***
– Глеб, ты можешь быть послушным, –
просит внука дел Пахом, –
для чего ты на подушке
скачешь по полу верхом?

– Это я скачу по лужам
через лес и бурелом!
Подо мной сейчас, к тому же,
не подушка, а седло!

– Так коня ведь не хватает?
– Есть и конь! Смотрите – вот!
Глеб подушку поднимает,
а оттуда пулей – кот!

***

Объяснила наглядно!

– Обе чашки, – отвечай мне! –
ты разбила как – случайно?

– Сразу чашку, – плачет Мила,
я нечаянно разбила!
Но сестрёнка подошла
и спросила: – как смогла?
Чтобы ей понятно было,
я ещё одну разбила!

***

Колыбельная

Колыбельную сыночку
Мама час уже поёт.
Видно – спать сыночек хочет,
Только что-то не даёт

Вдруг сказал мальчонка прямо,
– Песен было ровно пять!
Хорошо поёшь ты, мама,
Только я хочу поспать!

***
Проблемы беспросветные –
Все тяжелей их ноша,
А мне кругом советуют:
- Ты думай о хорошем!

Допустим, службы разные
Счетами огорошат –
Плати с улыбкой праздною,
И думай о хорошем!

Пустяк, что в холодильнике
Лишь баночка горошка –
Вредна еда обильная
Для мыслей о хорошем!

Компашка если пьяная
Орёт в ночи истошно -
Запрись быстрее в ванную
И думай о хорошем!

И пусть жена законная
Сбежала к толстосуму -
Наплюй! Дыши спокойнее
И о хорошем думай!

…К обочине отброшенный,
Воплю – спасите, люди!
Подкиньте мне хорошего,
О чём чтоб было думать!

Ты не трать напрасно время
Мой заумный, юный друг:
Мне познаний в этих темах
Не дано расширить круг.

Ну, Малевич… Боря Гребень…
Да не делай круглых глаз,
Что от их модерн-творений
Не впадаю я в экстаз!

Мне – совковому огрызку
Не вобьёт БэГэ в мозги
Философские изыски
Новой песенной пурги.

Может, нужен ум Сократа,
Или, чтоб отметил Бог,
Но я «Чёрного квадрата»
Тайный смысл понять не смог.

Не постиг! – какая лажа!
Как так можно в лужу сесть?
Не могу сказать я, даже,
Что, мол, в этом что-то есть!

Старый пень я из глубинки,
Что дурак – так спросу нет:
Мне знакомая блондинка
Одолжила интеллект.

Всё! Довольно упражняться
Снобом глупым выставлять!
Над собою изгаляться -
Вроде, цену набивать.

Не кичусь я дилетантством,
А, напротив, с просьбой к вам -
Проявите толеранство
К не продвинутым совкам!

***

– Топай домой, я сама дойду!
– Свет, ну что ты… Обиделась?
– А как ты думал? Вот, зачем было меня на этот фильм приглашать? Еле досидела.
А тебе хоть бы что – сидишь, на экран уставился… Ты же знал, что кино до шестнадцати.
– Ну, нам то как раз по шестнадцать и есть…
– Ну ты, Юра, молодец! – по-твоему, только шестнадцать лет исполнилось и тут же срочно бежать всякую срамоту смотреть, что ли?
– Да какая там срамота? Ну, целовались… Ничего такого же не показали.
– А ты чего ещё хотел та-ко-го? Итак, там эта дура бесстыжая всё с себя сняла.
Я, вот, одного не пойму - почему ей не стыдно перед всеми быть такой, а мне даже смотреть на это стыдно? Я пол-кино туфли свои разглядывала.
– А ты что… ни разу… ну, это… раздетой не была? Чтобы совсем? И чтоб перед кем-то...
Да куда ты! Свет, подожди!
– Отвали от меня, слышишь? Не иди за мной, говорю. Пятьдесят копеек за кино я завтра тебе в школе отдам! И, вообще, не подходи ко мне больше!
– Да не нужен мне твой полтинник! Постой, не убегай!
– Ну, что ещё?
– Я пластинку новую достал – закачаешься! Гигант! Там много всего: Магомаев, Хиль. Придёшь завтра послушать?
Ну, чего молчишь? Уже дом твой скоро...
– А Эдита Пьеха там есть?
– По-моему, есть. Ну, так что, придёшь?
– Ладно, приду.
– А мне сегодня в кино драка понравилась! Как он его тортом в рожу – тырсь! А тот в бассейн – кувырк! А тому сзади как пенделя дадут и он в бассейн следом – плюх! Ха-ха!
– Ну, да – уматно! А ещё мне причёска у одной артистки понравилась и серёжки на прищепках – как то они… А! – клипсы называются. Краси-и-вые!

Конец шестидесятых. Где-то в России…

***

Я победе почти что ровесник,
Но меня ведь, могло и не быть,
Если б этот солдат неизвестный
Днепр горящий не cмог переплыть.

Если б он под Москвой и под Курском
В вихре огненном не устоял,
Я сейчас на земле своей русской
И не сеял бы, и не пахал.

Если б он по Европе с победой,
Добивая врага, не прошёл,
Кто б страданья и новые беды
От народов спасённых отвёл?

Я не знаю, большой или малый
Срок земной мне Господь наделил,
Но судьбу мне ругать не пристало –
Я счастливое время прожил!

И сейчас во мне жизнь не остыла,
Я в неё бесконечно влюблён!
Только всё, что мне жизнь подарила,
Разве было бы? Если б не он...

***
Хоть поверьте, хоть проверьте,
Но мечта сбылась у Пети:
Он по Нилу, сев на плот,
Через Африку плывёт!

Мимо маленьких селений,
Вниз плывёт он по теченью.
Петя очень остроглазый,
Он животных видит разных.

Вот жирафы с длинной шеей -
Нет на свете шей длиннее!
Пожуют свои колючки
И воды попьют из тучки!

Вот толстенный бегемот
В речке моет свой живот.
Рядом бегемотики –
Круглые животики!

А слоны то, а слоны! –
Ходят, важности полны.
У слонов размер не малый -
Как почти у самосвала!

Их слонята тоже тут -
Хоботками воду пьют!

Вдруг пошёл по берегам
Непонятный шум и гам!
Слон тревожно дует в хобот–
Все на берег вышли что бы!

Обезьянки верещат –
Пете знак подать хотят!

Покрутил он головой -
Крокодил! Большой-большой!
Пастью щёлкает злодей,
Петя к берегу скорей!

Крокодил прибавил ход,
Петя в ужасе гребёт!
Десять метров!… восемь!… два!…
Он успел едва-едва!

Вот и всё – прошла гроза!
Петя встал, протёр глаза
И на кухню к маме срочно
Рассказать, что снилось ночью!

Румяность щёк. Припухлость алых губ…
А гладкость кожи! А упругость тела!
Я был вальяжен с ней и, даже, груб.
Я брал её решительно и смело!

Она терпела всякого меня
И преданно смотрела, не моргая.
Лишь колкостей боялась, как огня,
Резиновая баба надувная!

Очень долго по углам
Пыль свекровь искала,
Где-то всё-таки нашла
И палец показала:

- Вот, невестушка, смотри
На свою уборку!
Знаешь ты, что говорит
Об этом поговорка?

Невестка отвечала,
намеренно смеясь:
- Свинья, она такая! -
Везде находит грязь!

Клара Карлу говорила:
- Вот я дудочку купила!
В Детском Мире, веришь-нет,
Она в точь, как твой кларнет!

У того слеза упала:
- Ах, как, Клара, жаль кораллы!
Эти воры, вот заразы!
На, хотя бы, эти стразы.

И обнялись Карл и Клара
И стояли целый час
И мы знали - эта пара
Учит преданности нас!

Этот рассказ под новым названием "Не смотри на меня" см. на личной стр.

На заборчик сел галчонок,
кот спустился с чердака.
Тут сказал один котёнок -
просто так:

Нас сегодня мама кошка
родила вчера на свет.
Подросли уже немножко,
молока вот, только нет…

Но наш папа кот с утра
побежал за ним. Урра!
А у вас?

А у нас, сказали мыши,
в щёлку виден флаг на крыше,
а из вашего окошка -
только двор, и тот немножко!

А котята им в ответ:
Вас съедим мы на обед!
И схватившись за бока,
Рассмеялись: «Ха-ха-ха!»

Мыши сразу прочь гуськом,
а котята кувырком!

Папа кот пришёл в расстройстве -
молока не взял он вовсе.
Он стоит и чешет ухо:
- Это что за веселуха!
А котятам - хоть бы хны!
Папы всякие нужны!

