Нет замполитов. Не нужно прятать бабкин нательный крест.
Даже по новой школьной программе Бог кажется есть.
Шпаги вязальные воткнуты в джемпер. Выдох. Решительный вдох -
Филологини заглавную букву дарят понятию «Бог».
На колокольнях готических замков вёдра пустые трындят
Про Бога в душе и между делом топят в вёдрах котят.

***
День закатился, снова солдат долго стоит у храма,
Не замечая случайных прохожих, воздух крестит упрямо.

Мой друг невзрачный человек.
Он собран по частям из тех,
Кто прошлый век решил прожить опять.

На бусах беззаботных дней
Та жизнь. Мы бесконечны в ней.
Там нашим лицам так легко сиять.

Подчас цветы растут из слов,
Ты срезать их уже готов,
Но я придумать не могу, за что его любить.

Наверное, любовь и есть -
Без слов таить, что в сердце есть.
А бусины пусть полируют нить.

Мы любим рюмки поднимать
И целовать отца и мать.
Но их морщины детям не соврут.

Ведь как бы бережно не вить,
Однажды перетрется нить.
Один из нас осилит скорбный труд.

Я не хочу прощаться с ним,
Молю, чтоб вместе, в день один…
Чтоб полумесяц - полунимб
Сиял улыбкой нам двоим.

Не плачь, солдат. Ведь в том аду сомненья были трусостью.
Судьбу не стоит у виска испытывать щелчком.
Виновны мы не только в том, что быть посмели русскими,
Но в том ещё, что мы ещё не все лежим ничком.

А что мы знали до войны о жизни человеческой,
О том, как тяжело людьми остаться на войне...
Сегодня день - всего лишь тень той жизни обесцвеченной,
Ведь быть солдатом без войны мучительно вдвойне.

Война - девица так себе, с неважной репутацией.
В её коллекции сердец без счёта рук и ног.
Но главный грех её любви - в душевной ампутации.
Ей нужно, чтобы той любви ты вынести не смог.

Манит свеча мотылька.
Не дрогнет пламя.
Коротка летняя ночь.

Скажите мне, а вы хоть раз
Из плена тесной клетки
За всю свою пустую жизнь
Освобождали птиц?

Я по движенью ваших глаз
Всё понял. Очень редко
Случалось так, чтоб вдруг зажглись
В душе огни зарниц.

Конфуцианство постигать
Удобней с табуретки.
Она – ступень. И пьедестал.
Путь к форточке без рук…

Любимый тёщин попугай
Нахохлился на ветке.
Он болтовнёй меня достал.
Лети! Лети на юг...

Прекрасная Мэри
(В девичестве Поппинс)
Однажды досадно воткнулась в газон.

Теперь ни один Станиславский не верит:
Летать на зонтах, это знаете, нонсенс!
Тем более - падать неловко на зонт...

А есть ли лекарство для попранной чести?
Конечно. Пол-литра. И сверху грамм двести.

Ждёт паутина.
Тяготится улыбкой.
Сыро сегодня.

Примкнуть штыки!
Пришла пора теснящий ватник снять.
На расстоянии руки
Мы встретимся опять.

Не слёзы - ненависть течёт
Из воспаленных глаз.
Скажи мне что-нибудь насчёт
Отваги напоказ.

Вся жизнь сжимается в спираль -
Один удар штыка.
Скажи мне что-нибудь про сталь
И как крепка рука...

Ведь не от страха мы дрожим -
Нас бьёт иной озноб -
Из всех причин для слова «жить» -
Одна - да просто чтоб

Успеть вонзить блестящий штык
В пружинящую плоть.
Ты не поверишь, я привык
Людей штыком колоть.

Лопатка, нож, топор и штык -
Наш компас в этот час.
Глаза, влюбленные в кадык
У каждого из нас.

***

Как давит этой тишины
Невыносимый груз.
Мы тишиной оглушены.
Она страшней, чем хруст

Пока ещё живых костей
Моих непрошеных гостей.

Фрёкен Бок грустит на крыше
С бородавкой на носу.
Слёзы капают. Колышет
Ветер девичью косу.

Десять тысяч "новых люстр"...

Твой усталый шепот
Превратился в дождь.
Стряхивая копоть
Окна будут хлопать
Гадким словом «ложь».

Нервно дышит лето
В черной парандже.
Кажется, что где-то
Этот скрип паркета
Слышал я уже -

Ты танцуешь тенью
Дышащих портьер.
Молнии - мгновенья
Жутким озареньем
Падают в фужер.

