Звёзды разбросав, словно семена,
на полях небес, по останкам дня
всходит на престол ведьмина луна,
грешной колдовской магией маня.

Свет проходит сквозь шторы решето,
ластится ко мне, тянет, как магнит.
Я не отзовусь. Это решено.
Путается мысль и слова молитв.

За собой зовут стаи чёрных птиц.
Окна распахнул тёплый ветерок.
Мысленно в кругу названых сестриц…
Но, не полечу. Я дала зарок.

Видно, как горит на горе костёр,
кружат над костром тени вороньём,
слышен звонкий смех пляшущих сестёр…
Мне туда нельзя. Каждому своё.

Словно невзначай шёлковой змеёй
платьице к ногам падает шурша.
Мною дан обет, только, милый мой,
я не знаю как – душу удержать.

«Ведьма однажды, ведьма навсегда».
старинная поговорка

Кто-то невидимый люльку качает.
В небе гроза запускает салют.
Тени на стенах похожи на чаек,
Крыльями машут, тихонько поют:
«Блага тебе, долгожданная крошка!
Дом защитят обереги-щиты,
Нянькой тебе будет чёрная кошка.
Спи, в полнолунье рождённая, спи.
Сил набирайся, расти поскорее.
Ждут тебя руны тропинок лесных,
Птицы и звери, цветочные феи,
Древние книги и вещие сны.
Знанию трав и растений научим,
Силу держать, словно пса на цепи,
И призывать в годы засухи тучи.
Спи, в полнолунье рождённая, спи.
Время придёт и проступит сквозь кожу
Символ сакральный – трилистник в кольце.
Духом-хранителем силы умножит –
Белой совой у тебя на крыльце.
Всё будет в жизни, и радость и горе.
Ведьминский дар – неоплатный кредит.
Ты у светила ночного в фаворе.
Спи, в полнолунье рождённая, спи».

«Мой мозг бунтует против безделья. Дайте мне дело!»
Шерлок Холмс. Этюд в багровых тонах.

Ах, Джон! Не раздувайте в гневе ноздри.
Понятно по встопорщенным усам,
Насколько табаком пропитан воздух
И порохом, что скорбно небесам.

Чужие ахилесовые пятки,
И праведным покоя не дают?
У каждого из нас есть недостатки
И у людей, и у пикантных блюд.

Для мух что мёд, что ямы выгребные –
Условности не более того.
Вам некогда скучать, у вас больные -
Извечный нескончаемый поток.

Меня прельщают сложные загадки,
Но нет на горизонте и простой.
Газеты, что всегда на слухи падки,
Молчат. И в преступлениях застой.

Безделье для меня смертельно, Ватсон.
Для клеток мозга гибелен покой.
Не нужно слов, ненадобно нотаций,
Бокал возьмите, выпейте со мной.

Молчите, не решаясь отказаться?
На этот вечер план у вас иной.
Он столь же явен, словно уши зайца,
Торчащие из шляпы цирковой.

Ну что вы? Никаких инсинуаций,
Двусмысленных намёков и обид.
Идите, ждут!
А мне, чтоб не взорваться,
Пора еще в бокал вина подлить.

Не бросался на стены, не рвался наружу.
Он лежал в темноте, тишины не нарушив,
зажимая в руке канцелярскую скрепку,
ожидая, когда лунный свет просочится
боязливою тенью сквозь прорезь бойницы
в белой краске оконной в больничную клетку.

Письма пишут душой, но отнюдь не на ощупь.
Он следил, как следит за добычею коршун
за белесым пятном со следами подпалин.
Он и раньше писал, но незримой границы
одолеть не сумели бумажные птицы.
Значит, сам отнесёт в запредельные дали.

Он писал ей письмо ржавой скрепкой по венам
исступлённо, осознанно и вдохновенно.
Что устал, без неё жить не хочет, не вправе.
Торопился, ронял крови спелую клюкву.
Всё поставлена точка. Но форточка стукнув,
разбудив медсестру, помешает отправить.

В нашем сердце любовь – постоялица.
Погостит, заскучает – уйдёт.
Нет бы жить-поживать не печалиться,
Но горчит без неё даже мёд.

Без неё всё линялое, пресное.
В подреберье пригревшийся бес
Проповедуя средство чудесное,
Проведёт кулинарный ликбез.

Любисток, соль, имбирь, перец с горочкой…
От неясных сомнений устав,
Соблазнишься румяною корочкой,
Ароматом ядрёных приправ.

И завертит, закрутит нечистая.
Не заметишь – душой прикипишь,
С головой в омут страсти неистовой…
А очнёшься – следы от кострищ.

Безнадёжность и запах горелого.
Бес толкнёт под ребро? Алкоголь?
И проявится красным сквозь белое,
Невозможная жгучая боль.

Уходящее безвозвратно -
Семафорит хвостами слонов,
Вымывая цветные пятна
Из моих неприветливых снов.

Словно сбитый прицел – критерий
Диагностики прожитых дней.
Архивирует память – серый,
С каждым разом оттенки темней.

С переходом в фатально-чёрный,
Порождая бессильную злость,
Как разреженный воздух горный,
Как пришедший не вовремя гость.

В мире внутреннем – стены тонки,
Полной грудью не сделаешь вдох.
Нет опоры. Одни обломки.
Животворный родник пересох.

Перепуганный взгляд ребёнка
Сквозь неправедность прожитых лет...
Заблудилась душа в потёмках,
Понапрасну растратив свет.

Пожалей меня заблудшего,
Освети во мраке путь.
Дай надежду мне на лучшее.
Не позволь мне утонуть.