С бутылью в руках, озабоченный кот
вдоль по вагону движется,
но тут проводница, держа бутерброд,
злобно слюною брызжется:

- Куда прёшь, котяра! А ну-ка, назад!
Ты из какого вагона?
Где твой билет и что это за
большая бутыль. С самогоном?

Или какая другая смесь -
может, взрывная даже!
Ты удерёшь, куда бох ни весть,
а мы здесь замертво ляжем?

Кот, открывая бутылку легко,
резко в ответ (но без матов)
- Нате! Понюхайте! Я молоко
голодным несу котятам!

Вениамин Петрович Пушков стоял на мосту и, глядя вниз на медленный поток, вспоминал тот злосчастный день, когда он обрёл эту, сейчас ненавистную, способность разговаривать стихами. И только ими. И больше никак!

Он работал главным экспертом патентного бюро и в тот день уже собирался домой, как в кабинет зашёл этот плешивый очкарик с предметом, похожим на шлем мотоциклиста. Предмет был сплошь покрыт всевозможными датчиками и проводами.
- Я Иван Кулёмин - представился очкарик и положил прибор на стол.
-Вот, мой Стиходар, а точнее – стимулятор поэтического дара. Вы же согласны, что каждый из нас в душе поэт, только мы не знаем, как раскрыть свои возможности. А Стиходар знает, - и Кулёмин ласково погладил рукой по разноцветной пряди проводов. А всего делов - надел его на голову, ввёл в мозг программу – и ты поэт! Кроме, как стихами – ни слова!

Гнать бы тогда этого гения с порога, - Пучков, облокотившись на перила моста, скрипнул зубами, - так нет! – пройдите, уважаемый, присядьте уважаемый, давайте посмотрим на ваше чудо! Но тогда он думал, что быстро развенчает новоявленного Кулибина, да пойдёт домой, но разговор затянулся. Кулёмин так отстаивал своё детище, отнявшее у него два года жизни и кучу денег, что, изрядно вымотанный, Пучков решился на отважный поступок:
- Хорошо, давайте на мне проверим вашего стихоплёта и подставил голову…

Домой Вениамин Петрович шёл в приподнятом и даже, в каком-то возвышенном настроении! Улица казалась ему сегодня необычной и праздничной.
На углу тучная тётка, с ярко накрашенными губами, торговала розами.
Пушков подошёл к ней и тут его понесло!

На Анюту вы похожи -
на цветочницу из песни.
А давайте всем прохожим
мы цветы раздарим вместе!

"Анюта" округлила маленькие глазки:
- Ага, чего удумал! Пятьсот рэ за цветок и на ветер? У меня что - не все дома?- захихикала торговка. А Пушков ошалело стоял и мысленно повторял: «Похожи-прохожим, песни-вместе»
Неужели сработало! Он же час назад чуть ли не с позором выпроводил Кулёмина вместе с его прибором, и вот его изобретение заработало? Так-так… Надо ещё проверить, и он решил позвонить жене:

Я иду с работы, Зина,
А в душе – охота жить!
может что-то в магазине
по пути домой купить?

Жена вначале рассмеялась – что это с тобой? Стихами заговорил! Выпил что ли?
Но услышав в ответ:

Я, Зинуль, здоров как бык
и хворать я не привык!

заголосила в трубку:

- Это от работы! Говорила же – доведут тебя эти кулибины до нервного истощения! Давай, купи что нибудь к чаю - и домой! Быстро!

Пушков хотел уже выключить телефон, но вдруг подумал – неужели он не сможет ответить обыкновенно, не стихом? Он напрягся и пытался сказать что-то прозой, но язык непослушно выдавал только рифмованные строчки:

Не волнуйся, всё нормально,
никакой я, Зин, не псих!
Просто вышло так случайно,
что слова сложились в стих

Не ожидая очередных причитаний супруги, Вениамин Петрович прервал связь.

Но все эти чудеса с речью ничуть не расстроили новоявленного поэта,- ему было даже забавно – вот удивятся на работе его удивительной способности! А там, глядишь, и слава! И хоть ему стало немного неудобно за Кулёмина, настроение у Пушкова поднималось по возрастающей!
Окрылённый будущими перспективами, он зашёл в булочную. За прилавком скучала молоденькая веснушчатая девчушка.

Мне батон и три ватрушки,
к чаю тоже подойдут.
Как вам, девушка, веснушки
удивительно идут!

С откровенным восхищением громко продекламировал Вениамин Петрович.

- Ну, что вы во весь голос, да ещё стихами,- смутилась продавщица,- могли бы и промолчать. И, вдруг, шёпотом спросила: а что, очень заметно? Я уже маскирую их чем могу…
Пушкову очень хотелось объяснить девчонке, как хороша она с этими приметами весны, но сдержался – вдруг и эта примет за психа. Он взял покупку и приветливо помахав ей рукой, напевая что-то в рифму, направился домой.

Но что было дома, Пушков сейчас даже вспоминать не хотел. Вначале жена принюхалась к нему на предмет алкоголя, затем, пристально изучив воодушевлённое лицо мужа и почти успокоившись, даже чмокнула его в щёчку. Но тут Вениамин Петрович, сам того не ожидая, разразился четверостишьем:

Коль не хватит божьего участья,
уведу тебя я от беды -
удержу за тонкие запястья
над потоком яростным воды.

Зинаида испуганно отпрянула от мужа:
- А ведь точно, крыша поехала… Слушай, Вень, а может ты просто в другую влюбился, - с надеждой в голосе пролепетала жена, - тогда это хорошо! Это мы быстро вылечим! А, Вень?
Вениамин ушёл от прямого вопроса и, сурово сомкнув челюсти, продекламировал:

Весь мир взорву, коль с ней беда -
Ведь нет страшней укора,
Что ты ей не был никогда
Защитой и опорой!

Жена тут же скрылась в ванную и оттуда до Пушкова доносилось:
- Мама, у нас беда! Твой зять рехнулся! Что, что! Взорвать он хочет всё вокруг, вот что! Так и говорит – взорву весь мир… А тебя, жена, говорит, буду за ноги держать над рекой бурлящей! Удержу, говорит – хорошо, нет – так плыви с богом. И вроде, как трезвый… Давай приезжай, жду…

И тут Пушков понял, что всё добром не кончится. Он решил выйти прогуляться и заодно подумать, что ему предпринять дальше Так он оказался на мосту. Вдруг зазвонил телефон.
К удивлению, это был Кулёмин.

Пушков почти прокричал в телефон:

У меня сейчас проблемы -
Вы нужны мне с вашим шлемом!
Жду вас в парке в восемь точно

и хотел закончить разговор, но какая-то мучительная недосказанность не давала отключить связь. Пушков напряжённо морщил лоб и вдруг закричал: Дуй ко мне, Кулёмин, срочно! и сразу почувствовалось облегчение.

Через полчаса они уже сидели в парке и прямо на скамейке, через вновь нахлобученный на голову Пушкова шлем, с его мозгов стиралась злополучная программа.

Потом они пили пиво в кафешке и говорили о рыбалке . Оказалось, что и домой им по пути. Когда они проходили через тот же мост, Кулёмин неожиданно остановился на середине и протянул руку с пакетом, где лежал прибор, через перила.

- Знаешь, я ведь сразу на себе свой Стиходар испытал,- продолжая держать пакет на вытянутой руке,- сказал с горечью Иван. Такого натерпелся! Чуть в психушку не попал! Думал у тебя получится. Вижу – нет. Та же история. Не нужна стала народу поэзия. Не-ну-жна...

И разжал пальцы…

Если мечтаете о загранице
сядьте в такси и скажите - мне в Ниццу!
если таксист вам ответит- я в Рим!
ехать в Подольск будет весело с ним!
***

Если обрёл клептомана замашки,
узлом завяжи рукава на рубашке!
***

Если не шеф вы, а заместитель -
у вас по подлянкам плохой был учитель!
***

Если ты опоздал на дуэль,
возьми за привычку – будешь целей!
***

Если багаж потерялся в полёте -
тьфу, на него! - ещё наживёте!
***

Если цветок поливаешь бумажный,
не забывай о других делах важных -
там твою кошку машинка стирает
и чайник уже на пороге вскипает!
***

Если с утра запланирован митинг,
а у тебя приглашенье на пирсинг -
дырка в пупочке по важности больше -
пусть даже ты и обманутый дольщик.
***

Если устали уже от гостей,
и чтоб распрощаться вам с ними скорей,
надо лишь конкурс гостям предложить -
допустим, на скорость посуду помыть!
***

Если ты пони - живёшь в зоопарке,
значит судьбу принимай как подарок -_
ты настоящий! - не самодельный,
ты не педальный, не карусельный!
***

Если в стаде овечьем козёл
себе для утехи подругу нашёл,
коза, стало быть, у барана -
лечит душевную рану...
***

Тебе если плохо, а скорой всё нет,
не надо с балкона швырять табурет,
и брось истерить, как обиженный мальчик.
а просто подуй на ушибленный пальчик!
***

Когда закурить вас попросят в лесу,
скажите - постойте, сейчас принесу! -
мол, рядышком здесь, на пенёчке лежат,
а сами стрелой на закат...на закат...
***

Если намазаться пальмовым маслом,
перцем обильно обсыпаться красным
съесть чеснока, самогон припивая -
вот интересно - попрут из трамвая?
**

Если не холодно, но и не жарко,
если все гости идут без подарков,
если родня шурудит в гараже -
хочешь-не хочешь - ты умер уже...

