С годами реже просыпаешься с улыбкой,
а в светфорах красный свет всё чаще,
когда спешишь в расветной облачности зыбкой
с прошедшей ночи в утро настоящего.
Ругая всё и всех, но чуточку жалея,
на раннее вставанье обречённых,
таких же, как и ты, затурканных пигмеев...
Да чёрт с ним красным...
Лишь бы не был чёрным!

В артиклях и дебрях чужих языков
плутаю, ища подходящее слово.
Как абориген из страны дураков
бубню запинаясь, мычу бестолково.

"Я буду, я есть" - я, наверно, свихнусь,
из мрачной пещеры живой мне не выйти...
Мне думалось русским одним обойдусь -
теперь тараторю ещё на иврите,

Но что бы английский на старости лет!
Такое не снилось мне даже в кошмарах.
Училке немецкого - школьный привет,
годами зубрили, а знаний на "пару".

Единый язык - вот спасение в чём!
Он мир осчастливит и сделает сказкой -
мы дружной семьёю одной заживём,
когда все народы освоят oлбанский!

Занудный дождь долдонит и долдонит,
на лужах раздуваясь пузырями.
У октября прохладные ладони,
но нас не запугаешь октябрями.

Набегались детишки и уснули...
На кухоньке уютно и комфортно,
дымится в чашках аромат июля
и нет нам дела до ненастья в окнах.
                  
                  
                  
                  
                  
                  
На пятничный очепяточный блиц https://www.stihi.ru/avtor/truver1,
по строчке "У октября прохладные ладони"

Что происходит на свете? Всё те же, всё то же.
Голоден кто-то, кому-то приелся и рябчик.
Кто-то сидит у корыта обиды итожа,
Ну а другой смастерил паруса и рыбачит.

Счастлив любовью один до сердечного спазма,
кто-то готовит свои документы к разводу.
Крутится шарик на раз-два-три, раз-два-три, раз-два,
крутятся люди и солнце, и суши, и воды.

Крутятся фильмы, романы, интриги, делишки,
доводы, домыслы, планы, отчёты, реклама,
мысли в мозгах - если есть, если нет - то мыслишки,
деньги, колёса и куча различного спама.

В ритмах различных и каждый в своей ипостаси,
поодиночке, вдвоём и в кругу хоровода -
чтоб отыскать/удержать непокорное счастье
крутятся раз-два-три, раз-два-три, долгие годы.

До тошноты, до инсульта, до пенсий, до смерти...
Крутятся дети, копируя загнанных взрослых.
Слыша знакомый мотив не крутиться посметь бы,
остановиться, чтоб просто пожить - так непросто.

Кто запер вольнодумца в птичью клетку?!
Свободу и пиастров! Сам такой!
Салага, порублю тебя в котлету
И съем на ужин! Слышишь, дверь открой...

А не откроешь - я стальные прутья
Согну в дугу! Пойду на абордаж!
Ведь клювом без труда могу проткнуть я
Бочонок с ромом. Что? Кто-кто алкаш?

Десяток языков и пять наречий
Я выучил, объездив много стран.
Мне девушки смотрели в рот при встрече!
Ну, нам... Да ты, каналья, капитан...

Чего расселся сиднем на скамейке?
А, помнишь, как бузил ты молодой?
Пойми, я попугай - не канарейка,
Полундра! Я пока еще живой!

Пират по крoви я! Верни мне небо!
Молчишь? Ах, так, послал меня ты на...?
Не смей грозить противным черным пледом!
Не накрывай, прошу тебя, не на...

Ник Туманов http://www.stihi.ru/2012/08/03/3737
Давай ты будешь петь не обо мне. Не мне читать стихи, впадая в кому. Ведь мы с тобой ещё едва знакомы. Всего каких-то сорок восемь дней. Но время всё расчислило по датам. И династийность строгая моя меня не обязала стать солдатом. И ты не улетела на Луну, как мне клялась, в ночное небо глядя. Жизнь улеглась во всю свою длину, чтоб нас опять свести всего лишь на день. Но, видно отвлеклась и нам дала не день на встречу – долгих сорок восемь! Поделенных любовью пополам. Но августом помноженных на осень.

