Мой Шерлок Холмс, мой комиссар Мегрэ,
Заглядывая в рай и преисподню,
Ищи меня в остывшем январе
Постновогоднем -

С луною рыжей, словно мандарин.
И пусть ты не во всём ещё уверен,
Ищи меня среди огней витрин,
Среди кофеен,

Средь нищенок, среди шикарных дам,
По заголовкам книжным и газетным.
Ищи по оборонённым трём словам,
По двум приметам,

Чтоб рассказать мне всё и ничего
Волующими снами и стихами.
Ведь есть ли что-то правильней того,
Что было с нами?

Есть мир особый - седой и древний.
И, чтобы помнить тебе об этом
Тебя на лето везут в деревню:
Побыть до школы у бабки с дедом.
.
Из всех чудес выбирай любое:
Сиди под кленом, лежи под тисом
В цветах душицы и зверобоя;
С кислинкой спелого барбариса.
.
В цветных видениях полусонных,
Шеренгой облачной из-за леса
Летят жар-птицы, шуты, драконы,
И великаны, и их принцессы.
.
Здесь столько сказок и столько былей!
И горизонт изнутри подсвечен.
И гонит с луга коров Василий,
А значит, близок неспешный вечер.
.
Зажгут лампаду перед иконой.
И суждено зародиться слову
Под запах мятный, под свет оконный,
Под звуки дудочки камышовой:
.
И будут сны землянично-сладки -
Ведь нет мотива, её напевней.
И ты напишешь в своей тетрадке:
"Есть мир особый - седой и древний".

Фатальным предчувствием первого снега
Едва ощутимо полно мирозданье
И солнечных дней золочёная нега,
Где движется всё к своему увяданью –
Уже равнодушное к летним утехам.
И в области сердца проснётся знакомо
Внезапное чувство: собраться и ехать
К родному когда-то, ничейному дому.

И встанешь, и выйдешь, и купишь билеты.
Пусть в доме давно никого не осталось:
Продать, как предать. Но как вынести эту
Его пустоту, немоту, бездыханность,
Где память по комнатам бродит химерой
И так отражнья её многолики...
И кресло потёртое возле торшера,
Портреты в гостиной и пыльные книги,
В шкафу - ненадетых костюмов и платьев
Безмолвно, но так многозначно соседство,
И так безмятежно на узкой кровати
Во сне разметалось сбежавшее детство.

Под перезвон городских трамваев,
Как в предыдущий год,
Август пройдёт, к сентябрю растаяв,
Словно Чеширский кот:
Медленно, верно, неумолимо.
Атаковать готов,
Северный ветер промчится мимо
Сгорбившихся домов -
С каждой минутою всё смелее,
Дерзок, лохмат, несыт,
Прямо туда, где в пустой аллее
Вязкий туман разлит.
Мир в наступающем полумраке
Чуть приглушит цвета.
Спрячут носы в воротник гуляки:
"Вот они - холода!"
На небеса, как в ручей Эдема,
Мягко из тишины
Выплывет жёлтая хризантема
Полной, большой луны.

.
И луна становится все бледней,
И восток становится все светлей:
Здесь такие краски – почти Моне
И такая дымка – почти Сислей.
.
Небосвод коралловым окроплен,
Да по ветру веются чьи-то сны,
И течет глубокий церковный звон
В невесомость утренней тишины.
.
Валуна-монаха седой висок,
Ялик, стать мечтающий кораблем...
Здесь вода ласкает речной песок,
Неизменно думая о своем,
.
То несет в бутылке кому-то весть,
То смывает с сердца обман и вздор.
Если и случается – только здесь –
Постоянство памяти, Сальвадор.

Хочется верить: есть
место, где ждут и помнят,
Даже, когда в сердцах
бросишь ему: "Адьё!"
Город мертвецки пьян
слякотным межсезоньем -
Ватною массой туч,
листьями и дождём,

Броско одет в неон,
вычурен и расцвечен,
Смотрит по сторонам,
только меня там нет...
Может, на небесах
пишут сценарий встречи -
Сколько пробудет зим,
сколько промчится лет?

Так и живем пока:
маемся друг без друга.
Кто-то вспылил, ушёл;
кто-то сдержать не смог.
Классика жанра: дождь,
осень, любовь, разлука,
Небо и города
в нитях ночных дорог.

Проседает белая пелена -
Ты ещё не чувствуешь, но весна
Потянулась, хмурая после сна -
Ленится немного,

Осторожно солнечный цедит чай,
Как подружке младшей, тебе шепча:
" Отпусти нелюбящего: " Прощай,
Мой любимый! С Богом!"

Голос мой на шорох листвы похож,
Что к чему - со временем ты поймешь.
Обещаю завтра не снег, а дождь,
Лёгкий и неспешный,

А ещё - капель, голубую высь
И полёт качелей: то вверх, то вниз.
Обещаю солнце, и просто жизнь,
И любовь, конечно.

Тёмного неба приспущенный балдахин
Прячет под складками жёлтой луны камею.
Он говорит: "Напиши обо мне стихи -
Ты же умеешь".

Там, где судьба поменяла для нас маршрут,
Чтобы, замёрзшим, дать чуточку отогреться,
Как объяснить, что я имя твоё держу
Около сердца?

Плачущий дождь успокоился и затих,
Капли на листьях - прозрачные и большие.
Как рассказать, что я чувствую в этот миг,
И не сфальшивить?

Запах сирени, садов лепестковый вальс -
В этом году май прекраснее и больнее...
Он говорит: "Написала б стихи про нас" -
А я не умею...

Могла б пылать, да вот - не загорелась.
Прошу, не обижайся на меня,
Но, вероятно, так приходит зрелость:
Беречься у открытого огня.

