Мой мир не умещается в ладонь,
Бери его и бережно неси.
Он выверен последней нотой «до»
И ласково-доверчив нотой «си».
Бери его, но не иди войной,
Не может мир вернуться на щите,
Легко мне защитить его одной,
Имеющей к войне иммунитет.
Не может мир делиться пополам,
Пусть даже из намерений благих.
Тогда, увы, не сакура цвела,
Когда упал мой мир из рук твоих.
Пусть даже не разбился на куски,
Осколками нелепыми блестя,
Но больше мы не сможем быть близки…
Хотя…

Под блюз воронок Малой Невки
И ветра заунывный свист
Снежинки – птички-однодневки
Нестройно танцевали твист.

«Моржи» облюбовали прорубь
У Петропавловских ворот.
На них смотрел нетощий голубь,
А на него облезлый кот.
За упокой души заблудшей
Пропойца водку наливал -
Пришвартовался в финской луже
Шутов корабль – карнавал.

Прошли гуськом две старых утки,
Ушли «моржи» и кот сбежал,
Закончились морские сутки,
Повесив месяца кинжал.

Я растерянность выгоню первым дождём,
Ничего, поживём, поживём – это просто.
Панорамные окна поставим, уйдём
Погрустить, покурить
...............................на Васильевский остров.
На свинцовой волне блюз воронок, огни
В круговерти оправы, как шарики ртути.
Никогда не читай, промолчи, помоги
Долететь до свободы магической сути.
Это плотный туман, это вымысел, бред…
Иногда берега изменяет погода -
Ролевая игра, итальянский сюжет -
Петербуржская блажь окончания года.
Вот и всё, слишком холодно, ладно, идем
По анапестам трижды умноженной грусти,
Я не буду писать… о себе… о своём,
Город S полюби - он тебя не отпустит…

Моя страница кончилась, она…
На вид, как жженый сахар, - только белый,
Как брошенная странная страна,
Как сломанные перья или стрелы.
Она внезапно кончилась, давно…
Как та зима, которая без снега,
Как выпитое вовремя вино,
Как старая скрипучая телега.

И новый мир встречает не меня -
Бесцветную, без крыльев – не живую,
Не ту, что гений Loci осенял…
Теперь - я не пишу и
………………………......………не живу я.
И новых слов накопленная горсть
Не тянет, - тихо падает на камни.
Себе, вчерашней, говорю я – брось,
Топча страницы мертвыми ногами.

С неизменным упрямством Сизифа, по кругу,
В ночь уходит земной полупьяный ковчег,
Серебрится обычный на севере снег,
Улыбаются люди фальшиво друг другу.
Безразмерные сумки, носки и авоськи
Заполняются зайцемышиным добром,
Разве мы разобьемся и завтра умрем,
Распадемся на атомов жалкие блёстки
И отправимся странствовать в трещины мира…

Нет - мы выживем – это такая игра.
На столе оливье, из лосося икра -
Отдыхает Москва, отдыхает Пальмира.

Прикасаясь друг к другу встречаются стрелки,
Не сбиваются с курса в пути поезда,
Зажигается… гаснет на небе звезда,
В полупьяном ковчеге меняют тарелки,
И с упорством безвыходно запертой белки,
Вновь бежит "новогодья" другая вода.

Бывает, выйдешь из магазина
Хмельной жизелью - в руках вискарь.
Гуляет лето, а где-то зимы
Поземкой вертятся у виска.
А здесь-то - лето лучами штырит,
А там - на лето поставлен блок.
Остыли чувства, смотри, не ты ли
Стишки кропаешь, как местный Блок.

Потом поправки внесет корректор –
И Блока с блоком отправит в брак,
Жизель оставит и даст карету,
детишек пару, счастливый брак.

…Очки снимаешь и смотришь грустно,
Вискарь не лечит - бросаешь пить.
Логично будет и так по-русски
Глотать свободы казённый спирт.

…Бывает, выйдешь из магазина,
Раскроешь белый предсмертный лист
В линейки впишешь: «Невыносимо!
Send death, somebody,
...............................somebody,
……………....................................please»

Течет февраль к своей черте протяжной песней недопетой
в шестидесятой широте не наступающего лета.
В тон нескончаемой зимы антициклоны и циклоны
пиджак дождя дают взаймы для голых дирижёров-клёнов.
Скрипичны профили мостов, там бэк-вокал пятиэтажки
забытый лист под «Вальс Бостон» влечёт на дно унылой «Пряжки».
В ней заблудился караван отчаянно голодных уток…
Февраль тоску пришвартовал на рейде бесконечных суток.
Развесив ноты на карниз вульгарным дымом сигареты
течет февральский утопизм протяжной песней недопетой…

