Август... Начало отсчета -
быть вместе или не быть.
Чудится горькое что-то
в сладком подарке судьбы.

Небо нахмурило брови,
скрыт под дождем звездопад...
Если б любили мы вровень
и без оглядки назад,

счастье тогда б поселилось
в паре покинутых душ.
Мир защищая свой, милый,
мой, невзначай, не разрушь...

********

Он мне нужен, как воздух,
чтобы жить и дышать.
Не страдаю, но просто
истомилась душа:

отчего счастье строю
на обрыве судьбы?
Отчего нас в нём трое?
Разве хочется быть

лишней, палкой в колёсах?
Лет летящий состав
поломает, отбросит...
Отступиться, устав?

От словесного хлама
задыхаюсь... Зачем
мне характер упрямый
добавляет проблем?..

Что же заходится сердце так больно,
в горле – удушливый ком.
Жизнь одарила улыбкой фривольной
и сковырнула пинком...

"Рисков тебе от кульбитов не надо –
не акробат du Soleil.
В небо рвалась – научись лучше падать
и не о чем не жалей.

Всё заживет, но останутся шрамы –
тронешь – они не болят.
Не создавай из падения драму
и полетаешь опять"...

Плаху заскорузлую ставят во дворе –
в гневности наследница – трепещи дворец.
Кто попал под руку ей – мальчик для битья,
самым раздражающим – финиш бытия...

В ужасе придворные: челядь и врачи –
вот последним дамочку лучше бы лечить
от хандры загадочной разжиганья склок,
но они не ведают в чём ей был бы прок.

Недоучки-знахари разве могут знать –
мужа ей бы пахаря – папе будет зять.
Бог с ним – не породистый и не именит,
но зато династию точно он продлит.

Кавалькадой засветло ездили в село,
на поля высочество глазом повело –
лошадёнка тощая тащит борону,
а за ней – парнишечка – глазки — утонуть...

Ахнула, зарделась и осознала вдруг –
срочно нужен рядом ей муж-милёнок-друг.
Дома, топнув ножкою, каблучок сломав,
заявила: "Статус свой изменю сама!

Незачем мне старые, пусть и короли,
после первой ночи их только хоронить...
Мезальянс и что теперь? На молву – плевать!!!
Скучно править милому – будет двор пахать!

Место вспашет лобное, нам оно зачем?
Я же стану доброю, да и, без проблем,
нарожаю деточек, заведу котов!"
Для любимой доченьки государь готов

На любые подвиги, но – какой скандал –
кандидат примеченный из страны бежал...

Господи-Боже, какого же черта?!
Где же душевный покой?
Сделал меня невозможно-упёртой,
жадной до жизни такой.

С неразберихой в извечных проблемах,
бьющей в ответ на удар.
В жизненной схеме растрескалась клемма –
силы идут не туда.

Ангел, бывает, поломку исправит,
только – спустив рукава.
Будто не знает незыблемых правил
и обречен на провал.

Господи, хватит с меня этих игрищ,
где финалирует боль.
Может кого посильнее отыщешь,
чтоб испытать на слабо...

Я же устала, бороться устала
с жизнью один на один...
И приспособиться времени мало,
лучшие выбрав ходы...

Они пели каждую ночь июля, эта троица.
Где-то после полуночи, когда мир забывался в сладком сне.
Сначала запевал хрипловатый бас,
громко, отрывисто. Затем шла подпевка -
приятный баритон и молодой, еще ломкий фальцет...
Голоса сливались в единое звучание, распадались на разноголосое причитание
и затихали, чтобы, чуть передохнув, зазвучать еще пронзительней.
А люди слушали, люди просыпались, и им не нравилось это - разорванные сны,
истошные вопли, продолжающиеся эхом. И люди высовывались из окон, и кричали
певцам : "Пошли вон, собаки!!"
Троица уходила к подъездам, где добрые люди по утрам кормили бездомных кошек
и ждали, ждали, привалившись спинами к стенам дома...
Старый чёрный пёс, крепыш палевой масти и смешной, нелепый щенок-переросток, с длинными кривыми ногами...