Люблю я приезжать сюда, в родительский дом, что неподалёку от райцентра в деревне, утопающей в садах и опоясанной тихой речкой. Здесь мне удивительно легко думается и пишется. Правда, не всегда...
На этот раз я приехал на выходные с намерением написать сказку для детского журнала, о которой редактор уже напомнил мне несколько раз.
Уже темнело, когда я уединившись на веранде, напечатал первую строчку:

«В тридевятом царстве, в тридесятом государстве…»

Так, кого же поселить мне в нём? Ага, пусть в нём живёт жадная-прежадная старуха у которой три сына – богатыря. Один рыбой промышляет, другой охотой, а третий – дерева валит. И всё на продажу. А деньги, все до копейки, несут матери в кубышку. И вот однажды, когда сыновья были на дальних промыслах, захворала мать-старуха. Лежит одна-одинёшенька – ковш воды некому подать. А как сыновей кликнуть – ума не приложит.

Я тоже не приложу. Ступор какой-то. Тупо уставился на лампу. На веранду выбегает моя шестилетняя племянница Стешка – она с мамой, моей сестрой, соответственно, - тоже отдыхают в родительском доме.

- Стеш, тут я сказку затеял, да сразу проблемка. Короче, дело было так – читаю ей начало и, дойдя до безвыходной ситуации, вопросительно смотрю на племянницу:
- Как позвать сыновей на помощь?
Стешка, облокотившись на стол, и подперев ладошками коротко стриженную голову, с минуту смотрит на меня каким-то жалостливым взглядом и, наконец, укоризненно произносит:
- Э-эх, дядя Гоша, дядя Гоша… А мобильник на что? Или они все такие бедные, что купить себе телефоны не могут?
- Да нет, денег у старухи очень даже много – на сто мобильников хватит, да только дело в том, - объясняю я девочке, - не было тогда ещё телефонов. Как не было телевизоров и всяких компьютеров.
Стешка недоверчиво спрашивает: «Что, и холодильников не было? И даже настольной лампы?»
- И даже лампы. Ну, так, что? Пусть бабка помирает? А? Она всё равно вредная и жадная. Или как-нибудь поможем?

- Конечно, надо помочь! Мы же человеческие люди. А вдруг у неё аппендицит или гланды?
Я, кажется, придумала! Дядя Гоша, а давай ты меня в эту сказку отправь и я сбегаю за братьями!

- А вдруг в лесу волка встретишь или крокодила какого - не забоишься?

Стешка зябко ёжится: « А пусть тогда волк будет в наморднике, а крокодил с гармошкой – как Гена. Крокодил Гена ведь добрый!

- Стеша! Хватит уже надоедать дядь Гоше и, вообще, спать пора! – вошедшая сестра взяла дочку за руку, - пошли уже!

Мой маленький соавтор помахал мне ручкой и, пожелав спокойной ночи, потопал с мамой в дом.
А я вышел на улицу, вдохнул цветочного аромата, улыбнулся этому чудесному вечеру, тихой деревне, звёздному небу и пошёл дописывать сказку. Я уже знал, о чём буду писать…

В городе суетном и непонятном
люди в отчаяньи ходят, как тени,
с лицами нервными, с речью невнятною,
все поголовно в каком-то смятении.

Фотки суют непременно друг другу,
глядя в глаза - кто с мольбою, кто льстиво:
- Вот, посмотрите: я в Сочи с подругой,
вот мой бульдожка - скажите, красивый!

- Нет гражданин, уж, позвольте, взгляните! -
Я ж посмотрел, всё что вы показали.
Вот я на Клязьме, а это в Египте,
это армейское... что - не узнали?

Мечутся, мечутся люди повсюду,
будто "Титаник" уходит в пучину:
- Фото взгляните! Вот я на верблюде -
круто же, правда? Куда вы, мужчина?

Съёжился город от жутких событий,
в панике люди, как малые дети -
всё погрузилось в кошмар первобытный -
четверо суток нет интернета...

- Мам, сегодня в садике
я подрался с Вадиком.
Был один всего кораблик,
А нас двое – я и Вадик.

- Кто сильней был в рукопашной?

- Воспитательница наша!

***

Не боюсь я людоеда!

«Людоед дождался ночи…» -
Сказку мать читает дочке.
«И пошёл он на охоту» -
А у девочки зевота.

- Что, не страшен людоед?
- Нет, ни капельки! - в ответ, -
Он меня же есть не станет -
Я не Люда ведь! Я - Таня!

***

Тише, мама!

- Уложи в постель Данилу, -
мама папу попросила.
Папа руки вверх воздел,
но быть против не посмел.

Только где-то через час
В детской спальне шум угас.
Маме радостно так было! -
Но выходит вдруг… Данила
И негромко говорит:

- Тише, мама… Папа спит…

Поросёнок грыз корыто
И похрюкивал сердито -
Прибежал он на обед,
А в корыте каши нет!
Все поели, а ему
Не хватило… Потому -
Поросёнок грыз корыто
И похрюкивал сердито -
Прибежал он на обед,
А в корыте каши нет!
Все поели, а ему
Не хватило… Потому -
Поросёнок грыз корыто…
И т. д.

- Извините, а почему вы так нагло разглядываете меня?

- Ха! Ты что, от летней спячки не отошла ещё? Нафталин ещё голову кружит? Нужна ты мне, как жаркий полдень.

- На себя посмотри! Лоснишься весь! Тобой что – сало укрывали? И рукава отвисли, как…

- Как что!? Ты договаривай, жертва легкопрома! Не то я сейчас воротник тебе взлохмачу!

- Подожди, сейчас моя хозяйка из сауны выйдет, она из тебя пыль быстро выбьет! Взлохматит он…

- Дык, и мой хозяин тоже в сау… Постой, так они… могут того… познакомиться!

- Ну и что? Их дело молодое. Что – ты им помеха, что ли? Чихать они на тебя хотели.

- А ты не подумала, кухлянка чукотская, что они начнут жить вместе?

- Ну и пусть живут! А что это ты так разволновался?

- А то, что есть перспектива нам с тобой в одном шкафу висеть! Вот что!

- Рядышком что ли? Ну и повисим… Если что – в моём шкафу моли нет и духами пахнет!

- А у меня красками – художник мой хозяин, в доме везде запахи красок… А мне нравится!

- А моя хозяйка любит музыку и даже сама немного играет на пианино.

- Смотри – у тебя мех как-то заискрился на воротнике. Красиво…

- А у тебя пуговицы заблестели… Все разом!

- Тише! Кажется идут… слышишь?

- Смеются...

Тяжело дыша, Анна Сергеевна остановилась у двери. Вот уже второй месяц, как она оставила родную деревню, и теперь с трудом поднимается на пятый этаж в дочкину квартиру.
Она уже нацелилась вставить ключ в замочную скважину, как услышала за дверью голос двенадцатилетней внучки Даши:

-- Нет-нет! Никаких машин! Только поездом! Папа, ты же сам говорил, что у тебя там в моторе что-то стучало… А бензин какой дорогой! Милое дело – поезд! Сиди – поглядывай в окошко! Любуйся! Леса, поля, деревни разные! Красота!
Голос Даши звучал отчётливо, так как она была сразу за дверью - в прихожей.

Анна Сергеевна опустила сумку с продуктами на пол и упёрлась головой в дерматиновую обивку.
К горлу вновь подкатил комок. Девочка ты моя, девочка… Сколько же тебе времени надо…
А за дверью то громче, то тише, то назидательно, то умоляюще, слышалось:

- Папа! А ведь мама права – поддень ещё тёплый свитер – не май месяц, всё-таки!
Мама, а я бы, на твоём месте, тоже обувь поменяла – эти туфельки совсем не по сезону!

За дверью послышались шорохи, - Анна Сергеевна знала, - это двигался обувной ящик.