Весь август салютуют звездопады.
И пусть уже я юность не зову,
Но тоже слышу, как звенят цикады,
Как сладко ветер трогает листву -

Не знающий неволи и запретов;
И каждый звук, раздавшийся в ночи -
Ведь мне ещё раскажет это лето,
Всё то, о чем весна уже молчит.

И так невероятна очевидность
Того, что предо мной раскрыла жизнь:
Как раньше от любви хотелось гибнуть,
Теперь любовью хочется спастись.

Вздохнешь о том, что юность коротка,
И день за днём взрослеют наши дети.
А счастье - два коротеньких глотка -
До донышка допьешь и не заметишь.

Едва сказать успеешь: "Раз-два-три",
А нам уже подсунули бумаги,
Что мы уже мудры, как пескари,
И, в общем-то, стары, как черепахи -
Два верящие в сказки чудака.
Пора уже с иллюзией покончить.
А счастья было только два глотка,
И ни одною капелькою больше.

Но... Вот сирень - пять нежных лепестков,
И пусть мечты и взбалмошны, и вздорны,
Загадывай, загадывай любовь,
Которой наши возрасты покорны.

Для чашки кофе совсем не поздно
В мускатно-пряном мирке кофейни.
И будет сладко и несерьезно -
Конфетно-розово-орхидейно:

Мосты, проспекты, полночный город,
Стихов блокноты,цветов охапки.
И я подумаю: "Это повод
Для новых туфель и новой шляпки".

Но к новой жизни я не готова
Среди прохожих, спешащих мимо.
"Люблю" - такое простое слово,
Но как же труднопроизносимо!

И пусть позволено нам потрогать
И то, что вечно, и то, что тленно,
Давай не будем спешить с итогом,
Давай оставим решать вселенной.

Давай не будем гадать напрасно -
Роман наш долгий иль сжато-краткий,
Ведь я-то знаю: уже прекрасно,
Что вот он, повод для новой шляпки.

Мерзнут люди на стылой платформе,
Кружевные снежинки летят и летят.
Мнется, подходит:"Здравствуйте!
Я вас вспомнил!
Мы с Вами ходили в один детский сад!
И в начальную школу тоже!"
Я все отрицаю: "Этого быть не может!
Я Вас лет на пятнадцать старше!"
"Ну как же?!
Вас тогда звали Дашей!
Сколько лет прошло, скажите на милость!
Что-то, наверное, изменилось?
Как Вас зовут сейчас?"
Я хохочу, отвечаю.
Электрички все нет и нет.
"Я хиромант! Вашу ручку!"
Высыпает мне горсть конфет.
Электрички все нет и нет.

И теперь каждый вечер, в девятнадцать двадцать
Мы вынуждены встречаться:
Едем с работы, каждый к себе домой.
Бог мой!
Какие он враки болтает и чушь!
А я хохочу, безудержно хохочу.
Потом устаем и с минуту молчим.

Что ж, женщины плачут по воле мужчин,
Но потом эти все мучения
Забываются с облегчением -
Говорят неспроста,
И это не ложь:
Женские слёзы - вода,
Вымывают боль, и дальше живёшь
И уже не боишься себе признаваться,
Что тот, кто заставил тебя смеяться
И верить, что жизнь проста,
Не забывается
Никогда.

В мире любви как большого спорта,
Опустошения и бескрылья
Как нелегко оставаться гордой
Женщине, "любящей слишком сильно".
Доброжелательницам на радость,
На поругание злым мальчишкам -
Как не скатиться в постыдный статус
"Женщины, любящей даже слишком:
Так, что и жизнь не вполне мила ей"...
Но без лекала и без мерила,
Сильно ли, слабо - уже не знаю.
Знаю, что просто тебя любила.

" - Мы называем это место внутренней Монголией.
-Кто это - мы?
- Считайте, что речь идёт о Чапаеве и обо мне".

"Внутренняя Монголия называется так не потому, что она внутри Монголии. Она внутри того, кто видит пустоту..."
Пелевин "Чапаев и пустота"

Говоришь, Диего тебя зовут,
Чтоб меня найти, ты покинул дом.
Говоришь, что в жилах твоих текут
Воды Амазонки и терпкий ром.

На своём неведомом языке
Ты поешь о солнце и о цветах,
О большой, рождающей жизнь, реке,
О её нехоженных берегах.

Говоришь: "Клянусь! Доказать готов,
Чтоб теперь и далее знала ты,
Что я дик и храбр, словно дух лесов,
Но глубок и нежен, как дух воды.

Посмотри, зажёгся зари пожар,
И, пускай у пропасти на краю,
Я крадусь по следу, как ягуар
И своей добычи не отдаю.

А когда настанет сезон дождей,
Мы построим дом, заведем кота!"

... И решусь ли я рассказать тебе,
Что в моей Монголии - пустота?..

Если хочешь, иди на голос...
О песчинках на дне Вселенной
Знает только усталый Кронос,
Что закован в часах настенных
И живёт у тебя на даче,
Дышит пылью, спит до обеда.
... Скоро август, и это значит,
Я, бесспорно, к тебе приеду.
.
Будет дым над костром куриться,
Ляжет вязкий туман над яром.
Ты заваришь мне чай с корицей
И настроишь свою гитару.
Прыгнет вечер на дно колодца,
Ночь опустится нас погладить.
Ты меня называешь "Солнце",
Я тебя называю " Братец ".
.
Мы топтались в чужих прихожих,
Дожидаясь кивка и знака.
Мы с тобою до слез похожи,
Но совсем разучились плакать.
И в сюжетах, где третий лишний
Нет ни капли былой печали.
Мы, по-своему каждый, в жизни
Надломились. Но не сломались.
.
Закалились в огне злословья...
Ты же знаешь: под небесами
То, что я назвала любовью,
Лечат хересом и стихами.
Дремлет Кронос, велик и вечен,
На ладонях - песчинки судеб.
Только время ничуть не лечит.
Лечат нежность, тепло и люди.