Не греет слюда бесконечно холодного камня,
Бросаешь: «Прости», и по тонкому лезвию «нет»
Уходят шаги, компромиссами время чеканя…
В песочных часах - перевернутой жизни абсент.
Не надо: "Алиса!" Она упадет в Зазеркалье.
Стекает хмельная беда в ледяную Неву.
Увы - меркантильность... Разменной монетою стали.
Увы, перестали бороться за сны наяву.
Гудки парохода. Под мост и навстречу теченью.
Темна амальгама, из плена не выпустит нас.
Я слышу экстаз телефонного сердцебиенья -
Холодное нечто, живое без права на фарс.
Размеренный шаг. И надежда на встречу туманна.
Я не обернусь, восполняя утрату другим.
Пускай остается слюдой обездушенной камня
Мое Зазеркалье, где чувства похожи на дым…

Мы когда-то должны погибнуть,
Как под снегом цветы погибнут,
Как погибнут дневные звуки
В темноте погребальной ночи,
Точно так же погибнут волны,
После шторма осядут пеной,
Непременно погибнут капли,
Растворятся в земле мгновенно,
Горстка пепла погибнет с ветром
Унесенная вниз с обрыва…

После этого мы воскреснем,
Как из звуков возникнет песня,
И озоновый свежий запах
После ливня всплывёт внезапно.
Как чернила рождают знаки,
Прозаично – в кастрюле накипь,
Поэтически – однотомно,
Одноатомно и фантомно,
Как из хвороста вспыхнет пламя
Возрождаемся...
................... это
..........................память.

…Ложись спать…
Вставь контактные линзы, сними романтический пластик очков, погаси телевизор, обманно-безвизов в нем мир, «волочков», звезден и полосатов мир ругается матом и песни поёт. Этот мир настоящий, упакованный в ящик, - не курит, не пьет, на язык клеит марки, он блестящево-яркий от конфетных афиш. Прогоняя по венам,освежает мгновенно афганский гашиш. Свежий ветер надежды не пахнет, как прежде, это пахнет кальян...
Пахнут ладаном розы, и обрито-тифозен рассвет и багрян.
…Просыпайся…

Сны мои – мои колибри, прогонять их не спеши,
На экслибрисе души поселились чудо-птицы,
Снов переверну страницы - тише, тише, тише,.. ти…
Размотай клубочек ночи, сновиденья приюти.
Вечереет. Тихо, слушай: чайник злится, пар идёт…
Снится - белый пароход в море тёплое стремится,
Снов переверну страницы - тише, тише, тише,.. ти…
Акварельные границы ярких красок конфетти.
Перевиты лентой алой и положены в альбом
Встречи…расставанья… «Бом!», - испугает время птицу,
Снов переверну страницы - тише, тише, тише, ..ти…
Заплутали сны-колибри в джунглях млечного пути.

Какое дело нам до тех, кто умер…
Короткий зуммер – абонента нет.
А мы купить забыли сигарет
И посмотреть кино про чёрный Бумер.

Конечно, нам, живым, намного проще.
Мы ропщем, но поклонится бурьян
Могилам свежим... так сгнию и я...
Нетленны лишь святых бывают мощи,
А смерть, она обычно - антреприза.
С карниза птицы бросятся в полёт.
На «Южном» население растёт...

Там вам оформит безучастно визу
И жизнь-клоаку спьяну проклянет
Могильщик у кладбищенских ворот,
Привыкший к похоронному аншлагу.

Однажды ты выйдешь из комы, научишься жить,
Достанешь весёлые платья в горошек из ситца,
И вспомнится песня, что «всё это будет носиться»,
Но только вопрос остаётся – кто это сошьёт?

Не станешь грустить, я уверена – будет легко,
Как будто вчерашним дождём не испорчены лица,
Как будто бы тучи ушли и не сможет пролиться
Печаль дождевая, прервавшая солнца полёт.

Однажды вернутся на место привычки, дела,
Закроются двери в себя и откроются в люди,
По лужам пройдешь босиком, только, прежней не будешь,
Как будто бы смерть на тебя поцелуй ниспошлёт.

Весёлая девочка-next под цветастым зонтом,
Однажды ты выйдешь из рая, из дома, из комы,
И я отыщу тебя (как мне всё это знакомо) –
Весёлые платья из ситца – горошки вразлёт.

Сиротливо в углу у торшера в оранжевом пледе,
Не пугает метро, не растут котировки валют,
Кто-то грустно поёт, а за окнами едут и едут,
Пусть поможет им бог, если акции вдруг упадут.
Я смотрю из окна – «короли» по Тверской за «капустой»,
Крут блестящий капот, гармоничные линии, лак…
Им достанется всё, ведь мошенники тоже искусство, -
И безбедная жизнь, и крутой дорогой Кадиллак.
Я лечу из окна – магазины, пивные миазмы,
В переходе метро прилипает собака–тоска,
Три аккорда навзрыд, оказалось, что это заразно,
На голодной струне не играет - фальшивит рука.
Наливается водка в пузатую рюмку и /граппа/
/Поднимается тост/, пьют не чокаясь в клетках-домах,
Я умру и вернусь, в невозможность не веря бэкапа,
Записав на дискету удачу себе и… ума.

