Овражки, осинник, трясина,
И мельница возле села.
У мельника было три сына,
Был кот и супруга была...

Все мельники знаются с Чёртом,
Всяк нелюдь для мельника - брат,
И крутится жёрнов истёртый
С волшбою быстрей во сто крат.
И Леший поделится кладом,
И рыбки пришлёт Водяной,
И Княжич Вороний баллады
Расскажет за чаркой хмельной.

Но треснет когда-нибудь жёрнов,
Мучица осядет в тиши...
Жена к Водяному проворно,
Оставив дочурку, сбежит.
Отправятся в перьях отросших
К Вороньим Горам сыновья,
А Чёрт пять копеек положит:
"Вот - пенсия, мельник, твоя!"
Останется кот разжиревший
И дочка с русальим хвостом
(И ту заберёт вскоре Леший
В дубовом бочонке в свой дом)

Читай мне сочинения Плутарха
Под шелест набегающей волны
В сезон, когда почти истёрся бархат
Бескрайних пляжей солнечной Апсны.

Когда иссякло время дней палящих
И стрелы гроз октябрь собрал в колчан,
И позолотой тронутые чащи
На склонах гор таинственно молчат.

Стежками дождевыми даль расшита,
Вершины гор укрылись в облака,
Твой голос тонет в шёпоте самшита
О том, как наша память коротка.

Развеет всё осенняя Колхида.
Не выпускай, прошу, меня из вида.

Я обожал её до слёз
И рисовал её портрет:
Посередине - стройный нос,
С боков - очей лучистый свет.

По гладкой шее длинный шарф
Спадал на грудь, ввергая в раж -
Я представлял в мечтах ландшафт
И рисовал её пейзаж.

Крутой ширококостный зад
В упругих джинсах от кутюр
Я рисовал два дня подряд,
Но получался полный сюр.

Подрисовал ей два крыла,
Бокал и розу (чайный сорт!),
Но тут влюбленность умерла,
И получился натюрморт.

Ломкая соломка лёгких летних шляпок.
В сумерках негромкий стук упавших яблок.
Небо - канителью вышитая скатерть,
Звёздные метели - лето на закате.

Поздние дороги, робкие касанья,
Месяц многорогий на озёрной ткани.
Вспыхнувшие чувства - нежно и некстати.
Вкус осенней грусти - лето на закате.

Теперь вместо слова "последний" твердят "крайний"...
Придёт или крайний раз или крайний вечер,
И станет луна незаметно владеть тайной,
Похожей на бычий глаз или сыр овечий,
Такой же совсем неприятной на цвет и запах,
Но редким гурманам желанной и очевидной.
Пророчить по лунным пятнам - удел слабых.
Ты зря за столом самобраным собрал свиту.
Не каждый, который целует, тебе предан,
Не каждый, кто отречётся, предаст трижды...
Молчите о прочем всуе, раз край ведом.
Садитесь вечерять, и пусть не придёт лишний.

.................Я отпускаю мотыльков
.................Пускай подышат фюзеляжем
.................в копилке газовой горелки
...................................... Нина Искренко

Не корчись, скомкав упаковку.
Сквозь копоть скорбных мотыльков,
сквозь частокол клыков-осколков
в оконный контур, как в альков,
тоской влекомый, упокойся.
И успокойся.
Далеко знакомой комнаты декор -
такой, в каком, наперекор
исконной скорости стрекозьей,
твой козырь - кокон.
Испокон веков ты в космосе наркоза.
Покончить с комой нелегко...
Не корчись, кованый дракон.

Вряд ли ты что-то нарушишь, выведя "Некогда жил..."
Вымотав нервы наружу слабым подобием жил,
Выносив тайные мысли в чреве стихов-кулебяк...
В каждом из множества писем, ты оправляешь себя.
Ты разбираешь на строчки грёзы и праведный быт,
Втиснув в пунктиры отточий сразу и "быть" и "не быть".
Время словами рисуешь, пишешь пространство в столбец -
Лишь бы не вымолвить всуе фабулу "сказке - конец".
Старость себе сочинила? Свод эпитафий готовь!
Боже мой, это чернила или поэтская кровь?