Вьюн латает сети.
Там, на парапете...

Что такое любовь - у девчонки спросите.
Пролепечет, краснея: любовь - это «он!».
Вы ошиблись в родах, скажет строгий учитель.
Но не стоит судить тех, кто просто влюблен.

Что такое любовь - у кормящей спросите,
Что голубит младенца: любовь - это «он».
Пусть неправильно вновь. Лишь бы Ангел Хранитель
Не был заперт в окладах поблекших икон.

Что такое любовь - у монаха спросите.
Молвит кроткий чернец, что Любовь - это «Он».
О, великий язык, твой наивный носитель
Не палач для тебя. Это твой камертон.

Хоть это было невозможным,
Но несомненно, это было.
Пронзалось будущее прошлым,
Мелькали склейки рваных кадров
Пятнистой шкурой леопарда.
Беззвучно. Неостановимо.

Зрачки под синей кожей век
Метались как несушки в клети,
Когда всего один на всех
Червонный лис - безумный бес
В ту клеть, как будто в душу влез,
Чтоб алой лентой горло метить.

Кто знал тогда, что станет важным,
Что по ночам в беззвучном крике
Глаза солдат из экипажа
В отчаянно ревущем танке
Всё снится будут «на гражданке»...
… их то ли лица, то ли лики.

Военный комиссариат
Такого-то района
Пророчил чёрный автомат
И красные знамёна.

Я так спешил. Все шёл и шёл
Какими-то дворами,
Но по пути любовь обрёл
С сопливыми носами.

О, мой военный комиссар
Такого-то района,
Бывают в жизни чудеса.
О, где мои погоны?

Твой взгляд призывный вдруг потух.
А я хотел спросить:
А слово «Гитлер» можно вслух
У вас произносить?

Дикие скрипки стонут и стонут.
Мимо созвучий тремоло бьётся.
Чёрная птица затмения солнца
Метит в окно раскалённой короной.

Дикой нелепицей жизни земной
Смотрит с таблички любимое имя.
Смерть… это то, что бывает с другими?
Смерть, ты готова ко встрече со мной?

Волей шепчу, что принять невозможно:
Господу Богу известен черёд -
Светлый, как видно, уходит вперёд,
Сильного время приходит чуть позже...

Короли гуляют по желудкам черни.
Был король. Но тело растащили черви.
На восходе солнца в жестяные банки
Их набьют адепты утренней рыбалки.
А потом нарубят и замесят в прикорм.
Черви лучше тёщи - воплей нет и криков.
В жирной сытной мути караси и карпы
Путь свой завершают к сковородке жаркой.
Корочкой хрустящей золотой карасик
Бедняку на ужин скромный стол украсит.
Короли и черви, карасей шкварченье -
Пищевой цепочки сцепленные звенья.

Унылая тень
Скорбно шарит по чьим-то страницам.
Ещё один день:
Новый сервис. Но старые лица.

Отстойник.
Причал графоманов со стажем.
Покойник
И тот заскучал бы там даже.

Пир духа
Давно погорелых театров.
Старуха
Артритная на деревянных пуантах.

Живёт лицемер
В рукотворном нутре ноутбука.
Джек рассел терьер -
Безголосая рыжая ____.

Декламация: Grek



Udar



Удар. Всего один. И небо
перевернулось. За забралом
скелеты улиц в платьях белых
петля безвременья качала.

Со звоном сыпались монеты
в металлофоны перепонок.
Сканировал небесным светом
луч солнца лики на иконах.

Полуразжатые ладони
ловили лепестки герани.
Срывался голос в шлемофоне:
Ты жив? Ответь! Ответь... Ты ранен?

Тёщи! Тёщи! Цып-цып-цып!
С горя я курей завёл.
Слишком острый на язык
Стал устойчивым как стол.

Нет жены, а куры есть,
Ну кого назвать мне тёщей?
Тёще - память, курам - честь.
Лишь соседку всю топорщит.

Тёщи! Тёщи! Цып-цып-цып!
И бегут ко мне вприпрыжку
Девятнадцать тёщ смешных.
А двадцатая - под мышкой.

Грустно гребешок висит
У двадцатой тёщи пёстрой -
Жизнь на месте не стоит,
А кому сегодня просто?

Тёща! Тёща! Цып-цып-цып!
Приглашаю вас на ужин.
Слишком острый на язык
Вас с подружками подружит.