Из телефонного разговора:
-привет!
-привет
-ну, ты где?
-да на даче со своим кобелем
-и как?
-ужасно, нашел себе тут подругу, ходит к ней регулярно, пока я не вижу.
Так она еще, представляешь, выше него, рыжая такая, сука. Наглая, иногда сама приходит.
-а ты?
-а что, я? Хожу, его ищу.
-разведешься опять?
-с кем??
-с кобелем своим, Серегой!
-да ты что!!! Он в городе работает, я с собакой на даче сижу!
-…

-надо слив купить (задумчиво)
-…/зачем ему сливы? Понятно, если бы пиво, но сливы?!/
Много?
- да так, один…
- один килограмм?
- откуда я знаю, сколько он весит? Купим, повесим с одной стороны, и бочку поставим…
-…/дожили! Сливы в бочках!/
Килограмм на бочку это мало. Перед глазами предстала перспектива строительства нового погреба - с пандусом, как в позапрошлом веке. В мечтах потные рабочие, согнув мускулистые шеи, закатывали бочки на пристани… Корабли отправлялись из Варяг в Греки...
-поехали, купим
-поехали
В строительном магазине было душно, ходили задумчивые мужики в спецовках и женщины в оранжевых жилетках…
…Наконец-то на доме появился нормальный слив для дождевой воды…

Мой город нынче пьян до глупых голубей,
Шныряющих вокруг и вечно что-то жрущих.
Мой город – полынья, убьешь меня? Убей.
Убей мою хандру и… голубей до кучи.

Ты триста лет стоял и пил портвейн дождей
И триста простоишь, в воде каналов корчась,
Тебя поил не я, стой над Невой, балдей -
Торчащий из болот меж финских низких кочек.

Не я тебя вогнал в туман, ты сам зашёл,
Шатаясь и кряхтя хламьём пятиэтажек,
Напился – закуси, и будет хорошо.
Пусть ты закусишь мной, ведь, я не против даже.

Послушай, ты смешон, угрюмо-жёлт и тощ,
Скажи, когда же ты бываешь настоящим?
Когда тебе в лицо плюёт осенний дождь?
Так пей хоть каждый день «до ёжиков шуршащих».

Звонок дверной. Открыла. Верь -не верь,
Смотри хоть под углом, хоть через призму
Твоя харизма не проходит в дверь,
Не лезет, хоть реви, твоя харизма!

Да что ж такое, снова не вдвоём?!
Зачем её таскаешь постоянно,
Что делать мне?! Пилить дверной проём?
Он, к счастью, не стальной, а деревянный.

Что говоришь? Харизма – дар небес?
О, небеса, за что я так попала?
Характер, гонор, пьянство, лишний вес –
Всё это, а в квартире места мало!

Нет, дорогой, ты просто мне поверь,
Мне как-то так, удобней - через призму,
Я счастлива, моя на месте дверь,
Ты… забери с собой свою харизму!

Посиди, помолчи на скамейке у сквера в плену,
Погляди на листву, бесконечно летящую вниз,
На холодный туман, что к земле покрывалом прильнул…
Две живые души – ты и парк, вы сегодня одни.

Заблудившийся крик журавлей не врывается в мир,
Привидения прошлых свиданий летят вдалеке.
Эту статику осени слушай, смотри, и прими,
И примерь на себя, не срываясь стихами в пике.

Парк тебя не предаст, он – пристанище брошенных душ.
В закоулках аллей упокойную ветер свистит.
Он играет на флейте, как будто имеет в виду,
Что тебе после жизни, наверное, будет везти.

Не пугайся, постой, ты уходишь… я буду скучать.
Надеваю пальто, за тобой постараюсь успеть…

… в парке нет никого, только старые клёны, ворча
Рассыпают листву – бесполезного прошлого медь.

Проходные дворы и парадные памяти спят,
Заколочено в детство окно и закрыты засовы,
Но однажды, листая альбом, ты вернешься опять
Заблудившимся школьником, не извинившимся снова.
Поглядишь на счастливые лица друзей и родных,
Улыбнешься, погладишь любовно морщинистый глянец.
В пионерском костре догорели счастливые дни...
Но на прошлое, взрослый теперь, без улыбки не взглянешь.

Мир меняется быстро, и с ним изменяемся мы,
На флеш-карты и жёсткие диски запишется память.
Но альбомы выходят на свет из коробки-тюрьмы -
Уплывает Титаник живой от айсберга спама.
Наше детство стоит под раскрытым зонтом доброты,
Защищённое от непогоды и штормов житейских.
Не заметишь, как в старом альбоме окажешься ты -
С фотографии мальчиком...
...взглядом из глянцевой тени.

