Красотами и солнцем утомленный
По Питеру бродил я допоздна.
Вечерний зной асфальтом раскаленным
Мне мозг по капле испарял до дна.

А вдалеке из скрипкиного тела,
В экстазе прикусив себе губу,
Мелодия любви печально пела,
Сливаясь в водосточную трубу.

И, подудев в изгибах понемножку,
Ложилась на пурпуровый газон,
На встречу с ночью превращаясь в кошку
Под чувственный жемчужный перезвон.

И, выгнув тело хриплым саксофоном,
Подрагивала кончиком хвоста.
Послушно ночь ждала ее за домом,
Запутавшись в решетках у моста.

Застигнутый врасплох ночной сюитой,
Я улетал в лиловый полумрак,
А скрипка плакала мелодией забытой,
Жалея всех убогих и бродяг.

Влетела ведьмой, сказала: «Здрасте!!!
Опять бухаешь? В душе ненастье?
Печёнка села и камни в почке?
Лениво было черкнуть хоть строчку?"
Искала что-то, гремя посудой,
Метала в урну бутылок груду.
Убила криком: "Уйду к Витюхе*!!!"
Зачётно так, что подохли мухи.
Ыэх!.. Бывает, не прёт ни разу,
Наверно, в мире случился казус.
А я то что, я ни сном, ни духом,
Доволен только, что сдохли мухи.
Опять придется "крутить динамо",
Вот только муза весьма упряма.
Ей всё до фени, а стих под "акро"
Разнёс мой разум, закрыл все чакры.
Иду на принцип, пошлю всё к черту,
И пусть набьёт мне за это морду.

Витюха - образ фантазийный, попрошу ни на кого не натягивать.

Когда заносит к черту на кулички,
Примерно знаешь, как домой дойти.
Но тут облом: осенние дожди,
Распутица и отсырели спички.
 
Сухой паек – не лучшее лекарство;
Сидишь, жуешь, а думаешь о том,
Что где-то там, за тыщу верст, твой дом,
И мысль скользит сквозь время и пространство:
 
Сейчас бы в баньку и обнять Феону,
Схомячить тазик фирменных котлет
И, завернувшись голым в мягкий плед,
Уснуть на сутки в позе эмбриона.
 
А утром, лишь петух прокукаречет,
В семейных труселях – в осенний сад.
И ощутить мороз и листопад
Чутьем звериным, потеряв дар речи.
 
Сдувать с калины первые снежинки,
До ломоты в зубах пить горький сок,
Смешной походкой с пятки на носок
Идти, чтоб хрумкали на лужах льдинки.
 
Потом нырнуть к жене под одеяло,
И наслаждаясь утренним теплом,
Трендеть под тихое «мур-мур» о том,
Как солнце красным колобком вставало.
 
Но дождь, печальной осени попутчик,
Меняет расписание на взлет,
И третьи сутки никуда нас не везет
Шайтан-орел, упершись носом в тучи.

Скрипач играл Никколо Паганини
В прокуренном вагоне из Дубны.    
Но ехали со мною не графини,     
А сборище савёловской шпаны.

Свистела осень в приоткрытой раме,
Состав на стыках дробно тарахтел…   
Еврейский мальчик властвовал над нами
И с нами, сцуко, делал, что хотел.

Он в музыке переступил порог,   
И каждый взмах смычка пронзал нас болью.
Такой нескладный маменькин сынок
На наши души капал канифолью. 

Но вот упал стремительный смычок, 
На полувздохе замолчала скрипка.     
Наш маленький пронзительный «сверчок»
Смотрел на всех с растерянной улыбкой.  

Грустил вагон: сопели тихо дяди,      
Замолк шпаны савёловской базар.
Две ярко-рыжих симпатичных ляди   
Ему отдали весь свой гонорар.

эскиз №1

Огрызком старого карандаша,
По белой плоскости листа шурша,
Рисую осень. Это очень просто:
По небу – серым, тополь у погоста
Зачеркивает ветками рассвет,
В накидке черной - мутный силуэт,
Вдали, над свежим холмиком склоненный.
И сторож, вечно подшофе и сонный.
А после, ластиком наискосок,
Стираю все: и кладбища кусок,
И небо, и согбенную старушку,
И дерево по самую макушку.
А также мусор, грустных черных птиц,
Собаку без ошейника, синиц…
Поскольку первый снег из ниоткуда,
(уставшей осени последняя причуда),
Засыпал депрессивный антураж,
В чистейший ватман превратив пейзаж.
И только сторож, обходя дозором,
Наплел следы диковинным узором.  