Диктовала жизнь мне свои уставы:
"Сильной стань сама, не ищи плечо."
Посчитав её безусловно правой,
я решила – пусть мимо потечёт

бурная река-жизнеполноводье...
Сунешься туда – миг – тебя и нет.
Так себя, порой, страхами изводишь,
что придавит гнёт, будто ты на дне.

Я на берегу сяду, свесив ноги,
и дождусь, когда воды пронесут
трупы всех врагов из числа двуногих
кто не понимал – в чем же жизни суть...

Пусть так, а не иначе, всё идёт...
Дорожку чертит в небе самолёт,
стираемую тут же облаками...

Дождь, зарядивший с прошлого утра,
прогнали переменные ветра,
из лужиц солнце с жадностью лакает

весенней влаги жизненный настой –
состав в нём относительно простой,
но действует сильнее, чем лекарство.

Зима, что заразила долгим сном,
уходит прочь гонимая весной
и в честь тепла кричат вороны "кар" свой...

На верхушках тополей – кинозал вороний –
наблюдать чужую жизнь собрались гурьбой:
зарывает старый пёс мосолыгу в дёрне,
что лежала до того в миске голубой.

Где заначка на обед он потом забудет.
Облизнувшись, шмыгнет кот – не успел опять...
От досады заблажит и проснутся люди,
им соборный бой часов скажет: "Ровно – пять".

Ежедневный сериал: "Городские будни",
насмотревшись, полетит дальше стая птиц.
Сценариста не спросить - что же завтра будет
и проснусь ли снова я около пяти?..

**********************

Не сумела, не смогла жить попроще,
взяв привычку – настоять на своём.
Ветви трогает мороз в старой роще,
там, где летом мы гуляли вдвоём.

Охлаждение пришло в наши души...
Отчего и почему, но – итог:
говорила о любви – ты, не слушав,
полюбить в ответ, конечно не смог.

На верхушках тополей сход вороний
возвещает о приходе весны.
Может нас её тепло и затронет,
растворяя одинокие сны...

*********************

Качает тополь воронью стаю,
как на качелях в порывах ветра.
На небе тучи произрастают,
чтоб поделиться дождями щедро.

Они отмоют от зимней стужи
уставший город хорошим душем.
И стаи птичьи над ним закружат,
и потеплеет весенне в душах...

Год назад – я умерла в праздник марта,
одиночество своё взяв для старта –
ну, зачем же на Земле тратить нервы?!
Но полёт не удался в небо первый...

Ничего-то там и нет на том свете –
ни чистилище, ни рай – нам не светят...
Может кто-то да и есть где-то свыше,
только он не видит нас и не слышит...

Человечье чудачье, мусор, выбрак –
для развития игры Космос выбрал.
Я вернулась, получившая фору,
и начнётся новый гейм видно скоро...

Мир стал похож на шоу клоунады,
где в антрепризе - масочный режим...
Народ, он что, ему сказали - надо!
Тут не до смеха, каждый хочет жить...

А есть ли толк и в чем, простите, юмор?
Болезни все сменились на ковид...
И только он - диагноз, тем кто умер,
но жизнь, как свищ, инфекцией кровит:

чума и тиф, испанка и эбола,
туберкулез, ну и конечно, спид...
Да к чёрту всё, готовлю два обола
на случай, если ангел мой проспит...

С тобою, дорогой, вполне свихнуться можно:
то говоришь – нужна, а через день – отстань.
Словесный твой запал – такой неосторожный,
что, прежде чем сказать, считал бы ты до ста.

Я – женщина-огонь. Сожгу и пепел сдую...
Останки прежних чувств не стоит хоронить.
Немыслимый набор из несусветной дури
и, если прорастет, то – Боже, сохрани...

И так от сорняков нет продыха на свете.
Колючие слова цепливей, чем репей.
Но, если добротой за доброту ответить,
то сердце от любви начнёт и в горе петь.

Оставь-ка для других банальности и штампы.
Подобное звучит аналогом пурги.
О чувствах расскажи, что ощущаешь сам ты...
И в этом, хоть себе, пожалуйста, не лги...

Чемодан накопленных несчастий
соберу и выброшу совсем.
Большинство – придумано, отчасти,
человек - вместилище проблем.

Дождь с утра мне скажет заунывно
на своём погодном языке:
"Женщина, не будь такой наивной,
счастьем не делись своим ни с кем.

