Первая подборка была опубликована здесь

Вторая подборка была опубликована здесь

От составителя подборки: конечно, конкурсы были разными - сложными и простыми, многочисленными (по количеству участников) и не так чтобы очень. Все приведённые ниже произведения победили в этих разных по параметрам конкурсах серии "Седьмая пятница". Вы можете отметить, что некоторые произведения рекомендовались редакцией (у них есть "пёрышко" на авторских страницах).
 

Седьмая пятница - 87: ненастье

Люся Мокко. В этом городе дождь

В этом городе льёт бесконечный дождь,
и сочится водой ненадёжность стен.
По расплывчатым улицам ты идёшь,
проклиная безумство ночных сирен.

Знаешь точно, что здесь двухэтажный дом,
незакрытая дверь в проходной подъезд.
Вот за тем переулком, за тем углом!..
Только сыплется дождь, словно мелкий бес…

Зябнут мокрые тени, и бьётся ночь,
запелёнута крепко в сырых дворах.
Ты давно потерялся, пропал давно,
истончился до брызг и дождём пропах.

Тонет в лужах горячечный свет витрин,
стекленеют и бьются мосты, дома…
Это дождь. Это сон. Это ты внутри.
Нескончаемый сон, где я сплю сама.
 

Седьмая пятница - 89: тьма

Аполло. Моя ночь

Я в эту ночь нырну, как в глубину.
Пойду ко дну, и мне не надо лоций.
Мой город-омут спит, устал, пропойца,
Чернила тьмы из горлышка тянуть.

Я в эту ночь нырну, не зная сна.
За мной луна покатится устало
Туда, где веток чёрные кораллы
На тонкой шее носит тишина.

На самом дне, где ночь густа, как ртуть,
Где суть вещей слова не переврали,
Я стану той, задуманной вначале,
Узнав, куда уводит Млечный путь.
 

Седьмая пятница - 90: зимний сад

Аполло. По дороге в Никуда

Я по дороге в Никуда попала в зимний сад.
Был вечер, хрупкий, как слюда, созвездьями распят.
Искрился снег, белел во мгле. Я там была одна.
В ветвях, клонившихся к земле, ютилась тишина.

И только, будто бы в бреду, шептали голоса:
Сорви Полярную звезду с медвежьего хвоста!..
И зазвенел разбитый Ковш, и с укоризной зверь
Сказал печально мне: «Ну что ж, звезда твоя теперь.

Но обещай когда-нибудь вернуться в этот сад,
Каким бы трудным ни был путь из Никуда назад».
Он заглянул в мои глаза, сказал, спеша уйти:
«Пускай Полярная звезда хранит тебя в пути.

Ей столько лет, что – видит бог! – её мудрее нет.
Но берегись: порой жесток звезды холодный свет».
Я в знак согласия ему кивнула головой,
И зверь рассыпался во тьму пригоршней голубой.

Но не вернуться в те места и не узнать, где сад:
В тот день под утро неспроста был сильный снегопад…
Я по дороге в Никуда который год везу
Хрусталик тьмы, кусочек льда – Полярную слезу.
 

Седьмая пятница - 91: по следам "Посиделок с классиками..."

Ольга Альтовская. Солёный снег

"Мороз под шагами хрустит, как соль"
Э. Асадов

Где сени моих васильковых лет?
Где зим затаённых шири?
В тумане теряется санный след
Далёкой моей Сибири.

Но будто бы ждёт и зовёт она,
Мосты миражами строя.
И память солёная как волна
Уносит меня в былое.

Там старший братишка меня в детсад
Ведёт по дорожке льдистой.
Заснежен, завьюжен блестит фасад,
А небо – светло и чисто.

Отстала, упала… «Устала, что ль?»
Ресницы белы от стыни.
Мороз под шагами хрустит, как соль,
Искрится на солнце иней…

Где радости-дни этих зим и лет?
Всё слёзы-дожди набегом,
Да неба линялого серый плед,
Да память – солёным снегом.
 

