Небо серое у старости,
нет былой голубизны.
Веки смежив от усталости,
дремлет бабушка на лавочке
и цветные видит сны.
В них серебряные ласточки,
быстрокрылы, словно дни,
ветерок весенний ластится,
а под белою акацией
дожидается жених.
Это было!
Было...
Было ли?
Память, где ты? Подсоби!
Жизнь тогда лишь поманила их,
обозначила пунктирами
непростой узор судьбы.
Он из разных красок сложится,
и не раз споткнётся кисть.
Что положено, то прожито...
Дело старости - итожа всё,
по следам своим кружить.
И плывут воспоминания
обмелевшим ручейком
замутнённого сознания,
подгоняемы желанием
утонуть в них целиком.
Насладиться каждой мелочью,
ускользнув из западни
одиночества и немощи…

Ты, маршрутом тем же следующий,
сны цветные не спугни.

Возле дождевой кадушки
повстречались две лягушки.
— КВАк дела?
— У вас-то, КВАк?
— Дождик КВАпал - КВАп, КВАп, КВАп.
целый час, а может два!
— ПосКВА-КВАли в лужи?
— КВА!

А знаешь, что где-то есть мир
с ласкающей голубизной,
и мы там с тобою смогли б,
стать снова самими собой.
Моложе на тысячи дней,
беспечней на тысячи лун,
на много печалей мудрей,
счастливей на годы разлук.
В бездонности неба парить,
стирая с него облака,
без страха, что может накрыть
внезапно ловушка сачка.
Там нет ни болезней, ни зла,
и каждый, хоть кем-то любим.
Быстрее закрой же глаза
и просто шагни...
Полетим!

В осенней хмари прячется весна
и юной ей, пока что неизвестно,
как первая травинка зелена,
как новой жизни в клейкой почке тесно.
Сквозь кисею навязчивых дождей
не всякий рассмотреть апрель способен,
но спряталась и нежится уже
горошинка в тепле земной утробы -
предвестница обещанной весны,
чтоб в мир пробиться через грязь и глину.
Под маскою осенней желтизны -
лицо весны - и это неизбывно.

Вот и пятница, новая пятница,
время шариком теннисным катится,
метрономом - годов перестук -
шарик тут,
шарик там,
шарик тут.
То в защите, а то в нападении,
то в полёте, но чаще в падении,
ощущаю нутром этот звук -
шарик тут,
шарик там,
шарик тут.
Отбивая удар, кем-то крученый,
слепо верю в счастливые случаи
и в бессмертия самообман -
шарик там,
шарик тут,
шарик там.
Не растрачиваясь на тайм-ауты,
обретаю житейские навыки
и хватаю уже на лету -
шарик тут,
шарик там,
шарик тут.
Вот уже я почти в победителях,
темп игры нарастает стремительно,
но судья вдруг зевнёт - "Ма-я-та"...
Шарик тут,
только я...
где-то там.

Над кроною зелёной
раскаркались вороны
о том, что осень скоро - обманчиво тепло.
Воронам я не верю,
хоть календарь намерен
со вздорной птичей стаей держаться заодно.

И с ними насморк пошлый,
и весь мой опыт прошлый,
больная поясница и чертова хандра
твердят с тупым азартом,
что завтра-послезавтра
придут, меня не спросят, ветра и холода.

Но я от грустных мыслей
сегодня не раскисну.
Нагрянет непогода - достану тёплый плед,
чайку попью под вечер,
а может, что покрепче,
и не надейся осень, меня сграбастать в плен.

И не старайся слякоть
тебе меня не сцапать -
ну… час-другой, не больше... И снова на коне.
Пусть каркают вороны,
неписаны законы
поэтам и влюблённым, ну и, конечно, мне!

Ливень пространство азартно штрихует,
словно тетрадку в линейку косую,
чтоб записать всё, о чём он мечтает,
ветром листок за листочком листая.
То застучит вдохновенно по крыше,
будто сонет нескончаемый пишет.
то раздражается громом сурово,
не отыскав подходящее слово.
Перечеркнув все и перелинеив,
ливень запрячется в кронах деревьев.
и прекратится, внезапно иссякнув,
точку поставив скатившейся каплей

Вон там обитают огромные, по-летнему тихие ветры, и, незримые, плывут в зеленых глубинах, точно призрачные киты.
"Вино из одуванчиков" Рэй Брэдбери.

Солнце сползает в притихшие волны,
день удаляется неторопливо,
море вздыхает умиротворённо,
к берегу нежно ласкаясь приливом.

