1
*
– Слушай, как время летит! Уже меньше недели осталось! – воскликнула Лиза прямо с порога, –
Представляешь, уже в эту субботу – юбилей у Льва Рудольфовича!
– А кто такой Лев Рудольфович, и почему я должен о нём думать вечером, после трудового дня? – удивлённо поднял брови Олег.
– Ты что, серьёзно?!
– Не ешь меня, Лиза-Лиса, лучше я тебе песенку спою! –
Олег сидел, поджав ноги, на диване и наигрывал на гитаре, подпевая в четверть голоса.
– Лучше не морочь мне голову своими хитрыми песенками! Ты прекрасно знаешь, что Лев Рудольфович – муж Софочки, начальницы нашего отдела. Мы приглашены! Ты хочешь манкировать?
– Фу-ты-ну-ты, «манкировать»! Я хочу в выходной взять у Витяна лодку и махнуть с тобой и Маришкой на островки, на наше место! Ведь такая погода стоит! Клёв будет! И на солнышке весеннем погреешься, а то стала в своём отделе бледная, как бумага «Снегурочка».
– Это ты очччень хорошо придумал – лодку... А что люди подумают? Ведь нас пригласили – лично! Как мне прикажешь потом в отдел появляться?
– Брось, Лизка, отпразднуют и без нас – ещё лучше. Я не хочу на съедение ко всем этим Львам Рудольфовичам с их Софочками, Эммочками... Я там буду чувствовать себя этаким заливным карпом с петрушкой на подносе, не хо-чу!
– Олежа! Но ты ведь любишь петь! У тебя так классно получается, особенно – подражать известным артистам!
– Ага, то «не морочь песенками», то «классно получается»! Определись, однако, краса моя зеленоглазая!
– Ты так живо смотришься на сцене – глаз не оторвать! Слышь, не упрямься, Леший мой! Эммочка заявила: ты будешь гвоздь программы!
– Так нас с тобой гвоздями в развлекательную программу забили или всё-таки пригласили в гости?
– Можешь считать – два в одном. Какая разница?! Надо же иногда в люди выходить!
– Если ты так настаиваешь, тогда давай юбиляра этого алаверды на мой день рождения гвоздём программы пригласим: пусть и он для меня споёт, как сумеет. Я ему даже согласен подыграть – я не гордый.
– Ну, знаешь ли, с тобой становится невозможно разговаривать!
– Фу-ты-ну-ты – всё туда же! А ты знаешь, жена, что я люблю просто петь, по настроению, для души, для друзей, а не обезьянничать на потеху. А эти твои... благодетели... чёрт, меня воротит от одной мысли...
– Папа, папа! – вбежала в комнату семнадцатилетняя Маришка, – ты знаешь песню, я её недавно мельком услышала, такой голос приятный поёт про купидона, который смеётся на людьми?
– Что-то знакомое, дай вспомнить...
– Вот-вот, ты об ерунде – всегда готов, а по серьёзному делу – манкируешь! Ведь у Софочки – младший сынок, он Маришке привет передавал, она тоже приглашена, ну неужели ты не хочешь, чтобы твоя дочь жила лучше тебя?
– Ты мне, про этого Эдика, мамочка, лучше и не напоминай: он на жабу похож! На жа-бу бо-ро-дав-ча-ту-ю, а я рядом с ним чувствую себя Дюймовочкой... и не надо меня пристраивать!
– Дочь, мама пошутила! Её дело – праздновать с отделом, если уж на то пошло, а мы с тобой вдвоём...
– Папка, я тебя люблю! – Маришка кинулась на шею отцу, – только мне в субботу с утра надо зачёт сдать – и айда!
Маришка, как ветер, пронеслась в кладовку, и вот они с отцом уже собирали спальники, фонарики, снасти.
– Первая наша вылазка в этом году! Здорово! Пап, гитару возьмёшь?
– Зачем нам на островках гитара? Ты знаешь, какие там сейчас соловьи! Когда тебя ещё не было на свете, мы с твоей мамой сбежали от всей нашей компании на «крокодилов остров» и всю ночь слушали соловьёв...
