Оставив зонт болтаться на крючке
Подобно черной неуклюжей птице,
Ныряю в дождь, несущийся к реке,
Чтоб там, с дождем на пару, раствориться.

А выплыв, захватить весь мир врасплох:
Лепить из грязи новых человеков,
Выращивать в горшках чертополох
И обжигать стихи в горниле века.

Свобода! А на кой она шутам,
И будет ли потом по Сеньке плата?
За божий дар быть сразу здесь и там
Мне дали персональную палату.

Гроза прошла. В больнице - тихий час,
И «день сурка» секундами измерен.
Милейший док по кличке Карабас
С похмелья в меру глуп и лицемерен.

Отнял, зараза, «дивный карандаш»
За то, что тупо отжигал глаголом,
И тихо сдулся пойманный кураж
От мощной дозы галоперидола.

Дежурный санитар с пустым лицом
Раздавит ненароком оболочку,
Засыпав все серебряной пыльцой,
И врач поставит в эпикризе точку.

Дом скорби крепко спит, а скоморох
Уходит в дождь, качая бубенцами...
На подоконнике чертополох
Расцвел в ту ночь колючими цветами.

Качнулась стрелка на весах
В приемной у седого бога,
Когда меня, в одних трусах,
Приволокли чуть-чуть живого.

"Зачем грешишь, мой блудный сын,
Без меры водку пьешь, мерзавец,
Живешь премерзко, аки свин?", -
Спросил меня сурово старец.

И ангел мой из-за плеча
Шепнул, потупив в землю глазки:
"Он если вдарит сгоряча,
То поздно делать перевязки".

Мычал невнятно я в ответ:
Мол, брошу пить, раздам все сирым,
Построю храм и прочий бред,
В надежде, что отпустит с миром.

"Тебя, заблудшая овца,
Пока прощу, но помни, сука -
Жизнь коротка и до конца
Стакана не возьмешь ты в руку".

До боли ясен был сюжет
Картины Репина "Приплыли".
"Айда домой", - сказал мне шкет
И начал нервно чистить крылья.

И вот забытый богом край -
Знакомый дом у речки синей,
Цвела сирень. Лиловый май
Повесил месяц на осине.

А тот, который за плечом,
Советчик хренов, лез из кожи:
Копытцем бил, вилял хвостом
И корчил мне смешные рожи.

Напившись кофе, я лежал в печали,
Когда в окно нахально постучали.
Подумалось: "Какие люди - звери!
Зачем стучать в окно? Ведь есть же двери!"
Но встал, пошел, открыл тугую раму
Не к ночи вспоминая чью-то маму.
Пока в расстройстве занавеску комкал,
В квартиру заскочила незнакомка.
На подоконник села, словно кошка,
Пустой горшок подвинув босоножкой.
(Увы, цветы в моей прокуренной берлоге
Предпочитают тут же "сделать ноги".)
Но я не лох, а правильный пацанчик;
Сказал: "Тащи-ка ... попу на на диванчик!"
По ходу пьесы я навел порядок,
Цензурно матеря пропавший тапок.
Принес арбуз, шампанское, конфеты...
(Не захотела с гречкою котлеты!)
Мы пили кофе с бренди и бузили,
Пришел сосед спросить, что мы курили.
Потом читал стихи, стуча зубами,
Про то, как снег летел к оконной раме.
Балдели под мелодии Вивальди...
Она заснула, я добил Бакарди,
Накрыл ее пушистым покрывалом
И ускакал. На службе дел - навалом.

И снова вечер за окном пылится,
Шумит неугомонная столица.
И снова я в прокуренной квартире
С перегоревшей лампочкой в сортире.
Кругом бумажки с глупыми стихами:
Признание в любви к прекрасной даме,
А на другой - про парус одинокий,
В тумане моря, как мечта, далекий.
И в этом ворохе корявых строчек
Увидел женский незнакомый почерк:
"Мне было хорошо, я отдыхала,
Спасибо за стихи и покрывало,
И за салат из сочного арбуза,-
И ниже, мелко-мелко,- Ваша муза".