Мир погружается в царство дремоты,
только киты держат землю упорно -
гибким хвостом отгоняя зевоту,
так в глубине зарождаются штормы.

Перед рассветом киты засыпают -
птицам и солнцу доверив планету,
a из-под крыльев взлетающей стаи
к нам опускаются тихие ветры.

От яблока раздора до луны -
в природе всё сферично и округло,
но человек соорудил углы
и сотворил вселенский разум Гугла.
В прямых углах металла и стекла
он ищет пятый угол смысла жизни,
а жизнь идёт бессмысленна-кругла -
круговорот рождения и тризны.
Науке неподвластный механизм
вращает мир по временному кругу,
где человек карабкается вниз
и самого себя вгоняет в угол
жилых квадратов стен и потолков,
прикрыв надёжно душу остриями…
А умирает круглым дураком,
рас/плач/иваясь круглыми слезами.

В половодье верховодит
сумасбродная река -
захлестнёт водой угодья,
отражая облака,
прогуляется по сёлам,
улизнув из берегов,
девкам вымочит подолы,
озадачит мужиков.
Oзорной покажет норов -
мол, смотрите, какова:
есть задор, кураж и скорость!
Бе-ре-гись!
Потом, устав,
присмиреет, затаится,
станет мирна и нежна,
как на выданье девица...
А всему виной - весна!

Рабочий день по колее привычной
устало докатился до исхода.
Толпа из недр пыхтящей электрички
лавиной устремилась на свободу -
oт дребезжащей суеты вокзала
к покою телевизоров и спален.
Вдруг музыка негромко зазвучала -
играл солдат на стареньком рояле.
не для друзей, не заработка ради.
Oн ехал в увольнительную, к маме,
а тут - рояль. Он клавиши погладил,
и пальцы заиграли что-то сами -
сначала неуверенно, вполсилы
но вот уже, людей не замечая,
мелодией прощение просил он,
а, может быть, прощался, не прощая.
Забыв про всё, мальчишка в форме пыльной,
рассказывал доверчиво роялю -
о девочке, которую любил он,
и о друзьях, которых потерял он.
Толпа не попыталась бег замедлить,
неслась себе безудержной лавиной,
но что-то изменилось в людях этих -
необъяснимо и неуловимо.
Я той толпы была частичкой мелкой,
казалось мне, что будто в одночасье,
нам дали шар земной на переделку,
но не сказали, как с ним обращаться.



большое спасибо за озвучку Виктору Хламову

Кресло-качалка - ну, чем вам не транспорт?
Только расcлабишься, смежишь ресницы -
вмиг попадаешь в другое пространство,
в царство, где правят мечты-небылицы.
Где в чудеса можно с лёгкостью верить,
плавно качаясь в утробе вселенной,
где открываются в прошлое двери,
а за порогом - лишь дождик весенний,
не предвещающий бурь-ураганов;
лица родные ещё без морщинок,
словно ты смотришь широкоэкранный
фильм, что отснят только до половины.
B стиле фантазий, а может быть ретро,
память смешала событий палитру -
лет улетевших и книжных сюжетов,
по недоступному нам алгоритму.
Грёзы наркозом снимают усталость
под колыбельную креслa-качалки…
Только я в нём никогда не качалась,
так уж сложилось - не вышло.
А жалко...

Ключи от рая, если не утеряны,
то заржавели от прошедших зим.
Жизнь бьёт ключом - по нервам и по темени,
привыкли опасаться даже тени мы,
смеёмся редко...
Чаще дребезжим
по склонам лет разбитою телегою,
не торопя коней - наоборот,
перепроверив тактику стратегией -
сменив максимализм на привилегии,
всё рассчитав на много лет вперёд.
В апрельский день, когда звеня капелями,
весна сердечный ускоряет ритм,
огорчены не тем, что не успели мы
родиться в прошлом веке менестрелями,
а тем, что где-то колeт и болит.
Жуем с чужой подачи теленовости,
читаем чьи-то умные статьи,
а жизнь летит вперёд на пятой скорости,
нас приближая к эпилогу повести –
уже успели дети подрасти…
Давай, пока не поздно - жми на тормоз и,
хотя б на час, от быта убежим;
мечтать вдвоём под городскими звёздами,
стихи читать нескладно-несерьёзные,
понятные лишь только нам одним.

Чем старше становлюсь, тем больше верю,
хоть не читаю ни молитвы, ни псалмы,
что наши жизни - радость и потери,
перетекают в параллельные миры.