Порастащат ловкими руками,
посмеявшись – им оно нужней
и в груди опять застрянет камень –
время избавляться от камней..."

После засухи долгой, для осени несколько странной,
дождь пришёл не один, за компанию взяв и ветра.
Завывают они в затушеванной утренней рани,
навевая тоску, настроение портя с утра...

Паутины клочок, что остался от бабьего лета,
на стекле, словно шрам от ударов стихии в окно.
И молчат петухи, вдалеке голосившие где-то,
и гуляет сквозняк, только форточку шире открой...

Я ценю теперь каждое мгновенье,
вот жива сейчас - значит - хорошо...
Как-то всё равно: дура или гений.
Осень и с утра лёгкий дождь прошёл...

Не спеша иду вниз к вокзалу Спуском,
щелкает, упав, под ноги орех...
Ломкой тишине не давая спуска
долбит метроном дятла по коре...

В небе воронье кружит черной тучей,
им не суждено улететь на юг.
Каждый новый день для меня всё лучше,
если он пришёл, не исчезнув, вдруг...

Подтенькнет жалобно синица
тому, что напевает ветер...
А может всё мне это снится
и нет меня давно на свете?!

А та, что есть - она другая...
Другие мысли и реали.
При посещеньи ада-рая,
ей в поселенье отказали...

Ищу себя в ней, этой новой...
А надо ли? Смириться проще.
И каждый день я снова, снова
на прошлом ставлю жирный прочерк...

Голоса в голове разбубнились упорно,
бесконечно ведя ни о чем разговор.
Называют меня: то бабищею вздорной,
то винят в этом сами не зная кого.

Мне б лекарство найти от подобной напасти,
надоело вникать в бесконечный абсурд.
Я, вполне, хороша, пусть и стерва отчасти
и навряд ли вольюсь в войско признанных дур.

Не гадать, а решать, что мне жизнь преподносит,
принимая беду, как хороший урок.
В ней всему нужен срок и пришедшая осень
может быть принесёт мне любовь под порог.

Всё приму и смирюсь как судебную данность,
полюбить - полюблю, а чего мне терять?
Значит так суждено, пусть кому-то и странно...
Ну, а что голоса? Не хочу их и знать...

Засыпает ночь, только мне не спится –
в сердце злая боль тычет ржавой спицей.
Над трясиной дней не проложен мостик –
мимо шла беда, заглянула в гости.

Села у окна и считает звезды,
ждёт, что упадёт рано или поздно
та, что для меня создана Всевышним,
посчитав, что я в жизни стала лишней.

Мысленно беру золотые гвозди –
(уходи беда нежеланной гостьей),
и звезду свою, каждый звездный лучик,
к небесам прибью – так-то будет лучше...

Знаешь, безумство это –
жизнь собирать, как пазлы.
Контуры тьмы и света
не различает разум.
Ищешь следы, зарубки
на стороне обратной –
счастье влюбленных хрупко,
боль отдается кратно.
Осень ветрами воет,
бьётся дождями в окна.
Нет больше слова – "двое",
вспомнишь и сердце вздрогнет.
Если теряешь друга –
трудно душой не плакать...
Тени ползут по кругу,
дремлет у ног собака.
Руку протянешь, носом
жарко в нее надышит –
словно беду уносит
кто-то, незримый свыше.

Всякая задача оказывается очень простой,
после того, как её растолкуют.
....................................Артур Конан Дойл

.
Прошу прощенья, добрый наш Всевышний,
не мог бы ты попроще объяснить,
за что сполна с меня в итоге взыщешь,
когда прервётся жизненная нить?

И для чего живу я не иначе –
не госпожой – пожизненной рабой?
Вот говорят – судьба такая, значит,
сценарий мне написан был тобой?

Когда же завтра светлое наступит,
а всё плохое канет во вчера?
Пишу письмо, пусть выглядит и глупо,
на адрес неба: Бог. @ . Рай.

Пишу напрасно. Свод небес зашторит
ночная туча, выключив луну.
Нырнув в постель, как рыба в сине море,
в себе не разобравшейся усну.

@ - как " собака "

И снова здрасти – те же двадцать пять *.
Безрезультатно силишься понять –
за что, зачем и есть ли панацея.
Глумливо ложь ударила в набат
и тычет пальцем – этот виноват,
и этот палец на тебя нацелен.