«Вышел месяц из тумана», - детская считалка

Я помню, призрачно и гулко
Во сне, изъеденном до дыр,
Гуляла боль по переулкам,
Где каждый спящий был седым.
Хрипел морщинистый ребенок,
Пищал воинственный мужик,
Был волос каждой бабы тонок,
И каждый ножик делал - «вжик».
Пеклось в печи небесной блюдо,
Скучала туча на сосне.

Я знала, боль людей не любит,
Но спорить не хотелось с ней.

Ложились тени на плетени,
На канделябрах таял воск.
Во сне все люди были теми,
Кто наяву впивался в мозг
И сальвадорил по долинам,
Апгрейдил прерий мозжечок…
Мой сон был искренним и длинным,
А канделябрам - горячо.

Наутро в мир зеленым светом
С ку-ку вломилась ICQ.
Мы все пришли в наш мир с приветом
Наивно встретить боль свою.

Я ладошки сложу, закричу, захриплю от усталости,
В никудышную даль улетят, разобьются слова,
И вернутся осколки камней бумерангом безжалостным,
Настроением желтых домов зацветет трын-трава.
Заколдовано что ли осенней хандрой настроение?
Покидающих Родину птиц обнажается грай.
Человек человеку - червяк или, может – растение, -
Неизбежно корнями в земле и с надеждой на Рай.
И кричи не кричи, «человеков» устои не рушатся,
Потому, что у каждого - гнёзда, а в гнёздах птенцы
Неустанно вопящие, доводы старших не слушая.
Даже жалко их, маленьких, хочется крикнуть: «цып-цып»
И ладошки разжать, покормить и отправиться в плаванье
До конечной инстанции, камни разбив, как вода.

...остаются усталые лодки в заброшенных гаванях,
Выбирается тиной заросшее тело пруда.

В пустом озябшем переулке,
Завернут в черное пальто,
Гуляет Сплин, и в воду булку
Швыряет снулое Никто.

Меня (Никто) никто не понял,
Когда, на Всадника смотря,
Сказал я Сплину: «Это – пони
С глазами цвета янтаря».
Когда буксир завыл протяжно,
Входя под старый-новый мост,
И лопнул мост - как на подтяжках
Пролёты взмыли в полный рост.
День тоже раскололся на два,
На части раскололись мы.
Сквер. На скамейке мерзнет «Правда»,
И нет двухтысячной зимы,
И нет искрящихся проспектов,
Вдохнувших запах волшебства -
Весь мир помешан на респектах,
В кальянах бродит трын-трава.

В пустом озябшем переулке
Мелькнуло чёрное пальто,
И что-то вниз упало гулко...
Вчерашний сплин.
Я был Никто.

***
"Всадник" это Медный Всадник - памятник Петру I на Сенатской пл. (ск.Фальконе)

Прости, малыш

Эпиграф:
«В комнате с белым потолком…» Наутилус Помпилиус
***

…Прости, малыш, но мир давно скатился под откос,
Тебе принес кота в мешке поддатый Дед Мороз.
Не плачь, малыш, ты подрастешь – щетина на щеках,
Шагает в школу твой малыш, зачатый впопыхах.
Квартира тёщина, ломбард, что кольца не сберёг,
И вид из окон на завод, хрущобу и ларёк.
Как все – и «стенка», и диван, растет пивной живот,
Твой белый парусник надежд навряд ли приплывёт.
Ладони времени сотрут мечты о парусах,
Уйдешь на пенсию стареть в поношенных трусах,
Приняв от жизни передоз, поникнув, как трава...

Ты не один, мы все легли судьбе под жернова.

Дождь пойдет, промочатся карнизы
Стареньких обшарпанных домов.
Что ему до нас, до тех, кто снизу,
В матче выбывающих -
плей-офф,
Бьющихся зонтами от Апрашки,
В упаковках кожаных пальто,
Мехом пресловутой чебурашки
С осенью сливаясь золотой.

Заструились змейки, побежали
По стеклу, витринам, куполам,
Дождь грибной нас нехотя ужаля,
Удалился в небо по делам,
В тучу-самолет сложив пожитки.
С дождевой водой наедине
Мы остались мокрыми до нитки
Не внутри дождя, а где-то вне.

* Название получилось в результате конкурса:
ЛИТО КвартираNN

"Ловим шляпой дырявой жизнь,
Упирается дольче вита,
Бесконечность несется вниз,
В желтый снег,
Облипающий плиты."