Городок чумазый. Летняя пора.
Игры и проказы на траве двора.
Крутится скакалка, скачет егоза
Аллочка-фиалка - синие глаза,
носик в конопушках, две косы вразлёт -
"Светочка, подружка, побежим!" - зовёт.
Что-то нам лопочут и зовут в тенёк
Коля-колокольчик, Вася-василёк.
Перепрячем вместе в клумбе за углом
наш большой "секретик" - фантик под стеклом.
Побежим к сараям, где пока один
с книжкой загорает Жора-георгин.
Приуныл бедняга, у него режим -
"Со двора ни шагу!"... Ну а мы бежим.
Побежим на дачу, где хранит сосед -
Ванька-одуванчик - свой велосипед.
А потом - на речку, а потом - в горсад...
Лето будет вечным - много дней подряд,
Солнце в небе праздно щурится - жара,
городок чумазый, летняя пора...

Ныряя в пустоту межстрочных интервалов,
Пытаешься постичь оставленное за -
За будничностью слов, за штампами финалов,
За всем, что сотней букв бросается в глаза.

Заглядывая вглубь, в окошечках пробелов
Ты замечаешь суть, укрытую от всех.
Ты поняла давно, что чёрное на белом
Не вызывает слёз, не пробуждает смех.

Листаешь вновь и вновь страницу за страницей,
На них картинок нет... И ты грустишь опять.
Не надо тосковать, не надо торопиться -
Ещё чуть-чуть - и ты научишься читать.

Я отказалась от диет,
Но ты мне, торт, не нужен всё же!
И никого на свете нет,
Кто без тебя прожить не сможет!
И никого не соблазнит
Твоя глазурь, и крем воздушный
И нежный тающий бисквит,
И шоколадность пышной стружки...
Ты мне не мил! Ты вреден мне!
Но ты судьбой мне предназначен -
И никого на свете нет!
В одно лицо всё захомячу!

Прибыть в провинциальный городок.
Снять комнату в гостинице "Центральной"
с убогой меблировкой и торшером.
Оставить зонт и шляпу. И пропасть...

Знакомым силуэтом промелькнуть
в аллее между вязов узловатых,
в рисованной афише драмтеатра
расплыться нечитаемой строкой,
в зелёной чаше старого фонтана
качнуться мимолетным отраженьем,
особой интонацией возникнуть
в какой-то бесконечной ерунде,
что сам себе бормочет репродуктор,
в шипении которого теперь
Вам чудится далёкий шум прибоя -
как будто бы иной, курортный, мир
без Вас существовать уже не может
и обещает выбраться, приехать,
прибыть в провинциальный городок...

Не спи, моё дитя, мой тихий ручеёк,
Качая корабли кувшинок-недотрог.
В зелёных снах летят цветные лепестки,
На грудь мою легли тяжелые пески.
В цветущих снах звенят бубенчики минут,
Ты позабыл меня, а я тону-тону...
Колени оплела кудрявая трава,
Ты мимо пробежишь, а я жива, жива!
Услышь меня, услышь, беги ко мне, беги,
Забудь про берега неведомой реки!
Я буду спасена, нырнёт за мной тогда
Зелёная луна зацветшего пруда...

В чужую дальнюю страну
Один чудак намедни
Отправился - добыть луну
Для самой лучшей леди.
Соткал из птичьих трелей сеть,
Нашёл пещеру в скалах,
Где луны гроздьями висеть
Любили в полдень алый.
Поймал зелёную луну,
Протер платочком пятна
И, от охраны ускользнув,
Пустился в путь обратный.
Добычу спрятав под камзол,
Все трудности минуя,
Чудак к избраннице пришёл
И преподнёс луну ей.
Но дама не пришла в экстаз,
Узрев его светило:
"Луна незрелая у Вас!!!
Я жёлтую просила!"

Морали басня лишена...
Гори, зелёная луна!

Склонились тёмные дубы над бывшим большаком.
Неспешен шаг рябых кобыл - идти недалеко,
Здесь не найти ночлег и кров, а смерть найдёт сама.
Возница грузен и суров, ворчит, чтоб не дремать:
Мол, надо было бы в обход, мол, спешка не нужна...
Взошла на светлый небосвод зелёная луна.
Ночная песня бледных псов похожа на кошмар.
Какое жуткое лицо - и это ты сама!
Опять на зеркало дыши, опять шепчи канон,
А за телегой мельтешит теней тлетворный сонм.
Ты чуешь холод упырей, ты слышишь стон баньши,
Ты молишь сдавленно: "Быстрей!", возница не спешит...
Ты понимаешь - не уйти, ты видишь кровь свою!
Но перепутье впереди - и тени отстают...
За перекрестком сгинет муть, в свой мир вернёшься ты,
Но не забыть короткий путь - по краю, у черты -
Был страшен лес, был весел кнут, был мутен и несвеж
Луны тоскливый изумруд на небе цвета беж.