эскиз №2

На пеньке краса и гордость Риги –
Фирменная банка золотистых шпрот.
Черный хлеб - закуска забулдыги,
Лук и сало завершают натюрморт.

Вытряхну букашек из стакана,
Надо выпить, если хочется летать.
Рыбку финским ножиком достану:
В общем, братцы, неземная благодать.

Выпущу шасси, расправлю крылья,
Плавно разбегусь по скошенной траве,
Был ли кем-то, не был, что забыл я -
Дымом от костра растаю в синеве.  

Люди вслед помашут мне руками,  
Скажут: «Пьяный летчик к югу полетел.
Значит, осень, блин, не за горами,        
А в хозяйстве накопилось стока дел...»

Себя продать всегда довольно сложно,
Но я рискнул и вышел на Арбат
С табличкой "продаюсь". Стою... тревожно,
А все куда-то по делам спешат.

Бабуля подошла с лицом садистки:
"Сынок, мне так помощники нужны,
Но ты, милок, какой-то неказистый.
Уступишь мне себя за полцены?"

Обидно было слышать эти речи,
Ведь я орел и кое-что могу.
От наглости такой, расправив плечи,
Послал бабусю прямо в Киргуду.

Мадам, мечта поэта и кутилы,
Окинув томным взглядом мой прикид,
Спросила, сколько лошадиной силы
В моей груди пока еще кипит.

Я, как электрик, мерю в киловаттах
И спальню осветить еще могу,
Но только по законам шариата.
... Тогда меня послали в Киргуду.

Случайно я забрел на этот конкурс,
Табличку "продаюсь" с груди не снял.
Для фото выбрал подходящий фокус:
Силен, красавец, чистый генерал!

Не пожалеете, и мне отрада,
Я рифмовать умею кровь-морковь.
Мои стихи вам бонусом в награду
И яркая паэцкая любовь.

Прилетели первые пичуги,
Зажурчали первые ручьи.
Показались первые пьянчуги:
Мятые, небритые, ничьи.

Для меня апрель покрепче водки:
От тепла и девушек отвык.
Я иду пружинящей походкой
Распахнув китайский пуховик.

Женщинам с усталыми глазами
Кажется, - повеяло весной.
Улыбаются, чему не зная сами,
Думают: "Хаарошенький какой!"

В сквере, на оттаявшей скамейке,
Выпью банку пива не спеша.
Закушу хрустящей карамелькой,
Подожду, пока моя душа

Крылышками нежно застрекочет,
Засвистит в серебряный свисток,
А потом, уставши, ближе к ночи,
Ляжет на исписанный листок.

Каждый в жизни что-то вяжет:
Шапки, веники, судьбу.
Три сестрицы сучат пряжу
Пряча истину во тьму.

Сколько ниточке ни виться
Мойры знают, где конец.
Чик! И белой вольной птицей
Полетишь, и все - трындец.

Ты со мной сплетала нити
Наших судеб на ходу.
Торопила ход событий,
Говорила: "Украду".

Говорила: "Все проходит
Легкой тенью за спиной",
И еще чего-то вроде:
"Так тоскливо жить одной".

Мойры нити расплетали,
Изменяя ход судьбы.
Ты теперь живешь в Сокале*,
Я - где Ленские столбы.

Сокаль - город во Львовской области.

Маятник качает дрёму,
Время капает: тик-так.
Кто-то шастает по дому...
Сердце ёкнуло не в такт:
По углам сгустились тени,
Птица вскрикнула во сне.
Лунный свет ползёт на стены,
Вижу чью-то тень в окне.
Тихий скрежет шестерёнок,
А потом внезапно - боммм!!!
Как в ужастиках, спросонок
Зомби воют за окном.
Шушер бегает по крыше,
Стой, сердечко, не стучи,
А не то тебя услышит
Тот, Кто Прячется в Ночи.
Я придумал! Мне подружка
Принесла вчера презент.
Достаю из-под подушки
Горстку слипшихся конфет.
Хруст, урчанье... Тихо стало.
Оказалось, Он не злой.
Я сказал себе устало:
"Кто не съеден, тот - герой".

Маятник качает дрёму,
Время - горная вода.
Годы сложим в аксиому:
Детство с нами - навсегда.
И по дому легкой тенью
(к ней давно нашёл ключи)
Плавно ходит "привиденье" -
Та, Кто Прячется в Ночи.