Штормило не по-детски в феврале,
И вспомнил я один осенний вечер:
Дожди, дожди, дожди на всей земле,
Туман, калины куст и нашу встречу...

Ты что-то колдовала у плиты,
Потом ждала, замерзнув, у калитки,
В сапожках цвета девичьей мечты,
И дождь стекал с брезентовой накидки.
А в доме было чисто и тепло,
Дремала кошка, греясь у камина,
И только ветка билась о стекло.
Большая ветка с гроздьями калины.

Подол у платья приподняв чуть-чуть
Я целовал прохладные колени.
Ты говорила: "Поцелуй мне грудь..."
День уходил, меняя свет на тени,
Плела любовь невидимую сеть,
А ты спала, во сне раскинув руки,
Как будто собираясь улететь.
И странные в ночи рождались звуки:
В кустах о чем-то лопотал зверек,
Кряхтел устало домовой за печкой.
Случайно залетевший мотылек
Последний танец исполнял над свечкой.

Очерчен круг судьбою на земле,
Из круга этого уже не выйти.
Метет зима поземкой в феврале,
В спираль закручивая снега нити.
Уходят вдаль, теряясь, поезда,
Кого-то долго ждет у двери кошка,
И как с небес упавшая звезда,
Блестит в руке забытая сережка.

Седлает осень рыжего коня,
Под яблонями август прячет лето
И флоксы осыпаются звеня
Мелодией, услышанною где-то.

Лягушки тонут в маленьком пруду,
Шуршит амбарной мышью дождь по крыше.
Я крикну: "Все равно тебя найду!!! -
И эхом отзовется, - слышу... слышу..."

Дождик льет осатанело
Третьи сутки напролет.
Ну, а нам какое дело?
Пусть себе и дальше льет.
Шебуршит по мокрым крышам,
Ходит-бродит под окном.
Мы его в упор не слышим,
Мы с котейкою - вдвоем.
После водовки с картошкой
Надо бахнуться в кровать.
Положу на пузо кошку,
Кошки тоже хочут спать.
Тараторит мелкий дождик:
- Спать пора,- да,- спать пора...
Два мульена тонких ножек
Топотали до утра.

Как рано девы развращают
Парней наивные сердца!
Игру серьезными вещами
Нельзя у женщин отрицать.
Tortila

I
Давай начнем от сотворенья мира,
Копнем с тобой седые времена.
Поэты, рыцари, толпЫ кумиры
Коварство женщин выпили до дна.
Одной из первых Ева согрешила.
Тут все понятно, в попе было шило.
Девчонке тесен стал эдемский сад,
Ей подавай простор и звездопад.
Душа рвалась в заоблачные дали.
Хитрющий Змий, ползучий гад без крыл,
На раз дуреху Еву соблазнил.
Что тут пошло! Вы в жизни не видали.
Попутали ребята берега,
А у Адама выросли рога.

II
Нашел еще один пример коварства:
Юдифь в шатер вошла изподтишка,
И чтоб спасти папашино богатство
Герою сделала сикир-башка.
А тот бедняга был зачетный воин,
Богатством и чинами удостоин,
И по сюжету клевый был чувак,
Но все-таки и он попал впросак.
Размяк, а может, одолела скука,
Не устоял пред женским неглиже,
А ведь имел стальные фаберже.
Итог случайных встреч - другим наука.
(Я тоже голову терял не раз
Увидя блеск миндалевидных глаз.)

III
Любовь, любовь! Как много в этом звуке!
Как пылко бились в унисон сердца,
Как чувственно в ночи сплетались руки.
И звон клинка, и девять грамм свинца.
Потерта кожа старого дивана,
На нем наш гений отходил в нирвану.
Любовь и честь поставил он на кон,
Но, видно, у судьбы был свой резон.
Мне кажется, он думал: "Пуля - дура,
Четыре раза крупно повезло..."
А может быть Наталии назло?
В тот день над Черной речкой было хмуро.
Теперь он в бронзе. Мимо люд спешит
И каждый пятый мнит, что он пиит.