- Ну, вот, - это же совсем другое дело! Теперь тебе, мама, хоть на Северный полюс! А то – вынарядилась! Много форсу – мокро носу! – копировала девочка мать.

Потом с минуту было тихо. Рука Анны Сергеевны уже потянулась к замку, как вдруг снова послышался голос внучки. Каким-то надрывным, незнакомым голосом, сквозь всхлипы, она почти кричала:

- Только я вас прошу! Умоляю! Звоните мне! Звоните! – и уже тихо, почти шёпотом, добавила, – хотя бы через пол-часика… Один раз позвони ты - мама, другой раз - папа. Пожалуйста… И за меня не волнуйтесь… Я буду помогать бабуле и гулять с Пальмой.

Анна Сергеевна стояла, и всё не решалась войти и, наконец, решила не открывать ключом, а нажать на кнопку звонка. Как только она услышала мелодичное курлыкание, за дверью началось поспешное движение и гулкий топот быстрых ног – это Даша придавала прихожей прежний вид.

Неделю назад Анна Сергеевна застала её спящей.
С заплаканными глазами, она уснула прямо на полу в прихожей. Рядом с ней были аккуратно уложены два пальто. Женское - с приткнутой к вороту шапочкой и выглядывающими из-под полы высокими сапожками и мужское - но уже со шляпой, брюками и ботинками.
Эти вещи девочка расположила так, чтобы они напоминали фигуры мамы и папы.

Только мамы и папы уже у Даши нет… Месяц назад они погибли в автокатастрофе…

Любви ты ей не экономь
И щедрым жестом радуй!
Но постигать её умом
Не пробуй... Да и надо ль?

Её на слове не лови,
Умей прощать ошибки,
И нежным словом назови —
Ей так идёт улыбка!

Не обмани... Не согреши
Ни вольно, ни невольно,
Она же часть твоей души —
Двоим не делай больно...

Весь мир взорви, коль с ней беда!
Ведь нет страшней укора,
Что ты ей не был никогда
Защитой и опорой.

Конкурсный (сокращенный)вариант рассказа "Морская душа"

На душе у Леры непонятная тревога и, как ей кажется, виноват в этом молодой попутчик. Уже несколько минут Лера чувствует его взгляд. Смотрит он как-то по особому - нет, не нагло или дерзко, а с какой-то спокойной уверенностью - так обычно смотрят на хорошо знакомого человека. Лера знает, что красива и всегда привлекает парней, но ещё она хорошо знает как обезопасить себя от мужских взглядов. Можно просто отвернуться к вагонному окну и думать о своём.
Лера учится в пединституте и домой обычно она ездит вместе с лучшей подругой Ольгой Роговой, которая живёт на две станции дальше. Но на этот раз Ольга не поехала, - "хвосты" надо подтянуть!
А глаза у него какие-то глубокие…

Нет-нет! Надо отвлечься! Смотри вон на чахлый осенний лес, проплывающий за окном и думай о доме.

- Девушка, меня Виктор зовут. Давайте знакомиться, попутчики как-никак...

Ну, что – надо хоть ненадолго повернуться:
- Лера... Валерия...

Машинально оглядела попутчика. Ничего особенного - парень, как парень. Коренастый, коротко стриженый. Под серой осенней курткой тонкий шерстяной свитер белого цвета. Чёрные широкие брюки почти полностью закрывают тщательно начищенные ботинки. На секунду она встретилась с попутчиком взглядом. Лера увидела в его глазах то, что могло вмиг свести на нет все её предостережения и правила. В такие минуты ей хотелось превратиться в простую дурнушку, а ещё лучше в старую бабку.

Ну не смотри на меня так, пожалуйста! Не надо! - хотелось ей крикнуть на весь вагон, - ты же не знаешь! Ничего то ты не знаешь...

- Лера, вам куда? Что? До Кедровой? А мне чуть дальше – до Штыково.
- Штыково? Там моя подружка одногруппница живёт – Оля Рогова. Не знакомы? А она чем-то на вас похожа!

- Да что-то на слуху было. Роговых у нас много.

А потом они болтали о разных пустяках, и Лере было необыкновенно легко с этим парнем и когда его ладонь неожиданно легла на её запястье, руку не одёрнула. Сидела, как заворожённая, и ей вдруг захотелось, чтобы поезд так шёл и шёл не останавливаясь. Долго шёл. Целую вечность. И чтобы не нужно было вставать с этого тёплого места. Вставать… И идти…

Она освободила руку и молча отвернулась к окну. Но вскоре снова чувствовала его взгляд.

- Лера, можно на "ты"? Спасибо... Через час тебе выходить... Ночь уже... Тебе далеко от вокзала идти?
- Да нет, минут десять...
- Можно я провожу?
- Неет!- с неподдельным испугом выдохнула Лера, но тут же, уже спокойней, сказала, - спасибо, дойду. Тем более, вам... тебе... ещё дальше ехать.

- Станция Кедровая… Подъезжаем… - проводница заглянула в купе.
- Девушка, вам выходить.

Ну, вот и всё... Лера стянула с коленей лёгкую куртку, полы которой касались коврика, и поочерёдно вытянула из под стола ноги – вначале правую, в аккуратной чёрной туфельке, затем левую – в громоздком ортопедическом ботинке на огромной подошве и с длинной шнуровкой. Чувствуя, что заливается краской, Лера встала, перекинула ремешок сумки через плечо и, припадая на больную ногу, продвинулась к выходу . Потом, не оборачиваясь, тихо, почти шёпотом, сказала что-то, типа «счастливо доехать» и открыла дверь купе.

«Лера, подожди!» - голос Виктора она уже услышала, когда, влившись в вереницу выходящих пассажиров, продвигалась к тамбуру.

Потом Лера сидела и, уронив голову, плакала на привокзальной лавочке. Плакала теми беззвучными слезами, которые, вроде, не видны, но прожигают душу и прекратила только тогда, когда сквозь пелену слёз увидела перед собой знакомые клёши и выглядывающие из-под них блестящие носки начищенных ботинок.

- Мне, Лера, признаться тебе надо. Я специально сел в этот поезд.. Я знал о тебе… Всё знал… Я тебе наврал, что не знаком с Олей Роговой. Это моя сестрёнка. Она, кстати, ехала с нами, только специально купила билет в другой вагон. А я у кассира узнал твой вагон и место. Оля столько говорила о тебе, что я заочно проникся. А твои стихи… В них же твоя душа…

Уже брезжил рассвет, а на привокзальной лавочке сидели и говорили мои мама и папа. Они и сейчас где-то разговаривают, но уже на небесах...

Он зашёл в купе чуть позже и сел за столик напротив её. Лера мельком взглянула на попутчика и повернулась к окну. У неё уже давно выработалась привычка - зашла в вагон, тихо устроилась на своём месте и никаких никаких тебе разговоров, перемигиваний и, тем более, знакомств. Так ей было спокойней. Лера училась на последнем курсе пединститута и сейчас ехала домой на ноябрьские праздники. Обычно в поездках её сопровождает подруга Оля Рогова, но на этот раз, в самый последний момент, Оля неожиданно ехать отказалась: - "Хвосты" надо подтянуть!

Сегодня на душе у Леры непонятная тревога и, как ей кажется, виноват в этом молодой попутчик. Уже несколько минут Лера чувствует его взгляд. Смотрит он как-то по особому - нет, не нагло или дерзко, а с какой-то спокойной уверенностью - так обычно смотрят на хорошо знакомого человека. Лара знает, что красива и всегда привлекает внимание парней, но ещё она хорошо знает как обезопасить себя от пристальных мужских взглядов. Иногда хватает просто отвернуться к вагонному окну и думать о своём.

А глаза у него какие-то глубокие…

Нет-нет! Надо отвлечься! Смотри, вон, на чахлый осенний лес, проплывающий за окном и попытайся написать в уме несколько рифмованных строк, - заставляет себя Лера, – ведь слывёшь первым поэтом на своём курсе!

Устало, тихо, без оваций,
закроет осень свой сезон.
Её пожухлых декораций
хранить природе не резон.

Интересно, куда он едет... Без поклажи совсем...

Зима свою палитру вынет,
просинит небо... а потом,

- Девушка, меня Виктор зовут…Давайте знакомиться, попутчики, как-никак...

Ну, что – надо хоть на минуту повернуться:

- Лера... Валерия...

Машинально оглядела попутчика. Ничего особенного - парень, как парень. Коренастый, коротко стриженый. Под серой осенней курткой тонкий шерстяной свитер белого цвета. Широкие чёрные брюки почти полностью закрывают тщательно начищенные ботинки. На секунду Лера встретилась с ним взглядом и увидела в его глазах то, что может свести на нет все её предостережения и правила. Ей всегда в такие минуты хотелось превратиться в простую дурнушку, а ещё лучше в старую бабку.