***
«Желтый снег, облипающий плиты»* –
Фонарей депрессивны наброски,
Нам от желтого скрыться непросто,
От тоски, что в каналы налита
Под завязку, по горлышко, с горкой,
От колора домов без лепнины,
Штукатурной покрывшихся коркой
И присыпанных снегом-стрихнином.
Желтизной мы живём, мы ей дышим,
Как премудрые кошки, живучи.
Не надеясь на веру и случай,
Пробираясь по раненым крышам,
Не заметим, как станем фантомом
И, влекомые Genius Loci ,
Пронесемся над охренным домом,
Желтоглазы и златоволосы.
Желтизна, словно призрак, повсюду -
На воде, в отражениях, лицах,
В указующей властной деснице,
В завитках колокольной волюты.
Стерты краски надежды в палитре,
Классицизмом больны бутафоры,
Расставляют колонны, и хитро,
Словно под руку, каркает ворон

* строка Иннокентия Анненского "Петербург"

Такая странная игра, смотреть, как дождь бежит по стёклам,
Как в зеркале лицо поблёкло, и больше не блестят глаза,
Начнётся…кончится гроза раскатом бархатным, тяжёлым.
С ним тонким запахом ментола табачный дым тоску связал...

Такая жизнь, такая роль – стареть красиво, одиноко,
В объятьях пледа шерстяного и гранд пасьянсом на столе,
Мечтать о новом короле, забыть того, невыездного…
Но… дождь игру закончит снова последней каплей на стекле.

Неба солея светла, тихо в царстве Посейдона -
Спят русалки в иле донном, завернув кольцом хвосты,
По волне скользит дельфин, солнца катится корона
Вниз за краешек понтона, и могучие киты
У мифической черты станут точками в туманах,
Даже брызги их фонтанов - только капелькой росы.
Туч барашки, облака отражаются в лиманах,
И уже совсем не странно - из-за краешка косы
Месяц выплыл узколицый…
Так стираются границы между небом и водой.

Над перегоном «Питер-Брест» горит Полярный Крест*,
Плывет в туман еловый лес, в вагоне сорок мест.
Усталый проводник несет в купе привычный чай,
Полвека он ведёт учёт людских вагонных стай.

Открыто в тамбуре окно - сюрреализм Дали:
Стилетом месяца насквозь небес распорот лик,
Качаясь, ночь воткнет звезду в подвыпившую грудь,
Светить вагонному гнезду, где сразу не уснуть,
Пока любая небыль - в быль. О важном, о своём
Несется глупых притч кадриль в открытый окоём…
Купе закроет проводник, ему не привыкать
Под птичий гомон, рельсов скрип спокойно засыпать...

...Однажды «птицы» улетят с качающихся мест,
С шипеньем поезда змея пройдет Полярный Крест,
Усталый проводник домой уедет на такси,
А мы в вагон войдём с тобой по жизни колесить.
По воле случая, вдвоем, пускай нам повезёт,
Пойдет состав своим путём,
Сюрреализм не в счёт.

* Такого созвездия не существует.

В окне открытом на игле не вертится фонарь,
Стреляют звезды и, шипя, уходят в молоко,
Пропали титры – чернота, закончился «Глухарь»,
Настало время тишины, - оборванных стихов,
Кусочков,
...............пазлов, -
.....................время «че», когда в глазах нули,
Собака дремлет на плече и нужно только лишь
Составить план, привычно мозг включает нужный глюк,
Но правды пятый элемент не отыскать никак.
А завтра? If Tomorrow Comes… А вдруг – открытый люк?
И снова три перста сложить потянется рука.
Плевать, иду до точки «Ку»…
А временами - «Хня»
Усну на правильном боку,
И сон спасет меня.

Парашюток /недомерок/ переносок
Долетит / не долетит ли до земли
Орхидея с длинным носом
на него взирает косо
Отмахнулась даже роза
с белой мантией из тли.
Одуванчикам не просто /недомеркам/переноскам/
Вы попробуйте-ка сами опуститься на бульвар
Это вам не пара шуток
В землю целил парашюток
Просчитался и попал на тротуар!
…Год/другой/пиши пропало –
тротуара здесь не стало, розы тля доела на корню
Парашютные мутанты процветают одуванты
Желтые, а позже – в жанре «ню»

Когда внутри тебя пробьют часы,
Ты не умрешь, ты просто станешь выше,
Уйдешь туда, где голуби на крыше…
…Целуются, и боже упаси
Покой их непосредственный тревожить.
Смотреть на мир, разлегшийся у ног -
Уютный мир, удобный и нелепый,
Который на душе оставил слепок.

...блестит в граните лавровый венок,
В глазах застыла жалость у прохожих...

Тебе не будет дела до примет,
Твой мир другой - без признанных законов.
Нет рыцарей, турниров и драконов,
Низвергнутых разбившихся комет,
Таких родных и на тебя похожих.
Сейчас не распадайся на куски.
Жить в банке заспиртованным уродцем
Похуже, чем звездой на дне колодца.
Поверь, и птицы звёздам так близки.
Когда пробьют часы,
поверю
тоже.