В райском саду не бывает зимы и холода -
Здесь не Земля, сотворенная для трагедии.
Евино тело все так же свежо и молодо,
Будто и не было прожито три столетия.

В этом саду, где цветы и трава душистая,
Сочные фрукты, прохлада ручья хрустального,
Еве светло, ведь она, как вода в нем - чистая,
Ева не знает ни темного, ни печального,

Делится с птицами маленькими секретами.
Но, оставаясь одна вечерами тихими,
Ева... тоскует?.. Но ей о тоске неведомо.
В горних садах о тоске никогда не слыхано.

Света к четвертому веку ничуть не меньше, но...
Евины глупости заперты в сердце наглухо.
Мудрый Адам ни на йоту не верит женщине
И не берет у нее никакого яблока.

Знаешь, чему улыбается всякий Будда,
Глядя в окно на декабрьскую панораму?
Надо расстаться с наивною верой в чудо,
Чтоб научиться искусству не делать драмы.

Сколько б зима ни намазала серой краски,
Сколько б ни длилась тягучих, унылых суток,
В хмуром пейзаже мелькнут эпизоды сказки:
Гроздья рябин, и тепло снегириных грудок,

И фонарей утонченные силуэты...
Свет не померк, и не рухнул ни мир, ни город.
Смысл расставаний, что б там ни плели поэты, -
Непоэтичен. Ведь все друг без друга могут.

Начиная не сначала, а как раз с того момента,
Где сошлись в извечном споре зло, любовь и красота,
Я спою тебе балладу как в своих апартаментах
Принимала королева синеглазого шута.

Как сжимал он ей ладони, не желая расставаться,
Только стоило рассвету отразиться на стекле,
Как смеялась королева шуткам юного паяца
О рогатом и безмозглом престарелом короле.

Проскользнув по коридорам, синеглазый, глядя в оба,
Шутовской своей звездою и обласкан, и храним,
Потирал худые руки: венценосная особа,
Как подстреленная птица трепыхается под ним!

И, придя в свою каморку, натянув колпак на ухо,
Трижды пафосно крестился посреди зеркал кривых:
"Вот! Первейшая из женщин - королева - тоже шлюха!
И теперь ответь мне, Боже: так кого любить из них?!

Видно, где-то ты ошибся на законах мирозданья...
Прямо скажем: я монарха и жалею, и люблю,
Но меня сжигает жажда. Это жажда обладанья
Тем, что по твоим законам можно только королю".

..................
..................
..................
_______

Ночью пела королева сонной дочери балладу:
"Ты не слушай трубадуров! Помни, дочка, об одном:
Если муж - король по праву, не ищи в шутах отрады.
Благородный, честный, храбрый
Не становится шутом!"

Кто-то сверху утратил бдительность
И забыл донести хозяину:
Не придумалось, не привиделось -
Зримо, слышимо, осязаемо.
Небеса с этих пор открыты нам:
Выдыхай и лети над пропастью.
Это что-то почти забытое,
Это то, что зовут влюблённостью.

Гармоничен в своей дуальности
Мир меж Ницше и Авиценною -
То, что циник назвал банальностью,
Ты сейчас называешь ценностью.
Оттого ль я тебе так трепетно,
Обнимая, ерошу волосы?..
Ночь под окнами ходит медленно,
Напевает себе вполголоса,
Нижет звезды на ясень кряжистый,
Сыплет сказки в трубу каминную...

Я почти научилась, кажется,
Быть безмерно тобой любимою.

- А почему ты теперь не летаешь, мама?
- Потому что я выросла, милая. Взрослые летать не умеют.
- Почему?
- Потому что летать может только тот, кто весел, бесхитростен и бессердечен. А взрослые уже не такие.

Джеймс М. Барри
"Питер Пэн и Вэнди"

Каждой судьбе - и цена, и плата.
Каждой дороге - и жезл, и знак.
Всё в этом мире идёт, как надо,
Даже когда всё идёт не так.

Ведь всё равно расцветают вишни,
В воздухе майский плывёт настой.
Ты остаёшься у чьей-то жизни
За отведённой тебе чертой.

В клетке привычно живёт синица.
Но за бетоном семейных стен
Девочке Вэнди зачем-то снится:
На подоконнике - Питер Пэн;

Запахи детства - чабрец и мята;
Крыльев совиных широкий взмах.
Девочка Вэнди не виновата
В том, что бывала в таких краях,

В этом придуманном королевстве,
Чтобы надолго запомнить впредь:
Питеру надо остаться в детстве,
Девочке Вэнди пора взрослеть.

Ветер качает в саду качели,
И заливаются соловьи.
Если бы девочки не взрослели
И не желали иной любви...

Вроде, рано грустить о лете,
Но июль улетел намедни.
Обреченный остынуть ветер
Носит в воздухе жар и сплетни,
Что, мол, судьбы не в нашей власти,
Что, мол, встретились мы напрасно;
И готовы поверить в счастье -
Да вселенная не согласна.

Потому стать мудрее надо -
Соловьи по весне отпели.
Летний сумрак лежит над садом,
Аметистово-акварельный;
Занавески летящей парус;
Вдалеке - перезвон трамвайный...
Как поверить, что этот август
Предназначен для расставаний?!