Ну не смотри на меня так, пожалуйста! Не надо! - хотелось ей крикнуть на весь вагон, - ты же не знаешь! Ничего то ты не знаешь...

- Лера, вам куда? До Кедровой? А мне чуть дальше – до Штыково.
- Штыково? Там моя подружка одногруппница живёт – Оля Рогова. Не знакомы? А она чем-то на вас похожа!

- Да что-то на слуху было. Роговых у нас много.

На минуту в купе воцарилась тишина. Ну вот и хорошо! – подумала Лера , - надо просто закрыть глаза и молча катить навстречу наступающей ночи.... А то разговорилась...
Но тут Виктор, глядя в окно, произнёс:

- Уныло как… А вот на Дальнем Востоке осень яркая, пёстрая и, главное, тёплая. Я же только месяц, как оттуда – служил три года на флоте. Вот, в город съездил насчёт работы. Что-то наклёвывается, вроде…

Потом он рассказывал о службе, о том, как повзрослела сестрёнка и поженились друзья-товарищи. Он говорил вначале спокойно, но потом, глядя прямо в глаза Лере, внезапно прервал себя на полуслове и замолчал. Было видно, что он хочет сказать ей что-то совсем другое, более важное. Но не решается.

Нет! Ничего не говори! И не смотри так! - в душе умоляла его Лера, но когда его ладонь неожиданно легла на её запястье, руку не одёрнула. Сидела, как заворожённая и ей вдруг захотелось, чтобы поезд так шёл и шёл не останавливаясь. Долго шёл. Целую вечность. И чтобы не нужно было вставать с этого тёплого места. Вставать… И идти…

Она освободила руку и молча отвернулась к окну. Но вскоре снова почувствовала его взгляд. И вдруг какое-то непонятное чувство вспыхнуло в душе у девушки, - то ли обида, то ли злость на всех, а больше на себя, и всё это вперемешку с жалостью и какой-то обречённостью. Скорее бы уже выйти… Уже скоро…

- Лера, можно на "ты"? Спасибо... Через час тебе выходить... Ночь уже... Тебе далеко от вокзала идти?
- Да нет, минут десять...
- Можно я провожу?
- Неет!- с неподдельным испугом выдохнула Лера, но тут же, уже спокойней, сказала, - спасибо, дойду. Тем более, вам... тебе... ещё дальше ехать.
- Ничего, разберёмся, - ответил парень и тут Лера решилась и подняла на него глаза. Она хорошо знала, что сейчас в них нет ничего, кроме смятения и боли, но она хотела, чтобы он почувствовал это и...куда-то исчез, растворился, выпрыгнул в окно, но только ... не смотрел на неё...

- Станция Кедровая! Подъезжаем! - проводница заглянула в купе.
- Девушка, вам выходить.

Ну, вот и всё... Лера стянула с коленей лёгкую куртку, полы которой касались коврика, и поочерёдно вытянула из под стола свои ноги – вначале правую, в аккуратной чёрной туфельке, затем левую – в громоздком ортопедическом ботинке на огромной подошве и с длинной шнуровкой. Чувствуя, что заливается краской, Лера встала, перекинула ремешок сумки через плечо и, припадая на больную ногу, продвинулась к выходу . Потом, не оборачиваясь, тихо, почти шёпотом, сказала что-то, типа «счастливо доехать» и открыла дверь купе.

«Лера, подожди!» - голос Виктора она уже услышала, когда, влившись в вереницу выходящих пассажиров, продвигалась к тамбуру.

Выйдя из вагона, она быстро, и от этого хромая ещё больше, удалялась по мокрому от дождя перрону, пока не устав, рухнула на лавочку. Мимо уже проплывали вагоны уходящего поезда.
Опустив голову на колени и обхватив её руками, она заплакала. Заплакала бесшумно, но теми горючими слезами, которые прожигают насквозь душу. Ну почему ей так не повезло? Почему этот вирус полиомиелита достался в детстве именно ей?

Её плечи ещё вздрагивали от всхлипов , когда Лера услышала, что кто-то сел рядом. Совсем рядом. Так не садятся, когда есть ещё много свободного места. Не поднимая головы она увидела сбоку знакомые клёши, из-под которых выглядывали блестящие носки ботинок.
Минута прошла в молчании. Наконец Виктор произнёс:

- Мне, Лера, признаться тебе надо. Я специально сел в этот поезд.. Я знал о тебе… Всё знал… Я тебе наврал, что не знаком с Олей Роговой. Это моя сестрёнка. Она, кстати, ехала с нами, только специально купила билет в другой вагон. А я у кассира узнал твой вагон и место. Оля столько говорила о тебе, что я заочно проникся. А твои стихи… В них же твоя душа…

Уже брезжил рассвет, а на привокзальной лавочке сидели и говорили мои мама и папа. Они и сейчас где-то разговаривают, но уже на небесах...

***
С блинами, с песнями, с гармошкой
Приходит масленица вновь.
Сорвется в пляс, ударит в ложки –
Взыграй, языческая кровь!

Закружит площадь – наступает
Веселья высшая ступень:
Прощай, зима! Тебя сжигают
В последний масленичный день.

И мы спешим, толпой влекомы,
Смотреть на то, как с давних пор
Косматой кукле из соломы
Выносят смертный приговор!

Уже подносит кто-то спичку
И, то-то, радость детворе,
Когда зима, как еретичка,
Заполыхает на костре!

Метнется пламя к небосводу
И потаённо верим мы,
Что наши беды и невзгоды
Сгорают с чучелом зимы…

***
Я волком не каждый бы плод изгрыз,
к бананам почтения нету…
Любой маракуй с матерями катись
и киви с кокосом...
Но этот!
Я достаю из широких штанин
( для верных товарищей только!)
такой буржуинский
большой апельсин -
поделим его на дольки!
- Ёжик, ты что,
как в афишу коза,
уставился тупо на порцию…
А кот?
Что таращишь так кругло глаза -
радостные где эмоции?
Смотри, как друг пролетарский -
бобёр,
дольку смакует сочную!
Стриж – тот проныра,
вертляв он и скор,
но утям оставил точно.
И вдруг, как ожогом! -
из-за кустов -
рыком волчьим обдало:
- Что-то вас много,
раззявленных ртов -
пайку бы мне не мешало!
Вновь достаю из широких штанин
лист накладной для товара:
- Читай и завидуй! -
был апельсинин,
но тихо ты ходишь ,
волчара!

***
Дом на краешке села,
В этом доме с детства,
Мама с бабушкой жила,
А папа – по соседству.

Как-то мама по утру
Вышла на крылечко:
Видит – кто-то на снегу
Вытоптал сердечко.

О любви даёт намёк
Снежная картинка!
Кто ж её придумать мог -
Эту Валентинку?

Всё же выдал бел-снежок,
Кто топтал – старался:
Вёл к берёзе след-стежок,
Там и обрывался!

За стволом берёзы той,
Затаив дыхание,
Притаился папа мой,
Завершив послание.

Мама вид не подала,
По воду сходила,
Только вскоре – ну, дела! –
К свадьбе платье шила!

А потом родился я –
Завитки колечком!
Валентинка ты моя –
На снегу сердечко!

***

- Здравствуйте! Меня в эту палату определили. Какая койка свободна? Человек, стоящий спиной ко мне у открытого окна, обернулся, и я заметил, что ему совсем не по-больничному весело - он смотрел на меня так, как смотрел бы просидевший много лет в одиночестве узник на подселенного к нему нового сокамерника. У него было лицо много пережившего человека, но какая-то блуждающая на нём почти детская радость мешала определить возраст. Но полтинник то был - точно.

- Один пока я здесь. Вон заправленная койка рядом с моей – занимай, - сказал сосед, но, однако, снова повернулся к окну - видно к а р т и н а на улице привлекала его всё же больше, нежели моё появление.

Когда я складывал вещи в тумбочку, вошла дежурная медсестра с марлевой повязкой на лице и в очках в тонкой, с т и л ь н о й оправе.

- Павел Петрович! Два дня после операции, а вас от окна не оторвать… А ведь постельный режим у вас. Нате, вот, таблеточки выпейте - и в кроватку, хорошо?

- Слушаюсь и повинуюсь, Оленька, - Павел Петрович сел на кровать и стал поочерёдно закидывать в рот таблетки, запивая каждую водой. Закончив процедуру, он хлопнул себя по коленям и весело подмигнул мне:
- А жисть-то как хороша, скажи, к а з а к ! Ну, давай знакомиться. Все в деревне кличут меня Петровичем, вот так и зови!