-

Жизнь бодро шла. Потом свалилась в кому и улеглась во всю свою длину. Собою перекрыв дорогу к дому, взяла нас в плен - меня, тебя, Луну на сорок восемь дней, на месяц с лишним, как прокурор потребовала срок. Грозилась конфискацией и вышкой, но видно отвлеклась.
А август мок дождями династийно, неопрятно, деля напополам нас - три в уме...
Но время всё расчислило по датам - в остатке я, но ты поешь не мне...

Страсти любовной накал глух к рассуждениям здравым.
Время текло с потолка, времени было навалом.
Форточка билась, как лбом, бьются отчаянно в стену,
и охлаждал сквозняком ветер мне рану измены.
Я-то, конечно, прощу, сделаю вид, что забыла,
копья войны и пращу ты не увидишь мой милый.
И не почувствуешь боль…
Просто, иссякнет до капли,
время где был ты со мной,
до неприличия счастлив.

Залечь бы на дно - там гораздо спокойней,
хотя б на фонтаново дно.
На дне тишина, там не бухают войны,
и очень спокойно, споко...

Там время застыло в ловушке гранита,
не видно пролившихся слёз,
Палящее солнце на блики разбито,
а сумрак на тысячи звёзд.

Листва осыпается ласковым пледом,
никто там не гонит волну волну.
И я непрeменно к фонтану уеду,
когда подходящий найду.

Утро. В тумане творожнoм спрятались ночи остатки.
"Едешь? Смотри осторожно." - "Ладно, всё будет в порядке".
Радио что-то мурлычет в ладном дуэте с мотором.
Буднично всё и привычно. Cкорость предельна - сто сорок.
Солнце прорвалось из плена лучиком нетерпеливым.
Вой заполошнoй сирены.
Резко к обочине.
Взрывы...
В небе - снарядов дорожки,
сюр неподдельно реален.
Век двадцать первый, тревожный.
Жаркое лето. Израиль.

Жара сдалась и отступила.
Новорожденный ветерок
катил усталое светило
за горизонтовый порог.
Стремились волны в бесконечность,
качая чаек и причал,
шуршал песок о чём-то вечном
и о начале всех начал.
В душе затягивались раны,
молил о счастье саксофон...
Был лишним тут и, даже, странным
монет летящих перезвон.

Небо обрушило ливни внезапно,
Зонт от бессилия встал на дыбы.
Ветер пытается с глупым азартом
Крыши стянуть или вырвать столбы.
Гнёт-прогибает деревья в поклоны,
Щемится в самую малую щель,
Волны огромные с лёгкостью гонит,
Море с песком разболтав, как коктейль.
Серыми красками всё перепачкав,
Буря затихнет, устав бушевать.
Хлопьями снега небесная прачка
Ночь напролёт будет землю стирать.

Опять внезапно наступило лето...
Встаю с рассветом - хочется успеть
прочесть про то и написать про это,
поплавать в море, выплыв из инета,
остановить рутины круговерть.
Одежды зимней надоевший кокон
на невесомый сарафан сменить,
пьянеть от солнца, воздуха и сока,
не думать о приличиях и сроках,
а просто жить, ежеминутно жить.
На антресоль десяток лет забросив,
беспечно улыбаться, петь с утра
и верить в чудо, а не докторам.

Пока внезапно не наступит осень
И не задуют стылые ветра…

Идём дорогою Исхода,
Бредём вслепую, наугад
К истокам своего народа
То шаг вперёд, то два назад.
Давя раба в себе веками,
Давя на психику другим,
Бросая/собирая камни
Мы по истории кружим.
Теряя близких, веру, силы
Встаём и падаем опять.
Камней, возложенных к могилам,
Нам хватит, чтобы Храм поднять.
В миру, где не хватает мира,
Где равнодушие в чести,
Так просто сотворить кумира,
Так сложно истину найти…

Слова улетают птицами
я их не держу, не неволю,
я даже не чувствую боли -
безмолвьем оглушена...
Трепещет тетрадь страницами,
пытаясь стать тоже крылатой -
слова улетели куда-то,
зачем мне теперь она?