Надо мною ветер гонящий
К скалам правды волны лжи.
Протяни мне руку помощи,
Да сильней, сильней держи!

...Держишь, терпишь. Губы сжатые,
Вена вздулась у виска.
Электрическими скатами
Жалит смертная тоска.

За клочком от пены жалости
Отрывается клочок…
Поздно милая, попалась ты,
Словно рыба на крючок.

Поняла, хоть не провидица:
Мне помочь не суждено,
А тебе уже не вырваться -
Утяну с собой на дно.

На ущербном месяце золотые ключики.
В этой жизни встретиться больше не получится.
Прихожу украдкой я, с верой в невозможное,
Карамелька сладкая, в сны твои тревожные,
Чтобы их раскрашивать нежными пастелями.
Тень меня вчерашнего светом дня расстреляна.
Разлечусь на атомы, проскользну сквозь щёлочку.
По веленью фатума, мы на разных полочках
Этажей реальности. Дуализм субстанции…
Соблюли формальности высшие инстанции
Душеразделения. Ночью, тем не менее,
Появляюсь тенью я в детских сновидениях.

Причудливы судьбы моей лекала…
Трещала плоть и лавой истекала,
И птицы в страхе сбрасывали перья,
И со своих орбит сбегали луны,
Как крысы с обречённых кораблей.
Но ты над прахом рухнувших империй
Клянешься мне, и хочется поверить,
Что в этот раз в моря не канут скалы,
Тем более предсказывают руны
Пришествие хороших новостей.

Надеемся, но точно знаем оба,
Что стоят клятвы о любви до гроба,
Что в жизни слишком мало хеппи эндов
И, если не огонь, смертельный вирус
Однажды прорастёт сквозь толщу льда.
Но разума не слыша аргументы,
Пытаемся счастливые моменты
Растягивать на годы жизни, чтобы
Переписать с легендами папирус,
Кошмар не повторился никогда.

На чувства упованья бесполезны,
Ты вновь предашь, привычный мир исчезнет,
И, если удержусь на Млечном ложе,
На части не рассыплюсь, не сгорю я,
То мне придётся вечность извлекать
Осколки неба, впившиеся в кожу.
Страдая, что любовь моя не может,
Не в силах удержать у края бездны,
О прошлом, не случившемся горюя,
Скрывая скорбь барханами песка.

Наивная, ты веришь до сих пор,
Что связана незримой пуповиной
С Создателем? Ты – муха в паутине.
Земля не рай, где все подряд невинны,
Рождение не дар, а приговор.

Кусочек глины – минимум затрат.
Кувшин и содержимое кувшина.
И вера, что ничем не сокрушима,
Что счастья максимальная вершина -
Из пары зол поменьше выбирать.

Ты – копия, которой жмёт корсет
Из жёстких рамок и нелепых правил.
Не он, а я, пусть скрытен и не явен,
Плечо твоим сомнениям подставил
И вовремя полезный дал совет.

Боясь порвать связующую нить,
Становишься всё более несчастней?
Тебя обуревающие страсти,
Не стоит отвергать. И труд напрасный,
И мир вокруг тебе не изменить.

Прикрыв нагую душу от стыда,
Не слушая нотации рассудка,
Пляши и пой под дьявольскую дудку,
Не думай о последствиях поступков,
Кукушкой, не свивающей гнезда.

Не скрыть ничем порочную печать.
Иди на поводу желаний плотских,
Бери от жизни всё, не идиотствуй.
И так, и эдак, всё равно придётся
За то, что совершила отвечать.

Давно в квартире нашей нет порядка.
Мне в пору просто вешаться с тоски.
На люстре телефонная зарядка,
На кактусе непарные носки.

Часы в кастрюле, пульт в микроволновке.
Возможно, проводил эксперимент.
Торчит из-под дивана монтировка
И прочий, очень нужный инструмент.

В шкафу в огромной клетке попугаи.
Не знаю точно, вроде, какаду.
В пивном бокале кисти отмокают
По месяцу двенадцать раз в году.

А стол? На нём сам черт копыто сломит…
Убрать хотела. Рявкнул от души,
«Напомнил», кто из нас хозяин в доме,
И трогать ничего не разрешил.

Ведь ты - художник, творческая личность,
Рабочий беспорядок, не бардак.
Но то, что для тебя лишь дань привычке,
То мне - по месту мягкому наждак.

Мon cher ami, я – девочка большая.
Командовать тебе собой не дам.
Исчезну по-английски, не прощаясь,
Когда смогу найти свой чемодан.

В деревне нашей новосёл:
в преклонном возрасте осёл,
из бывших цирковых артистов.
Любитель кошек и туристов,
Собак, морковки и ботвы
И свежескошенной травы.

Ходил за всеми по пятам.
С цинизмом свойственным ослам
Давил и массой и харизмой,
Активно поучая жизни,
Не ставя оную ни в грош.
Осёл. Ну что с него возьмешь?

Сорвался с ветки желтый лист.
В осле проснулся альпинист
- Опомнись, друже,- каркнул ворон,
Откуда здесь возьмутся горы?
Кругом, на сотни вёрст окрест
Одни поля, да чахлый лес.

Осёл взошёл на «Эверест».
Несушки бросили насест,
Трещала крыша на сарае,
Собаки заходились лаем,
Истошно верещал петух.
Осёл с сараем вместе - бух!

И пыль столбом! А что потом?
Осёл ушёл, махнув хвостом,
Хромающий на все копыта,
Ворча про битых и не битых,
Что он пойдёт, когда поест,
Искать покрепче «Эверест».