Когда мы выезжали из общаги -
С дипломами и малость с бодуна,
То на обоях из цветной бумаги
Запечатлели наши имена,
Забыли под расшатанной кроватью
Конспекты и шпаргалочный запас
(Никто из нас не знал куда девать их,
А выбросить рука не поднялась),
Оставили на окнах наши шторы
И отпечатки ног на потолке
(Притом кипели яростные споры -
Какой злодей топтался в уголке?!)
Убрали уцелевшие стаканы
На полку в покосившийся буфет,
Сказали на прощанье тараканам:
"От наших тапок вам большой привет!"
Старательно царапали "До встречи!"
На зеркале, висящем над столом,
В котором наши юность и беспечность
Не отразятся никогда потом.

Что-то случилось? А просто слова пусты,
Редкие рифмы банальны, а строки ломки.
В кружеве темных сугробов апрель застыл,
Где-то на краешке стужи, у самой кромки.

Эта весна не пришла. Не придёт весной.
Стылые сумерки завтра стекут капелью.
Мир не услышит, пытаясь унять озноб,.
Слов, что стремились прийти, но застыть успели.

И не похож на небесный прибой рассвет,
И не плывет перезвон по весенним лужам...
Что-то случилось? А просто ушёл поэт,
В мир, где слова обретают тела и души....

И умирают из-за слов,
И возрождаются словами
/Игорь Царёв/


И умирают из-за слов,
Презрев случайные инфаркты -
Когда судьба смешала карты,
Расклад припомнить тяжело.

Стихи не пишутся во зло.
Мы жаждем славы и азарта,
Но не уходим дальше старта,
И не поймём, что повезло.

Жизнь коротка, и жребий скор,
И приговор судьбы коварен,
На случай многие кивали,
Но не напрасен разговор:
Те, кто дают словам простор,
И возрождаются словами.

На болоте нашем снова
именины водяного:
ряски полные кадушки,
голосистые лягушки,
уж перчённый, ерш крученый,
и подлещик запечённый.

Чешуя сверкает ярко -
именинник ждёт подарки.
Длиннохвостые русалки
подарили по мочалке,
две зелёные ундины
притащили субмарину,
мавки - плавки,
леший - травки,
жаба - яд из бородавки
(мало ли на что сгодится!)
Песни льются, как водица,
На тарелках суп из тины!
Именины! Именины!

Расходиться неохота...
Завтра снова жизнь - болото.

С тихим ёжиком сорока
Говорила о пороках:

"Вот уже который год
Наш медведь вкушает мёд,
Но прознал народ лесной,
Что у мишки мёд - хмельной!
Ты вот, ёж, молчишь со мной,
А у мишки мёд хмельной!

В тёплой норке у ручья
Есть у зайчика семья,
А на горке в трёх соснах
Есть семья ещё одна!
Эта правда всплыть должна,
Что семья-то не одна!

А у волка есть табак!
А пчелята любят мак!
Мех казённый у лисицы!
Рожь с полей воруют птицы!
От стыда бы провалиться -
Рожь вовсю воруют птицы!"

Час, другой - трещит сорока:
"Лес - вместилище пороков!
Все грешны! И я гляжу,
Это видно и ежу!"

Ёж ответил: "Это точно!
Лишь сорока непорочна!
А болтливость не порок
С точки зрения сорок..."

Переведите, братцы, дух, покуда няня ищет кружку -
Вот сказка, как один Кукух любил прекрасную Петушку.

Обычный мелкий серый птиц с густым приятным баритоном
Не покорял больших столиц, а куковал в лесу зелёном.

В определенных отраслях он слыл провидцем и пророком,
Но о пророках - опосля! Давайте, братцы, о высоком!

Петушка, с птичьего двора, была возвышенно-влекущей.
Что ей насест и детвора, кормушка и червяк насущный?!

Оставив шумную родню кудахтать над пером и пухом,
Она спешила вновь к плетню, чтоб тайно встретиться с Кукухом.

О атмосфера этих встреч - очарование соблазна!
Огонь их взглядов мог обжечь, кипел восторг касаний страстных...

И каждый верил, что нашел свою вторую половину -
Она звала его "Орёл", а он её "Моя Павлинна!"

И, чувством сладостным томим, Кукух наш, в предвкушеньи чуда,
Молил Петушку: "Улетим! На крыльях страсти! Прочь отсюда!"...