Жёлтый месяц лимонной долькой
Смотрит в тёмный квадрат оконный.
Мы друг другу нужны. Вот только
У вселенной свои законы.
Нам с тобой не по девятнадцать...
Но за эту любовь, мой рыцарь,
Ты так храбро готов сражаться,
Что вселенная согласится.

Он на целом свете такой один,
Что пришёл, увидел и победил -
Так в пустые поймы сухих долин,
Грозен и неистов, врывался Нил.

Заслоняя прожитое вчера,
Растворяя тени людских невзгод -
Так вплывал на небо слепящий Ра
Из глубин широких подземных вод,

Лучезарен, солнечен и велик...
И замрёшь, от счастья едва дыша,
И дрожит, как в ветреный день тростник,
На пороге чуда твоя душа.

Пусть доносит ветер к исходу дня
Звук шагов и белых цветов настой.
В этой спальне, сделанной для меня,
Весь Египет - синий и золотой.

Обожгись касанием звёздных искр,
Что рассыпал кто-то в полночной мгле.
Это шепчет вкрадчиво медный систр
О важнейшем таинстве на земле.

В помутневшем зеркале на стене
Отразится пара кошачьих глаз.
Я земная женщина. Мир во мне,
Мир Луны и Солнца богини Баст.

Попавший в сети времени мирок
Почти забыл, каким он был вначале:
Обветрен и пустынно-одинок,
Осенний пляж изысканно-печален,
Подобно в пыль упавшему цветку,
Подобно птице, позабытой Ноем.
Вбирай его промозглую тоску,
Дыши его смиреньем и покоем,
Где прошлое не хочется вернуть,
Грядущее не хочется ускорить.
Ступай в его рассыпчатую суть,
Смотри в его распахнутое море,
Остывшее с приходом холодов...
И всё, что с этих пор пребудет с нами:
Лишь птичьи иероглифы следов,
Покатые темнеющие камни,
Октябрь, марина, память, я и ты,
И место там, где дней в неделе - восемь.
Гляди: по кромке вспененной воды
Бредет нагая, вымокшая осень.

Как правило, никто не виноват,
Когда глядишь: уже не восемнадцать,
И осень, и пора считать цыплят,
И, как всегда, двоих не досчитаться.

Быстрей и звонче тикают часы,
Крыловской басни истину напомнив,
Что муравей умнее стрекозы,
Трудолюбивей, правильней, достойней.

И что ему - июльские цветы,
Рыбак у речки, девочка босая?
А стрекоза... Она для красоты.
Но красота от смерти не спасает.

Уже дожди сменили летний зной,
И стынет ветер, с каждым днём крепчая...
Я навсегда осталась стрекозой.
Но ты, любя, и это мне прощаешь.

Так меркнут упавшие звезды, коснувшись дна
Полночного моря, качнув водяную гладь,
Когда перекроет дыхание тишина,
Готовая вырваться, вздрогнуть и зазвучать
Пронзительней зимнего ветра, острей ножа,
Чуть слышимым звуком и музыкой без границ.
На кончиках пальцев вибрируя и дрожа,
Роняя по капле стихи в белизну страниц.
А в небо уткнется отточенный лунный рог,
Февраль содрогнется, израненный и больной.
И я попрошу что-то вроде: «Не дай мне Бог
Наполниться вновь оглушительной тишиной»,
Чтоб не задохнуться, не сдаться на полпути,
Не встать истуканом у чьих-то чужих дверей,
Понять, что друг другу мы будем теперь светить
Холодными точками уличных фонарей.

Подарил ей отец на Пасху
Куклу в яркой коробке синей
И сказал: "Вот поверишь в сказку -
И окажешься героиней".

Что же, верить хотелось долго,
Но у Бога другие планы.
Да и Золушек слишком много:
Ольги, Юлии и Светланы -

Нескончаемой чередою
Одержимы мечтой дурацкой...
Ей не хочется быть такою:
Ни элитною, ни кабацкой.

Башмачки - под замок в шкатулку.
Как же часто теперь ей снится
То, что Золушки- это куклы,
Их, играя, ломают принцы.

С ней флиртует один военный -
С нагловато-довольной рожей:
"Набиваешь, поди-ка, цену,
Чтоб продать себя подороже,

Только станешь дешевле завтра!
Неизменен железный принцип:
Кухня, роды, Восьмое марта -
Здесь такая порода принцев!"

И кивает она: "Конечно!",
Точно зная: нельзя сдаваться.
Есть единственный, сильный, нежный -
Нужно просто его дождаться.

Пахнешь ветром, и июлем, и медовым клевером…
И течет в часах песочных солнечный песок.
Знаешь, мне приснился волк, колкоглазый, северный.
Почему он мне приснился, этот страшный волк?

Снилось: выл колючий ветер в дымоходе воплями,
Заметал дорогу к дому, чтобы не найти.
Только ты мне не приснился: это сердце теплое
Бьется рядышком со мною – у тебя в груди.

Мне приснились сквозняки: ветер дверью хлопает,
И заглядывает в окна злое божество.
Потеряла сто дорог – тоненькою тропкою
Мне остался лишь огонь сердца твоего.

Ты, смеешься, говоришь: «Глупости и мелочи!
Разве волк к тебе полезет прямиком в кровать?
Поскорее засыпай, маленькая девочка.
Я тебя поохраняю. Волку не достать!»

Сердце сожмется в горячий тугой комок:
"Каждому смертному будет дано по вере".
В эту минуту покажется: рядом Бог,
Только тебе он подсказывать не намерен.
Шансы равны. И они у него в руках.
Каждый из них - путешествие без возврата.
Ты - отражение в темных его очках,
В зеркале мира, придуманного когда-то,
И, словно книга, зачитанного до дыр.
В эти минуты Всевышний не носит нимба.
Ты вместе с ним сотворяешь дальнейший мир
В новом проекте: "Осознанный личный выбор".
Главный экзамен - подумай и выбирай.
Бог - наблюдатель, не дремлющий на работе.
На перекрестке с дорогами в ад и в рай
Ты до последнего вздоха ещё свободен.
А наверху счетовод подведет итог,
Нити судьбы завязав на гроссбухе в узел.