Тяжёлый день, звенящий пустотой .
Плеснула боль по сердцу кислотой,
Прожгла дыру, иголкой не заштопать.
Входная дверь старается не хлопать,
Приходят люди-тени, тихий шёпот,
Реальность, так похожая на фарс,
Пропитанная запахом лекарств,
Завешенные тканью зеркала…
Скажи зачем? Зачем ты мне лгала,
Что всё пройдёт, плохого не случится.
А я так верил, верил каждой спицей
Твоим словам и не успел проститься.
Оправдываться глупо, виноват.
Прости, что был обманываться рад.
По зонтиковым меркам я – старик,
Но помню нашей встречи каждый миг
И первый дождь, и первый град, и ливень,
И ветер, нёсший нас с тобой к обрыву,
И радугу, что делала счастливей
Весь мир, тебя, а значит и меня.
Ты всем вещам давала имена.
Моё… Я помню, это наш секрет.
А зонтик без хозяйки – полный бред.
Представь себе без желтых листьев осень.
Любой из нас с рождения философ,
Хранитель тайн и множества вопросов.
В последний путь меня с собой возьмешь?
Я знаю, что нельзя. А если дождь?...

С давних пор о ней идёт молва недобрая:
В кроне водится полным-полно чертей,
Расползаются повсюду корни кобрами,
Переход из Яви в Навь среди корней.

Кличем проклятой и деревом Иудиным,
Языки то, как известно, без костей.
Всепрощение предавшего осудим мы,
Но за помощью всегда приходим к ней.

Лечит хворь отвар-настой коры осиновой,
Облегчают дерева любою боль,
А щиты на дне колодезном глубинные
Обеспечивают чистою водой.

Отгоняют колья нежить, сны кошмарные.
Забирать чужую боль и страх – не мёд.
Не от ветра, от людской неблагодарности
Снова каждый лист осиновый трясёт.

Секретом не является, что хочет
любой, из приручающих слова,
удачных рифм и много новых строчек,
и метких афоризмов наповал.
Сюжетов не избитых, не банальных,
без псов хромых и брошенных котят.
И мыслей нестандартных, уникальных .
Штампованные истины претят.
Чтоб каждый образ ярким был и зримым,
затрагивал, держал - не отпускал.
На грани хэппи-энда и экстрима,
чтоб в яблочко выстреливал финал.
И чтобы, не смотря на статус, рейтинг,
восторги и разносы текста вдрызг,
сумел понять хотя бы каждый третий
заложенный поэтом в строки смысл.
Не стоит ожидать, что прямо завтра
родится хит сезона на века.
Но сбудется всё то, что хочет автор
когда-нибудь потом наверняка.

Осенним ветром не изломан
лениво тянется над домом
чугунных печек сладкий дым,
как песни, что по выходным
играют на гармошке сиплой.
Котёнок маленький, пушистый,
пищит, попав в репей ершистый,
где за сараем во дворе
следы эмоций на коре
хранит трепещущая липа.
Пацан – пятак и гвоздь в кармане,
устав от «мамы, мывшей раму,
не тронув грязное стекло»,
и прочим знаниям назло
сбежавший с третьего урока,
забывший, что в тетради двойка,
что дома ждёт головомойка,
пугает девочку с бантом,
рукой замотанной бинтом
с пятном от ягодного сока.
Она визжит и как перину
взбивает пацанячью спину,
игриво пальчиком грозя.
Малец, как орден, засияв,
уходит, дёрнув за косицу.
Дрожит в окне рассвета студень…
Я знаю всё, что дальше будет
с мальчишкой этим, чья весна
на кромке тающего сна,
который мне сегодня снится.

За долами, за горами, над застывшими морями
ледяного неуюта, где живому нет приюта,
раз в году восходит солнце против стрелки часовой.
Там одним неверным словом к небу звёздному прикован,
как железными цепями, узник собственных желаний,
что вовеки не вернётся в прежний мир и облик свой.

Мало блеска славы, трона, пожелал король драконов
быть бессмертным и свирепым и себе присвоить небо...
Не единожды об этом пожалеть ему пришлось.
За чванливыми мечтами не следил он за словами.
Став созвездием дракона, он владеет небосклоном
над стареющей планетой, где скрипит земная ось.

На катке под крышей - лёд,
из пластмассы деревце.
У меня на этот счёт
и мечта имеется.
Если просто в двух словах
о мечте о розовой:
прокатиться на коньках.
Но боюсь курьёзов я.
Может быть, ещё не всё
для меня потеряно?
Помню, выйду я на лёд –
радости немеряно!
Десять раз за пять минут
упаду на попу я.
Силы нет – ботинки жмут
ноги плоскостопые.
Не сходили синяки.
Лёд не знает милости.
Я всегда любил коньки,
только нет взаимности.
Мимо бортика на льду
прохожу на цыпочках.
Может, я бы и рискнул,
да боюсь рассыпаться.

Кричало вороньё и сотоварищи,
что яблонька в цвету оторва та ещё,
летящим к ней жукам ведя учёт,
что белое - ужасно вызывающе
и точно до добра не доведёт.

Глупышку, что словам его поверила,
оставив обнажённой и растерянной
на радость всё тому же воронью,
умчался беззаботный ветер северный
навстречу просыпавшемуся дню.

Ославленная местными сороками,
к земле склонила ветки под упрёками,
листочком прикрывающая плод,
растущий в соответствии со сроками,
не смея глаз поднять на небосвод.

Плывущее в закате пламенеющем,
светило было добрым и жалеющим
«рыбёшку, заглотившую крючок»,
и тёплыми лучами очень бережно
поглаживало яблочный бочок.