Седьмая пятница - 93: Старый Новый Год

Алексей Ирреальный. Мой Старый новый год

А Старый новый год горчит...
Пролился вермут.
Огарок праздничной свечи
мне портит нервы.
Расколот мой любимый шар
ушедшим годом.
Я будто стал внезапно стар.
Виню погоду.
Блестят остатки конфетти
на лапах ёлки...
Мне к счастью новому идти
смешно и колко.
Мой Новый год давно ушёл...

и вдруг я слышу:
в углу Щелкунчик "щёлк" да "щёлк",
крадутся мыши...
 

Седьмая пятница - 96: книжная

Логиня. Книжные люди

Там, где шепчутся тени ушедших эпох,
расползаясь под вечер бродяжить в углах,
там, где воздух спрессован –
и каждый глоток
упоительно тленом бумаги пропах,
там, где время,
незримый, но опытный маг,
не скупясь рассыпает пылинки минут, –
там на улицах-полках в уютных томах
пожелтевшие книжные люди живут.

В закартонных мирках
свой порядок царит –
человечки растят шаловливых детей,
и влюбляются насмерть, и плачут навзрыд
от чернильной тоски,
от бумажных потерь.
Уважают кто скромность,
кто глянцевый шик,
воспевают в стихах благородство и риск –
и украдкой судачат о драмах чужих –
кто попал в переплёт,
кто расклеился вдрызг.

Ненавидят,
грустят,
побеждают врагов,
чьи-то судьбы сминают,
обходят мораль...
И вполшелеста молят всесильных богов
о счастливом билете в мелованный рай,
и парят от любви,
и срываются вниз...

А когда по стенам растекается день –
удивлённо взирают с открытых страниц
на других – но по-своему книжных людей.
 

Седьмая пятница - 97: февральская

Koterina. Февраль

Окна продрогшие – редкими бликами, и фонари помутневшие умерли. Многосерийным кошмаром – политика... В многоэтажное наше безумие даже весна не придет, и затмение разума скорое, видимо, близится. Тёплый дождливый февраль – воплощение хаоса, боли, душевного кризиса. Грязен асфальт, и кварталы заставлены, кажется, сплошь не домами, а домнами... К северу туч уплывают проталины – вечные, рваные, дымные, тёмные. И у стены, точно в съёмке замедленной, ветер играет пакетом потерянным... К вечеру инеем крыши отбелены, солнце уставшее смотрит рассеянно.

Мир – нелогичный, тревожный, неправильный, где не смеётся, не спится, не дышится... где в межсезонье мы богом оставлены. Ловят нас, тёплых, больных, оступившихся – серого неба ладони бездонные. Здесь, как пустые пакеты, потеряны мысли, и чувства, и дни, и бездомные люди и звери, слова и растения.

И в переходе рассыпанной мелочью эквивалент человеческой ценности душу не светом наполнит, а ветошью...

Можно искать красоту – в повседневности...

Старых фасадов легки очертания, тонкие ветви сомкнулись над улицей... Можно забыть имена и названия... Можно любить... даже если не сбудется...
 

Седьмая пятница - 98: лучше гор могут быть только горы (с)...

Николай Рогалев. Мы ушли

Мы ушли, отложив протоколы допросов,
По-охотничьи сдвинув на грудь автомат,
И вернулись назад в строчках мраморных досок
Над немым частоколом непрожитых дат.

Расставались мы с жизнью в бою непослушно.
Вот последний патрон, вот конец, но опять
Между адом и раем без нас наши души,
Встретив души врагов, продолжали стрелять.

А в таёжной, озёрной, степной и далёкой,
С затуманенным профилем жён и детей,
Камнем падало вниз, словно коршуна клёкот,
Из кавказских хребтов эхо наших смертей.