– Целовались, наверное, и ничего вокруг не видели и не слышали...
Лиза на кухне гремела посудой: было понятно, что она не согласна с таким сценарием, и будет битва. Олег подошёл сзади на цыпочках, обнял её за плечи. В нос ударил запах дешёвого средства для мытья посуды, и слова, которые выстроились, было, в убедительную фигуру, годную для примирения, мгновенно осыпались за грань сознания, сражённые наповал фальшиво-цитрусовой отдушкой.
– Когда ты прекратишь этой гадостью тарелки мыть?
– Чем демагогию разводить, зарабатывал бы побольше! Ведь ты же мог защититься у Пал Палыча на кафедре, сейчас был бы уже как минимум доцентом...
– Палыч мои изобретения воровал, я ему это в лицо сказал, что он вор, плагиатор.
– Вот всегда ты так! Ведь Палыч – не вечный, ты бы его пересидел и вверх пророс...
– Это пусть Костян «прорастает»: он любит это «чего изволите», а я – Леший!...
– Никакой ты не леший, а специалист-сантехник.
– Ну да, нормальный специалист! Ладно-ладно! Шути как хочешь! Да, я по большей части сортиры чиню. Но моя душа в этом не участвует: представляешь, я порой даже запаха дурного не чую! Ага, так и есть: руки – мои, смекалка – моя, а душа – не-а, ищи её, свищи её! Она в это время – в другом пространстве, от сего мира далёком... звёзды, песни... я бы тебе…
– Короче, если ты сам такой – не от мира сего, то не забивай дочери голову: ей надо хорошо выйти замуж, чтобы не влачить нищенское... как некоторые. Ты даже на приличную свадьбу не соберёшь...
– Лиза-Лиса! Когда ты такая стала? Ты ведь была поэтом математики! Что тебя связывает с этими жабами Софочкой, Эммочкой! Что ты к ним прикипела?
– Ну-у-у... пошло-поехало! Они – респектабельные, я хочу стабильности! Я всегда хотела стабильности. Вспомни-вспомни: ну что у нас было? Комната в общаге три на три, с общей кухней и туалетом в конце коридора! Софочка меня взяла в этот отдел, помогла получить квартиру...
– Купила она тебя этой квартирой, ишачишь ты на неё пожизненно! Бросай это гнилое болото! Ты у меня – умница! Поедем в выходные на островки, загоришь, щёчки зарумянятся, станет моя Лиза-Лиса снова краше всех на свете...
– Чума ты, Леший, ей богу, чума... бросай, говоришь... и куда я пойду? Кругом и так – сокращения. Если только к тебе: младшим помощником старшего сантехника?! Ты не против?! Ты этого добиваешься?! Чтобы я тебе вантуз на блюдечке с голубой каёмочкой по твоей команде подавала?! А Софочка обещала…
– Родная, нам с тобой больше и поговорить не о чем, кроме твоей Софочки? До тошноты наслышан. Как там у Стругацких: «сыт я по горло и до подбородка, стал я от песен твоих уставать...»
– А до чего же мне надоело твоё чириканье, соловей ты канализационный...
Выходной не задался: хотя Олег накануне твёрдо решил ехать на природу, ненастное утро дождём и порывистым ветром смыло, сдуло и разнесло все его грандиозные планы. Вариантов не оставалось – юбилей. Маришка вернулась из техникума и сушила феном намокшую чёлку.
– Вот это льёт! И ветрище – зонтик наизнанку вывернулся, представляешь?! Вот приедем – там все расфуфыренные, а я одна – как мокрая курица!
– Суши-суши, время терпит. До такси три шага – проскочим.
Лиза была рада ненастью: всё само собой складывалось как нельзя удачнее. Пусть муж себе недовольничает – не идти же на поводу?! Сам же потом ей спасибо скажет!
Она была уже при параде, и всем своим видом демонстрировала готовность номер один.