Я кружку сам уже нашёл. Пора бы что ли выпить, братцы!
А сказка? Сказки хорошо у нас всегда должны кончаться.

Кукух, сорвав большой джек-пот, с Петушкой улетел в Марокко.
Простое дело - самолёт!.. Ну, братцы, выпьем за пророков!

Не стоит, дружок, беспокоиться!
Ты думаешь, это кофейник?
Нет, это лишь домик для феи,
Для феи бессонницы.

Предчувствие трепетным зуммером
Тебя будоражит, бедняжка?
Напрасно ты выпил из чашки
Сгущенные сумерки.

Ты сыт чудесами тревожными?
Пирог? Нет, пирог не опасен -
Разрезана полночь на части
Безумным пирожником.

Ты думаешь - сказка не скажется?
Но дымка неправильной формы
С чеширской улыбкой проворно
Скользнула сквозь скважину.

/2010/

Историю с религией попутав,
Забыв про Клару Цеткин и ребро,
Бог на 8 марта сделал чудо
И женщин всех преобразил хитро -
В изящных превратились все худышки,
Верзилы стали статными мадам,
Фигуристыми вышли дамы-пышки,
А стервы превратились в женщин-вамп.
Загадочными сделались тихони,
Болтушки - щебетуньи с той поры,
Прижимистые стали экономны,
Транжиры - хлебосольны и щедры...
И все в наряды лучшие одеты,
Прекрасны в целом - телом и душой!
Нежны - блондинки, ласковы - брюнетки...
Увидел Бог, что это хорошо!

К жене вернулся, молвил придыхая:
"Сегодня ты - Богиня! На все сто!"
А та в ответ: "Да я всегда такая!
Давай цветы! Мой руки, и... за стол!"

На каждый нарисованный очаг
Приходится с десяток эшафотов.
Сгорая, музы истово кричат
И так и норовят проклясть кого-то.

Я сотни деревянных кукол сжёг,
Чтоб разогреть остывшее жаркое.
Ты за холстом увидел дверь, дружок.
Ты знать хотел бы – что за ней такое?

Цветущий сад терзаний и утех
Для тех, кто озарил собой подмостки.
Там хватит золотых ключей на всех,
Там безразлично: розы или розги.

Вступи же за кулисы, дерзновенный,
Что проклят и возлюблен Мельпоменой.

Иногда приходят люди
С черно-белыми глазами
Прицениться - сколько будет
Стоить время в порошках.
Я не знаю, кто сказал им,
Будто время что-то лечит,
Но прошу: "Зайдите завтра" -
И спешу открыть сундук.

В сундуке моем заветном
Есть любовные оковы,
Есть сачок - ловить секреты,
И силки - для вещих снов,
Арбалет, разящий словом,
Горсть приманки для удачи,
Три пружинных мыслеловки,
И для времени садок.

Что ж, садок опять заполнен.
В нем - потерянное время,
Время суток, время оно,
Время отправляться спать,
Времена глаголов - скисли,
Времена лихие - бродят,
Но сгодятся и такие -
Приготовлю порошок.

Порошок насыплю в колбу,
Чтобы не утёк сквозь пальцы,
Уберу в чулан на полку
В ряд таких же пыльных колб.
Если мне наскучит вечность,
То тогда наступит завтра -
И излечит от бессмертья
Время, пойманное мной.

Мегаполис не заметит сенокоса.
Он, откашливая пыль и мутный зной,
Разноцветными глазами глянет косо
За пределы кольцевой (тройной сплошной),
Где в предместьях тарахтят бензокосилки,
Отутюживая бархатный газон
От фонтана до бассейна и парилки,
И ругнётся на удушливый сезон.

А в глуши деревня утром дремлет долго,
Поле вольное бурьяном заросло...
Где задорные девчата-комсомолки,
Приезжавшие на практику в село?
Где чубатые лихие трактористы?
Ни снопа до горизонта, ни копны.
Режут ласточки крылами воздух чистый,
Да у тропки возле кряжистой сосны
Косят сено баба Лена с вдовой дочкой
В две косы для разбитной козы своей,
И за речкой старый фермер-одиночка
В мегаполис отправляет сыновей.

Крайний Север, Дальний Восток,
Дикий Запад и просто юг...
Я мечтаю о них... Итог?
Мир - диван, телевизор - друг.

Внешний космос, новый портал,
Мир иной, параллельный путь.
И о них я давно мечтал,
И сейчас иногда чуть-чуть...