Выбери самую трудную из дорог,
Выбери самую хрупкую из иллюзий.

Я надеваю наушники,обматываю голову шарфом,
Говорю, что болит ухо.
Мама твердит, что страдания
по члену районного драмкружка не ведут к хорошему.
Что надо отв
лечься, заняться делами,
А член драмкружка уезжает в Питер
Где его ждет оперная певица
На голубом шевроле,
А у меня в голове
Не хватает мозгов и упрямства.
И нет бультерьерской хватки и нюха
На приличных мужчин.
Я бы могла назвать миллион причин,
Мол, любовь, жить не могу, и он такой один,
И вообще, наша встреча была кармической!
Но сама понимаю, что глупо запала. Ах, он почти актер!
Его будут катать в шевроле,
Водить по главной площади,
Подарят поцелуй,
И он безотчетно влюбится
В шофершу шевроле,
Певицу и так далее.
И небо надо мной вместе с кармой шутило,
Что-то доказывало,
Показывало,
Объясняло.
Вот и мама сказала:
"Член драмкружка -
Несерьезно.
Вот если бы директор станции
Техобслуживания,
Он бы тебя не променял на певицу -
Зачем ему?"

Что замолчал ты, перебирая струны?
Песня твоя утешит ее, быть может.
Что ты так смотришь, мальчик кудрявый, юный?
Тети, бывает, плачут. При людях тоже.

В шелковых платьях, яркие канарейки,
В флере ванили, мускуса и тимьяна
Тети бессильно падают на скамейки
Где-нибудь в тихом скверике у фонтана.

Глупые птицы ! Где их так больно ранят?
Это пока не ясно тебе и странно.
Тети – они смешные в своем желанье
Вечной любви и верности, как в романах.

Сердце твое - еще не стальное - чутко.
И, наплевав на шутки друзей, отважно
Ты укрываешь глупую тетю курткой.
В юности – это правильно, это важно.

«Кажется, Вы замерзли слегка. Возьмите…»
Ветер качнет луны золотое блюдо.
Тетя поверит в то, что ее хранитель
Рядом , чтоб не позволить не верить в чудо.

В одинокой комнате при свечах,
Где твоих мечтаний никто не сглазит,
Разводи огонь, зажигай очаг -
У тебя еще два часа в запасе,

Где ещё – по-своему – ты творец,
Где тебе такая упала карта:
Превращай же в золото свой свинец,
Раз в очаг наведалась саламандра.

Но... она не в рамках твоей игры.
Ты твердишь, у гордости на распутье,
Что ты сам творишь для себя миры,
И попутно чьи-то решаешь судьбы.

Языками пламени лижет тьма
Дорогих зеркал помутневший глянец.
Догорает ночь. Впереди- зима.
Саламандра пляшет прощальный танец.

И начнется утром иная жизнь.
Ты еще не понял, но в этом «завтра»
Не добудешь золота, как ни тщись –
Твой огонь покинула саламандра.

Восходила в зенит луна, ночь, как пропасть, была бездонна
И шептала: «Придет Она, и разбудит в тебе дракона…»
В небе плавилась к марту сталь, и ветра завывали гулко,
И за шиворот тек февраль чуть подтаявшею сосулькой.

По накатанной шли дела, пешеходы зевали сонно…
Но внезапно она пришла: разбудившая в нем дракона.
Он узнал ее. Не дыша, ей в колени уткнулся слепо,
И свернулось в горящий шар подожженное ею небо,

И стучало ему в виски… И в своей первобытной силе
Были огненны и легки молодые драконьи крылья.
Перепутавший явь и сон меж небесными берегами,
Воспарил над землей дракон, для нее выдыхая пламя,

Сочиняя стихи о ней, испуская в астрал зарницы.
Но в один из июльских дней отдалась героиня принцу.
«Быть драконихой? Нипочём! Отыщи понаивней дуру!»
… И с него содрала живьем золотую драконью шкуру.

И ему расхотелось жить… Но подобие счастья-рая
Из разбитой его души собрала для себя другая.
Отвела для него альков и поила чайком с малиной,
Накупила ему носков, родила ему дочь и сына.

Не искала его тепла, не ждала от него «лямуров»,
И однажды в ночи сожгла ненавистную эту шкуру.
И развеялся сизый дым. И астралу дракон не нужен,
Потому что он стал земным, чьим-то самым обычным мужем.

Все логично. Но оттого ночи все у жены бессонны,
Чтоб молить: «Отпусти его, Пробудившая В Нем Дракона»

Из ключей тишины и сна
Пьют летучие кобылицы
Не рассказывай мне, луна
Сочиненные небылицы.
О мелодии темноты,
О сжигающем ночь рассвете
Зачерпнуть золотой воды
Наклонился к колодцу ветер,
На лохматого пса похож
Из горнила уснувшей Этны
Отливают на небе грош
Полнолунный, блестящий,медный.
Голос эльфов ночных певуч,
И, проглядывая сквозь шторы,
Зазывает к окошку луч:
"Полетели в мой лунный город!
А у неба-то звезд в горсти! -
Умещается еле-еле..."
Не выдумывай, проходи
И садись у моей постели.
Потому что уснуть пора,
Не услышать душа боится
Как в источниках до утра
Шумно плещутся кобылицы.