Будем жить в каждом сердце – не рядом, не возле.
Пусть помянут нас всех в третьем тосте друзья.
Мы всегда на посту: кто в граните, кто в бронзе,
Жаль, что спрыгнуть в траву с постамента нельзя.

Прозвучат в нашу честь троекратные залпы,
Почему-то счёт «три» - самый траурный счёт.
Помолись на восток, отправляясь на запад,
Пусть тебе в тех горах больше нас повезёт.
 

Седьмая пятница - 100: ЮБИЛЕЙ!!!

Светлана Пешкова. Когда-нибудь...

Когда-нибудь, пройдут десятки лет,
плутая в полутьме хрущёвских комнат,
я заблужусь. Найду в шкафу скелет,
но кто он и откуда – я не вспомню.

Когда-нибудь забудут обо мне,
кто счастлив был, в меня бросая камни.
А время собирания камней
мелькнёт в моём окне и в Лету канет.

Когда-нибудь, промчатся сотни дней,
я выйду погулять и заболею.
Потом умру, не выпив Каберне
на собственном столетнем юбилее.

Когда-нибудь забудем и простим
себе и всем - измены, сплетни, тайны.
Ведь сложное окажется простым,
а прожитое – странным и случайным.
 

Седьмая пятница - 101: подснежник

Светлана Пешкова. Случилось...

Случилось… Вдруг пахнуло влагой,
и что-то ёкнуло внутри -
уйти в себя, поныть, поплакать,
сказать, что плохо, но схитрить…
Стоять у форточки открытой,
накинув старенькую шаль,
и просто так, устав от быта,
пьянящей свежестью дышать.
…Так пахнет Дон в часы рассвета,
когда туман ползёт к воде.
Так пахнет вздох сырого ветра,
вино полуночных дождей,
парное кружево проталин,
подснежник, лужи во дворе,
лесная глушь, степные дали,
побеги пряных купырей,
едва проросшая крылатка,
оживший мох, твоё плечо…

Так март проник в мой дом украдкой,
вчера разбуженный грачом.
 

Седьмая пятница - 102: магия камней

Татьяна Коновалова. А и было у Маруси...

А и было у Маруси, всех богатств и всех красот, -
На суровой нитке бусы да мужик – ходок и кот.
Так, бывало, поприжмётся, сам - упругий и хмельной,
Да и застит ей - и солнце, и весь мир её земной.
А зачем он и откуда, за какие Кудыки
Бог прибрал её остуду, знать Марусе - не с руки.
Ей бы – мужа, дом да деток, долю, снятую с креста,
Но отпущено лишь это: кошт, янтарь да Воркута.
Не жила бы (не хотелось...), не приблуда б этот кот.
Так и жалась, так и грелась и цвела, раззявив рот.

…А и было у Маруси, всех богатств и всех красот -
На суровой нитке бусы и любовный поворот.
Все иное для Маруси – шелуха и суета:
Лагерь, тундра, гнус и гнусы, крест и плаха – Воркута.
 

Седьмая пятница - 103: тату

Люся Мокко. Под знаком Дракона

Ты за мольбертом, и ночью не гаснет свет.
Тихая девочка, в жёлтой гуаши пальцы.
Был для прабабушек век чесучи и пяльцев,
мама сбегала на выставки, ты – в инет.

Тонкая кисточка, тушь, восковой мелок.
Краска густа, на бумагу ложится плотно.
Вёсны промчатся, и ты на иных полотнах
свой нарисуешь портрет, как никто не мог.

Волосы – лён, на плече – молодой дракон,
в кожистых маленьких крыльях стальная сила.
Всем, кто не верил тебе, ты невольно мстила,
сажу брала для стволов, а нефрит – для крон.

Мир акварелен, в нем цвет, как вода, текуч.
Маминой кистью ты пишешь ветра и камни.
Крепок замок у семейной легенды давней –
новый не сделан, а старый потерян ключ.
 