Развешивало солнечные зайчики.
Количество желающих понянчиться,
пылинки с малыша смахнуть крылом
росло. И так фантазии заманчивы,
что думать не хотелось о плохом.

Созревший фрукт рассматривая пристально,
таким красивым кажущийся издали,
нельзя предвидеть, сколько не смотри,
за внешним видом – жёсткое и кислое,
к тому же, с червоточиной внутри.

Есть многое, и в этом нет сомнения,
Меняющее нас и наше мнение.

Туфли в прихожей на тапки сменю,
Стану мгновенно усталым и скучным.
Мы заигрались в любовь и семью.
Но у неё получается лучше

Лгать, притворяться, что всё хорошо,
Щи не остыли в холодной кастрюле,
Не протекает разбитый горшок
И улыбаться во сне по акульи.

Тащит в спортзал, чтоб накачивал пресс,
Не забывая подкладывать плюшки.
Может, возиться со мной надоест?
Может, найдёт подороже игрушку?

Адом становится прежний Эдем.
Можно уйти из порочного круга?
Можно, конечно. Узнать бы зачем
Мы так упорно изводим друг друга.

От слов любви до брани при разводе,
Проходят годы. У кого-то годик.
А им хватило месяца с лихвой.
Она с бой-френдом, он с подругой новой.
Упрёком на упрёк, в карман за словом
Не лезут, им ругаться не впервой.
А мы глазами хлопаем, как совы,
К такому повороту не готовы,
Нам года три еще платить долги.
За ресторан, за лимузин и шмотки
Для счастья нашей доченьки-красотки.
Где были наши в тот момент мозги?!
За что такая нам с тобою кара?
Они по парам и тусить по барам,
Им всё до фени, как с гусей вода.
Соединяет Бог, а чёрт разводит.
Ответственность и преданность не в моде.
Соблазнов много, жизнь всего одна.

Доносятся стоны и хрипы из спальни,
до группы собравшихся в зале людей.
Характер не сахар и родственник дальний,
но в прошлом каким-то заводом владел.
Родню не тревожил вниманием лишним.
И не было дела до дядиных мук
племянникам, знавшим о нём понаслышке.
Слетелись, как мухи, на всякий – а вдруг.
А вдруг да свершится, а вдруг да помянет
в своём завещании их хоть разок.
Кружится над телом стервятников саммит
и каждому чудится жирный кусок.
От скуки зевают, скрывая посредством
ладони зевоту, дерущую рот
и мысленно делят, и делят наследство,
печалясь, что дядя никак не умрёт.

Любой разговор сводит к сыну и дочке,
Давненько от них ни строки, ни звоночка.
А каждый приезд – благодать.

Футбол и хоккей, «Жигулёвское» с воблой.
Простой, как пятак, незлопамятный, добрый,
Готов, что имеет – отдать.

Но нет у него ни кота, ни собачки.
От старой, лет двадцать, проездившей тачки
Остались кошмарные сны.

Жилплощадь? Не выйдет. Он года четыре
Живёт в однокомнатной съёмной квартире,
Ценя адекватность цены.

С годами куда-то друзья пропадают,
До бывшей жены, как пешком до Китая,
Но, если чуть что – помоги.

Кредиты и займы. Живёт не по средствам.
Что может он детям оставить в наследство?
Наверное, только долги.

Ни подруг у неё, ни приятелей.
Только старая бабка. Строга.
За вопрос об отце или матери -
хворостиной и вся недолга.
Называет обузой, да нищенкой,
а сама до полуночных звёзд
покрывает слезами и вышивкой
отбелённый на солнышке холст.
Лунный серп подмигнёт заговорщицки
непоседе, что вновь норовит
убежать утром к Марьиной рощице,
хоть и знает – от бабки влетит.
Бедолага от холода ёжится,
трёт озябшей ладошкою нос,
становясь добровольной заложницей
молчаливого царства берёз.
То ли слышатся ей, то ли чудятся
голоса неприкаянных душ:
как кричит и лупцует распутницу
за измену обманутый муж…
Умоляла, рыдала - не сжалился,
не простил сладострастных утех
и ушёл за женою-страдалицей
под водою замаливать грех.

Над обрывом рябина не тронута,
поздней осенью гнёзда пусты.
От берёзовой рощи до омута
по тропинке не больше версты.

--Ну, что за времена, ну,что за нравы!
Понакупить пластмассовой отравы!
Искусственная ёлка в новый год!
Из пластика все шарики, игрушки!
Раскормленные вязаные тушки.
На разве это заяц? Бегемот!

- Ах, сударь, успокойтесь. Вы неправы.
Зачем судить о всех по химосоставу?
Мне, кажется, что это перегиб!

- Сударыня, вы кто? Понятно. Шишка.
И что с того? Не задавайтесь слишком.
Я древний экземпляр – стеклянный гриб!

Я помню настоящих елей запах,
И снег, что таял на зелёных лапах,
Прозрачную и липкую смолу…
Я помню смех всех выросших детей,
Как радостно встречали здесь гостей
И звали к новогоднему столу.
Какие были праздники и ёлки!
Я сорок лет друзей своих осколки
Смиренно провожал в последний путь…

- Не надо о плохом. Сыграем в фанты?

-Желанье загадать под бой курантов
О долгой жизни, шишка, не забудь!