Сквозь окошко - луч, полоса:­
Зачеркнуть прошедшие дни­
В стриженных ее волосах,­
На щеках, белей простыни.­
На карнизе два воробья,­
И один похож на нее.­
И она приходит в себя­
И негромко что-то поет.­

"Зябко, птички! Я и сама­
Тяжело живу в этот год -­
Чересчур лютует зима.­
Ничего... И это пройдет ­
По законам календарей.­
Главное не плакать, молчать:­
Люди в белом вышибут дверь­
И привяжут к койке опять.­

Здесь такая, братцы, тюрьма!­
По утрам всё тело болит.­
Слышали: Булгаков, Дюма?­
Я одна из тех Маргарит!­
Мастер умер месяц назад...­
Мне сказали: "Надо дышать!"­
А еще они говорят:­
У меня больная душа.­

Хорошо вам в царствии птиц!­
У меня тут стол и кровать,­
А у них - таблетки и шприц,­
Чтобы мучить и убивать!­
Каждым утром, день ото дня­
Я сдаю им кровь, а они­
Все равно не верят в меня.­
Не читают, видимо, книг...­

Доктор хмуро цедит в ответ:­
"Вылечим! Осталось чуть-чуть!"­
Только... Дома Мастера нет...­
Значит, я туда не хочу."

Раз! - и влюбишься, как та кошка,
И конечно же, впадешь в ступор:
Ведь пожадничать любовь - пошло,
Без взаимности дарить - глупо.

А любовь - она не плод манго,
Не гниет со стороны тыльной
Что ж теперь ее, как холст, в рамку?
Статуэткою в сервант пыльный?

Схоронить в шкафу среди платьев?
Закатать на черный день в банку?
Ведь любить тебя - с меня хватит!
Почему любовь не плод манго?

То ли сон-полубред, то ли жгучая явь-
Быль
Что же было со мной - все никак не возьму
В толк
На таинственный лес золотая летит
Пыль
На холме у ручья одинокий стоит
Волк.

Я привыкла давно запирать от людей
Дверь,
У порога теперь вместо райских цветов –
Сныть.
Если ты одинок, приглашаю: входи,
Зверь.
Будем раны латать, будем как-нибудь жить-
Быть.

Пусть совсем небогат мой нехитрый лесной
Кров
Так ли важен, скажи, для тебя внешний шик-
Лоск?
Ведь у нас на двоих в теплых жилах одна
Кровь,
И одна на двоих незажившая боль-
Злость…

Я искала тебя среди тысяч чужих
Лиц,
Средь туманных миров, между черных людей-
Дыр
И наступит октябрь, и листва упадет
Ниц
Но покажется мне, что внезапно расцвел
Мир.

Обнажился доверчиво, и подает
Знак,
И по-детски беспечно стал полностью гол-
Бос…
Только шепчет мне ветер: «Твой зверь – берегись –
Враг!
И не волк, а забытый хозяйкой цепной
Пес!

Не успеешь собраться – последний слетит
Лист,
И тогда под тобой содрогнется земля-
Твердь.
И с опушки раздастся хозяйкин призыв-
Свист.
Зверь твой бросится к ней, оставляя тебе
Смерть».

До сих пор по ночам где-то слева болит
Грудь,
Наступает декабрь, не касаясь моих
Снов.
Мне известен закон и понятна его
Суть:
"Сохрани меня, Боже, от верных чужих
Псов».

В окруженьи зеркала и картин,
И окна, в котором темно и снежно,
У тебя сегодня на ужин джин
И мои стихи. О тебе, конечно:

Это тот, с которым ты не знаком
В расписных мечтах и щемящих нотах...
Полнолунный свет, желтоватый дом.
И охрипший ветер зовет кого-то,

Кто, казалось, рядышком и... нигде.
Вихрь летит, потерянный, по планете,
На фальцет срывается в темноте,
Но не верит сам, что ему ответят.

Только ты не слушай его печаль.
Только ты не помни разбитых судеб.
И окно не рви. За окном февраль,
Тот, в котором больше меня не будет.

Это просто данность, ничья вина.
Оставляя муки ходьбы по кругу,
Нам досталась – каждому – тишина,
На пути к себе забывать друг друга.

И пускай пока что метет метель,
Ты ее не слушай, старуху злую.
Допивай свой джин и ложись в постель.
Я – сквозь расстоянья – тебя целую.

Кораблик пустить бумажный
В топлёную душу снега
С размытыми берегами
В проснувшемся городке
И вспомнить: Не входят дважды,
Зажмурившись, в ту же реку,
Оставив больную память
Одеждою на песке.

Идут музыканты в Бремен,
Писатели пишут прозу,
Философы что-то мыслят,
А Элли спешит домой.
Но в реках сокрыто время,
И юность, и чьи-то слёзы,
И сто вариантов жизни,
Написанных для одной.

Теперь, называясь взрослой,
Не стоит грустить об этом,
В цепочках причин и следствий
Нет смысла себя жалеть.
Ты все понимаешь: просто
Ручьи- это та же Лета
Для снега, для снов, для детства,
Для маленьких кораблей.

Сгустившаяся туманность
Растаять вдали поможет
Судьбе твоего фрегата,
Ушедшего по волнам.
Не всхлипывай. Это данность:
Любая судьба, похоже, -
Теория невозврата
К оставленным берегам.

Здесь берег надежды зыбок:
В безрадостном этом мире
Мучительно ждут рассвета
Похоже, не первый год.
Отвыкшая от улыбок,
Я, знаешь, из тех валькирий,
Что с детства привыкли к ветру
Полярных своих широт.

Хрустальный твой шар расколот,
Всезнающий, всё видавший.
Мой принц ледяной, не стоит
Нам в схватке ломать мечей.
Ты знаешь, мне этот холод
Застывшей души не страшен.
В сугробах моих историй
Бывало и холодней.