И там, за гранью разума и мысли,
действительность иная, мир другой,
там океана розовые выси
баюкают пришедших на постой.

Не по заслугам, статусу и чину,
по цвету душ их будут различать;
и если светлая - резвись дельфином,
а если тёмная - то лучше нам не знать.

Пусть, кто-то скажет - бредни, скажет - небыль
Не мы диктуем правила игры…
A океан перетекает в небо,
а небо - в параллельные миры.

Чтоб жизненной прозе безрадостной, бледной,
добавить утраченный лоск и румяна,
как в тёплую ванну с ласкающей пеной,
она погружалась в сюжеты романов.
(На час-полтора - ей вставать завтра рано).

И было не важно, в чём суть, кто зачинщик -
чужие интриги катились лавиной,
(реальные будни - сплошная скучища).
Ах, как же в романах галантны мужчины,
(в обыденной жизни таких не отыщешь).

Там "вместе" - до смерти, (а здесь - алименты),
девицы - изящны, детишки - послушны,
и даже преступники интеллигентны -
в перчатках и смокинге дамочек душат.
(Конечно, лапша, но бальзамом на душу).

Она засыпала умиротворенной...
А утром, взметая листву с тротуара,
пугая орду воробьино-воронью,
себя представляя в шелках и муарах,
она танцевала на сонных бульварах...
На сонных бульварах
с метлою на пару.

Мороз трещал, но где-то не у нас...
У нас вовсю трещали птичьи стаи,
которые подались на юга,
выделывая в синем небе па.
Я, в принципе, другой страны не знаю
где задом наперёд бежит строка,
где всё не так и всё наоборот,
где солнце и зимой нахально греет,
где русский, мароканец, эфиоп
шабата с нетерпением ждут, чтоб
передохнуть, как истые евреи,
где кровь течёт...,
и молоко, и мёд.

Тени тянутся к подошвам - небольшая и большая,
у меня в руке ладошка,
мы шагаем по дорожке
и болтаем.
---------
- Знаешь, скоро Новый год, - говорит мне внучка.
- В гости Дед Мороз придёт, страшный, но не злючка.
У него в большом мешке для детей подарки.
- Что просила ты себе?
- Льва, как в зоопарке,
если льва домой нельзя, то тогда мартышек.
- Что ещё б хотела ты?
- Двух… нет, трёх братишек.
Чтоб один из них - большой, а другой - ребёнок,
ну, а третий, хорошо б, чтобы был - котёнок.
А ещё хочу конфет много шоколадных,
сразу съем я только две и не буду жадной.
Ну, а в пятых, как её... вспомнила – удачу!
- А удачу для чего?
- Я её запрячу,
в нижний ящик, там где все сложены игрушки,
пусть лежит, пока ко мне не придут подружки.
Папа мой вчера сказал - всем нужны удачи.
Он всё знает, он - силач, никогда не плачет.
---------
С юной леди так приятно разговор вести о жизни.
Смех и грусть стараюсь прятать -
я-то помню, сильный папа
был таким же…

Пять утра, время до...
До разбуженных улиц горластых,
до змеящихся пробок на трассах.
Просыпаюсь с трудом.

Недосмотренность снов
мне вернуться в реальность мешает.
Утро вяжет ажурные шали
перьевых облаков.

Воздух пахнет зимой.
Лоскуты от ночного тумана
прикрывают земные изъяны.
Тишина и покой.

Мир опрятен и нов,
разукрашен пастельной палитрой,
ожиданием счастья пропитан,
помнит прошлое, но

вновь поверить готов,
что на смену эпохe "тумана",
в мир сойдёт благодать и нирвана.
Своевременно.
Дo...

Ну, здравствуй, что ли, мой новый стих,
о чём ты будешь - ещё не знаю.
День суматошный устал и стих,
дела итожа вечерним чаем.
Возможно, будешь ты о весне,
ведь тихой сапой подкралась осень,
но если кто-то, как прежде, мне
ежевечернe чаи подносит,
то всё в порядке и всё тип-топ,
что б ни вещал нам с экранa ящик,
пугая худшим. Да хоть потоп…
Лишь этот вечер - он настоящий!
А завтра будет совсем другой,
но завтра - будет! Я знаю точно,
в коротких строчках запрячу боль…
Луна желтеет огромной точкой,
в стих предлагая себя саму,
как будто мало границ и рамок.
Я многоточий у звёзд займу -
мне точку ставить по жизни рано…