Поздний завтрак, блюдо с лапшой,
Старый атлас, страницы карт...
Хорошо, что хоть кот ушёл.
Пусть бродяга отыщет март!

Если ты - дровосек, и родился уже с топором,
И в роду твоём все топорами отменно владели,
Почему по росе ты уходишь за Истинный Кром
И в Священном лесу обнимаешь багровые ели?

Виновато ли в том покрывало из палой листвы
(Им тебя укрывала тайком твоя травница-бабка)?
Виноват ли цветок пламенеющей дивной айвы,
Что тебе подарила яга из Урочища Мрака?

Почему дровосеки с опаской бросают "изгой!",
А волхвы и калики дрожат, словно встретили беса?
Потому, что навеки в глазах твоих красный огонь
Запалили живые деревья Священного леса!

Полусладкого терпкий букет
обернётся кошмаром.
Бледен тлеющий свет,
сладковат аромат ненюфара.

Прах заполнит остывший камин,
жуть сползёт по ступеням.
У фамильных картин
так зловеще отсутствуют тени.

Мне б сорваться в закатный пожар
чёрной мышью летучей.
Ненавистен мне дар
твари древней, кровавой, могучей.

Тупиковая ветвь, атавизм,
случай слеп, но нередок...
Чью из жил выпил жизнь
рукокрылый и дерзкий мой предок?

Чью безумную песню украл,
обманувшись однажды?
Вечность - это провал,
бездна скуки и бешенство жажды.

Впиться в горло вечерней зари,
выпить крови заката -
пусть во мне он горит -
может, стану драконом когда-то...

Я простудился, вымок, заикал,
Но всё бродил по улицам дождливым,
Я всё искал - куда упал Икар?
Мне снились перья с радужным отливом.

Я созерцал заплёванный канал,
Я вопрошал столетние оливы,
Я всё искал - куда упал Икар?
Мне снились перья с радужным отливом.

Я пересёк полуночный кошмар,
Я поднялся на башню торопливо,
Я всё искал - куда упал Икар?
Мне снились перья с радужным отливом.

Я изучал потёртый гримуар -
Забытых слов печальные извивы,
Я всё искал - куда упал Икар?
Мне снились перья с радужным отливом.

Меня манил далёкий тротуар,
И из окна я выпорхнул счастливым...
Хотите знать - куда упал Икар?
Ищите перья с радужным отливом!

Так не хотелось окна заколачивать...
Горбыль кривился, гвозди гнулись пакостно...
Седое небо над пустыми дачами,
Как над потерей непомерной, плакало,
Ноябрьский ветер истово наяривал -
Над мусором кружил воронье пиршество,
Казалось солнце полусгнившим яблоком,
Повиснувшим на ветках заострившихся.
Забытый на веранде томик Чехова
На близость лета намекал обманчиво.
Уж лучше бы еще вчера уехали!
Да не хотелось окна заколачивать...

Я никогда тебе не буду врать -
Скажу, что снег в июле фиолетов,
Что слева, возле пятого ребра,
Тихонько ноет скомканное лето,
Что закипел цветами иван-чай,
И дом наполнен пряным ароматом,
Что я хожу саму себя встречать
Туда, где ты встречал меня когда-то,
Туда, где лето в зиму упадёт,
Минуя осень, скуку и мигрени,
Где я встречаю выцветший восход
И возвращаюсь, и закат - сиренев,
Что нежно греют руки мне снега,
Что тишиной мой вечер разрисован,
Что я тебе, единожды солгав,
Не напишу и не скажу ни слова.

- Мой друг, прекрасен розовый закат!
Что этот нежный трепет неба значит?
- Что день еще один ушёл назад,
Окрасив вечер цветом поросячьим.

- Мой друг, так сладок спелый виноград,
Сочится мёдом мякоть золотая.
- Да будь он даже слаще во сто крат -
Я терпкость вин сухих предпочитаю.

- Мой друг, зовёт цветущий дивный сад,
Волнует душу нежный запах лилий.
- Я аромат цветов вдохнуть бы рад,
Но дым и порох нюх давно отбили.

- Мой друг, к лицу ли новый мне наряд?
С вуалью шляпка? Брошь из аметиста?
- Да, Вы одеты словно на парад!
Но мне пора, позвольте удалиться.

/2011/

Любитель экзотических пионов,
Гибридных гладиолусов и роз -
Прыщавый цветовод Пигмалионов
Бесцветным и застенчивым подрос.