Победа звучит иначе:
Замерзшему дать согреться.
Ведь лед, воздвигая стены,
По сути своей- стекло.
Ты просто не знаешь, мальчик,
Как, тая, слезится сердце,
И рекам вскрывает вены
Нечаянное тепло.

Льет на землю солнце лимонный сок,
И пейзаж пустынный уныл и скучен,
От сухого ветра рябит песок,
Караван надежд задремал, измучен.

Только ночью мой различает взор
Самолет любви. И Аллах свидетель,
Ты меня усадишь на свой ковер,
Молодой араб, Алладин-эфенди*.

Целый мир у ног, целый мир внизу,
А навстречу - только мечта и ветер,
И куда нас вихри с тобой несут,
Не хочу я знать, Алладин-эфенди.

Прилетим - опомнимся. И к тому ж
Не бывает сказок на этом свете.
У тебя есть джинн, у меня есть муж -
Вот и вся любовь, Алладин-эфенди.

* Эфенди (араб.)- повелитель, господин.

Встрепенется мир, что беспечно спал,
И не собирался вставать как будто...
Он заходит в дом, выдыхает пар,
Наполняя кухню морозным утром.

"Наливай сто грамм! Подавай обед!
Поутру вернулся моряк на пристань!"
У него ни крыльев, ни нимба нет,
А в кармане только ключи и "Winston".

Ловишь вздох и взгляд, позабыв слова,
И считаешь время вот с этой точки.
У него с собой в рюкзаке Москва
А еще - любовь. Для меня и дочки.

Будет кот мурлыкать, а чайник петь,
И ванильный запах завьется, сладок.
Я встаю на цыпочки рассмотреть
В дорогих глазах миллионы радуг.

А когда опустится ночь опять,
И луна к земле наклонится ближе,
Буду я, прижавшись к нему, лежать,
Чтобы только чувствовать, как он дышит.

За окном в январском блюзе
Белый вальс танцуют тени,
И за ниточки иллюзий
Мастера хитросплетений
Без надежды и без веры,
Сохраняя нужной мину,
Порождения химеры -
Мерно тянут паутину.

Бледно-бледно, тонко-тонко,
Липко-липко, вязко-вязко,
Чтоб за ручку, как ребенка,
Увести в чужую сказку,
Где ни лучика рассвета,
Только сумрак заоконный,
Где стрелой из арбалета
В сердце ранили дракона.

Где на пятом километре
Наклонили ось земную,
И над маленькою Гердой
Прочитали отходную,
Где повешен Буратино
За особые заслуги,
Извиваются картинно
Королевские Гадюки.

Где с холма склонилась башня
Силуэтом хищной птицы,
И на светлый день вчерашний
Остается лишь молиться...
Оглянись! Такая малость
Может целой жизни стоить.
Позади ещё осталось
Где-то что-нибудь святое,
Не заплёвано паяцем,
Не приклеенное к маске...
Время к свету возвращаться
Из чужой безумной сказки..

За горизонтом скрылась макушка солнца,
Маятник ночи снова пришел в движенье.
Месяц рогатый спешился у колодца,
Ловит на спиннинг зыбкое отраженье.

Время разбиться яблокам у порога,
Слушать, как совы ухают или плачут.
Не уберегся от нареченья богом
Бедный мой мальчик, обыкновенный мальчик.

Сочные травы с ветхим забором вровень,
Сладко и абрикосово пахнет лето.
Что ты, не надо... Знаю, ты невиновен.
Быть божеством - ведь ты не мечтал об этом.

И, обжигаясь ветром сухим, горячим,
Ночь, задохнувшись, съёжится на исходе.
Я понимаю: трудно быть богом, мальчик.
Так что иди, развенчанный. Ты свободен.

И закончится день, и с берез надерут коры,
И с цимбалами в лес потянутся цимбалисты.
Будут рыжими лисами небо лизать костры
И бросать на траву золотые песчинки-искры.

Здесь русалочий смех, переливчатый, как струна,
И совиное "Ухх", и осиновый тихий шелест.
И взорвется разгульной музыкой тишина,
И среди молодцов улыбнется угрюмый Велес.

Закричат у реки: "Поскорее лови венок!"
... И проносится ночь вороной лошадиной масти.
Распускается алый, как сердце твое, цветок –
Это папороть-кветка*. На счастье тебе, на счастье!

*Папороть-кветка (белор.) - цветок папоротника

До звонка студенты впадают в сон,
Погружаясь в мир новогодних грёз.
Константин Ильич говорит баском,
И очки сползают ему на нос,
Словно санки: видимо, велики.
И костюмчик, видимо, куплен впрок.
Константин Ильич носит галстук и
У него с собой носовой платок.
"Не мужик, а вымерший элемент",-
Вдруг хихикнет Оля, возьмет айпад.
"Ну, такой, пещерный интеллигент",-
Повторит презрительно рэпер Влад.

Константин Ильич - об эпохе Цинь,
Константин Ильич - об эпохе Тан.
Города, восстания, чай, бойцы...
У студентки Тани в мозгу - туман,
И Китай исчез неизбежно вновь,
Доводя, как водится, до греха.
В Новый год загадано на любовь,
На немного странного жениха.
И запомнить что-то надежды нет,
И не сдать зачет - миллион причин.
Вместо "Цинь" и "Тан" у нее конспект
Сплошь исписан именем "Константин".