Но Олег равняться на лидера не спешил. Он всё ещё ходил кругами, тянул время, как будто на что-то надеялся. Ему так хотелось, чтобы что-нибудь случилось: ну если не цунами, то хотя бы землетрясение, наконец, атака НЛО, пришествие запечных тараканов — всё что угодно, только не жабьи лица Софочки и Льва, как бишь его там, да чёрт с ним, там еще Эдик, Львович этакий до Маришки клеится... надо ехать... не отвертишься... чёрт... чёрт... Олег обречённо принялся застёгивать пуговицы новой карамельно-розовой рубашки, рассматривая своё отражение в зеркальной глубине серванта.
«И зачем Лиза такую купила? Зачем это? При чём здесь я? Хоть бы совета спросила, а то наряжает, во что вздумает, как Якубовича на «Поле чудес»... Осталось только провозгласить: «Подарки в студию!»... Я же не красна девица, чтобы в розовом,.. нет, это дело надо прекращать...»
Отражение в серванте было нестерпимо, до тошноты гламурным, и Олег показал ему язык. Отражение ответило ему тем же, и тут Олега посетила мысль, что это розоворубашечное отражение и он сам – не одно и то же, и вообще, оно как бы и не при нём – так, само по себе. Вот бы послать этого карамельного добра молодца из серванта заместо себя кататься по юбилеям – ага, такому пойдёт фиглярничать. А он сам, настоящий Олег, в это время...
Допридумать, что же будет делать он сам «в это время», не пришлось: в прихожей зазвонил телефон. Лиза подошла первой:
– Тебя!
Олег взял трубку.
– Олег Александрович? – сказала трубка бархатным женским голосом, – Здравствуйте...Очень приятно... Да, мне необходима Ваша помощь... мне Вас рекомендовали... да... у меня авария, ну сами понимаете... Срочность я оплачу... У Вас юбилей? Поздравляю... не у Вас? Опаздываете? Что вы, нет, отменять не придётся! Да, да, за Вами подъедет машина, а после доставит Вас, куда Вы скажете... Вас устроит... – голос назвал такую сумму, что даже Лиза, которая слушала разговор, стоя рядом, согласно закивала головой, и это означало: Олег от юбилея свободен, как птица, и может лететь на машине этой не бедной дамочки из трубки устранять её ванно-унитазные проблемы без промедления.
Олег тихо торжествовал, празднуя своё избавление: «Без меня... пусть они там – без меня... Вместо НЛО и тараканов пришла работа, нашествие работы... Пусть, пусть... Конечно, это не рыбалка, что поделаешь, но работа – лучше юбилея. Не айс, но... пусть, уж лучше работа. А вообще-то – это чудесно, чудесно, что так складывается! Стоит только захотеть... Чего бы ещё придумать захотеть? Хотя бы хорошей погоды, что ли?»
С такими мыслями он уселся в машину, которая доставила его в самый респектабельный район города. Здесь за вычурными, заборами высились роскошные коттеджи. «Улица Изумрудная» прочитал Олег и улыбнулся: что-то в этом было из детства, из сказки. Непогода тем временем, в самом деле, стихла. Машина остановилась у палисадника, искусно овитого лианами с молодой листвой. «Ух ты, как будто висячие сады Семирамиды» – оценил красоту увиденного Олег. Покрытая дождевыми каплями зелень играла множеством оттенков зелёного в слепящих лучах неожиданно пробившегося солнца. Искринки, казалось, звенели на лепестках разноцветных крокусов и в золотящихся на солнце рябчиках, покачивающихся на высоких косматых стеблях. Олегу очень захотелось нарвать букет и подарить эту неожиданную красоту Лизе, чтоб она не злилась и больше никогда не называла его дирижером канализационных труб, или как она там его ещё называла...
– Олег Александрович! Будем знакомы – Жанна,.. да очень приятно,.. Собственно, мне сказали, что Вы – уникальный в своём роде специалист... у нас красиво, волшебно?.. О, да!.. Французский дизайн... «Париж – город контрастов?» – очень может быть... а Вы знаете Париж? Нет? Как жаль... не выезжали из страны?.. Собственно, вот... что-то сломалось ... да... Да, такое бедствие происходит периодически, с некоторых пор... – да, время от времени выходит из строя,.. да, как бы ни с того ни с сего... я подозреваю... Почему вы думаете: не заплатили?.. Вот, всё здесь, смотрите сами... нет, для меня главное – устранить, раз и навсегда... Приступайте, я не буду мешать, но мне очень важно, чтобы больше никогда... и... я должна знать причину... причину этой... неприятности... Это – Ваши помощники, – Жанна указала на двух рабочих в зелёных комбинезонах.