Пива не должно быть мало.
Но и много не должно быть.
Если пива будет много,
Много будет суеты
С тем, чего должно быть мало,
Но бывает слишком много,
Если пива было много.
Может, перейдём на «ты»?

Водки не должно быть много,
Но и мало не должно быть,
Если водки будет мало,
Мало будет и того,
Для чего и служит водка -
Чувства лёгкости в походке
Нестандартной кривизны
На пути к последней «сотке».

Штандартенфюрер тёща
И обер-лейтенант
Решили будет проще
В лесу без партизан.

В гестапо выдан ордер.
В глаза воткнулось бра.
Что наша жизнь? Трансформер.
Отставить. Жизнь - игра.

Из ночи нелегальной
Выходим мы на свет.
Любовь официальна,
Моя радистка Кэт.

Я мистер Зло. Мой скорбный путь
Рождают сумерки души.
Себя так трудно обмануть.
И ножницы вскрывают суть
Под шёпот внутренний: верши!

Живёт акустикой подъезд.
Тут сквозняками дышит страх.
Посланником запретных мест
Я по ступеням как с небес
Спускаюсь быстро на руках.

Как медленно летят ключи
Литаврой медной на бетон…
Старушка, сволочь, не молчи!
К тебе спешат уже врачи.
А, впрочем… я ведь мистер Зло!

И продолжается спектакль,
Где я артист и режиссёр.
И ножницы не просто так.
Ну, это типа, первый акт
И на стене висит ружьё.

Антракт. Буфет. В нём бутерброд.
И акт второй: усы и кот...

Она была загадочной картиной.
Добавить надпись оставалось: «Незнакомка».
Такой благовоспитанной Мальвиной
С коротким поводком для Артемонки.
Могла звучать мелодией старинной.
Могла сердиться словно летняя гроза.
Плыла по океанам бригантиной.
Но в каждой гавани спускала паруса...
А если кто-то рифму ждал: «невинна»,
Пускай томится в ожиданье дальше.
Ну, хорошо. Она была невинна.
Ведь и в стихах бывает место фальши.

Если зажжётся одна свеча,
Тьма уже больше не будет тьмой.
Разница между "молчать" и "кричать".
Плоскость становится глубиной.
Тени бескрылой веры скользят
По небосводу где-то внутри.
Если душа не может молчать,
Стань как свеча. Зажгись. Гори.

Девушка выглядела нелепо.
Как в сельсовете юмор английский.
Конкурс причёсок двадцатого века
В ретроспективе Барбары Брыльска.

Платье расцветки крепкого чая.
Как говорится, в ужасную розочку.
Я с удивлением вдруг замечаю
Вместо кроссовок скромные лодочки.

Я с удивлением вдруг замечаю
То, что особо меня удивляет -
Вместо абстракции грязью по телу
Кожу нормальную. Белую. Белую.

Даже того, кто почти из железа
Могут заточкой проткнуть у подъезда.
Могут, конечно, но чаще бывает -
Ржавой стрелой нелюбовь протыкает
Сердце, которое вовсе не камень.
Сердце на лист истекает стихами.
В строки неровные капают буквы
Цветом раздавленной пальчиком клюквы.

Вовсе не бантики вяжет девчонка,
Нити мечтаний рвутся, где тонко.
Грустный сценарий маленькой пьесы
Пишет для нас госпожа Неизвестность
Пёрышком гибким по белому телу,
Тенью зависнув над тоненькой веной.
Только стихами кричи. Лишь стихами!
Пусть только строки из вен вытекают.

Очень непросто бывает поверить
В то, что мечтаний закрытые двери
Дрогнут однажды полосочкой света…
Только любовь приглашает на небо.

Ночь в ажурной тишине молчаливых подворотен
К остывающей земле по небесным сходням сходит.
Месяц язычком свечи плавит воск янтарно-звёздный.
Обронила ночь ключи в август сдержанно-серьёзный.
Сдвинув набекрень чепец, ночь всё шарит близоруко.
Тянет в скважины сердец серым сквозняком разлука.
Подмигнул с небес хитрец: ночь пыхтела не со скуки.
Ночь за спину прячет руки. Я всё понял, наконец.

Цветущей веточкой жасмина
На плечи мирно ночь легла.
Сны пролетают чьи-то мимо,
Сигналя дальним светом в спину -
Бельмом луны сквозь облака.