IV
Читатель! Все выходит как-то криво.
Но что прикажешь делать?.. Се ля ви!
Старуха-смерть подчас несправедлива.
Песец крадется по следам любви.
Винсент Ван Гог - маэстро свето-тени,
Не признанный ни кем при жизни гений,
Себе оттяпал сдуру пол-лица.
Не плачь, он не убился до конца.
Мотив - асоциальная девица.
Она в его тоскующую кровь
Добавила эээ (правильно!) любовь,
И он решил, что надо застрелиться.
Устал, пора идти на перекур.
Возможно, завтра я продолжу сюр.

В твоих глазах обида и упрек,
И брови домиком над переносьем.
Прости, любимая, что я не смог
Послать к чертям свою подругу-осень:

Тоску дождей, унылый листопад,
Узорчато графитовые кроны,
Внезапно скучно почерневший сад
И грустный, одинокий крик вороны...

Нальем густое крымское вино,
Накинем плед и сядем у камина.
Пусть ветер бесится, стуча в окно -
На острове любви нам все едино.

А завтра я устрою снегопад,
Снежинок хоровод под звуки вальса,
Печной трубы гуденье невпопад
И прочие изыски декаданса.

Но это будет завтра, а сейчас
Прижмись ко мне и ощути всем телом
Моих ладоней жар, горячку фраз,
Полет вне времени за все пределы.

В одной лесной сторожке, незнамо сколько лет,
Жила одна старушка и с нею шустрый дед.
Дедуся был что надо, ходил туда-сюда,
И после променада не чувствовал стыда.
Бабуле стало тошно смотреть на адюльтер.
Решила, что ей можно с дедули брать пример.
Метнулася вдогонку, в сусеках поскребла
И смуглого мальчонка в подоле принесла.
На скользкие вопросы сказала: "Се ля ви",
Оставив мужа с носом и с пасынком любви.
Ребенок был сферичен (что значит генотип!)
И в пищу непрактичен. Старик усек, что влип.
Внук в зеркало гримасил, косил на деда глаз
И думал: "Нифигасе, мой батя - Фантомас."
Тоска его схватила мозолистой рукой:
"Найду отца-дебила, узнаю, кто такой!"
Пацан не съехал с темы, хоть был еще малец,
Уладил все проблемы и двинул прямо в лес.
Его не съел ни Заяц, ни Волк и ни Медведь,
Наш круглый побегаец заставил всех балдеть.
Он был Шахерезадой, он был, как Цицерон,
Он был для них наградой - рандомный пустозвон.
В один промозглый вечер он встретился с Лисой,
И для обоих встреча вдруг стала роковой.
Она была красива небесной красотой,
С роскошной рыжей гривой; душевной и простой.
Он был так эротичен, так сказочно болтлив,
Для леса нетипичен - шикарный эксклюзив.
Они друг-друга съели вот тут же, под кустом,
И мох им был постелью, а дальше, а потом
В их доме вечерами солировал сверчок,
И ползал под ногами лохматый колобок.

старик и мальчик

Старик меня привел на край вселенной.
Вселенная была невелика:
Скала, морской прибой с курчавой пеной,
Баркас и старый домик рыбака.

Садилось Солнце, грея в полнакала,
И от скалы шагнула в море тень.
Над нами чайка хрипло закричала:
"Уходит день! Опять уходит день..."

Он тихо говорил, смотря на море:
"Запомни, в жизни важен только путь,
Где будут ждать тебя и смерть, и горе.
Сумей его пройти и не свернуть".

...Прибой затих. Над морем зазвучала
Легко и грустно нежная свирель.
Старик пошел к небесному причалу
Ловить руками звездную форель.