Не пеки в печи белый каравай,
Колдовством беду в дом не зазывай.
Не проси взаймы – не отдать долги.
По ночам свечу попусту не жги.
Не смотри в окно, стука в дверь не жди.
Принесут ветра холод и дожди,
Лебединый пух и собачий лай.
На полночный стук дверь не открывай,
Не зови в избу, не сажай за стол,
Говорить не смей: «Рада, что пришёл!».
Крепко не целуй, жарко не ласкай
И не верь словам, что наступит рай.
Обернётся гость чёртом с бородой,
А любовь твоя – пагубой-бедой.
Засмеётся он, скроется в ночи.
Падая с небес, лебедь закричит…

Бойтесь мужчин, «джентльменский набор» приносящих,
Ценящих блага комфорта при полной свободе,
Любящих сочную зелень в чужом огороде
И запасные кормушки с морковкой послаще.

Не обольщайтесь вниманием вралей искусных,
Лёгкостью светских манер, благородством осанки.
Ложь возрастает с ценой на конфеты с шампанским.
И заставляет поверить придуманным чувствам.

Не говорите о чуде последнего шанса,
Не устояв против танцев его журавлиных.
Просто последствия выброса в кровь эндорфинов
Это не повод спешить заключать мезальянсы.

Не торопитесь вручать соблазнителю сердце
Вместе с ключами от сейфа и банковским счётом.
Не удержались? Готовьтесь к любым поворотам.
И никуда от расплаты за глупость не деться.

Кофе приносит в постель - ассорти зерновое?
Не заблуждайтесь. Заснув на супружеском ложе,
Утром, возможно, окажетесь в царствии Божьем,
Вспомнив, что некогда было подобное в Трое.

Не каркай, ворон, и так не сладко. Слабеет тело, болит душа.
Тревоги скрою, всплакну украдкой, надежд остатки в песок кроша.
Венец удачи другим обещан. Гоню виденья – приходят сны.
Огонь пылает во мне, трепещет, границы чрева ему тесны.
На волю рвётся, созрев до срока, ломает цепи ослабших пут,
Сулит благое, даёт зароки, клянётся тенью. Но тени лгут.
Не будет чуда. Двоим не выжить. Мой выбор сделан и замкнут круг.
Алтарь усыпан цветами вишен к приходу самой дурной из юг.
Танцует Кали на трупе Шивы, спасти пытаясь прогнивший мир.
Что скажешь, ворон? Виденья лживы? Побудь со мною. Куда ты?
Фыр-р-р…

Если зеркало разбилось – жди беды. Соль рассыпал – неминуемый скандал.
Он сердился, распекал на все лады. Мол, кормил её поил, оберегал.
А она чего удумала - летать! Засиделась на перинах да в тепле?
Променяла на химеру благодать. Может зря неблагодарную жалел?

Что же делать? Невозможно отпустить и удерживать насильно не резон.
Он испытывал подавленность и стыд, понимая, что упрямей, чем бизон,
Что за всё с ним расплатилась и сполна, что у каждого из них своя стезя,
Что ей больно, одиноко, что она и хотела бы остаться, да нельзя.

Без него ни сил, ни крыльев, ни небес. Без неё в груди большущая дыра.
И не важно, где, кого попутал бес. Он не верил ни себе, ни вечерам,
Выходил гулять ночами на карниз, повторяя ну и ладно, ну и пусть,
Умолял её: «Когда-нибудь вернись!». И услышал: « Обещаю, что вернусь…»

Ураганы и отмели, скалы, штили и смерч.
Жизнь по капельке отняли, обрекая на смерть.
Хочешь - плачь, хочешь - жалуйся, заливайся вином.
Без руля и без паруса - только камнем на дно.

Льёт вода сквозь пробоину. Матерюсь и молюсь.
Что, всевышний, по-твоему, я - предатель и трус?
Не поможешь убогому? Той душе, что во мне,
Что была чёрту продана и сгорает в огне?

Да, грешил, но и каялся. Не желаешь прощать?
Отряхнёшь в бездну хаоса, как с рубахи клеща…
Лезут глупости в голову, в нос и горло - вода…
Страшно, больно и холодно, и всё ближе до дна.

Прочитать что ли «Отче наш»? Да не вспомнить слова.
Время рыб плотью потчевать, отвечать за дела.
Волк тамбовский, гусь липецкий… Мне б счастливый билет!
Доведётся ли свидеться? Полагаю, что нет…

"Иногда я пропадаю в кроличьей норе своей психики."
Шерлок Холмс

Облако в небе кудрявым барашком
мирно пасётся над многоэтажкой,
но отчего-то становится страшно…
Впрочем, не важно.
Надпись билборда командует мне:
«Следуй за кроликом в белом кашне!»
Кролик в норе на бетонной стене,
машет мне лапкой.
Где мои тапки?

Быстро ушастый несётся, однако,
словно за пятки кусают собаки.
Знаю, что где-то оставлены знаки,
мне в полумраке.
Тщетно пытаюсь я их разглядеть,
не потеряв ускользающий след.
Тапки мешают. Куда бы их деть?
Если бы знала,
не надевала.

Справа налево, затем вертикально…
Вёрткого зайца догнать нереально.
Не прикоснуться мне к тайнам сакральным
в мире астральном.
Место в компосте гнилому плоду.
Надо вернуться. Пути не найду.
А босиком, да на тоненьком льду
не поддаются
аксели, лутцы.

Магифрении делирий не слаще.
Нашей души заповедная чаща
в шрамах от прошлого, кровоточащих
и в настоящем.
Встать на колени, рассыпав фасоль?
Выиграл кролик со счётом: два – ноль…
Где мои тапочки? Слопала моль?
Или в астрале
где-то застряли?

Иллюзии в реальность вносят правки.
Впиваются иксодовым клещом,
высасывая разум, как пиявки
дурную кровь из тела. И ещё
питают страхи явно и подспудно,
дают ростки в сознании больном.