«Любопытно-любопытно» – подумал про себя Олег, надевая спецовку. Сегодня всё складывалось чудесно и любопытно.
...Непростой, видимо, был этот парень, устроивший прекрасной Жанне-Семирамиде периодический канализационный переполох! Ноу-хао было налицо. Олег восхитился его остроумием, но не собирался выдавать хозяйке: «Кто сам догадался – того и секрет. И концы, что называется… Много будет знать – скоро состарится... Интересно, а сколько ей лет? На первый взгляд – лет двадцать пять, не больше...
Освободившись от работы, Олег залюбовался изысканной красотой садовой архитектуры и не вернулся к дому проезжей дорогой, которой его привела хозяйка. Любопытствуя, он свернул на живописную тропку в сад, и она, искусно изгибаясь между необычных для средней полосы ботанических диковин, привела к деревянному мостику над весёлым ручейком с прозрачной водой, сквозь которую проглядывала разноцветная галька. Олег взошёл на мостик, и его глазам открылся небольшой островок, на котором красовался большой зелёный камень, надколотый с одной стороны, с узором на месте скола, похожим на перо сказочной птицы. Вода у камня пенилась, и пена, похожая на вату, собиралась у берега, обросшего папоротниками. «Камень преткновения» - подумал Олег. Вокруг летали чёрные шмели и голубые стрекозы. За следующим поворотом открылся вид на плетёную беседку, уютно устроенную под только что распустившейся лиственницей, молодые шишки которой были под стать цветущим розам, украшавшим дерево снизу доверху, наполняя уголок особенным лесным ароматом. Деревянные скульптуры, то тут то там встречающиеся на пути, вызывали у Олега тихое восхищение. «Вот, умеют же люди... умеют же...» В этом саду, действительно, не встречалось ничего случайного или неподходящего. Но удивительнее всего было услышать здесь соловья. Настоящий, живой соловей в черте большого города... Как? Откуда? Чем его сюда приманили – осторожную свободолюбивую птицу? Чудеса... И тут он вдруг увидел Жанну. Жанна шла по тропинке к нему навстречу. Только сейчас, когда работа была уже выполнена и ничто не отвлекало внимания, Олег сумел разглядеть её. «...Соловей и Роза...Роза по имени Жанна... Бог ты мой, какая!.. – это было первое, что пришло ему на ум, – такая красивая – не отвести взгляд.» Она, владычица, была здесь главным украшением, а всё остальное... да бог с ним – остального Олег уже почти не видел. «Так сколько же ей? – из неведомых глубин вынырнул-вернулся прежний каверзный вопрос, – Неужели всё-таки – к тридцати? Или – за тридцать? Или всё-таки – хорошо за тридцать? Про таких говорят: «девушка без возраста». Со... Ну нет, не может быть... Хотя, почему не может? Такой глубокий взгляд... Она знает жизнь... Фу-ты-ну-ты, и почему первым делом хочется узнать возраст незнакомой красавицы? А если ей – за триста? Может, ей «средство Макропулоса» в наследство досталось? И что это меняет? Разве от этого она менее прекрасна?.. И всё же – сколько?.. Хотя... зачем мне знать? Бог ты мой: глаза... чёрный омут», – и он постарался смотреть на Жанну вскользь, избегая опасного погружения.
После заверений, что всё исправно, и, отныне и довеку – на ближайшие триста лет – система обязуется работать, как швейцарские часы, Олег был уведён хозяйкой в гостиную, в которой уже был накрыт стол. За разговором Олегу стало определённо казаться, что он Жанну где-то видел раньше, возможно, даже дружил с нею, когда-то... Вспомнить бы... может, в прежней жизни?..