Седьмая пятница - 105: Апрель

Laura Li. Апрель

Этой зимой - ты не вернулся и всё закончено,
с февралём заключать перемирие - словно с отчимом
говоришь и каждое слово на редкость отточено
не придуманным лазером, но не алмаз ещё.
Марту хочется быть немного безумным шнифером.
Ночь, коты, снеговые пласты - утекают с шифера.
И почти не проходят симптомы до спрея ифирал,
даже если ты веришь в Бога, давно крещён.
Открываешь глаза - апрель... Вот откуда он? Здрасте вам ...
в него веруешь, как в молодого Хоффмана Дастина.
Можно долго смотреть на мимозы и взглядом Мастера.
Пить топлёное молоко. Умирать во сне.
Привыкаешь со временем к чувству разбитой статуи,
ей же пата и шаха мало, ещё и мата ли
не хватало до полного счастья, чтоб стать богатою,
но впиваться глазами жадно в последний снег.
С днём рождения, милый, который раз говорю уже,
укрываясь спросонья пледом из шерсти верблюжьей,
а в окне заиграли мальки в фиолетовой луже,
будет много серебряных рыб и родится кит -
золотой с голубым фонтаном, дорогу вымостит.
Это просто планктон - ушедшее, грусть и изморозь,
а вот предначертание - дождь в человеке вырастить,
предсказал не Господь мне, а ты ...
 

Седьмая пятница - 106: человек собаке друг...

Ольга Хворост. Стих про Мэри и её таксу

Долговязая Мэри в резиновах ботах
не любила сидеть у окошка одна,
а напротив, любила в любую погоду
из Вест-Энда в Гайд Парк совершать променад.

С ней гуляла собака по имени Лакки,
длиннотелая, словно Вестминстерский мост:
там где зубы, там морда была у собаки,
а с другой стороны, соответственно, хвост.

Морда шла за хозяйкой дорогой знакомой
мимо пабов, кофеен и ярких витрин,
в это время и хвост выдвигался из дома,
чтобы тоже развеять свой утренний сплин.

Если морда по парку круги нарезала
и гоняла котов от угла до угла,
то, чем хвост занимался в районе вокзала,
даже Мэри представить себе не могла.

Погуляв, возвращалась домой вместе с мордой,
звонким лаем пугавшей окрестных собак,
и всегда им навстречу, любуясь природой,
гордо шествовал хвост, направлявшийся в парк.

Так, сквозь смог отмотав три английские мили
по брусчатке дорог и по мокрым кустам,
боты сняв наконец, Мэри морду кормила
и ждала возвращенья с прогулки хвоста.

Только хвост не давал ей забыться в релаксе -
в приключения попой влипал каждый раз...
так и жили хозяйка с породистой таксой,
что была самой длинной из лондонских такс.
 

Седьмая пятница - 107: садово-огородная

Ольга Хворост. Я здесь была...

Я здесь была, я точно здесь была,
я помню этот сад и этих птиц,
беседку и шуршание страниц
открытой и забытой кем-то книги,
царапину на краешке стола,
встревоженной дворняги хриплый лай,
я даже помню, как жужжит пчела
над зарослями спелой ежевики.

Я здесь была… конечно же была,
иначе б не узнал мои шаги
взъерошенный пурпурный георгин
и не кивнул приветливо и мило,
а я не ощутила бы тепла...
мне кажется, здесь жизнь моя текла,
но я отсюда всё-таки ушла,
а почему - теперь уже забыла.
 

Седьмая пятница - 109: белые стихи

aleker. Седьмые сны

Который раз одно и то же снится :
Часы пробьют таинственную полночь,
И, кашляя, в окно ворвётся ветер,
Начнёт кружить, жонглируя посудой,
Потом стряхнёт луну с ночного неба,
И в зеркало, что было сил, запустит.
И зеркала волшебного осколки
Покажут, что хранится в зазеркалье,
Куда уходят спать под утро тени,
Откроют, где теперь бродяга-остров,
Которому на месте не сидится.
И я с кровати сдёрну покрывало,
И ветер ошалевший оседлаю,
И вылечу на нём навстречу звёздам,
Мечтая никогда не просыпаться,
Доверившись простуженному вихрю,
Отыскивая в лунном море остров,
Забыв, что есть за гранью сновидений
Будильник, слякоть, кофе и работа!