Когда придёт зелёная тоска,
я ей включу весёленький мотивчик,
накрою стол и соберу девичник -
тоска, да я, да рюмка коньяка.
Мы посидим душевно за столом
и помолчим о личном, наболевшем,
потом всплакнём, нам станет чуть полегче,
мы выплывем из ночи и нырнём
в неяркий, неотчётливый рассвет,
где пахнет огурцами и озоном.
И так меня достанет цвет зелёный,
что к красному утрачу пиетет,
но светофор не спросит - "Почему?"
и улица прикинется безлюдной.
Тоска вдруг засияет изумрудно
и выпадет росою на листву,
оставив, наконец, меня одну.
Cтряхну с подола лёгкой грусти крошки…

Дрожите, чёрные коты и кошки -
теперь я вам дорогу перейду!

Занудный дождь долдонит и долдонит,
на лужах раздуваясь пузырями.
У октября прохладные ладони,
но нас не запугаешь октябрями.

Набегались детишки и уснули...
На кухоньке уютно и комфортно,
дымится в чашках аромат июля
и нет нам дела до ненастья в окнах.

---------

На пятничный очепяточный блиц
по строчке "У октября прохладные ладони"

Ветер деревья то гнёт, то ерошит,
Дворик грустит без детей и старушек,
Ливень бубнит, как занудный святоша,
На пятачке незатопленной суши,
В водовороте бегущих потоков,
Мокнет пустая беседка, сутулясь.
Осенью ей, как и мне, одиноко
В стылой безлюдности выцветших улиц.
Чем-то мы схожи - не жалуем ливни,
Серую слякоть, дождливые мысли.
Может мы c виду хрупки и субтильны,
Но не развалимся и не раскиснем!
Всё обновляется - круг не закончен,
После дождей станем чище и лучше...

Солнечный луч, словно опытный кормчий,
К нам непременно пробьется сквозь тучи.

Отшумевшее

Как гудело лето, как буянило,
пыль в глаза пускало всеми силами,
волнами морскими хулиганило,
духотой пугало и хамсинами.
Колдовало запахами-вкусами,
соблазняло сочностью и спелостью,
лёгкими нарядами искусными,
ничегонеделаньем и ленностью.
К августу - запарилось, натешилось,
полиняло, все дела забросило,
паданкой скатилось перезревшею
в паутину подоспевшей осени.

Луна хохотала, как клоун,
который смеяться устал,
когда всеми стенами вздрогнув,
вдруг тронулся с места вокзал.

Как видно, беднягу достало
смотреть сквозь оконнную грязь,
как в даль убегают составы,
а он остается стоять.

Охвачен мечтою безумной,
оставив отлаженный быт,
уехал вокзал ночью лунной,
от скучной и глупой судьбы.

Без рельс, тормозов, перекуров
oн мчится не зная преград.
Пусть кто-то смеётся:" Вот, дурень!"
Вокзал не вернётся назад…

--------------------------
Луна хохотала как клоун - С. Есенин, "Анна Снегина"

Листья хороводом закружились в танце,
По осенним лужам - черепашка с ранцем...
Вслед гляжу с улыбкой, слез сдержать не в силах -
В школу провожаю первоклашку-сына

В новорождённом сентябре - своя отрада,
на смену бешенной жаре грядёт прохлада,
созреют ливни в чреве туч, рванут внезапно,
вернут планете чистоту и адекватность.

Сойдёт с потоками дождей всё наносное,
и что-то новое в себе мы, вдруг, откроем.
Pешим, что будем жить теперь без зла и фальши,
но позабудем в октябре,
а может раньше…

Лохматый-мохнатый, виляя хвостом,
обнюхивал землю под каждым кустом.
Хозяйка лохматого шла по тропинке,
качая наполненной чем-то корзинкой.
Когда же дошли до зелёной опушки,
хозяйка решила, что надо покушать.
Достав из корзинки блины да котлеты,
совместно с лохматым умяла всё это.
Отсыпав пичугам остатки и крошки,
лохматый с хозяйкой ушли по дорожке.
Им лето кивало вдогонку цветами.
Как славно с друзьями ходить за грибами!

Чьи-то паруса на горизонте,
но меня не манит к парусам.
Не до них сейчас, меня не троньте -
я расплавлен беспощадным солнцем,
нет меня - одни лишь телеса.
Бархатность песка ласкает кожу,
к пяткам подбирается прибой,
пробуя на ощупь осторожно
палочки от съеденных мороженных.
Без-мя-теж-ность,
лето,
выходной.