Важнее нет – не потерять лицо,
когда судьба столкнула с подлецом
и верить – справедливость есть на свете.
Отмоет время брошенную грязь,
ты – человек, не пресловутый князь,
а кто солгал – на небесах ответит.

Пудовым камнем тянет в омут ложь,
но на слабо не всякого возьмёшь,
и "в пустоту", порой, её удары.
Пусть правда побеждает не всегда,
но смелость покоряет города,
а подлость – не проходит в жизни даром...

* - опять 25 - "заново, ещё раз, сначала...

Китайский зонтик – старенький, истёртый
дождём и ветром в россыпь мелких дыр,
Служивший мне лет в общем-то до чёрта –
защитой от пронырливой воды.

Подарен новый – яркий, франтоватый,
на спицах сталь косит под серебро.
Но выбрать сложно, я – не виновата,
что тяжко расставаться мне с добром

нажитым прежде, мало ли оказий?
Надёжней крышевал он, чем братва.
Когда ж дожди синоптики предскажут,
то можно на прогулку взять и два.

Ты не ври мне, ветер, про холодное,
не гони листвянную пургу,
в сердце боль – змеюкой подколодною,
оттого, что даже ветры лгут.

Оттого, что думаю сумятицей –
для любви закончился сезон,
верила, что Он ещё спохватится,
видно, обо мне не думал он.

Лист опавший, высохнув, скукожится,
под ногою хрустнет – ты прости...
На деревья снег налипнет кожицей,
заметёт в обратное пути.

Мне теперь одной бродить замёрзшею
по метелью сотканным коврам.
Отдалило нас верстами-вёрстами
и, выходит, ветер – не соврал...

* * * * *

Чашей цикуты день выпит.
В взгляде твоём – лишь упрёк.
Бей же словами навылет –
знай мол, сверчок, свой шесток...
Бей, словно певчую птицу,
чтоб замолчала на век,
что умудрилась влюбиться,
веря – она человек...
Крылья свои в ноги бросив
милому, не улечу...
Не улетела, но осень
южных не любит пичуг.
Мне остаётся замёрзнуть –
глупая птица без крыл.
Вот и зачем ты мне, гордый,
двери однажды открыл?..

Ночь занавесит окна призрачным флёром тайны,
в древнем английском замке полночь пробьют часы.
Зашевелится женский образ в картине крайней,
выйдет из рамок тесных, ног не прикрыв босых.

Стыло-туманной дымкой будет метаться в залах,
гулкое прежде эхо – страхом замрёт в углах.
Тенью скользнёт сквозь стены и, простонав устало,
дальше – заросшим садом, следом за нею – мгла.

Не приминая травы, не задевая ветки,
по-над землёй струится призрачный силуэт.
Замок упёрся в небо башней старинно-ветхой –
чтобы его разрушить сил у несчастной нет.

Туча в карман упрячет лунный затёртый пенни,
где-то вдали рассветно заголосит петух.
Значит, пора обратно преданной мужем Дженни,
чей, не найдя покоя, бродит ночами дух...

В дряхлеющих замках английских владений
заводится всякая нечисть.
Там бродят веками бесплотные тени
и больше заняться им нечем.

Измаялись души, застряв в междумирье,
с убийцами жаждут расплаты.
Но нужное время они пропустили
и поздно искать виноватых.

Бесплотны, бессильны, практически – немы,
столкнувшись с таким, можно сбрендить.
И я отклоняюсь от заданной темы,
не выбрав конкретной легенды.

Прости, мой читатель и просто погугли –
в нём много подобных историй.
Зачем ворошить прогоревшие угли
и прежним рассказчикам вторить.

Дьявольски-тонкий расчёт
или же свыше проклятье?!
Рукопись Генри прочтёт,
ту, что подсунул приятель.

Чёрная злобная тварь
ищет наследников рода.
Всё, совершённое встарь,
в ад открывает дорогу.

Будь ты душою хорош
и перед богом невинен,
но от судьбы не уйдёшь –
так по легенде старинной.

Ночь порождает беду,
вой оглашает болото –
новые смерти грядут.
План хитроумный сработал.