Который раз одно и то же снится,
Но остров до сих пор необитаем...
 

Седьмая пятница - 111: "если черный кот дорогу перейдет"

Марина Старчевская. Плохая примета

Прилежная Маша пошла за картошкой,
И в парке наткнулась на чёрную кошку.
Подумала Маша, сжимая пакеты,
Что чёрная кошка – плохая примета,
Что нужно бежать перед кошкой, иначе
Не будет дороги, не будет удачи...

У кошки не ладятся больше дела –
Ей Маша дорогу на днях перешла.
 

Седьмая пятница - 113: небо

Аполло. Рваное небо

Небо непрочно и рвётся, бывает, вдрызг.
Шарят по небу лучами прожектора.
Юнкерсы воют, их вой переходит в визг.
Рваное небо, рваное небо, рва...

Слушай, запомни: ты видишь кошмарный сон.
Время придёт, ты проснёшься живым, малыш.
Хлеб, молоко, за окном колокольный звон –
Благовест будто бы льётся с горбатых крыш.

Мы доживём. Захлебнутся слезами псы,
Те, кто людей штабелями в суглинок рва.
Кто ж, как не мы, будет штопать однажды, сын,
Рваное небо, рваное небо, рва...
 

Седьмая пятница - 114: еще раз о котэ

Ольга Хворост. История о коте бабы Мани

Эта история была рассказана дворовым котом Василием, за что ему большое спасибо.

Лет пять тому назад жила здесь баба Маня,
И с нею рыжий кот (о нём как раз мой стих),
Она его нашла в кустах за старой баней
И пенсию с тех пор делила на двоих.
В Афгане сгинул сын, не подарив ей внуков,
Осталась лишь медаль да фоток восемь штук,
И рыжий бабке стал и родичем, и другом,
В душе её собой заполнив пустоту.
Но вот пришла беда – старуха заболела,
В больницу увезли на скорой, и тогда
Отправили во двор ( а что с ним было делать?)
Прибитого судьбой домашнего кота.

Сначала он молчал, не ел и часто плакал,
Сидел у входа в дом - в глазах была тоска,
Но помню, что когда жару сменила слякоть,
Исчез он со двора - пошёл её искать.

Осыпался октябрь, листвой асфальт укутав,
Промокнув под дождём, нахохлились дома,
Промозглые ветра на юг прогнали уток,
Потом посыпал снег и к нам пришла зима.

Увидел я их вновь, когда гулял по крыше -
Шла бабка через двор к подъезду напрямик,
Откуда ни возьмись, вдруг появился рыжий,
Не понял даже я откуда он возник.
Он прыгнул ей на грудь и, как в слепом дурмане,
Орал, пищал, и выл, не ведая стыда…

Примерно через год не стало бабы Мани,
И рыжий кот пропал теперь уж навсегда.

Возможно где-то там, в заоблачных туманах
Её он отыскал и с ней теперь в раю,
Глядит на нас сейчас с коленей бабы Мани
И слушает, мурча, историю мою.
 

Седьмая пятница - 115: картина

midnight. Вдребезги

По-птичьи в окна –
бежевый рассвет.
Болезненная детская привычка
летать во сне
почти сошла на нет.
Почти сошла...
Взмываю вверх тряпично.
Но непреодолим пижамный плен
над пустотой расхристанной постели.
По стеклам - ветер
выдоха теплей.
По телу – дрожь –
предчувствие паденья.
Свернуться камнем за секунду до
На высоте звенящей,
голубиной.
И станет воздух медленной водой,
Зыбучим льдом,
прозрачным до глубин, и...
Вдребезги.