Я тоже представился. Из завязавшегося разговора выяснилось, что мы почти земляки – я родом из того же района, где проживает сейчас Петрович. Оттуда жена его и привезла сюда, в краевую больницу.
- Завтра суббота у нас? Значит, приедет навестить - ещё не была после операции, - сказал сосед и опять направился к своему любимому окну.

На следующее утро я уже принимал как закономерное, увидев Петровича на своём посту.
- Ты поглянь, земеля, сколько машин развелось! – опершись широкими ладонями о подоконник, комментировал он всё, что происходило на улице, - и где же люди деньги берут - вот з а г а д к а ! А всё – плохо живём! Нормально живём! А красота-то какая вокруг! – радостно восклицал Петрович, и его лицо светилось молодо и п р а з д н и ч н о!

Петрович ещё бы, наверное, стоял у окна, но, видимо, вспомнив о визите жены, он поводил ладонью по недельной щетине и пошёл к тумбочке. Достав электробритву, он долго жужжал ею и потом столько же времени разглядывал себя в зеркальце, встроенное в футляр.

- Э-эх, годы, годы… - выдохнул сосед и прилёг поверх покрывала, отвернувшись к с т е н е . Но только Петрович начал посапывать, как в палату вошла медсестра и тронула его за плечо:
- Пал Петрович, там жена к вам приехала… Сами спуститесь?
- Да, Оленька, конечно! Спасибо, сейчас я… Петрович встал, аккуратно причесался, ещё раз оценивающе взглянул на себя в зеркальце и, как мне показалось, чуть волнуясь вышел из палаты.

Вернулся Петрович где-то через час. Рассовывая банки и пакеты в холодильник, он неожиданно спросил меня:

- Скажи, земеля, у тебя красивая жена?
- Ну, как сказать… Мне нравится....
- А у меня нет, - и, захлопнув холодильник, добавил, - дряблая и какая-то… тусклая, что ли…
- Так переживала за вас, видно. Шутка ли – операция в такие годы.
Петрович присел и с минуту пребывал в задумчивости, потом подмигнул мне и уже привычно хлопнув ладонями по коленям, бодро произнёс:
-- Ну так что, земеля, сырку отведаем? Домашнего!...

Его выписывали на следующий день после моей операции. Петрович был возбуждён и суетлив. Собрав в сумку свои вещи, он на минутку присел на дорожку, и было видно, что ему очень хочется сказать что-то важное. Наконец, он негромко произнёс:

- Помнишь, я о своей.. о жинке...Ну, в общем, ляпнул не то… Нормальная она у меня! Ну, постарела чуток.. Зато моя, родная. А то в прошлый раз наговорил тебе непотребного… А она же со мной столько лет, как с дитём малым. Ну, ладно, давай, поправляйся! Да, собственно, ты быстро в норму придёшь – инородное тело в глазу, это не то что у меня – вся сетчатка напрочь распалась... Хорошо, лазер придумали да спаяли её, а то так бы и жил в кромешной тьме, как крот... А ведь тридцать лет так прожил, шутка ли...

***
Это было наказанье -
шаг назад и два вперёд! -
шёл к тебе я на свиданье
в тот ужасный гололёд.

И когда, задравши пятки,
в пятый раз упал подряд,
я усёк – по льду перчатки
шерстяные не скользят!

Тут меня и осенило! -
снял носки свои я в миг,
и чтоб ноги не скользили,
натянул на туфли их!

До сих пор я чётко вижу
лица родичей твоих:
- Дочь, зачем нам здесь бесстыжий,
необутый твой жених!

… Мне, порой, жена шутливо:
- Что, другую подыскал?
Ну, валяй! Да помни, милый,
что пришёл в одних носках!

***

И хоть врачи мне дули в уши:
- Ты не жилец, мужик, увы…
Сказал мне знахарь:
- Меньше слушай
И ВЫКИНЬ ВСЁ ИЗ ГОЛОВЫ!

***
На конкурс "По картинке"

***
Это - я, не это - я,
а, скорее, просто клон
голова моя бесцветная -
шар, надутый хиляком

без ума засилья плотного -
знать бы как дойти домой,
да от дождика кислотного
зонт раскрыть над головой

я не случай, я - явление,
я прогресса злой пример
с внутричЕрепным давлением
в две десятых атмосфер

***
Помню вечер... В вышине
Две звезды наметились
Мы в морозной тишине
В старом парке встретились.

Предзакатный свет разлит,
Розовым подкрашенный,
И крахмально снег скрипит
Под ногами нашими.

На меня из-под бровей
Смотришь глаза краешком
И сбиваешь снег с ветвей
Ты пушистой варежкой.

Помню... Помню старый дуб,
Головокружение...
И несмелых наших губ
Встречное движение.

Прочь в объятья темноты
День уйдёт поверженный.
Только вечер... Только ты...
Только парк заснеженный...

***
- Слушать, барышни, сюда!
Закрепляем тему -
дОлжно ли природу льда
в ум вложили все мы?

- Вы вот, барышня...Да-да!
отвечать мне – встали!

- Лёд – замёрзшая вода…
что-то там…кристаллы...

- Так, садитесь. Это дым...
Скажет кто конкретнее?

- Лёд - известно, у воды
состоянье третье.

- Это ближе к сути дел
и конкретно даже.
Наша новенькая где?
Что она нам скажет?

- Лёд... так мёртвые молчат,
лёд ещё - измена.
Лёд - стенанье по ночам
раненых смертельно...

Тишь на несколько минут
И вот физик, - «Странно…
Как вас, барышня зовут?»

- Горенко я... Анна…

***
Мой мустанг летит галопом
по Долине Смерти в ночь,
за спиной индейцы скопом -
все поймать меня не прочь!

Я ковбой, мне бьёт по ляжке
кольт калибр сорок пять,
вискаря ещё пол-фляжки,
остальное - наплевать!

Ветер мне срывает шляпу,
на коне почти лежу!
не даю позорно драпу -
а красиво ухожу!

Ну, давай, мой конь горячий,
не жалей копыта, друг!
ещё чуть и от апачей
я уйду уже! Как вдруг...

Голос женский, но суровый,
слышу снизу: "Скотник! Ва-ась!
ты б уже слезал с коровы,
а то дойка началась!"

***
Приду к тебе, мой Елангаш,
где воздух гор уже не плотен,
и здесь, у каменных полотен,
себя введу в священный раж.

Узор сакральный не спеша
Найду средь трещин и прожилок,
где в узких каменных ложбинках,
живёт художника душа.

И вновь увижу сквозь века
у камня древнего алтайца,
и острый керн в упрямых пальцах,
и на петроглифе быка.

Патина ляжет на гранит
налётом скального загара,
и плод бесхитростного дара
для нас на веки сохранит.

***
Вьюга прочь честной народ
Гонит с улицы -
Вот и Старый Новый Год
В двери тулится!

Пусть по поводу его
Толки разные,
Ну, а коли он пришел –
Будем праздновать!

Не в ущерб чужим пирам,
И не в промысел,
Мы пройдемся по дворам
С чистым помыслом.

Будем сеять-посевать
Зерна веером,
С каждым взмахом всем желать
Благ немереных!

Далеко за темный лес
Звезды падают -
Может, то поклон с небес
Наших прадедов…

***

- Алло, ты не забыл, что завтра суд? Неужели, конец кошмару…
- Помню. Но, знай – Стёпка будет жить у меня и это не обсуждается. Кстати, и Лорда я заберу тоже – это мне собаку подарили.
- Лорда можешь хоть сейчас приехать забрать, надоело три года за ним шерсть убирать да выгуливать, а вот насчёт сына ты планы не строй – со мной он будет! Только через мой труп ты заберёшь ребёнка!
- Ты не истери, давай, а подумай – пацану отец важнее, чем мать. Ты же из него хлюпика желейного вырастишь! Я уже и квартиру снял с учётом на него – отдельная комната будет и школа рядом.
- Да не отдаст тебе никакой суд Стёпку. Вот завтра ещё с ним психолог будет разговаривать. Ему же уже одиннадцать и по закону имеет право выбора - с кем он сам хочет остаться. Так что, дорогой папа, шансов у тебя никаких! Сына он захотел забрать! Чтобы твоя новая чувырла подзатыльники ему давала?
- Никого у меня нет, сама ведь знаешь… Наслушалась подружек. А вот про психолога я не знал. Это хорошо! Ты же сама видела, как сын ко мне тянется! Ты только его, пожалуйста, не настраивай против меня!
- Да не тешь ты себя надеждами! Решение ребёнка хоть и учитывается, но решает суд и, как правило, в пользу матери! Смирись уж… Нового сделаете!
- Не хами! У меня есть уже свой… единственный… родной…И точка! Конец связи!
***
- Алло! Ну, что, были у психолога? Что Стёпка решил?
- Послушай…Я сегодня реву весь вечер. Мы же совсем не знаем нашего сына! Совсем…
Сегодня психолог разговаривал с ним, но меня попросил удалиться. А потом, в личной беседе, сказал, что ваш сын на вопрос, с кем бы он хотел остаться, очень долго молчал, а потом со слезами на глазах, выдавил: «С Лордом. У кого собака будет, с тем я и останусь» Представляешь? Это как понимать - нашему сыну мы оба совсем безразличны?! Извини, что кричу, но я в шоке! Ему собака дороже родителей! Это где же мы его не углядели?
- Да успокойся, ты! Наш Стёпка мудрее, чем мы, вместе взятые! Он никому из нас не хочет делать больно и поэтому жалеет. А ещё… тебе не кажется, что ребёнок хочет примирить нас? А я уверен в этом! Поэтому, он считает, что Лорд объединяет семью, а значит, и помирить нас с тобой сможет. Стёпка любит нас. Может, пойдём навстречу сыну? А, Света?..