Солнце закатно стечёт,
Степлтон спустит собаку –
"жди Баскервилль свой черёд" –
чудище бродит во мраке...

Выйду под дождь без зонта я,
куртка намокнет и пусть...
Жменькой солёной растает
в сердце щемящая грусть.

В луж необъятное море
рыбкой ныряет листва,
в ритме осенних миноров
ветер зашепчет слова...

Когда б слова не весили так много,
не били, словно пули, наповал –
была б легко проторена дорога
к заветной цели в кою уповал.

Когда б друзья друзей не предавали
и в трудный час подставили плечо –
жестокий мир подмял тебя едва ли
и ты сумел бы многое ещё.

Когда бы время не летело быстро,
земной твой укорачивая срок,
то сколько важных потаённых мыслей
ты смог бы донести посредством строк.

Кто сможет – опровергни мой сонет.
Но дружбы настоящей в мире нет.

Осенне-ностальгический настрой
застрял колючкой где-то в межреберье.
И, кажется, слегка окно открой,
и полетят с деревьев листья-перья

от сквозняка и холода в душе,
и от того, что срок земной отмерен.
И на октябрьский праздничный фуршет
пришли печаль и летние потери.

И принесли дожди и листопад,
и в небе птиц прощальные мотивы.
Они весною прилетят опять,
нам остаётся ждать их терпеливо...

Две стороны одной медали –
кому-то счастья недодали,
ну а кому и миг с лихвой.
Вот так и мне приносит осень
покой в душе, под ноги бросив
заветный ржавый ключик свой.

Открою двери листопаду,
пусть гость танцует до упаду
и пьёт холодные дожди.
Мы время проведём отлично
и он уйдёт под крики птичьи,
пообещав: "Вернусь – ты жди..."

Жизнь торовата на напасти,
народ жесток, а век – свиреп...
И недостаточны для счастья:
вода и каждодневный хлеб.

Так соблазнительны вершины,
но в гору лезть – Сизифов труд.
И раздражает без причины,
что это как-то вам не тут...

Душа чего-то вечно просит,
что предназначено другим.
И до скончанья в вечном кроссе
нам белкой нарезать круги...

Жизнь пережить - не поле перейти!
Да, правда: жизнь скучна и каждый день скучнее;
Но грустно до того сознания дойти,
Что поле перейти мне все-таки труднее!
А. Н. Апухтин

Взлетев, не падать – выучен урок,
но граблям, очевидно, невдомёк –
не в лоб, так в спину, обдирая крылья.
Небесного прощенья не прошу,
дышу ровней методикой Ушу,
а допечёт – слезами горе вылью.

И дальше, по неровностям дорог.
А кто-то скажет: "Это Бог помог",
да ладно, я сама не лыком шита...
Сумею всё – от шляпки до стихов,
сегодня – стерва, завтра – Дон Кихот,
небитая – слабее бабы битой.

Жизнь – это вам не поле перейти
и всякое встречается в пути,
и ценишь тех, с кем сопряжён душою.
Слабеют крылья, сильно поредев,
но знаю – испытаний не предел,
и манит небо призрачным покоем...

Всё очевидно – чувства – больше нет...
Высокопарно-горестен сонет,
прочитанный у Вильяма Шекспира.
Я проиграла в нечет или чёт
и шепотом ругаюсь: "Вот же, чёрт!,"
боясь спугнуть спокойствие квартиры.

Запляшут нервно буквы по листу,
диктует сердце: " Дальше повествуй!
Вот выплеснешь всю боль и станет легче!"
Конфетка для наивных дур – любовь,
но шах-и-мат истории любой,
как неуч-доктор, время не излечит.

За словом слово, в ритме ча-ча-ча...
Луны стирая блёклую печать,
уходит ночь, рассвет идёт за нею.
Не будет мести и не будет слёз.
Спасибо за урок, что преподнёс,
учитель мой, я становлюсь умнее...

Лунный шар катаю на ладони,
дотянувшись мыслью сквозь стекло:
вот моря, в которых не утонешь,
кратеры, где время истекло.

Никаких остатков извержений,
только пыль нехоженных дорог.
На полях немереных саженей
бывших звёзд посеянный горох.