Июль расплавил город наповал,
Довел до ручки дело и до точки –
Пригрезился духмяный сеновал,
В полях - ковыль и жёлтые цветочки,
Холодной ночью мокрые от рос
Ромашковые спелые мониста,
И неба грозового купорос,
И вечно пьяный призрак гармониста,
Сосновый лес, хранящий белый мох,
В болотах - говорливые русалки,
Паук, плетущий сети, и…письмо, -
Иного мира безмятежный сталкер.

Подумалось – гори она огнем,
Работа – вечный волк, плюющий в душу,
На станции кондуктор подмигнет,
И я коварство города разрушу.

Я не хочу стакана гильотину -
Ни выпивать, ни, корчась, выливать.
Сто раз мешать в себе песок и глину
И вылеплять приветливо слова.

На кой вам чёрт бестелые эстеты
И их голов безмозглые ряды.
Всё – суета, пройдёт и то, и это.
Простой воды, так хочется воды.
Не слов воды, вода из них – бодяга,
Остывший чай, просроченный лимон.
Остыла жизнь, скончалась, бедолага.
Окно открыв, душонка вышла вон.

Без жертв никак. Взбираясь на подмостки,
Смакую whiskey ценную печать.
Я не хочу, но меч Дамоклов острый -
«Руби лихую голову»* с плеча.

* "Ты шашкой оловянною взмахни не сгоряча,
сруби лихую голову до самого плеча..." Вера Инбер

Вечер. Прилегла в подушках, спицы выпустив из рук, -
Дремлет няня, Саша Пушкин алфавит кладет в сундук.
Всё сложил, морока, право, - буквы выучить легко,
Да беда, подвел лукавый, потерялась буква «О»

«О» - очки наденет няня, по научному «пенсне»,
И ругать его не станет, улыбается во сне,
Добрый сон ей, верно, снится – лес и гомон птичьих стай,
Тихо едет колесница, «О» - на обод намотай.

«О» - светло в окошке дома на опушке у реки,
Калача кусок отломан – «О» сломали на куски,
Будет в доме утром свадьба – «О» звенящее колец,
Знать бы - чья? Эх, знать бы, знать бы, кто собрался под венец.

«О» мигает глазом кошки, желтоглазит: «Эс-О-Эс»,
Саше помогла немножко «О»-Луна, глядит с небес,
Вот и буковка в прихожей, сердце пляшет: «тут-тук-тук».
«О» на пуговку похожа, полезай скорей в сундук!

На большой сиреневой машине
Уезжает лето в Магадан.
Ёжатся потерянно вершины,
Стынет в поле первая скирда.

Жизнь полна чудных мгновений тонких,
Вписанных в предзимнюю скрижаль.
Осень начинает автогонки:
Выросшее - выкосить и сжать.
Спрятать и сберечь зерно в амбарах -
Спелых драгоценностей мешок.

…Выдохнув по утру первым паром,
Выпью с летом я на посошок.

Всё, прощай, леса насквозь продрогли.
Эхо обнадёжило: «Дождись».
Летние закончились гастроли,
Осень что-то грустное дождит.
Бьётся лист железный не от ветра –
От тоски, за клином птиц взлететь.

В Магадане лето – свято верю,
Радугой порадует людей.

Ста дождями тоску размой,
Вены колет остывший город.
Мне под ветром идти одной,
Поднимая повыше ворот,
Ускоряя привычно шаг,
В магистрали себя вминаю.
Мне спасение – «парадняк»,
Ждут из детства воспоминанья.
Там тепло – батарейный рай,
Словно тайну хранит Сезама,
А снаружи – собачий лай,
И неоном вопит реклама,
Полуночничает трамвай,
В нём портвейн разбавляет драму,
На канале - вода до свай
И буксир на цепи – подранок.
В ночь свинцовый разгон волны
Самой длинной идет с Залива,
И последний пассаж Луны,
Для которой Земля фальшива…
Хоть манто надевай, хоть фрак,
Но не станет душа белее,
Вспоминается «парадняк»,
Сигареты - за батареей.

Где-то там, на той стороне Луны,
Живут сурика́ты с глазами "а'ля фиолет",
Приходит похмелье и чувство старой вины,
За ломберным столиком к даме уходит валет.
Пора отдохнуть, и август - на перекур,
Быстрее ракеты стартует шальная мысль
В галактики эхо. Глаз голубых прищур
Внутри себя метеоры стирает в пыль.
Сотрется лета горячечный полубред,
Костры погаснут, и снова приснится юг,
Всех сурикатов с глазами "а'ля фиолет"
Прижму к груди, а значит - усыновлю.
Неважно сколько, пусть будет сорок…три,
Погибнет в зиму, весной повторится род.
Ты только помни и на Луну смотри,
Там сурика́ты… грустный такой народ.

«Собака похожа на своего хозяина».
Перефразирую: водитель выбирает автомобиль, похожий на себя.