Беспомощной рыбой на льдине
я рот раскрываю напрасно -
нема, безголоса, безгласна
не та, что была вчера...
Пытаюсь собрать в единое,
всё то, что рассыпалось в крохи
но буквы не строятся в строки
застряв на конце пера.

Но, знаю, однажды осенью,
а может и летом, внезапно,
слова возвратятся обратно
из дальних своих стихий.
Потянутся строчки прописью,
Как птицы в полёте взлетая,
слова возвратятся стаей...
И с ними придут стихи.

У Катюши есть котёнок,
у Ивана - игуана,
у меня живет совёнок,
только он не виден днём.
Но когда мне одиноко
или рядом нету мамы,
oн садится тихо сбоку
погрустить со мной вдвоём.
Разговоры не ведём мы
и без слов нам всё понятно,
даже поздней ночью тёмной
мне не страшно с ним ничуть.
Он добреe игуаны
и пушистей, чем котята,
cамый славный, самый-самый!
Помогает мне заснуть.

Говорят - грядёт матриархат,
бабы-стервы, мол, стремятся к власти,
мужиков объехать норовят...
Бред всё это - мы лишь ищем счастья.
Нам немного надо - дети, дом,
муж не будет лишним, спальня, кухня,
стильная машинка под окном,
гардероб и туфли, туфли, туфли...
В Ницу - в отпуск, а быть может в Рим,
(не пахать же весь сезон на даче),
всей семьей гулять по выходным.
Так и только так, a не иначе!
И плевать, что всё трещит по швам,
что мужик стал хилым, доллар слабым…
Нам не власть - порядок нужен нам,
наведём и снова станем - бабы...

От рутины, забот, неурядиц
улетаем ночами бессонными,
кто метлу, кто моторчик приладив,
кто-то крылья расправив фантомные.

Или тенью над компом зависнув,
исчезаем за гранью реала мы,
нас влекут непокорные мысли
за несбыточными идеалами.

Забываем про время и беды,
потому что, призывно курлыча нам,
поднимаются с нами на небо
сотни мечт, а быть может и тысячa.

Вопреки постулатам разумным,
перелётными мечутся птицами
беспокойные души и думы,
и на месте никак не сидится им.

A устав от скитаний летучих
возвращаются, чтобы исполниться,
Кто-то скажет - "Везение, случай!"
Нет…
       Полёты,
                cтремленье,
                              бессонница...

Рвётся ветер настойчиво в дверь,
Будто хочет тепла и уюта,
Беспристрастно будильника трель
В темноте декларирует утро.
Значит, снова с кровати - и в бой,
Через "я не могу", как Мересьев.
Лень ласкает:
- Останься со мной.
Совесть колется:
- И не надейся.
Я прошу их:
- Ещё пять минут… -
И тону в сновиденье бездонном,
А часы не идут, а бегут,
Панибратски мигая неоном.
Сонных глаз до конца не открыв,
Ускользаю из сладкого плена,
Из иллюзий - в земные миры,
Плоть опять обретя постепенно.
В душ бреду, о свободе скорбя,
А потом - за спасительным кофе,
И, пока не вернусь я в себя,
Всё на свете, поверьте мне, пофиг!

Везет кому-то - висят портреты
В каминных залах и в "эрмитажах",
А я несчастный, за что мне это?
В обычной школе...
Не знаeт даже
И половина акселератов,
Что я за овощ, чем знаменит я.
Пририсовали копье и латы...
Вот, если б был бы одним из битлов
Или, хотя бы, мелькал в порнушках,
То не скользили бы мимо взглядом...
И не гадали - "Наверно, Пушкин"
Какой я Пушкин, без бакенбардов?!
Я - математик, я - Лобачевский!
Когда-то встретятся две прямые...
И эти олухи, эти черти,
Взрослея станут совсем иными.
Они вернутся лет через двадцать,
Ведя за руки своих детишек.
В минуты эти смогу признаться -
Я рад вас видеть. Привет, мальчишки!

Примеряем различные маски мы,
без конца репетируем роли,
прибамбасами и адидасами
драпируя душевные боли.