Ну, что, так и будем молчать?

- Ключ я оставлю в двери снаружи, если будем уже спать…

БУДЕМ ЖИТЬ!

Вот и праздник новогодний
К общей радости пришёл!
Выходи со мной на воздух,
Перед тем, как сесть за стол!

Ах, какой снежочек белый
И нетронутый лежит!
Вдох в себя поглубже сделай
И на выдохе скажи:

- Всё что было – то прожили!
Всё что будет – проживём!
Хуже было – не тужили,
Будем живы – не помрём!

Вдох второй ты сделай следом,
Выдыхая – повторяй:
- Прочь уйдите наши беды
И нужда без нас гуляй!

Третий вдох, четвёртый, пятый,
Вдох – ведь это же не вздох!
Повздыхали годик – хватит! —
Мир вокруг не так уж плох!

Воздух свежий полной грудью
Наполняй! И так весь год:
Вдох – пусть деньги в доме будут,
Выдох – пусть нужда уйдёт!

Подышали, погуляли,
Вот и срок курантам бить!
С Новым Годом поздравляем!
Всё в порядке! Будем жить!

- Привет, Кичуля! Ну где ночевала сегодня – дома или в Огороде своём? – я подсаживаюсь на дворовую скамейку к Алёнке – белокурой, соседской девчушке одиннадцати лет.
- Здравствуйте, дядя Толя! Не в Огороде, а в Агударе – сколько повторять! – смеётся Алёнка, показывая отсутствие двух передних зубов.
Агудар – это планета, откуда, по убеждению девочки, она родом и куда её ночами, иногда увозят прилетающие агударцы. И зовут её там совсем не Алёна, а Кичуля, но сколько я ни пытался выяснить происхождение имён Агудар и Кичуля – не вышло.
- Ну, да! На Агудар улетали ночью. Там такое творится! – девочка всплеснула руками – построили семь стотысячноэтажных домов и все разного цвета – красный, оранжевый, жёлтый, зелёный… Кичуля загибает пальцы, нашёптывая известную подсказку семи цветов радуги: «Каждый охотник желает знать…»
- Тебе, конечно, дали новую квартиру? – улыбаюсь я.
- А как же! Я выбрала оранжевую на последнем стотысячном этаже! Там такой балкон ещё здоровенный! Две пальмы на нём с обезьянками и попугаями. А с балкона даже видно нашу Землю. Людей, правда, не увидишь, но пожарную машину я заметила – красная, потому что.

- А ещё там, - Кичуля продолжает нахваливать свою настоящую родину, – по утрам встаёт целых четыре солнца – на востоке, на западе, на юге и на севере и когда в полдень они все вместе сходятся, получается такое одно огромное Солнце! Оно такое яркое, что даже видно, как ползают по рукам микробы.

- Алёна-а-а! - с балкона второго этажа раздаётся крик нетрезвой женщины - марш домой! - это мама Кичули и её младшего брата. Живут они втроём, если не считать временных «пап», которых гулящая мама меняет с упорным постоянством.
- Беги, Кичуля, а то крику сейчас будет – говорю я девочке и поднимаюсь сам.
- Ладно, дядя Толя, пойду. Нас с братом всё равно скоро в интернат определят – не бросит она пить…

… Когда я через полгода пришёл из очередного рейса, в почтовом ящике нашёл рисунок – разноцветный город, над которым светило четыре солнца, и подпись: «Дяде Толе от Кичули с планеты Агудар»

И ещё - в самом низу: «Агудар и Кичуля прочитайте наоборот»…

***

Давайте, давайте, давайте летать!
ведь так не бывает, мол – рано,
должно молодым тебя в небо поднять
тугое крыло дельтаплана.

Берите, берите от неба ключи! –
Ведь так не бывает, мол – поздно.
Пусть кто-то и смотрит на небо – ты мчи!
к далёким мерцающим звёздам!

Давайте, давайте, давайте летать!
Икары рождались на свете…
уже для того, чтоб однажды не стать
букашкой, прилипшей к планете

Снимите Федота!

Падал с дерева Федот -
распорол сучком живот.
На кишках три дня висит -
всей деревне портит вид!

**
Смелый папа ( для детского утренника )

Ночью в морг залез наш папа
И покойничков облапал,
Помер друг его по-пьяни
С пол-бутылкою в кармане!

**
На пленэре

В шумном городе художник
Переход писал дорожный.
Лёг так тонко жёлтый листик
На мозги мотоциклиста...

Гуляли спокойно семьёй мы… так, нет -
купил папа шариков - целый букет!
Шары-то шарами, но мы не учли,
что папу они оторвут от земли!
Он стал подниматься! Я за руку – хвать! -
мне папу нельзя ни за что отпускать!
И пусть повитать в облаках это круто,
а как он вернётся без парашюта?
Но папа меня потянул за собой,
Сейчас улетим мы в простор голубой!
У мамы испуг был нЕ понарошку -
в мою она крепко вцепилась ладошку.
А мы поднимались всё выше и выше!
Кричали: "Куда?" трубочисты на крыше
Но мы поднимались втроём всё равно,
и чем бы закончилось это кино,
никто предсказать не рискнул бы, похоже,
не окажись рядом умный прохожий,
который смекнул, в чём волнений причина
и крикнул он папе: «А, может, мужчина,
вам взять, да и выпустить шарики эти?
Или так плохо вам жить на планете?

Потом на земле обнялись мы довольны,
хоть, падая вниз, и ударились больно!

***

Сегодня сказал ты: Прости, ухожу...
И жизнь на земле прекратилась
По скверу у дома уныло брожу,
Пеняю на жизнь — не сложилась...

Зелёная вдруг накатила тоска —
На лавочку села и плачу.
Малыш, лет пяти, отойдя от песка,
Вопросом меня озадачил:

— А, что ли, и тёти большие ревут?
И круглыми смотрит глазами.
— Не любит никто... Не нужна никому...
Вздыхаю в ответ со слезами.

Он рядом на лавочку молча присел,
Вздохнул с пониманьем — мужчина!
А я всё реву, даже голос осел
По этой плакучей причине.

Вдруг слышу:
— Не плачь! Ты грустить не должна!
Вон сколько людей — ты забыла?
А может кому нибудь ты и нужна,
Ведь ты не у всех же спросила !

***

Этот запах корицы и мяты…
А малина, душица, шалфей!
Ах, каким только чаем меня ты
Не поила в деревне своей!

И когда я с тобой целовался,
В аромат лепестков диких роз
Так волшебно, так тонко вливался
Аромат твоих губ и волос
.
Но так вышло – расстались мы вскоре,
Я давно человек городской
Может быть, среди трав в чайном сборе
Не хватило одной – колдовской…

***
-- А есть ли возраст у Весны?
Наивно ты спросила,
Допустим, вон у той сосны
Есть кольца на распиле.

Так что же нам, Весну пилить?
А чем, и как -- кто скажет?
Не лучше ли её спросить
-- Ты как, Весна – со стажем?

Весна сказала нам в ответ:
-- Я в тех живу, кто любит,
И сколько любите вы лет,
Вот столько мне и будет.

И если чувству не остыть
В вас, верных и упрямых,
Я долго-долго буду жить --
До дней последних самых…

***

Война — это безумие, заставляющее усомниться в разуме человечества.

Она уж давно телевизор не смотрит,
Даже свои мелодрамные страсти,
Не потому что он зрение портит,
А потому что он вестник несчастий.

В грядках ли возится, месит ли тесто,
Вдруг на мгновенье в раздумье застынет —
Кто же виной, что нашло себе место
Горе лихое... Там — в Украине?