Задумчиво урча, шурша по лужам
Колесами, обутыми в Мишлен,
Вздыхая про себя на день досужий,
Катился по дороге Ситроен.
С утра его обрызгала Тойота,
Подрезала, сверкая новизной,
Наверно, торопилась на работу
В легальное (пока что) казино.
Потом, чуть не притерся синий Мерин,
Поймав в прицел значка его капот.
Душа тогда ушла до задней двери,
А, может быть, пришла – наоборот,
И он среди такси – трудяг-рыбёшек,
Камазов, фур – нагруженных китов,
Шикарных и сверкающих, поплоше,
Размеров разных, марок и цветов
Железом ощутил свою ненужность,
Теряясь в приземленности дорог,
И желтых фар испуганных окружность
Светила в узкий мир, сиречь – мирок.
И было, без сомнения, не страшно, -
Уныло жить и ехать в никуда,
Уверовав, что день позавчерашний
Такой же, как сегодня,
как всегда…

Собачья не жизнь, а по жизни удача,
Назвали бы Джимом, дал лапу, тем паче,
Хозяин и добрый, и щедрый местами, -
Приспущен ошейник с шипами из стали.
Покорность на морде написана – знаю,
На волю захочется вырваться лаю,
Лететь по цветущему полю «на крыльях»,
Не думая, - предки на сумерки выли,
Не ведая запаха сахарной кости,
Которую дарит хозяин бесхвостый
И треплет
густую
шерсть.
Собачьи глаза виноградного цвета
Мечтами горят о собачьей планете,
Где каждая кошка – персона нон грата,
И каждый хозяин приходит обратно,
Всегда возвращается к радости ждущих,
Мешаются мясо и каша погуще,
И можно погрызть даже тапки и вещи,
И каждой муму - самый добрый помещик,
И нет одиночества, страха и боли,
Когда на цепи ты и хочешь на волю,
За радугу
навсегда...

Бестолковая ночь не дала ни покоя, ни силы.
Приковала постель, придавила в подушном плену,
Но душа не спала, как листок ее где-то носило,
Не давало к земле, да и к небу спокойно прильнуть.
Как кукушку её по заброшенным гнездам кидало,
Ни птенцов, ни отцов – никого, никогда,
но душе
Было дело до всех и на всех её вновь не хватало,
И скончалась она, как кончается детства «Дюшес».
…Бестолковая ночь обернулась потерянным утром,
Отпустила постель, остывать оставаясь одна,
А душа не пришла,
так и кончилась,
кончилась будто
Кто-то выпил её,
выпил залпом
до самого дна.

Девочка-осень, за пазуху спрятав кастет,
Шумно ныряет на дно мезозойских депрессий,
Сны-динозавры погибнут от холода,
если
С девочкой-осенью встретишься ты тет-а-тет.
Палеонтолог любой раскопает любовь.
Шарик земной непременно окажется в лузе,
Ящеры-мысли - за дудочкой, плачет гобой
Девочки-осени,
в листьях скользящие юзом,
Гибнут огромные монстры - железные псы,
Гибнут моллюски мозгов и кораллы извилин,
Кончится время любое -
конец водевилен.
Девочка-осень прибила к забору:
«Пы.Сы»

Тишина. Расстелилась кома – ночь повесила плащ на стул. С тишиной ты давно знакома, видишь, звездочки на посту не по рангу и не по росту, хаотично на мир смотря, охраняют большую простынь неба черного. И не зря Млечный путь провожает мысли. Отпусти их. Спокойных снов. Путь земной валунами выстлан, зацветающими весной. В пряных зарослях базилика, вижу, голову наклоня, сушит волосы Вероника на восходе другого дня. Путь небесный, прими тревоги. Босоногие по росе…Принимают на небе многих, отпускают потом не всех. Не печалься, вернешься, верю, лишь рассвет испугает тень. Отворятся другие двери в новый, самый счастливый день.

В нарисованном мире из чувств не сложить маркетри.
Не мадам Бовари из бумаги свернет оригами.
Не Париж под ногами, не Лондон. Моне и Дали
не её предпочли. Тишину убивая шагами,
в решето суеты, в бесконечности омут нырнет.
Полуночный полет? Открывается рама упрямо.
Погибать в этой яме? Но мертвые души не в счет.
И по-прежнему тянут обиды ко дну якорями.
Воскресив из альбомов смешное кино про вчера,
Не отпустит хмельная тоска, эта чёрная птица,
на плече копошится, без смысла грустят вечера…
Нет, она не стара, но по-новому поздно учиться.
Не берутся билеты на фильм, ведь, кино ни о чем -
каждый кадр обречен. Вы уверены, это не с вами?
Пусть бумага болеет словами, с улыбкой начнём
сочинять про мадам Бовари и любовь-оригами.