Лицедействуем "благополучие"
в погорелом домашнем театре,
неудачи и слёзы горючие
от толпы любопытной запрятав.

Лишь, когда разбредаются зрители
перед сном признаемся себе мы,
что устали играть победителей,
непосильно успешности бремя...

Но опять поднимается занавес -
пишет утро нам новый сценарий,
улыбаемся публике, кланяясь -
мы не все ещё роли сыграли!

Женщина - решенье и загадка,
Нежность, возрoжденная из пены.
Одержимость, боль и лихорадка,
Кнут и прянник, вечная дилемма.

В мире цифр и дивидендов точных
Женщина изменчива как вирус -
Точку заменяет многоточьем.
Плюс, играя, превращает в минус.

В ней непредсказуемость цунами
И способность цель достигнуть быстро.
Мягкость пластилина, твердость камня
Рысья осторожность, жажда риска.

Сладость обещаний, горечь яда.
Это всё не полная картина.
Что же ей самой от жизни надо?
Мелочь -
            терпеливого мужчину.

Кто-то вновь плывет под парусами,
Встречным улыбается ветрам,
Вызов бросив шторму и цунами,
Верит в исполнение желаний
И в удачу - смелых талисман.

Я давным-давно сошла на берег -
Ластится у ног ручной прибой...
Воздается каждому по вере,
Почему же ноет в подреберье?
Дом уютный кажется тюрьмой?

Хочется сломать, раздвинуть стены,
Вдаль рвануть на лодке, на плоту,
Вплавь...Туда, где краешек вселенной,
Вместо реверанса с авансцены
Крикнув: " Не дождётесь!" в темноту.

Вырваться из будничной берлоги,
Усомниться в собственной судьбе,
Вновь дерзать! И пусть смеются боги...
Жизнь моя, не заблудись в дороге,
Приведи меня к самой себе.

* "Жизнь моя, не заблудись в дороге..." - строка из стихотворения Владимира Добина

Чертежница Таня - само обаянье.
Легко покорила конторских мужчин.
Улыбкою славной, походкою плавной.
А ей (я-то знаю) был нужен один.

Прикушена губка, короткая юбка...
Задумчиво чертит коленчатый вал.
И деве нет дела, что справа и слева
Лежит штабелями мужской персонал.

Грустинка во взгляде, небрежность в наряде,
(Как будто случайно, показан пупок)
Все ГАПы и ГИПы, буквально, прибиты
Её каблуками и стройностью ног.

"Заминка в расчёте? Не страшно. Позвольте,
Немного подвиньтесь, сейчас подскажу" -
Вдохнув ароматы, склоняются ГАПы
Над вырезом блузки, а не к чертежу.

А следом и ГИПы, весьма деловито,
Забыв о проектах своих и делах,
Решают проблему, но… кончилась смена,
Танюша к студенту на "стрелку" ушла.

Оставив всех ГИПов с разбитым корытом,
Оставив всех ГАПов сбежала, где ждал
Единственный самый её под часами.

А ГАПы и ГИПы, до ночи сердито
Доводят до точки коленчатый вал...

**ГАПы и ГИПы - не столько главные архитектора и инженера проекта, сколько собирательный мужской образ))

Мне бы коня молодого, горячего,
я бы сумел обуздать и запрячь его,
чтобы умчаться из будничной спячки,
напрочь забыв про болезни-болячки.
Вскачь, напролом, начихав на запреты,
за горизонты, где нет интернета,
пробок, будильников, спешки, начальства,
чтобы попробовать снова начать всё.
Через приличий скучнейших ухабы,
сквозь частoкол многословия, дабы
стать сопричастным, менять и меняться,
точку опоры искать, как в семнадцать.
Из невозможного делать возможное,
не уподобившись кляче стреноженной.
Мир удивлять откровением строчек,
жить без оглядки и без заморочек.
Дайте коня - молодого, горячего,
чтобы вернуть мне себя, настоящего…

Пахнет варенье домашним уютом,
Чаем вечерним, беседой неспешной,
Зноем полуденным и, почему-то,
Детством забытым и чем-то нездешним.