По душной, тесной лавочке посудной
начнёшь метаться раненым слоном,
скрывая толстокожестью ранимость.

По выжженной земле своей души
за маленьким бескрылым серафимом
за грань миров с надеждой поспешишь.

Сквозь льды и пламя, бездну и потопы,
ведут в края летающих китов
безвременья нехоженые тропы.
И ты не можешь не идти на зов,
не слыша как фальшивит голос скрипки,
но, следуя за помыслом благим.

Нельзя исправить ни одной ошибки.
Сменив одно безумие другим.

Наперекор разбушевавшейся стихии,
Вооружившись телефоном и зонтом,
Иду по улицам, закатанным в бетон,
И убеждаю обленившийся фантом
В необходимости сей шаготерапии.

И зонт, и ноги понемногу тяжелеют.
Энтузиазм ослабевает до нуля.
Фантом выписывает в пране кренделя.
Так захотелось коньяка и миндаля,
Что я упрашиваю лифт ползти быстрее.

Такая боль, что в глазах темнеет,
И с каждым вздохом сильней хриплю.
Петля всё туже сжимает шею.
Прошу, снимите с меня петлю…

Немеют руки и холод звёздный
Прильнул гадюкой к моим губам.
Железный ангел роняя слёзы
Упрямо шепчет: «Не дам, не дам…»

Сверх меры жарко. Как будто солнце
На грудь упало, сейчас спалит…
Как долго тянется тьма колодца,
Как давит тяжесть бетонных плит…

Проходит время. Минуты? Годы?
И вдох похожий на долгий всхлип.
Шмелей гуденье и запах мёда
Приносит ветер с цветущих лип.

Я тебя люблю. Ты бесишь меня больше, чем это вообще
возможно в принципе, но я хочу прожить с тобой
каждую эту раздражающую минуту.
Клиника (Scrubs)

Опять зашли в тупик переговоры.
Доверия потеряны ключи.
Не помня о причине нашей ссоры,
Рассерженно вздыхаем и молчим.

В молчании заложен смысл особый.
Слова - то сладкий мёд, то острый меч.
Но голыми руками взять попробуй
Живой огонь и сердце не обжечь.

В реальности нет места для утопий.
Семейная ладья не монолит,
Что мы её случайно не утопим
Уверенности нет. И это злит.

Но как смирить фантазию больную
И чувств вулкан, бушующий во мне?
Нет повода для ревности? Ревную
К самой себе. А это злит вдвойне.

Законный муж по праву и до века.
Но страх потери, он - неистребим.
Мне сложно быть обычным человеком,
Являясь продолжением твоим.

Прошу прощенья и прощаю взглядом
И, делая тебе навстречу шаг,
На всё согласна: и летать, и падать,
И, кажется, забыла как дышать.

Мечта

Порой, впадая в забытьё,
Она мечтает и её
Мечта несбыточно проста:
Что разрешат войти в подъезд
И, может быть, дадут поесть
Облезлой кошке без хвоста.

Лунная кошка

Лунная кошка придёт, намурлыкает сон:
Где-то на Млечном Пути охраняющий рыцарь
В розовых рюшечках счастье с огромным бантом…
Стоит печали с рассветом запеть в унисон,
Лунная кошка рассердится и удалится,
Звёздную пыль поднимая пушистым хвостом.

Никто мне не указ

Вся жизнь по шаблонам, клише, трафаретам?
Но мне никогда не привыкнуть к запретам
И я продолжаю выращивать звёзды,
По крышам гулять и раскрашивать воздух,
Есть сладкие булочки вечером с кофе.
Я – кошка! И мне ваше мнение по фиг.

Не будите в мышке зверя

Да, серая, да мышь. Но есть резон
Гордиться, что не лезу на рожон.
Мой дом открыт друзьям и близким – велком!
Но ради безопасности детей,
Рискнуть готова шкурою своей,
Порвать любого, словно Тузик грелку.

Картина Игоря Медведева

Мне руны пробуждаясь жалят кожу.
Я чувствую охотничий азарт
Кинжала извлечённого из ножен
И силу зарождающихся чар,
Что вечер раньше срока фонареет,
А вместо снега пал лебяжий пух,
Что с каждою минутою острее
Становятся и зрение и слух.

Я вижу истончившиеся грани
Пространства у седого валуна.
Я слышу, как меня в глухую рамень
Опять зовёт безумная луна
И светом вышивает мне дорогу.
Вздыхает потревоженная тьма
На горний лёд расплёскивая дёготь,
Меняя облик и сводя с ума.

И я бегу по следу звёздной стаи
Сквозь время и безвременье туда,
Где в ведьминой реке не замерзает
И в лютый холод чёрная вода,
Деревья тянут скрюченные ветки
Сквозь небо не имеющее дна,
Где бродят голоса далёких предков,
И песня с волчьим воем сплетена.

От судьбы не уйдёшь
My WebPage

О чём говорят мужчины?
О женщинах и машинах
О будущих и о бывших
И тех, что у них сейчас.

Естественно о работе,
О массе проблем, цейтноте,
Что деньги всегда не лишни
И лучше иметь запас.

О ценах на нефть сегодня,
Об отпуске прошлогоднем
И планах на предстоящий,
О том, что ковид пройдёт.

О спорте, рыбалке, ралли,
О том, как вчера гуляли,
О том, что намного слаще
В неволе запретный плод.

Смотрят с билбордов, журналов, автобусов
Символы дерзости в образе скромности,
Парень и девушка - пара оболтусов,
Новые звёзды эстрадного глобуса.
Желтая пресса смакует подробности.