Оставаться одной это больно, хоть больно, но просто,
Аналитики могут заткнуться – дельфины кричат,
Зазывая забросить дела, и таинственный остров
Так и манит тяжелым песком припечатать печаль.
Канареечный остров… Пираты повиснут на рее.
Да сломайте хоть тысячу две, хоть две тысячи труб.
Хоть каких, хоть подзорных, курительных…Перегорело,
Извините, кольцо обручальное – не хула-хуп.
Бес сомнения - ангел бескрылый глумится,
На плече примостился, глядит и толкает вперед.
Я подумала: ты же со мной, благоверная птица?
Это новый этап. А перо? Чепуха – отрастет!
Вот представь, мы с тобою одни далеко в океане,
Впереди ни заборов, ни крыш – распустились цветы!
Где же остров, который свободой дурманит туманной,
Оставляя иллюзиям место взамен суеты?
Только небо – симфония постмодернистского цвета,
Депрессивными красками дождь, начинается шторм,
Я всё помню, в окно Петербурга не ломится лето…
Одиночество ...
Ноут…
А остров?
А остров – фантом…

"Душа – не свалка" (с),
давайте грассировать медленно,
Раздеваться, вливаться протяжно в шансон,
Эпатировать слух умеренно.
В ритме вальса? Допустим и так.
Хорошо.
***

Раз-два-три, раз-два-три… «Вы сегодня похожи на снег».
Раз-два-три, раз-два-три «Вы такая же чистая - нежность».
Повторяются в танце слова, эти па – безмятежность.
«Понимаете, я вас люблю, понимаете – снег!»

Реверансы, поклоны, на память приходят слова…
Эта грация кошки и мартовский синий подснежник.
«Ах, кружите меня», - это всё-таки, всё-таки – нежность!
По паркету и мрамору пола летят кружева…

Распускаются искры, хрустальные люстры плывут –
Корабли или звёзды небесные. Может быть лучше?
«Я люблю вас, мадам» – не покажется здесь простодушным.
Мимолётным, быть может, как несколько парных минут…

«Вы сегодня такой… Вы сегодня красивы, как принц!»
Мелодичные скрипки движениям танца послушны.
Улыбается барышня томно и так безоружно
Кавалерское сердце в плену задрожавших ресниц…

Раз-два-три, раз-два-три … «Вы сегодня похожи на снег…»

В тихих раздумьях сидел перед репкою Дедка престарый,
Корень квадратный узрев, в логарифмы земли погрузившись,
Тяжесть представив себе добывания репки великой.
Иже помощников тьма за спиною - столпившейся черни.
Каждый в умении тверд, в коллективе лишь силу применит.
Чу, не хватает звена - продолженья логической цепи.
Эврика! - Дед восклицает, фигуры тасуя в порядок.
Тут же возник алгоритм: Бабка приблизилась к Деду,
Внучку ведет за собой, к Жучке взор обратяше,
Кошка приперлась как раз, и внезапно не склеились звенья –
Мышь, как назло, не пришла! Проклятущее мышкино племя.
Зиму им не пережить!

Небо корытом полным свалилось вниз,
Вверх бы подняться можно, но нет, - нельзя,
Гром на корыте неба чуть-чуть завис,
Капли сорвались в пропасть не тормозя.
Вспышки цветных зонтов покормив с руки,
Люди очнулись и посмотрели вверх,
Там пробиралось солнце по-воровски,
Белое солнце – северный гордый стерх.
Дождь был коротким – родился-полил-ушел,
Будто и не было, только лишь воздух свеж,
Жалко и хочется, чтобы - еще, еще,
Чтобы не вяли бутоны людских надежд.
Ты не живешь ли каплей в большом дожде,
Падаешь вниз, наивно стремишься вверх,
Стать совершенством там...
…………………………………….ах
……………………………………………где
Белое солнце – северный гордый стерх.

Шпили ковролин небес проткнули,
Слышен канонадой гром вдали,
Дождика серебряные пули
В тело опускаются земли.
Встретив вдруг преграду из асфальта,
В реки, ручейки переродясь,
Моют тротуаров пыльных смальту,
Города кармическую грязь.
Рыбкой серебристой в паутине
Плащ ныряет в капельную взвесь,
Стерлась прямота петровских линий,
Флюгер повернулся на Норд-вест,
Впитывают влагу липы, клёны,
Листья благодарно наклонив,
И под аркой парочка влюбленных
Пьет дождя густой аперитив.

1. Сними CapsLok - достал орать в эфире

2. Ты мне не друг – я с ботами не пью

3. Сменил пароль. Целую. (Добрый вирус)

4. Нашлялась по сети – лечись (Касперский)

5. Винда Виндой, а думает, что Виста.

6. Платон мне друг, но, ведь Ipad дороже!

7. Вас не любил - зафрендил по привычке.

Седьмая пятница - 11: забудь про интернет хотя бы на ночь...