Мне ничего не трудно сделать, — ответил Воланд, — и тебе это хорошо известно… — Он помолчал и добавил: — А что же вы не берете его к себе, в свет?
— Он не заслужил света, он заслужил покой, — печальным голосом проговорил Левий.
М. Булгаков "Мастер и Маргарита"

Светится на полочке крем,
Тянет холодком из окна.
Маргарита, Мастер... Зачем
Между ними сам Сатана?

На столе раскрыта тетрадь,
Месяц утомленный уснул.
Если долго Мастера звать,
Призовешь к себе Сатану.

Он и выдаст страсть за любовь.
Только кто во мне говорит:
Разве он - из тех Мастеров?
Разве ты - из тех Маргарит?

Глупо: баш на баш с Сатаной,
И в финале радости нет:
Ведь любовь - совсем не покой.
Это чистый внутренний свет.

Потому у нас, мон ами,
Чуточку другой эпилог:
Мастеру - придуманный мир,
Маргарите - желтый цветок.

Спит, как младенец... Кто знает, что снится младенцам,
Если им так безмятежно и сладостно спится?
У Франсуазы прохладное, чистое сердце,
У Франсуазы короткая память на лица.

Утром привычно готовит себе капучино.
Сквозь жалюзи пробиваются света полоски...
Выйдет на улицу и, улыбаясь мужчинам,
Купит букетик фиалок в цветочном киоске.

Город проснулся в извечном бензиновом стрессе,
Не разобрал в суете, что уже воскресенье -
Все, как всегда. Франсуаза отправится к мессе,
Чтоб исповедаться и попросить о везеньи:

Что-то не ладится жизнь, если быть откровенной...
И неизвестен ответ на вопрос: отчего так?
Правда, спасает потрепанный томик Верлена
Да под подушкой - из прошлого розовый сверток:

Крылья ее, что прозрачны и ветхи, как марля,
Но позволяют ночами летать-не разбиться,
Утром не помня ни Люка, ни Пьера, ни Шарля -
У Франсуазы короткая память на лица.

В золотых украшеньях самых высоких проб,
Поправляя колечко, что куплено мужем в Бирме,
Виолетта целует Арчи в высокий лоб:
"До свидания, милый! Успехов тебе на фирме!"

Ежедневный обычай длится из года в год,
В нем любви - ни на грош, В нем нет нежности ни глоточка...
Виолетта давно здесь, в общем-то, не живет,
Здесь, как тень, существует телесная оболочка.

Только в тесной квартирке грязной Уорренс-стрит,
На продавленной и незастеленной узкой койке
Виолеттино сердце ёкает и летит
К небесам, к облакам, не боясь высоты нисколько:

Словно вырвалось на свободу из стен тюрьмы,
Словно вместо зимы на Аляске настало лето.
На ладонях у Рэя - линии и холмы,
И стихи, и поэма "Канцона для Виолетты",

И цветут луговые травы: шалфей, тимьян,
Вопреки непреклонно стоящей в округе стуже...
... Рэй бывает жестоким мальчиком, если пьян,
Потому что ревнует свою Виолетту к мужу.

Рэй стучит по столу, бросает стихи в камин.
И, глотая издевки, не сердится Виолетта -
Да его бы сейчас утешить, остаться с ним...
О, какое же это мученье - любить поэта!

Виолетта спешит домой. Успевает. Пять.
Вот и Арчи: нескладный, как гризли, большой и глупый.
"Добрый вечер, родной! Горячее подавать?"
И целует пришедшего мужа в сухие губы.

Жизнь - огромный театр, для которого пишут роли
Сценаристы-бездарности: пишут же что попало!
Во дворе его в детстве прозвали мальчишки "Кролик",
И с тех пор это прозвище прочно к нему пристало.

Он всегда был другим. И старался не денег ради:
Он стремился постигнуть секреты любви и боли.
Оттого с точки зрения Кролика он - писатель.
С точки зрения общества - конченный алкоголик.

Кто бы понял его - пусть хотя бы наполовину -
Что он видит такие миры и такие бездны...
Но, вернувшись с работы, жена его Катерина
Начинает нудить. И желанье одно - исчезнуть.

Не глотать этих слов, обличительных, непотребных,
Не хлебать этих щей и борщей, не кипеть негласно,
Раствориться в мирах, изумительных и волшебных,
Где мужчины сильны и где женщины их прекрасны.

Где лишь мыши-вампиры - "уроды и кровопийцы",
А весь мир остальной - и богат, и красив щемяще.
И не пил бы он вовсе. Но как же тогда мириться
С Катериной, с реальностью, с жизнью, такой пропащей?

В этом вечном конфликте меж гением и другими
Нет неправых и правых. И Кролик смеется глухо.
С точки зрения общества Катенька- берегиня.
С точки зрения Кролика - старая потаскуха.

Генри в одной из лучших своих рубашек –
Так как должно души быть достойно тело.
Каждую среду к Генри приходит Маша,
Генри слегка циничен, но так, в пределах.

Маша бросает в рот из тарелки вишни,
В эти моменты Генри слегка расслаблен.
Маша щебечет, там, о любви, о жизни.
Генри молчит и курит: что скажешь бабе…

В будущую субботу – прием у босса,
«Кто там из наших будет, не знаю даже» -
Генри еще любезен, но смотрит косо:
Ночь за окном, пора бы убраться Маше.

Два оборота… «Милая, как обычно,
Я на мели. У скверика – на маршрутку».
И про себя: «Вот дьявол, от жизни личной
Нет мужикам покоя ни на минутку».

Генри бросает лед, разбавляя виски.
Опустошенный, сникнувший отчего-то,
Гена на кухне варит себе сосиски
И достает альбом со своими фото:

Вот он в элитном клубе «У братца Лиса».
Вот он на байке, юный, подобный бесу….
В общем-то, Генри с радостью бы женился,
Только пока не встретил свою принцессу.