Он, неожиданно для себя, расшевелился: то ли шампанское его «вскрыло», то ли совершенная, почти киношная красота всего, что встречалось взгляду, но от утреннего раздражения не осталось и следа: Олег феерически острил, почти как много лет назад в университетских компаниях. Слова сами собой приходили и слетали с губ – ловкие, подходящие – самые те, что надо! Было легко и молодо на душе. Захотелось петь, и, как из-под земли, возникла гитара – хорошая, надо сказать, гитара! Как-то сами собой на память пришли подходящие – обоим хорошо известные песни. Они так славно пелись: с шутками, историями-воспоминания – как будто общались давние друзья! Жанна рассказала между прочим, что гитару привезла из Испании, от известного мастера. Она напела испанский мотив – Олег подыграл, Жанна вскинула руки – в её пышных волосах откуда ни возьмись заалела роза – ах, Жанна-Карменсита! Ах!.. Потом она рассказывала ему об Амстердаме, потом – о Куршевеле, потом...
Воскресное утро обнаружило Олега в просторной спальне на Изумрудной улице. Весеннее солнце, одержавшее очередную весёлую победу над всем на свете, радостно праздновало, рассылая поздравительные лучи-телеграммы.
Непуганые солнечные зайцы по-хозяйски резвились, не стесняясь человеческого пробуждения. Олег прислушался: из привычных звуков цивилизации ему удалось поймать ухом только едва уловимый отдалённый тепловозный гудок. «Вставай, иди, гудок зовёт» – проскандировало просыпающееся сознание, и, спустив ноги с кровати, Олег стал одеваться, несколько обескураженный непривычностью положения.
Жанны в комнате не было. Но на маленьком столике курчавилась паром чашка утреннего кофе. От этой заботы Олегу стало ещё более не по себе. Между вчерашней ребяческой радостью и сегодняшним пробуждением в чужом раю чего-то не доставало. Можно было посидеть-подумать-попить кофе и постепенно найти способы построить это «недостающее»: что-то наподобие волшебного мостика в параллельный мир. Но приступ внезапной, непонятно откуда взявшейся ярости сорвал Олега с места; он мгновенно собрался и быстрым шагом, не оглядываясь, помчался на остановку – скорее домой! В кармане лежал расчет, в голове – какое-то злое, невнятное решение, всплывшее из неведомых глубин и упакованное в странное сомнамбулическое состояние, похожее на то, которое мучило его предшествующим утром: «Что это? Зачем это? При чём здесь я? Да я ли это?.. чёрт-те что происходит... именно чёрт-те что...»
Ему трудно было называть свои ощущения, как будто в каждом названии, как в хитрых ящиках циркового иллюзиониста, были припрятаны ещё какие-то невидимые, тайные значения, которые лучше бы и не открывать. Но этот скрытый смысл бесцеремонно стучался в висках, взламывая привычное положение вещей: тум-тум-тум, тум-тум-тум... чёрт-те что, нет, в самом деле – совершенное чёрт-те что – никакого покоя!
Любимый домашний диван тоже не успел дать ни приюта, ни успокоения – с празднования вернулись дочь и жена.
– Жаль, жаль, что тебя не было с нами! Так хорошо могли вместе провести время! – Лиза взахлеб рассказывала о том, как всё было обставлено и подано, какое сногсшибательно-голое платье было у Эммочки (это при таких-то развесистых боках!). И как Эммочкин муж перебрал и стал приставать к Аллочке, которая была вчера в алом, с открытой спиной, даже там, где спина должна в принципе уже закончиться; и как Аллочка...
В голове Олега совершенно без спросу поселилась целая рота неутомимых барабанщиц, и за этим грохотом ему удавалось улавливать сознанием только обрывки фраз. Из них было ясно, что торт был «четырёхэтажный», и что Лизе пришлось петь дуэтом (ну фанты же!) с Валериком, /ну разве ты не помнишь Валерика?\ (этого Валерика Олег никак припомнить не мог), и как Лизе – по тем же фантам – досталось танцевать танго с Михелем /этот Михель из Софочкиной родни\, как все аплодировали (фу-ты-ну-ты, фанты гнуты...) Как было то-сё-пятое-десятое, а потом все любовались фейерверком, и ночевали на даче – представляешь, какая у Софочки дача! Нам выделили диван в мансарде... ах... Лиза сетовала на Маришку, которая пряталась от Эдика, и хвастала цепочкой, которую Эдик при всех презентовал Маришке...