Всё прeходяще и всё неизменно...
Таз, по размерам не меньше светила,
Вяжется кружевом лёгкая пена,
Дышит варенье, пыxтит незлобиво,

Сладостью манит, пугает горчинкой.
Всё перемешано - горе и радость...
Юность бежала вчера по тропинке,
Там, где сейчас спотыкается старость.

Необратимо земное вращенье -
Ясное небо затянется рябью…
В каплях варенья, как в гуще кофейной,
Лето предвижу сладчайшее... Бабье…

Цвета крепкой несвежей заварки,
С чуть обвислым нелепым горбом,
Равнодушно верблюд в зоопарке
Всё жевал-пережёвывал корм.
Средь весёлого шума и гама
Безучастный стоял ко всему,
Лишь в глазах его море барханов
Колыхалось, как сон наяву.
В них плыла бесконечность пустыни,
Где в песках затерялись века,
Нереально прозрачные сини,
И реальная грусть и тоска.
И толпа провалилась куда-то,
С ним остался лишь сон, дивный сон -
Вереница таких же, горбатых,
И таких же, нелепых, как он,
Растворяется в мареве жарком
Под шуршание белых песков...

Не люблю посещать зоопарки –
Я с тоскою по дому знаком...

                  
                  
                   

Я сижу, поджавши ноги, на зелёном косогоре,
тонким прутиком по луже, словно кисточкой, веду,
не картинку я рисую - разбудить пытаюсь море,
чтоб плескалось и бурлило, а не спало на ходу.

Чтоб разбуженные волны доставали до колена,
чтобы солнце растворилось леденцами в глубине.
Буду я морской принцеcсой и китом, попеременно,
приглашу в игру лягушек - веселее с ними мне.

Если вдруг из тучи рваной неожиданно-нежданно
дождь прольётся, то кораблик без труда построю я.
И саму себя назначив рулевым и капитаном,
поспешу скорее к маме - рассказать ей о морях.

                  
                  
                   
                  
                  
                   

Картина «Рисунок на воде» петербургского художника Павла Антипова

Мне и дня без тебя не прожить - хоть ты крикoм кричи,
Я засохший бисквит, ты нежнейший изысканный крем.
Мне б работать пойти - гвозди гнуть и таскать кирпичи,
А я рифмы штампую, пытаясь составить айрен.

Ты своей красотой моё сердце пробила насквозь
Прикажи, и я сам добровольно пойду к тебе в плен.
Я бы многое смог, ухватил бы жар птицу за хвост,
Но мне некогда - я, как безумный, слагаю айрен.

Я - квадрат, но во мне все углы стали разом тупы,
Ты - парабола неги - от мочек ушей до колен.
Свет в туннеле зажги! Я плутаю, я сбился с тропы,
И не знаю молитв, лишь старинный армянский айрен.

Небоскреб без фундамента я - только с виду высок,
Без тебя я не ем и не пью. Ну, почти что совсем.
Едет крыша, мозги ищут выход и бьются в висок...
Я шепчу "либе дих" - по армянски - "эс кес сирум эм"

И на этом кончаю армянo-еврейский айрен.

                 
                  
                  
                  
   

На конкурс ПКП. Задание - айрены+гротеск+юмор
                 
                  
Айрены - монострофическая стихотворная форма армянской средневековой поэзии, то есть каждая строчка - законченная мысль и состоит эта строчка из 15 слогов, а сам айрен, как правило, из четырех стихов. Для айренов характерны культ чувства любви, поклонение возлюбленной.

                   Стихирному конкурсу "Народный поэт" посвящается.
                                    

Раньше я по фене ботал прозой,
А сегодня - новенькое дело,
Мало мне гастрита и склероза,
Муза вдруг на хазу залетела!
Видит - организм уже ослаблен,
Рифмой к горлу - будешь с нами третьим?
Муза - это погоняло бабье,
В корешах у ней какой-то Рейтинг.
Чую - мне кранты, но я не фраер,
На понты не разведёшь, не купишь.
Я по ейным правилам играю,
Сам держу в кармане жирный кукиш.
Мы, мол, не кончали академий,
И стишки ваять мне нет резону,
А она - по фейсу вижу - гений
И поэт, нет, классик прирожденный!
Прицепилась, как репей, шалава.
Я мозги раскинул - дело верно,
Напишу стихи и будет слава!
И не третьим буду - буду первым!
Я талант и яркий самородок
(Чтобы век мне не видать свободы!),
Написать могу о чем угодно!
Номи... номинируйте, уроды,
Дайте, дайте звание - Народный!

