Живой огонь и сердце не обжечь.

В реальности нет места для утопий.
Семейная ладья не монолит,
Что мы её случайно не утопим
Уверенности нет. И это злит.

Но как смирить фантазию больную
И чувств вулкан, бушующий во мне?
Нет повода для ревности? Ревную
К самой себе. А это злит вдвойне.

Законный муж по праву и до века.
Но страх потери, он - неистребим.
Мне сложно быть обычным человеком,
Являясь продолжением твоим.

Прошу прощенья и прощаю взглядом
И, делая тебе навстречу шаг,
На всё согласна: и летать, и падать,
И, кажется, забыла как дышать.

Мечта

Порой, впадая в забытьё,
Она мечтает и её
Мечта несбыточно проста:
Что разрешат войти в подъезд
И, может быть, дадут поесть
Облезлой кошке без хвоста.

Лунная кошка

Лунная кошка придёт, намурлыкает сон:
Где-то на Млечном Пути охраняющий рыцарь
В розовых рюшечках счастье с огромным бантом…
Стоит печали с рассветом запеть в унисон,
Лунная кошка рассердится и удалится,
Звёздную пыль поднимая пушистым хвостом.

Никто мне не указ

Вся жизнь по шаблонам, клише, трафаретам?
Но мне никогда не привыкнуть к запретам
И я продолжаю выращивать звёзды,
По крышам гулять и раскрашивать воздух,
Есть сладкие булочки вечером с кофе.
Я – кошка! И мне ваше мнение по фиг.

Не будите в мышке зверя

Да, серая, да мышь. Но есть резон
Гордиться, что не лезу на рожон.
Мой дом открыт друзьям и близким – велком!
Но ради безопасности детей,
Рискнуть готова шкурою своей,
Порвать любого, словно Тузик грелку.

Картина Игоря Медведева

Мне руны пробуждаясь жалят кожу.
Я чувствую охотничий азарт
Кинжала извлечённого из ножен
И силу зарождающихся чар,
Что вечер раньше срока фонареет,
А вместо снега пал лебяжий пух,
Что с каждою минутою острее
Становятся и зрение и слух.

Я вижу истончившиеся грани
Пространства у седого валуна.
Я слышу, как меня в глухую рамень
Опять зовёт безумная луна
И светом вышивает мне дорогу.
Вздыхает потревоженная тьма
На горний лёд расплёскивая дёготь,
Меняя облик и сводя с ума.

И я бегу по следу звёздной стаи
Сквозь время и безвременье туда,
Где в ведьминой реке не замерзает
И в лютый холод чёрная вода,
Деревья тянут скрюченные ветки
Сквозь небо не имеющее дна,
Где бродят голоса далёких предков,
И песня с волчьим воем сплетена.

От судьбы не уйдёшь
My WebPage

О чём говорят мужчины?
О женщинах и машинах
О будущих и о бывших
И тех, что у них сейчас.

Естественно о работе,
О массе проблем, цейтноте,
Что деньги всегда не лишни
И лучше иметь запас.

О ценах на нефть сегодня,
Об отпуске прошлогоднем
И планах на предстоящий,
О том, что ковид пройдёт.

О спорте, рыбалке, ралли,
О том, как вчера гуляли,
О том, что намного слаще
В неволе запретный плод.