«...На цепь он её, что ли, посадил, Маришку мою? Чушь какая! Она не пойдёт на цепь...» – в сознании Олега опять заплясала всякая бессвязная чертовщина
«Что это? Зачем я здесь? Зачем слушаю этот бред? И чем этот бред хуже/лучше того, который я вчера нёс в чужом изумрудном раю? Это взаправду я, или это не со мной... так, кино?! Раздвоение личности? Расслоение? Распыление?.. Пуфф! И где я? Меня зарядили в хлопушку и – пуфф – я рассыпался конопушками конфетти над дачей бородавчатой Софочки... или над коттеджем по улице Изумрудной? Да и какая теперь разница? Пуфф!.. Пуфф!.. И нет меня... И всё – ненастоящее – Олежа в зазеркалье...»
Он лежал на диване, уставившись в потолок. Барабанщицы немного угомонились. Остатки усталого воображения рисовали на белом потолке лодку, оторвавшуюся от причала, которую несут-качают волны, на вёслах никого нет, и она уплывает вдаль – куда?.. зачем?..
Юной птахой пронеслась и упорхнула Маришка: куда-то отпросилась до вечера. И Лиза наконец заметила, что Олег её почти не слушает:
Ну ладно, отдыхай. – Лиза поспешила на кухню .
«Кого кормить-то? Не успели из гостей – уже проголодались?!» – пробурчал Олег и повернулся лицом к стене.
Зазвонил телефон.
– Подойди, у меня руки в тесте – скомандовала Лиза.
Олег не двигался, в надежде «перележать» звонок, и мысленно умолял его заткнуться. Телефон мольбам не внимал и трезвонил своё. Олегу ничего не оставалось как сползти с дивана и взять ненавистную трубку.
Это была Жанна...
Жанна назначила ему свидание – он должен был выйти из дома, зайти за угол, а там его уже ждёт машина...
Олег ощутил себя бильярдным шаром, в бок которого больно воткнулось острие кия. Шар вынужденно покатился...
Олег вошел в кухню (как будто это был не он, а кто-то другой, а он лежал на диване и наблюдал на потолке лодку...)
В этом городе у всех, что-ли, засорилось … короче, поехал я,..
Он вышел, прошел несколько метров, но вдруг вернулся, вошел, лег на диван. Силы покинули его. Он был как лампа с перегоревшим волоском – сколько не жми на кнопку выключателя – светить нечем.
Лиза встревожилась и присела рядом на край дивана:
– Что с тобой? Ты прямо сам не свой... Кислый какой-то... Устал?может,.. просквозило?
Жена укрыла его пледом, сделала чай из шиповника, хотела поставить градусник... приложила ладонь ко лбу — лоб был холодным и бледным.
«...Сам не свой... ага, так и есть» – что-то своё, важное-необходимое, без чего он – больше и не он вовсе, то ли сломалось, то ли потерялось ненароком – выпало желторотым птенцом на асфальт где-то между Амстердамом и Куршевелем, а может, ещё где, и сколько ни стенало, ни вопило – никто, никтошеньки не услышал, не обратил внимания,.. никто... Даже он сам, зазеркаленный делами-делишками не заметил...
Где теперь искать его, птенца потерянного, неприкаянного... чёрт, чёрт...
Желания встречаться с Жанной не было: ничего не было — ни-ка-ких же-ла-ний. Пустота пустот. Пустота, проливающаяся через край сознания... И всё, что было до сих пор важно и значимо, теряло вес и смысл, растворённое, поглощённое новоощущаемой пустотой.
------------
Жанна позвонила ещё раз.
(продолжение по ссылке)My WebPage