Только гор изломанные пики.
Пустота, безветренная тишь...
Подмигнёт мне солнце первым бликом:
фантазерка, ты опять не спишь...

День не осенний календарно, но – не летний.
И, вздорной бабой, собирает ветер сплетни,
что солнце тронулось в уме и, спутав даты,
девало несколько недель тепла куда-то.

Что ходит-бродит в небесах ища потерю,
а туча следует за ним лохматым зверем.
Догонит к вечеру, накроет дымным мраком
и ночью станет от тоски дождливо плакать...

До капли выплакав печаль земле на плечи,
уже не туча – облака, заре навстречу,
летят румяными безе и сладкой ватой.
Очнулось солнце, улыбаясь виновато...

Ожидаются ливни –
обещает прогноз.
Месяц сточенным бивнем
к поднебесью прирос,
пышный бок черной тучи
изловчаясь проткнуть.
В горизонтах дремучих
грома щёлкает кнут.
Душно, влажно, тревожно –
ночь, на миг замерев,
на аккорды разложит
капель первых напев...

Не ропщу, не горжусь, но всё больше и больше вопросов:
отчего, почему и к чему это всё приведёт?..
Спотыкаюсь я там, где казалось, всё гладко и просто,
но упорно стремлюсь, несмотря на паденья, вперёд...

Повернуть бы назад, отмотав неуёмное время,
сбросить опыта груз и ненужность житейских потерь.
Нагрешив "до нельзя", от небес не востребую премий -
прожила, как могла, ни к чему фарисейство теперь...

Дышит туманным угаром рассвет:
сонный, усталый, больной.
Осень, вестимо – сильна в колдовстве,
укоротив день земной.

Медленно-медленно тучи ползут,
даже скорее – стоят.
Выглянет солнце на пару минут,
чтобы исчезнуть опять.

Ветер не свищет – простудно хрипит,
греясь в опавшей листве.
Осень поставила дождь на "Repeat",
ливнями смыв летний цвет...

В малиннике – засада комаров,
зайдёшь и налетают, оглоеды.
Кровищи насосутся, будь здоров,
в восторге от обильного обеда.

В тазу небесном пенки облаков
мешает ветер ложкой золотою
и звон цикадный слышен далеко
в июньский вечер, дышащий жарою...

Мой каждый день делами озабочен
и на листе измученной тетради
промежду слов – пылинки многоточий –
не пишется... и в стол её убрать бы...

Но, только я решаю – хватит, к чёрту,
дуэты рифм и мыслей хороводы,
оно приходит и диктует чётко,
и строки вновь рукой моей выводит...

Страстно хочешь размазать меня по земле тонким слоем,
сверху тонну асфальта, чтоб выбраться я не смогла.
Априори решив – надоела, да что я такое –
раздраженья источник и сгусток вселенского зла.

Неумна и нагла, и пронырлива до безобразья,
пробиваясь наверх, как упорной травинки росток.
Интеллект нулевой, мозжечок с кулачок – недоразвит,
ну жила бы себе деревенскою жизнью простой.

Нет, полезла в стихи, возомнивши себя поэтессой –
локотки наотлет, расширяя пространство в толпе.
Заковать в кандалы, раздавить, как кузнечика прессом,
и коленом на горло – не смей трепыхаться и петь.

Если бы да кабы, не бывает всё в жизни так просто –
тараканы в мозгу пожирают, порой, пауков.
А кузнечику что? – оттолкнулся, взлетел прямо к звёздам.
При раскладе любом, эпилог у сюжета таков...

Туча подкоптила горизонт
и ползет, как вражеский фрегат,
если я возьму с собою зонт,
развернется, уплывет назад.

Ветер злится, сильно бьёт в лицо,
отвернусь – крепка моя спина.
Дураков в игнор и подлецов,
плюнут вслед, зачем мне это знать?..

* * * * * * *

Не выжать сок из корки апельсинной
и внятных слов из сжатых болью уст,
орехов не ищите под осиной,
худой карман, понятно, будет пуст.

Но я, как прежде, верю в перемены:
подует ветер, радуя теплом,
и серая погода плащ примерит
из белых снов на небе голубом...

Моя восторженная благодарность за помощь, Hellin и Сергею Кодесу!