Из всех дорог я выбираю
Одну. Совсем без фонарей.
Фантомный след утраты рая
Душевной болью пеленает.
Я забываю здесь о ней.

Ведь городок провинциальный
Цветком жасмина по плечу
Ведёт. И врёт, что не специально.
Я улыбаюсь. И молчу.

Я снова чувствую пространство между нами.
Кружит за окнами зачем-то чёрный снег.
Сюрреализм. Как будто вверх ногами
Картину пишет пьяный человек.

Ступени, уходящие в пространство
Приводят в этот полуночный мир,
Где нет и быть не может постоянства.
Пространство перевернутых картин.

Здесь время виснет или, вдруг, очнувшись,
Идет рывками, но наоборот.
И движутся предметы, покачнувшись,
Под музыку неслышимых частот.

Я падаю в каком-то странном лифте
Из будущего в прошлое и вновь
Пытаюсь разобрать в зеркальном шрифте
Инструкцию к параграфу «любовь».

Звёзды в ладони с небес собираю.
Звёзды в ладонях твоих остывают.
Шепчут, в ладонях остывшие звёзды:
Поздно. Он делает всё слишком поздно.

В косы твои незабудки вплетаю.
В косах они на глазах отцветают.
Шепчут цветы, заплетённые в косы:
Поздно. Он делает всё слишком поздно.

Слёзы в глазах у тебя замечаю.
Слёзы от глаз огорчённых сбегают.
Шепчут друг другу сбежавшие слёзы:
Поздно. Он делает всё слишком поздно.

По бесконечному безмолвью,
Наверное, последний лист
Скользил озябшею ладонью.
Рванувшись в небо, падал ниц.

Его шагреневая кожа
Шептала что-то. Только снег
До неприличья осторожен
Был в разговорах о весне.

А лист с рожденья знал о тайне,
Что заставляла снег молчать -
Снежинки - временные грани
Хрустальной музыки ручья.

Однажды дочь, обняв отца за шею,
Так ласково сказала: "Знаешь, папа,
Ты всем хорош. Но я в тебя не верю..."
Не знаю: улыбаться или плакать...

Упавший взгляд. Короткий жест.
Отстранена рука.
Двух судеб распадался крест.
Улыбка... Но не та.

Ошибки замкнуты в кольцо,
Что меркнет на столе.
Лицо... Лицо совсем не то.
Глаза... Совсем не те.

Заблудший трамвай ожидая,
Он был отстранён и безлик.
Под звёздами в сумерках мая
Едва различимым был крик
Души, что не знала покоя
Десятки надломленных лет,
Души, что познала такое,
Что должен ли знать человек.

Те горькие фразы солдата,
Как пленных он больше не брал...
Как дико затвор автомата
Безжалостным зверем скакал
В руках, что должны были сеять,
Растить, умножать, созидать.
Но в душу ремни портупеи
Вошли сквозь гранёную стать.

А нелюди, это не люди?
Встаёт Эверестом вопрос
И тонет в отравленной мути
Пронзающих старческих слёз.
Под тёплыми звёздами мая
Я был откровеньем распят
О звёздах, что мукой сияли
На спинах убитых солдат.

Их резал совсем не индеец,
Чья доблесть - уродливый скальп,
Их резал наш брат, европеец -
Ценитель Шекспира и Альп.
Познает ли истины Канта
Погасший в глазах белый свет?
Точёный кружок автомата
Давал однозначный ответ.

Кто знает, была ли расплатой
Сердечная мука ночей.
Он плакал о русских солдатах.
О сломанной жизни своей.
Старик посмотрел отрешённо -
Во мне он увидел себя.
Стоял я колодой краплёной -
Как будто бы я. И не я...

В бессилье упав на колени,
Я словно в горячке дышу -
За муки того поколенья
О милости Бога прошу.

Камин разгорится. Усталость накроет.
Повиснет на гвоздике прожитый день.
Коварное кресло стреножит покоем...
Я душу свою отпускаю в ночное
Туманом стелиться в ногах лошадей,

Где поле лежит над неспешной рекою,
Как платье, упавшее с девичьих плеч.
Луна по соцветьям проводит рукою,
Спускаясь с небес. И заходит по пояс
Купаться иль золотом плавленным течь?

А берег, не веря объятиям ночи,
Спускается тропкой в объятья реки.
Он тянется к свету. Он нежности хочет.
Она ему ушко травинкой щекочет
И, щурясь, загадкой Джаконды молчит.