Растения он холил и лелеял,
Воспитывал тюльпаны, как детей,
Гортензию ваял, как Галатею,
И грезил лепестками орхидей.

Цветущих ароматных раскрасавиц
Мамаша приглашала на обед,
Но сын, в оранжерее укрываясь,
Берег от посягательства букет.

/2012/

Когда оказалось, что в мире - четыре стены,
Пейзаж за окном, потолок и немножечко пола, -
Он начал раскрашивать темперой старые сны,
И в будущем времени больше не ставил глаголы.

Она приносила в застывший прокуренный мир
Нелепые фрукты в цветастом шуршащем пакете,
И Пирру во время чумы подавала кефир;
И синее море шумело на грязном паркете -
Затем, чтоб она, убежав по скрипучим волнам
Обратно - за грань неподвижного, тесного мира,
Гуляла по старым, раскрашенным бережно снам,
Где нет ни паркета,
ни фруктов,
ни стен,
ни кефира.

Июньское утро, такое тихое,
Что сердце частит, оглушительно тикая,
И, над мостом расколовшись надвое,
Ныряет в течение блюза прохладного.

Июньское утро, такое светлое,
Что кажется дунешь слегка - и нет его.
Пыльцу из бензиновых лужиц выловил
И кружит вальс - городской, виниловый.

Июньское утро, такое раннее,
Что кажется - прожит июнь заранее,
И растворён порошком сиреневым
В густом сиропе фокстрота времени.

(2012 год)

Внимательный взгляд воспаленных провалов
сверлил, наводя не на смех, а на грех,
и занавесь век насегда поглощала
последние блики вчерашних утех.
Сводило от сутолки скучные скулы,
мохнатились брови привычных забот,
морщинами лоб грозовой затянуло
и выгнуло вычурной трещиной рот.
Раздутые ноздри с извечной истомой
топили неделю в зелёной слюде...

Лик этого дня был тревожен и тёмен,
и был понедельником весь этот день.

А любят ли клубки играть в котят?
Наматываться радостно на лапы,
Давать себя ерошить и царапать,
Скакать вперегонки - они хотят?

А повзрослев - беречь округлый бок,
От кошек укатившись аккуратно -
Смешно быть перепутано-помятым,
Ведь как-никак большой уже клубок.

И в день, когда приходит в каждый дом
Седая Моль, что нитку жизни сгложет,
Любой клубок надеется, быть может,
В иных мирах родившись, стать котом.

(2011 год)

Великий писатель отправился в глушь
С котом и запасом консервов -
Отыскивать в мутных чернильницах луж
Сюжеты и главы шедевров,
Писать при лучине гусиным пером
Под стрекот сверчковый трактаты,
Обтёсывать строки большим топором,
Взаймы у колхозницы взятым.

Писательский кот не любил сквозняков,
Сверчков и диеты мышиной.
Вертясь, проливал он чернила тайком
И прятал под печку лучины.
Гусиные перья бессовестно грыз,
Ерошил бумажные стопки,
Отлавливал серых безграмотных крыс
И нёс их колхознице робкой.

Писатель подумал, что плохи дела,
Когда, повергая в печали,
Колхозница острый топор забрала...
К тому же консервы кончались...
Писатель в глуши сочинил анекдот
И две гениальные фразы.
И в город вернулся. С ним - преданный кот
(Умеет вертеться, зараза!)

(2012 год)

Счастье - это сейчасье!
Быль подёрнулась пылью -
Сквозь былые напасти
Мы давно переплыли.
На косых перекатах,
На порогах немалых
Лодка наша когда-то
Жадно воду глотала.
Нас кидало на мели,
На стремнинах крутило.
Нас поймать не сумели
Ни Харибда ни Сцилла...
А сейчас нам не нужно
Парусов с якорями -
Лодка едет по суше,
Вёсла в травы ныряют.
По холмам и дубравам,
Не страшась косогоров -
Нас небесная гавань
Ожидает не скоро.
Пусть и там, в поднебесье,
Где фарватер атласен,
Мы окажемся вместе
В нашем общем сейчасье.

Тень этой птицы летала отдельно:
по мрачноватым гудящим котельным,
вдоль полустанков, листвой занесенных,
сквозь запылённые стекла вагонов...
То коридором скользила больничным,
в пульсе прерывистом билась по-птичьи,
то в полумраке усталого лифта
виделась в странном плетении шрифта.
То ночевала в клубочках омелы,
то разрывала порядок замшелый,
падала в рифмы и билась о строки
тень не осознанной птицы Тревоги.