Парус раздувается напыщенно,
С умным видом курит трубку кэп...
Сколько песен о других написано -
Обо мне не сложен даже рэп...

Позабытый до поры, до времени,
Я качаюсь в трюме, волнам в такт,
Но в урочный час я крепче кремния
И бросаюсь первым в дым атак,

В цель - без промаха! Не надо почестей -
И без них известно, кто герой.
Ловок и проворен, будто сто чертей!
Капитан и тот идет за мной.

Хваткою железною, бульдожею
В бок врага вонзаюсь что есть сил!
Жаль немного, что не вышел рожею -
Кривоног, сутул и с виду хил.

Равнодушен к сексу и красавицам,
Нет друзей - общенья узок круг.
Черт возьми, совсем забыл представиться -
Одинокий абордажный крюк.

                 
                  
                    А иначе, зачем на земле этой вечной живу?
                  /Булат Окуджава/
          
                  
Дни летят в никуда, давят прессом года и усталость,
А ночами - кошмар, в нём скольжу по наклонному льду...
Чтоб не думать-гадать, сколько мне ещё в жизни осталось,
Я в вечерний экспресс, cловно в космос безбрежный, войду.
В дребезжащий стакан сладкий чай мне нальет проводница,
И разложит сосед на газетке домашнюю снедь.
Мы махнем по сто грамм за тоску, чтобы ей провалиться,
И чтоб с нею исчезли тревоги и мысли про смерть.
В разговорах "за жизнь" промелькнёт нe один полустанок.
Нас застанет врасплох, отрезвляющий душу, рассвет.
Что ж, ершись - не ершись, всё кончается поздно ли, рано,
Мир не так уж и плох, хоть шпаргалок с ответами нет.
Pacпрощавшись легко, я вернусь к cинуcoиде будней,
Не добавив в блокнот новой строчкой чужой телефон,
Но, считая слонов, вспоминать обязательно буду
Бормотанье колес - "Все путём, все путём, все путём..."

Семидесятые... Не так уж плохо...
Мы молоды, до глупости наивны.
Хрипел Высоцкий из открытых окон:
"Я не люблю, когда стреляют в спину!" –
И в горле ком стоял от этой песни…
Поэт натягивал судьбы поводья,
Он по-другому не умел, хоть тресни,
Предчувствовал... нет, знал – по краю ходит.
И не было еще Афганистана,
Союз был мощным, дружба – нерушимой,
А Родина была почти что мамой...
"Я не люблю..." – и мы ровняли спину.
Мы становились выше, благородней,
Пытались уважать себя и прочих,
И то, что мы свободнее сегодня,
Заслуга и его надрывных строчек.
Всё изменилось в веке двадцать первом...
Но из открытых настежь окон сына
Несётся в будущее хриплым нервом:
"Я не люблю, когда стреляют в спину!"

            
            
            
Мне снился свет...
            
Распахнутая дверь,
влекущая к истокам и ответам,
простуженно скрипела - "Верь/Проверь".
Блестело лаком дерево паркета
и отражалось сполохом огня
в глазах у кошки с именем Багира.
Побег гардин в окошко, на сквозняк...
Среди травы желтеющим пунктиром
дорожка (из песка ли? кирпича?)
в страну, где исполняются причуды,
где с высоты отцовского плеча
не страшен мир...
             А худшее - простуда,
когда из дома я не выхожу,
пью с молоком противный гоголь-моголь.
Где жёлтым расцветает абажур
и лето длится бесконечно долго.
                 
Мне снилось детство...
                 