Что он, опальник, живёт и не знает:
Сеешь раздор — пожинаешь убийство...
А если и руки в крови замараешь,
То как потом к Богу с душою нечистой?

Дети погибнут — грех свой утроишь,
Грех величайший, с карою вечной,
Не потому, что его не отмолишь,
А потому что — нечеловечий.

Да разве так можно средь одноверцев?
Она ведь сама по маманьке хохлушка...
И сядет старушка доканывать сердце -
По телевизору новости слушать...

***

Со ставнями дом, на крылечке собака.
Поленница дров, облепихи кусты,
И вечер придёт, как всегда, одинаков.
Чтоб день увести под покров темноты

С утра ветерок мне за шиворот дунет,
Кому бы ту осень остановить!
Но, тесен был клин журавлей накануне --
Зиме, значит, снежной и долгою быть.

Как пахнет смолой мой заборчик тесовый!
Как дышится мне хорошо в сентябре!
И в пёструю кучу я снова и снова
Сметаю листву на просторном дворе

Ну, вот, приустал я немного, однако…
Иди, мой Мухтар, посиди-ка со мной.
Скажи, мой лохматый… Скажи мне, собака,
Ей тоже, поди, очень грустно одной?

***

Расскажи мне о запахе неба и звёзд —
У тебя обонянье особое.
А я запах ветров, пряных трав и борозд
Передать , как умею, попробую

Ах, как волосы пахнут пьяняще твои,
Пахнут губы и тело упругое
Не на этот ли запах запретной любви
Потянулись однажды друг к другу мы?

Мы смешаем все запахи в общий букет —
Этот микс такой тонкий получится
Я желаю вдыхать его тысячу лет

Он не скоро, скажи, улетучится?

***

Сладкий чай и булка с маслом,
По столу клеёнка в клетку…
В настроении прекрасном
Мы беседуем с соседкой

.Иногда, она на праздник
И по рюмочке наполнит
Не любовники… Ну, разве,
В щёчку чмокнуть мне позволит

Она тоже одинока --
Лет, как десять, овдовела…
Муж покойный – парень дока! –
Был весёлый и умелый.

Он был смысл её и остов,
И она его всё любит...
Потому мне с ней так просто,
Потому – всё так и будет…

***
Вот приметная сосёнка –
От неё четвёртый ряд…
Мама, папа и сестрёнка
Здесь, на кладбище лежат
..
Поклонюсь могилке каждой,
Положу по два цветка.
Лягу здесь и я однажды:
Жизнь – она, ведь, коротка…

Папа смотрит чуть сурово:
— Что ты нюни распустил!
Ну-ка, парень, дай мне слово
Что меня не посрамил!

А у мамы взгляд доверчив:
— Счастлив ли, скажи, сынок?
Ничего я не отвечу,
Лишь седой потру висок.

Самому бы разобраться
Мне в сплетениях судьбы
Но в одном могу признаться
Ваших слов я не забыл

Только жизнь такая штука –
Крут, порой, её замес
Мне с трудом далась наука
На пороках ставить крест

Но живу, и глаз не прячу –
К миру с чистою душой
Не согнусь и не заплачу,
Устою перед бедой!

…Ветерок свежо подует,
Знать к дождю… Пора шагать!
Мне кукушка прокукует,
Сколько раз – не стал считать...

-Уф, всё! Готово! – слышу, как внук шумно выдохнул и позвал меня из своей комнаты:
- Короче, так, дед, давай-ка, послужи науке! Отправлю я тебя ненадолго в будущее – лет, так скажем, на сто. Всё готово, садись в кресло – будем датчики крепить к телу.
- А сам то чего не хочешь?
- Нее, самому мне никак нельзя – пульт управления остаётся ведь дома, а как я сам себя назад в настоящее время верну – растолковывает мне Ромка и даёт напутствие:
- Погуляй там по городу, посмотри на чём ездят, что носят, что едят, как звонят и прочее. Пока на пару часов могу тебя переместить – успей вникнуть.
Ромка – смышленый пацан шестнадцати лет от роду, можно сказать – вундеркинд, да и внук любимый – как отказать? - Ладно, говорю, поехали!
И вот я уже в кресле – к голове прилеплены датчики на присосках, на руках и ногах браслеты тоже с датчиками – и всё это мигает и попискивает.
- Четыре…три…два…один…пуск! – я куда-то проваливаюсь, а открыв глаза, вижу, что сижу на лавочке в знакомом скверике. Снимаю все приборы с себя и прячу в предусмотрительно взятый пакет. В сквере пусто, но слышен какой-то странный звук – как будто вокруг работают вентиляторы. И только когда я задираю голову, то вижу, как по воздуху мельтешат туда-сюда множество дронов. Маленькие, большие и, даже, огромные - с различными грузами, с пассажирами на разных высотах стрекочат десятки бесшумных устройств, умудряясь не мешать друг другу в полёте. Наверное, поэтому на дороге не видно автомобилей, лишь изредка промелькнут стайки велосипедистов в красивых шлемах.
Думаю, надо же прогуляться, посмотреть как и что. Иду, вроде как по своей, родной улице. Народ вокруг разномастный и все чему-то улыбаются! А здания всё новые, высоченные. Но наш то дом старинный, можно сказать – памятник архитектуры, под охраной государства – не должны снести! Точно! Вот и он – укрылся за высотками! И тут я подумал, а не зайти ли к себе в гости? Кто там может жить через сто лет после нас? У подъезда, опершись на клюку, сидит худая, с клоками зелёных крашеных волос, старушенция. Здороваюсь.
- Мне в седьмую - зачем-то докладываю ей.
– А хоть в десятую! Мне фиолетово! – прошамкала в ответ бабуля. Поднимаюсь на «свой» этаж. Двери новые, навороченные всякими приборами. По центру двери – экран. Звоню. Тут же на дисплее появилось размалёванное лицо неопределённого пола:
- Чо надо?
- Да хотелось бы увидеть кого нибудь из семейства такого-то – и называю фамилию.
-Дедуль, абшибся ты – здесь клуб раскованных танцоров. Поздновато тебе!
Вот те, на! – думаю – как же это так? Во что это моя квартира превратилась – клуб какой-то! Выхожу во двор, старушка сидит на прежнем месте. Присаживаюсь рядом.
-- Что-то ты быстро из бордели! Али денег не хватило? – ехидничает бабка.
- Из какой это бордели ещё? Тацоры, вроде там…
- Ну, да – танцоры, наружу помидоры! Бордель там первостатейный! Старуха пренебрежительно махнула рукой, сплошь покрытой татуировками в виде всяких ящериц, иероглифов, бабочек, которые уже усохли и сморщились вместе с дряблой кожей – видно, набивала их хозяйка много лет назад.
- Послушай, мать – обращаюсь к женщине – а кто раньше жил в седьмой квартире?
- Дык, много кто – всех и не упомню теперь. Но мне моя мамка в детстве говорила, что эта квартира нехорошая. В ней давным-давно внук деда своего родного укокошил. Обмотал, говорит, спиралью и в розетку концы воткнул. Кучку пепла только от деда осталась. Внук то - того был, с приветом. Отпирался, как мог – вроде, он деда отправил в какое-то будущее, а пепел – так это дед сам и накурил. В психушку, якобы, внучка того отвезли, но не посадили. А чо садить то – дурак, он и в Африке дурак! Тут у неё закурлыкал телефон, старуха достала из кармана тонюсенькую пластинку на которой уже чётко обозначилось девичье лицо в трёхмерном изображении. «Да, внучка, слушаю…» и углубилась в разговор.
Я молча встал и ещё не переварив услышанное, побрёл по улице. Вдруг меня пронзило как током – два часа! Меня же через два часа Ромка должен возвращать назад! Так, пакет… Где пакет? Приборы.. Бросает в жар… Старый склеротик! Где-то оставил.. Где!? Ужас охватывает всё больше – остаться здесь навсегда без ничего? Вспоминаю – сквер... Скорее! Ещё издали вижу чёрное пятно на лавочке – пакет! Мысленно благодарю сознательное поколение и цепляю на себя, как игрушки на ёлку, все приборы. Пока тишина. Минут через пять уже чувствую лёгкие покалывания в запястьях и на голове. Потом всё вокруг закружилось, набирая обороты, пока не превратилось в одну мерцающую точку и… я очутился дома в Ромкином кресле.
- Ну, ты деда даёшь! Где целый час пропадал? Я изволновался весь… Давай, рассказывай, как там?
А я сидел с выпученными глазами и, как заведённый, повторял одно и тоже: «Ромка, обещай что завяжешь с этим делом…Умоляю…»