Огонь пожирает подброшенный хворост.
Горящие вьются в ночи острова.
Как жизни людей на вселенских просторах,
Погаснут они неизбежно и скоро.
Как гаснут любви безответной глаза.

Здесь звуки ночные, что так невозможны
Среди суеты заполошного дня.
И кони ушами прядут осторожно.
Усталости тлен осыпается дрожью,
Едва пробежавшей по рёбрам коня.

Но вскоре едва уловимое ржанье
Напомнит, что близок холодный рассвет.
Костёр догорит, и туманов дыханье –
А может, каминной души остыванье –
Проглотит последние шлейфы комет.

Падают звёзды, чуть пальчиком тронешь,
Не долетая до грешной земли.
Звёзды хотят, чтоб уставшие кони
Сонно их в спутанных гривах несли,
А на рассвете под зычное ржанье,
Фырканье, хрип, сотрясающий грудь,
По неприметному рёбер дрожанью
Искрами в капли росы соскользнуть,
Чтобы омыть белоснежные ноги
Самой красивой на этой земле.
Звёзды с небес любовались на многих.
Падают звёзды под ноги тебе.

Обжигаясь фонарями
Ночь вползает в души улиц.
Верноподданно упрямясь
Фонари стоят сутулясь,
Как тела стрекоз убогих,
Обескрыленные ветром.
Ночь не любит одноногих,
Заточённых в кольца света.

Но, лишь выгонит овечек
Пастушок пастись на небо,
Ночь готова бесконечно
Любоваться тёплым светом.
Ночь готова бесконечно
Сквозь вуаль смотреть влюбленно,
Превратив себя в подсвечник,
Став навеки только фоном.

В тумане зыбком влажных век под вечные глаголы
Лучились нимбами святых лампадок ореолы.
Из бесконечной темноты глубин иконостаса
Смотрела совесть на меня глазами Спаса.

Как много слышится в словах тех:
город Грозный -
Гроза раскатом оглушает перевал -
Империи величественной поступь
Штыками сокрушает дикость скал.

Была война. Мы не могли позволить
Двуличию перешагнуть Кавказ.
Бессмысленно Кавказ штыком неволить,
Но разве что зависело от нас...

Мы поднялись с колен. И я не скрою,
Что верю в крепость братского плеча.
Не сила сокрушает злую волю,
А правда. И умение прощать.

Привет! Привет. Пока! Пока.
Увидимся! До встречи.
День промелькнёт. Наверняка
Нас ждёт прекрасный вечер.

Дурное утро в суете.
Ночь бархатных объятий.
Воздушный поцелуй в окне.
Звонок. Химчистка. Платье.

Духов пьянящий, дикий шарм.
Капот «чуть-чуть» помятый.
Обидных слов саднящий шрам
Насчет моей зарплаты.

Или не будет ничего?
Я знаю, так бывает.
Чужой звонок перечеркнёт
Всё то, о чём мечтаем.

Ты всё спешишь… А я тяну
Резину расставанья.
Позволь, ещё хоть раз взгляну...
До встречи! До свиданья...

А перед вами падало перо,
Кружась бесшумно на ладони ветра?
Чтоб дотянуться можно было до него.
И времени хватило бы на это...

Всё словно замерло. И я на вдохе замер.
Его круженье проводив глазами.

Чем подыхать в нищете и бесславии,
Нож в кабаке получив под ребро,
Может быть стать нам, друзья, моряками?
Всё-таки лучше, чем ничего.

Терпящим бедствие в глотке пучины
Трудно понять суицид в казино.
Лодку спустить успевают мужчины.
Всё-таки лучше, чем ничего.

Грезится остров измученным жаждой.
Взгляды пустые воткнулись в него.
Может корабль случайный однажды…
Всё-таки лучше, чем ничего.

Высохло тело. Истлела одежда.
Райского пляжа давит бельмо.
Что же осталось? Только надежда.
Это же лучше, чем ничего.

В понедельник снова жизнь
Ни шиша не изменилась.
Будни в узел заплелись,
Выходные как приснились.

Понял. С чистого листа
Жизнь начать не так то просто.
Значит с первого числа.
В январе. В год високосный…

А ночью откроется ящик стола.
Беззвучно. Невидимо. Это же чудо.
И буквы ожившие лягут в слова,
Заполнив пространство от бака до юта.