Вид эпатажный, зелёные волосы,
Руки в татушках – осенними ветками…
Клипы, реклама - авансы и бонусы.
Первое место на пафосном конкурсе?
Это не сложно с богатыми предками.

Сказки в тарелке под фирменным соусом,
Чистый песок в персональной песочнице,
В жизни у них только светлые полосы…
Нет у обоих ни слуха, ни голоса,
Фарт и фанера, ни капельки творчества…

Стоит ли верить словам репортёровым,
Бабочкам - байкам, придуманным ими же?
Там, стопудово, неправды с три короба.
След от печали в улыбках билбордовых,
Правда надёжно скрывается имиджем.

"Посмотри на мир. Он куда удивительнее cнов."
Рэй Брэдберри.

Уныло, серо, как под колпаком.
Привычный мир, а будто незнаком,
неведомой тревожностью окрашен
он кажется чужим, враждебным, страшным.

И хочется стряхнуть усталость с плеч,
хотя бы на полчасика прилечь,
укрывшись мягким, тёплым одеялом.
Мне раньше это средство помогало.

Конечно, страхи детские смешны,
но мне и позже помогали сны
справляться с болью, но теряли чары:
с годами вытесняли их кошмары.

Держаться ни к чему за миражи,
пора проснуться и пытаться жить,
не плакать над собою ежечасно,
прикидываясь старой и несчастной.

Откроешь дверь, а на пороге – кот…
Который обязательно придёт,
когда я, наконец, смогу решиться
позволить завести себе любимца.

Не нужно опасаться перемен.
Не требуя ответных чувств взамен,
дарить любовь непросто, но отрадно,
а счастье, напоказ - мундир парадный.

Реальность удивительнее снов,
но сложно избавляться от оков
и веры в то, что кока-кола с пиццей
помогут к счастью дверь открыть решиться.

"Я сам своё небо, я сам свой ад."
(Фридрих Шиллер)

Я был первым, самым лучшим из всех,
Светоносный… Нет, не так.. Свет несущий.
Сила, слава, красота и успех
И Творцом к великой тайне допущен.

От любви один лишь шаг до войны,
Необъявленной, но длящейся вечно.
Равный Богу не признает вины,
А в бою не знает устали меч мой.

Вырвал сердце у себя, бросил в грязь,
Раздавил его ногой, словно падаль.
Мир такого не видал отродясь.
А я падал в темноту. Падал, падал...

Вот и бездна. Это я создал ад.
Месть, безумием моим прирастая,
Ощенилась. И рванул мириад
В мир людей голодной призрачной стаей.

Пламя вспыхнет, только тёмен огонь
Возжелавшего пойти против Бога.
Падший ангел, демон, дьявол, дракон -
У меня имён и обликов много.

Торшер в нелепой шляпе-абажуре
под цвет обоев в зале и портьер,
помешанный на собственном гламуре,
считал, что украшает интерьер.
Гордился креативностью и блеском.
Троюродной прабабкой звал луну.

Журнальный столик и ковёр, и кресло,
и плед на кресле верили ему,
пленённые изогнутостью линий,
похожих на застывшую волну.

А лампочки торшер боготворили,
в служеньи здравый смысл перешагнув.

Теплом и светом был обласкан идол,
внимавший молча пламенным речам.
Нельзя сказать, что он их ненавидел,
он просто их в упор не замечал.

От смеси бахромы, стекла и стали,
не стоит ждать изысканных манер.
Да лампы, если честно, и не ждали,
в своей любви не зная полумер.

Они сгорали от избытка чувства.
Другие их спешили заменить -
святое место не бывает пусто.
Рассерженно искрил электрощит:

- Когда-нибудь они поймут, приятель,
что ты не бог и даже не король.
По сути – просто лампочкодержатель.
Без лампочки - пустое место, ноль.

На землю небо падает свинцом,
осенний ветер оголяет ветки,
а некогда весьма уютный дом,
становится не крепостью, а клеткой,

в которой от прошедших октябрей,
проникших внутривенно и подкожно,
согреться у холодных батарей
не стоит и пытаться – невозможно.

Нельзя вернуться и нельзя вернуть,
нельзя исправить, сделать по другому...
Бессильной злобы поднятая муть
осядет на безвинную икону.

В душе - окрошка, в мыслях – винегрет.
Затягивает страх петлю всё туже:
панически боишься умереть,
хоть болен, слаб и сам себе не нужен.

Что с верою, сомнительной весьма,
что с дьяволом рискованные танцы,
но всё труднее не сходить с ума
и знать, что не получится остаться.

Осенний костюмированный бал?
Мгновенно яд мечты, проникнув в душу,
Сомнения в зародыше задушит,
Напомнив мне, что клятв я не давал.

А стало быть, никто не запретит,
Покинув опостылевшую келью,
Предаться бесшабашному веселью,
Стряхнув с копыта тень былых обид.

Иллюзии опасны для ослов.
Что проку в маске, если видно уши?
Морковку лжи мы все готовы кушать,
Закрывши стыд и совесть на засов.

Наивно от фортуны ждать щедрот.
Ни Гамлетом, ни Йориковой тенью
Не станет тот, кто избран быть мишенью
Для скабрезных насмешек и острот.

Сюжет не нов, мучителен финал.
Татьяны, Ольги, Софьи – цапли в цацках,
Павлинами – Онегин, Ленский, Чацкий…
На кой мне сдался этот карнавал?

Мир чёрно-белый – простой по сути,
С чёткой границей добра и зла.
Всё, что должны в этом мире люди -
Плыть по течению без весла.

Да или нет, никаких - не знаю.
Словно гаишники на посту
Ангелы кружатся в небе стаей,
Глупое стадо с высот пасут.