За первым словом пришло другое...
Слова кружились жужжащим роем,
вставали рифмы, как рифы в море,
не разрешая мне с ними спорить.
Бежали строчки неровным строем,
рождали строчки своих героев,
и уводили меня от темы,
и наполняли меня не теми.
Я уступаю, им потакая,
словам перечить?! - Кто я такая?
Сопротивляться им бесполезно -
в стихи бросаюсь, как будто в бездну.
И там, в полёте, уже неважно,
где бросит якорь корабль бумажный,
неважно кто ты, неважно где ты,
слова диктуют свои сюжеты.

Потускневшее солнце устало сползало за крыши,
Зажигались призывно в окошках огни-маяки,
как воздушные змеи, антенны тянулись всё выше,
дымоходы пускали в набухшее небо ростки.

Шелестела листва, оторваться от веток пытаясь,
и стремилось взлететь, безуспешно, с балконов бельё,
cны кружились в тиши, собираясь над городом в стаи,
залетая в дома - выбрав каждый окошко своё.

Как хорошо немного поболеть,
закутавшись в пуховости кровати,
промозглым ранним утром не вставать, и
одну себя, несчастную, жалеть.

И пусть течёт из носа в три ручья,
но ливень за окном еще сильнее,
я с чистой совестью валяюсь и болею,
и мне чихать на всё, и всех, и вся.

Мое убежище - 3-х "Larg"евый халат,
запахнутый от пяток и до горла ,
я отболею - это не надолго,
чуть отдохну... и возвращусь назад.

На солнце - пятна, в сердце - боль,
каприз природы.
В сраженьях будничных с собой,
проходят годы.

Обманчив вечный календарь,
как грим паяца.
Всё тяжелей держать удар
и улыбаться.

Жизнь – время взятое взаймы,
растает снегом...
Не прыгнуть выше головы -
уткнёшься в небо...

Мне было мало мужа алкоголика,
c поэтом я связалась, баба-дура.
Oн ямбом забодал меня до коликов
и нецензурно обзывал цезурой.

Сидел за компом днями, словно вкопанный.
Нудил, что я мол, не тяну на музу,
а сам был весь пожёванный и скомканый -
сутулый нытик, трутень голопузый.

Да у меня такие были хахали,
но я купилась на характер тихий,
когда же стал он дактилем размахивать,
то я его послала на...пиррихий!

С годами реже просыпаешься с улыбкой,
а в светфорах красный свет всё чаще,
когда спешишь в расветной облачности зыбкой
с прошедшей ночи в утро настоящего.
Ругая всё и всех, но чуточку жалея,
на раннее вставанье обречённых,
таких же, как и ты, затурканных пигмеев...
Да чёрт с ним красным...
Лишь бы не был чёрным!

В артиклях и дебрях чужих языков
плутаю, ища подходящее слово.
Как абориген из страны дураков
бубню запинаясь, мычу бестолково.

"Я буду, я есть" - я, наверно, свихнусь,
из мрачной пещеры живой мне не выйти...
Мне думалось русским одним обойдусь -
теперь тараторю ещё на иврите,

Но что бы английский на старости лет!
Такое не снилось мне даже в кошмарах.
Училке немецкого - школьный привет,
годами зубрили, а знаний на "пару".

Единый язык - вот спасение в чём!
Он мир осчастливит и сделает сказкой -
мы дружной семьёю одной заживём,
когда все народы освоят oлбанский!

Занудный дождь долдонит и долдонит,
на лужах раздуваясь пузырями.
У октября прохладные ладони,
но нас не запугаешь октябрями.

Набегались детишки и уснули...
На кухоньке уютно и комфортно,
дымится в чашках аромат июля
и нет нам дела до ненастья в окнах.
                  
                  
                  
                  
                  
                  
На пятничный очепяточный блиц https://www.stihi.ru/avtor/truver1,
по строчке "У октября прохладные ладони"

Что происходит на свете? Всё те же, всё то же.
Голоден кто-то, кому-то приелся и рябчик.
Кто-то сидит у корыта обиды итожа,
Ну а другой смастерил паруса и рыбачит.

Счастлив любовью один до сердечного спазма,
кто-то готовит свои документы к разводу.
Крутится шарик на раз-два-три, раз-два-три, раз-два,
крутятся люди и солнце, и суши, и воды.