                 
                 

Картина Юлии Лучкиной

                 
                  
                  
                  
                          Какие блин смешные человечки
                           Нина Искренко                  
                  
                  
                  
Какие, блин, смешные человечки...
Их держит притяжение земли,
столб атмосферный давит им на плечи,
нелёгок быт, но молят... о любви.
Такой, чтоб, под собой не чуя тверди,
Без строп зависнуть в затяжном прыжке.
И крышу с тормозов спустить - пусть едет
на все четыре...
          Чтоб рука в руке,
единым ритмом сердца перебои,
вселенная в зрачках любимых глаз.

Опять на небосвод глазеют двое,
Смешные и нелепые до боли.
А Б-г на них...
                  И, может быть, воздаст.
                  
                  
                  
                  
                  
                  

Картина Марка Шагала «День рождения»

Упорхну непоседливой бабочкой
Из конторы, где всё мне наскучило,
А на стуле, серьезною дамочкой
С умным видом, останется чучело.
Ну, а я улечу, невесомая,
В госудaрство, под флaгом "фантaзия",
Или в страны, по книжкам знакомые,
Где покa не бывaла ни разу я.
Покружусь над лесною поляною
С дружелюбными принцами-эльфами,
И, от собственной смелости пьяная,
Приземлюсь на конструкцию Эйфеля.
Но и там задержусь ненадолго я -
(День рабочий у нас не резиновый)
Погрущу на утесе над Волгою
(Я была в прошлой жизни княгинею),
Ошалев от жары и завидуя
Всем пингвинам, живущим на полюсе,
В гости к ним загляну, в Антарктиду я.
А уколы проснувшейся совести
Задавлю на корню беззастенчиво,
Как каток, что рoвняет обочину...

Вдруг начальство пришло. Видит - женщина
Чертежами всерьёз озабочена.

На свалке городской, безмолвный и ненужный,
Как айсберг над водой, рояль старинный - в луже ...
Стучал осенний дождь по крышке и педалям,
По клавишам хлестaл. Но клавиши молчали...
А дождь играл "крещендо", выстукивал "стаккато"
Раскатом громовым, усилив многократно
Плебейства торжество. Сверкали вспышки молний,
Как память о былом... О чем, рояль, ты вспомнил?
Задумался о ком? Задира, ветер склочный
Пронизывал насквозь и душу рвал на клочья.
А дождь все лил и лил. В молчании рояля
Был вызов... Ветер бил по ребрам, завывая.
Рояль был весь раскрыт и струны в нем дрожали...*
Он пел, беззвучно пел о смерти и печали...

Рояль был весь раскрыт и струны в нем дрожали - строка Афанасия Фета.

Подражание Р.Рождественскому..

Родилась в глухом лесу
            елка,
Хороша была собой
            кроха.
Серый заяц от любви
            ойкал,
Сжав клыки, свирепый волк
            oхал.
Но раздался вдруг в лесу
            грохот,
Прикатил на БМВ
            некто,
Объяснил, что жить в глуши
            плохо,
Перспективы указал
            вектор.
Развлечений посулил
            разных
И умчались по снегам
            вместе.
Обернулась мишура
            грязью...
Лишь осталась на века
            песня.

Решила написать немного о погоде. Жара - земля и я скучаем без дождя.
Мне плохо без тебя… Delete.
На завтра, вроде, нам ливней затяжных прогноз наобещал.
А ты не обещал, да я и не просила – у всех свои дела, отлажен жизни быт.
С тобою - хоть в огонь... О Боже, дай мне силы, дай воздуха глоток! Delete, Delete, Delete.
Пусть буря, пусть воды обрушатся потоки, отмоют синеву от ржавчины песка.
Сумбурное письмо, слова не лезут в строки.
Люблю. Delete.
                  Пиши... пожалуйста...
                                                   Пока.

Не хочу никаких развлечений,
Подождут и друзья, и дела.
Я в заложники собственной лени
Добровольно себя отдала.
Пусть горят чьи-то избы и планы,
Муж исходит голодной слюной,
Я не встану с дивана, не встану,
Мне положен, раз в год, выходной!
Недовольные дети бунтуют,
Дескать, крышу сорвало и кран.
Их претензии мне по феншую -
Обживаю уютный диван.
И не надо названивать маме.
Внуки с голоду вилки грызут?
Ну иду я, иду!
На диване
Я лежала пятнадцать минут...