Чтоб никогда, никаких сомнений.
По расписанию сон, обед.
Ибо нельзя допустить прозрений,
Что чисто-белого цвета нет,

Есть миллионы его оттенков.
Есть и иные цвета и жизнь
Там, где кончается рай за стенкой,
Только шагнуть за неё решись.

__… монета, разменяна на рыльца пятачков

___….И снова небо падает на землю
________________Алек­сандр­ Граков (Лекса)

Слышал я изречения странные:
Человечество – богу родня.
И когда-то дышали мы праною,
До того злополучного дня,
Как, сорвавшись с высокого уровня,
Сквозь пространство духовной дыры,
Уплотняясь, мельчая купюрами,
Измерений пронзали миры,
На крылатость экзамен не сдавшие,
На душе не заметив клейма,
Вместе с небом на землю упавшие,
Чтоб с азов набираться ума.

Результаты попыток не радостны.
Каждый пятый по справке – Эйнштейн.
Среди Каинов, Лектеров, Адамсов
Днём с огнём не отыщешь людей.
Кто-то там напортачил со схемами,
Изменив генетический код.
Вот и падаем снова на землю мы
День и ночь каждый час круглый год.
Хомо Сапиенс – это не лечится.
У пороков избыточный вес.
И не может пройти человечество
У Вселенной отборочный тест.

____________________­____А­ заповедь Истории проста:
____________________­___­ никто не видел плачущей Минервы,
____________________­___­ и я не зрел распятого Христа
____________________­___­__­____А­лександр Граков (Лекса)

Никто не знает, кáк всё начиналось.
Никто не лицезрел живых богов. Ну разве что с ума сошедший Фауст, в аду не досчитавшийся кругов.

Никто не видел, что за пересмешник (гипотезы – сплошь домыслы и бред) извлёк, как из мешка, из тьмы кромешной сознание… и словом создал свет, материю и жизнь – двумя щелчками.
А далее – «Остапа понесло».
И вот: краеугольный сдвинут камень, сансары повернулось колесо и вертится, а ты по кругу ходишь, стекляшку холишь, словно бриллиант, не думая о том, что ты всего лишь за номером таким-то вариант по сути бесконечных воплощений.

Упорствует религий опиат: просите.
Но не вымолить прощений того, кто был безжалостно распят…

Цыплёнок гриль, насаженный на вертел, за каждый грамм, лежащий на весах, торгуется с Фемидой после смерти, не веруя, но веря в чудеса.

Страница путевого дневника.

«Что жив доселе - ангела заслуга.
Вселенная моя невелика,
кручусь в пределах внутреннего круга
и вредный совершенствую характер
путём порабощенья местных масс.
Из часто посещаемых галактик –
компьютер: развлечения и связь,
и камбуз – три-четыре раза в сутки.
Доп. рейсы за добавками не в счёт.
Иду своим желаньям на уступки,
когда меня куда-нибудь влечёт.
В центральную галактику Дивана
к Морфеевым провалам, например,
к мерцающей туманности экрана,
созвездьям книг, в миры поющих сфер…
Бывает посещаю, хоть и лень мне,
расходуя зазря серотонин,
планеты на окраине Вселенной:
больницу, почту, банк и магазин.
Давно заброшен в пыльный ящик глобус
и перечень невиданных красот,
ведь мой межгалактический топтобус
в такую даль уже не доползёт.

И, если ночью не рвану по встречной,
с утра продолжу свой привычный путь,
пытаясь неуклюже в бесконечность
последнее мгновенье растянуть».

Чем ближе к неминуемой черте,
длиннее череда воспоминаний
о тех напастях, что случались с нами.
Торопит время, чтобы ты успел
закрыть непроработанный гештальт.

Рыдаешь над обломками вселенной:
отобранной игрушкой и коленом,
разбитым при паденьи на асфальт…

Вскрываешь вены, не желая жить,
не справившись с несчастною любовью.
Стекает мир иллюзий на пол с кровью
и нож в руке предательски дрожит…

Семья и дети – лучший антидот…
Прозрение под гнётом обстоятельств:
замки не защищают от предательств,
достаток от потери не спасёт.

Пытаясь утопить вину в вине,
в душе лелеешь выжженность пустыни,
порою забывая даже имя…
Начни прощать других, простив себе.

* «Гештальт» в переводе с немецкого означает «целостная форма, структура, образ», поэтому словосочетание «незакрытый гештальт» значит, что вы в очередной раз не проработали какую-то ситуацию, эта история не может быть завершена, и, соответственно, ваше подсознание возвращает вам в той или иной форме определенные варианты, повторяющие тот самый незавершенный момент в прошлом.

И что ему до никчёмной псины,
полезшей сдуру на тонкий лёд?
Зачем он, куртку поспешно скинув,
по краю жизни своей идёт?

Ну, станет меньше на белом свете
одной дворнягой. И что с того?
Никто потери и не заметит.
Ну, ладно, ладно — почти никто.

Да вон их сколько, с клеймом на ухе,
ничейных шавок. И всех жалеть?
А он до крови поранил руки,
прогнать пытаясь собачью смерть.

Но так случилось, что до собаки
намного дальше, чем до беды.
Ему — геройство, а маме плакать
и на могилу носить цветы?

Хватает псину: «Давай на берег!» — ,
а сам — в объятья холодных вод...
Кому расскажешь и не поверят,
что пёс на брюхе к нему ползёт,

за ворот тащит. Откуда силы?
Секунды гулко ведут отсчёт.
«Ещё немного, держись, бескрылый,
я слышу, помощь уже идёт».