Не форточка хлопнет, а строй парусов
Как выстрелом пушки застрелится ветром
И брызги солёные бросит в лицо
Тугая волна бирюзового цвета.

Моя бригантина, ты снова летишь.
Ревёт океан, упиваясь свободой.
Забыта и проклята пыльная тишь
Стола в кабинете с окном-небосводом,

Где город, ползущий по швам от грехов,
Долгов, нормативов предписанных истин,
Где слова жестокого гулкий хлопок
И парус крылом обессиленным виснет…

Но души ожившие старых стихов
Поймали ветра на поникшие крылья
Уже пожелтевших бумажных листов,
Расписанных волнами строчек чернильных.

Упавшей небрежно фатою невесты
Туманная дымка накрыла поля.
Пожухшие травы под грустную песню
На глади речной шевелятся едва.

Несбыточной тайной влюбленности ранней
Всё бредило сердце девичье и вот
Веночек, сплетённый из грёз и мечтаний
Кружится на месте в движении вод.

На лица кувшинок холодные капли
Сорвались с веночка осколками зла.
Как будто в отчаянье крикнула цапля,
По воле небес отойдя ото сна.

Прилипшие волосы. Глаз изумруды.
Ответного пения бархатный мёд.
В агатовый омут запретного чуда
Девчонку в подруги русалка зовёт…

Любовь грустила в старом зеркале.
В нём чувств таилась глубина.
Кривлялись бесы и коверкали
Неосторожные слова,
Что были сказаны, наверное,
Не той, не так и не тогда.
Их нет давно. Есть тайна зеркала -
Живая, тёплая слюда.

Напевам грустным нежной лютни
Пустого замка вторят стены.
На зеркалах дворцов безлюдных
Висит вуаль земного тлена.
Гонец усталый прошлых лет -
Луны посланник - луч случайный
Былого блёклый силуэт
Рисует синим цветом тайны.
Прозрачной дымки пелену
Неловкий рушит вдох -
Я надышаться не могу
Прохладой шлейфа слов.

О, невместимый человек, ты - хрупкость бытия.
Я радость упустить боюсь познания тебя.

Волос шелка рукой небрежной
Перебирает южный ветер,
Где небо - спелая черешня
И перелив воротных петель.
Там память восковым мелком
Рисует вновь людей любимых
И сердце брошенным щенком
Невольно жмётся сиротливо,
Скорбей безбрежный океан
Всё посылает сердцу волны,
Чтоб пересохший Иордан
Сосуд души успел наполнить.

О, что сулишь ты, человек? Надежду или боль?
Я счастье потерять боюсь общения с тобой.

Быть человеком так легко
Когда сомнений нет.
Я - ангел, ставший на крыло,
Чьи крылья застят свет.

Это беда и проблема извечная -
Нам не хватает тепла человечьего.
Верность собачья и шкура овечия
Не заменяют случайного встречного,
Пусть непутёво-безумно-беспечного...
Только с душой. С красотою сердечною.

На обеззвученные струны
Залазят цепкие вьюны.
Стада обласканы июнем.
И на убой обречены.

Неугомонный «дикий запад»
Наивен был и знать не знал
Как разрывать сырую мякоть
И человечьей кровью плакать
Тугой научится металл.

Как розы ржавыми шипами
К весне бараки оплетут.
Как перепаханными швами
Окопы вздыбятся над нами
В спиралях проволочных пут.

Как пауком сползёт улыбка
С окостенелого лица.
Как механические скрипки
Заглушат лай, мольбы и крики -
Злой марш тернового венца.

Джозеф Глидден - американский фермер, запатентовавший в 1874 году наиболее технологичную конструкцию колючей проволоки, гордившийся вкладом в развитие пастбищного скотоводства и разочарованный тем, как люди стали использовать его изобретение.

О, свет души, что льют твои глаза...
С ним ночь реальности становится светлей.
Он жизнь, попутный ветер в паруса
Души нерасцветающей моей.

Ночь настоящая загадочно темна
Не потому, что солнца в небе нет -
Усталых век твоих дрожащая стена
Меня всю ночь заставит ждать рассвет.

А что так веселятся сегодня бандерлоги?
Но разве ты не слышал? Акелла промахнулся!
Подчас четверорукость так свойственна двуногим.
Не слышал. Новость эта как меткий выстрел скунса.

Всплывает знак вопроса и замыкает строчку:
Ну, кто пытаться будет прикончить одиночку?