Крутятся фильмы, романы, интриги, делишки,
доводы, домыслы, планы, отчёты, реклама,
мысли в мозгах - если есть, если нет - то мыслишки,
деньги, колёса и куча различного спама.

В ритмах различных и каждый в своей ипостаси,
поодиночке, вдвоём и в кругу хоровода -
чтоб отыскать/удержать непокорное счастье
крутятся раз-два-три, раз-два-три, долгие годы.

До тошноты, до инсульта, до пенсий, до смерти...
Крутятся дети, копируя загнанных взрослых.
Слыша знакомый мотив не крутиться посметь бы,
остановиться, чтоб просто пожить - так непросто.

Кто запер вольнодумца в птичью клетку?!
Свободу и пиастров! Сам такой!
Салага, порублю тебя в котлету
И съем на ужин! Слышишь, дверь открой...

А не откроешь - я стальные прутья
Согну в дугу! Пойду на абордаж!
Ведь клювом без труда могу проткнуть я
Бочонок с ромом. Что? Кто-кто алкаш?

Десяток языков и пять наречий
Я выучил, объездив много стран.
Мне девушки смотрели в рот при встрече!
Ну, нам... Да ты, каналья, капитан...

Чего расселся сиднем на скамейке?
А, помнишь, как бузил ты молодой?
Пойми, я попугай - не канарейка,
Полундра! Я пока еще живой!

Пират по крoви я! Верни мне небо!
Молчишь? Ах, так, послал меня ты на...?
Не смей грозить противным черным пледом!
Не накрывай, прошу тебя, не на...

Ник Туманов http://www.stihi.ru/2012/08/03/3737
Давай ты будешь петь не обо мне. Не мне читать стихи, впадая в кому. Ведь мы с тобой ещё едва знакомы. Всего каких-то сорок восемь дней. Но время всё расчислило по датам. И династийность строгая моя меня не обязала стать солдатом. И ты не улетела на Луну, как мне клялась, в ночное небо глядя. Жизнь улеглась во всю свою длину, чтоб нас опять свести всего лишь на день. Но, видно отвлеклась и нам дала не день на встречу – долгих сорок восемь! Поделенных любовью пополам. Но августом помноженных на осень.

-

Жизнь бодро шла. Потом свалилась в кому и улеглась во всю свою длину. Собою перекрыв дорогу к дому, взяла нас в плен - меня, тебя, Луну на сорок восемь дней, на месяц с лишним, как прокурор потребовала срок. Грозилась конфискацией и вышкой, но видно отвлеклась.
А август мок дождями династийно, неопрятно, деля напополам нас - три в уме...
Но время всё расчислило по датам - в остатке я, но ты поешь не мне...

Страсти любовной накал глух к рассуждениям здравым.
Время текло с потолка, времени было навалом.
Форточка билась, как лбом, бьются отчаянно в стену,
и охлаждал сквозняком ветер мне рану измены.
Я-то, конечно, прощу, сделаю вид, что забыла,
копья войны и пращу ты не увидишь мой милый.
И не почувствуешь боль…
Просто, иссякнет до капли,
время где был ты со мной,
до неприличия счастлив.

Залечь бы на дно - там гораздо спокойней,
хотя б на фонтаново дно.
На дне тишина, там не бухают войны,
и очень спокойно, споко...

Там время застыло в ловушке гранита,
не видно пролившихся слёз,
Палящее солнце на блики разбито,
а сумрак на тысячи звёзд.

Листва осыпается ласковым пледом,
никто там не гонит волну волну.
И я непрeменно к фонтану уеду,
когда подходящий найду.

Утро. В тумане творожнoм спрятались ночи остатки.
"Едешь? Смотри осторожно." - "Ладно, всё будет в порядке".
Радио что-то мурлычет в ладном дуэте с мотором.
Буднично всё и привычно. Cкорость предельна - сто сорок.
Солнце прорвалось из плена лучиком нетерпеливым.
Вой заполошнoй сирены.
Резко к обочине.
Взрывы...
В небе - снарядов дорожки,
сюр неподдельно реален.
Век двадцать первый, тревожный.
Жаркое лето. Израиль.

Жара сдалась и отступила.
Новорожденный ветерок
катил усталое светило
за горизонтовый порог.
Стремились волны в бесконечность,
качая чаек и причал,
шуршал песок о чём-то вечном
и о начале всех начал.
В душе затягивались раны,
молил о счастье саксофон...
Был лишним тут и, даже, странным
монет летящих перезвон.