Луна созрела сочной дынькой,
сорви, надрежь и брызнет сок.
В испуге птица сонно тинькнет
средь колосящихся осок.

Прошёлся ветер ковылями,
пощекотав глазастый мак
и, по дороге ковыляет,
вздымая пыль и так, и сяк.

Дорога жмётся к лесополке,
где окаёмом травостой:
осот, ощеривший иголки
и зонтик-борщевик густой.

И ночь, и степь, и голос птицы,
ковылья нежность под рукой –
в небесных снах мне будут сниться,
тревожа вечный мой покой...

От грозных окриков небес
день, прежде солнечный, исчез –
накрылся тучей.
И в шкуру шквала ветер влез,
обрёл и значимость, и вес,
и стал могучим.

Ломая ветки на лету,
устроил пылесуету
и листотрёпку.
Мял туче пышные бока
и дождик, слабенький пока,
закапал робко.

Но, темп сменяя на "сильней",
стеною рухнул, а на ней –
сплошь – чёрный колер.
Лимит исчерпан и за миг,
дождь прекратился, мир затих,
дыша покоем...

Река текла направо, а ветер дул налево...
И морщилась поверхность скатеркой изо льна,
и шелестели травы весенние напевы,
им подпевали птицы и сонная волна.

А рыба не ловилась и не было ей дела
до всяких ожиданий азартных рыбаков.
Паслась в придонном иле, сквозь толщу вод глядела,
как солнце утром ранним ныряет глубоко

и золотит поверхность, подогревая воду,
и рыбаки напрасно плюют на червяков –
не рыбный день, наверно, и рыбам нужен отдых,
размеров всяких разных – от крупных до мальков ...

Туманной сыростью дыша,
земля глушила звуки.
Так мать качает малыша,
сомкнув в объятьях руки.

Сплелись ветвями тополя
в замедленном сиртаки.
В степи, в раздолье ковыля,
глаза раскрыли маки.

Туман слоился и бледнел,
росой в траву спадая,
чтоб в зарождающемся дне
миражностью растаять...

Закат всё так же пламенеет,
Но что нам в пламени его –
Мы равнодушней стали, злее ,
И отрекаемся легко

От цели, истин первозданных,
Любви, духовных мер и благ,
Устав от тяжести исканий...
А бездна рядом – сделать шаг

И жизнь конечна. Только всё же,
Зачем греховность нас тревожит
И чистки требует душа,
Ещё безверием дыша...

По дому серой тенью бродит сплин,
качается в углах на паутине.
И промелькнувший день, еще один,
залег на дно болотистой рутины.

А за окном шалит мальчишка-май,
бросая пух на головы прохожим.
К чему грущу, ведь я же, я сама
на этот май характером похожа.

Сбегу на волю из коробки стен,
вдохну весенний ароматный ветер
и кружевных сиреневых кистей
рукой коснусь, их красоту отметив.

И, вместе с маем, погуляем мы.
Ушла печаль, ещё чуть-чуть и лето.
Переживя нашествие зимы,
так хорошо быть солнышком согретой...

Помнить только б хорошее,
но какой в этом прок...
И душа запорошена,
как зимою порог.
И ледышками стиснута –
ни туда, ни сюда.
Позабытое, чистое
очернили года.
На крыло, прежде белое,
оседает налёт...
Что ж с собою мы делаем,
жар сменяя на лёд?..

Не заживает, что болело –
огнём "антоновым" горит...
На чёрный цвет сменился белый
и развалился мегалит

такой казалось крепкой веры,
несокрушимой, как гранит.
Кто виноват: последний, первый?
И кто заветы сохранит?

Мы, потерявшие истоки,
не видим: плохо – хорошо.
Так, от безверия, жестоки –
врагов стирая в порошок.

Стремясь по трупам к жизни сладкой,
извечный обойдя закон,
к чему придём, что там, в остатке -
недалеко Армагеддон..

Присесть под старым абрикосом,
на землю что-то подстелив,
и наблюдать – вот ветер косы
плетёт у близ растущих ив.
Роятся пчёлы суетливо,
пыльцу сбирая в майский мёд.
Ещё дремотное светило
по небу медленно плывёт.
И слушать птичьи разговоры
под лепестковый снегопад
о том, что будет лето скоро
и время не вернуть назад...