Оставив зонт болтаться на крючке
Подобно черной неуклюжей птице,
Ныряю в дождь, несущийся к реке,
Чтоб там, с дождем на пару, раствориться.

А выплыв, захватить весь мир врасплох:
Лепить из грязи новых человеков,
Выращивать в горшках чертополох
И обжигать стихи в горниле века.

Свобода! А на кой она шутам,
И будет ли потом по Сеньке плата?
За божий дар быть сразу здесь и там
Мне дали персональную палату.

Гроза прошла. В больнице - тихий час,
И «день сурка» секундами измерен.
Милейший док по кличке Карабас
С похмелья в меру глуп и лицемерен.

Забрал, зараза, «дивный карандаш»
За то, что тупо отжигал глаголом,
И тихо сдулся пойманный кураж
От мощной дозы галоперидола.

Дежурный санитар с пустым лицом
Раздавит ненароком оболочку,
Засыпав все серебряной пыльцой,
И врач поставит в эпикризе точку.

Дом скорби крепко спит, а скоморох
Уходит в дождь, качая бубенцами...
На подоконнике чертополох
Расцвел в ту ночь колючими цветами.

Качнулась стрелка на весах
В приемной у седого бога,
Когда меня, в одних трусах,
Приволокли чуть-чуть живого.

"Зачем грешишь, мой блудный сын,
Без меры водку пьешь, мерзавец,
Живешь премерзко, аки свин?", -
Спросил меня сурово старец.

И ангел мой из-за плеча
Шепнул, потупив в землю глазки:
"Он если вдарит сгоряча,
То поздно делать перевязки".

Мычал невнятно я в ответ:
Мол, брошу пить, раздам все сирым,
Построю храм и прочий бред,
В надежде, что отпустит с миром.

"Тебя, заблудшая овца,
Пока прощу, но помни, сука -
Жизнь коротка и до конца
Стакана не возьмешь ты в руку".

До боли ясен был сюжет
Картины Репина "Приплыли".
"Айда домой", - сказал мне шкет
И начал нервно чистить крылья.

И вот забытый богом край -
Знакомый дом у речки синей,
Цвела сирень. Лиловый май
Повесил месяц на осине.

А тот, который за плечом,
Советчик хренов, лез из кожи:
Копытцем бил, вилял хвостом
И корчил мне смешные рожи.

Напившись кофе, я лежал в печали,
Когда в окно нахально постучали.
Подумалось: "Какие люди - звери!
Зачем стучать в окно? Ведь есть же двери!"
Но встал, пошел, открыл тугую раму
Не к ночи вспоминая чью-то маму.
Пока в расстройстве занавеску комкал,
В квартиру заскочила незнакомка.
На подоконник села, словно кошка,
Пустой горшок подвинув босоножкой.
(Увы, цветы в моей прокуренной берлоге
Предпочитают тут же "сделать ноги".)
Но я не лох, а правильный пацанчик;
Сказал: "Тащи-ка ... попу на на диванчик!"
По ходу пьесы я навел порядок,
Цензурно матеря пропавший тапок.
Принес арбуз, шампанское, конфеты...
(Не захотела с гречкою котлеты!)
Мы пили кофе с бренди и бузили,
Пришел сосед спросить, что мы курили.
Потом читал стихи, стуча зубами,
Про то, как снег летел к оконной раме.
Балдели под мелодии Вивальди...
Она заснула, я добил Бакарди,
Накрыл ее пушистым покрывалом
И ускакал. На службе дел - навалом.

И снова вечер за окном пылится,
Шумит неугомонная столица.
И снова я в прокуренной квартире
С перегоревшей лампочкой в сортире.
Кругом бумажки с глупыми стихами:
Признание в любви к прекрасной даме,
А на другой - про парус одинокий,
В тумане моря, как мечта, далекий.
И в этом ворохе корявых строчек
Увидел женский незнакомый почерк:
"Мне было хорошо, я отдыхала,
Спасибо за стихи и покрывало,
И за салат из сочного арбуза,-
И ниже, мелко-мелко,- Ваша муза".

Штормило не по-детски в феврале,
И вспомнил я один осенний вечер:
Дожди, дожди, дожди на всей земле,
Туман, калины куст и нашу встречу...

Ты что-то колдовала у плиты,
Потом ждала, замерзнув, у калитки,
В сапожках цвета девичьей мечты,
И дождь стекал с брезентовой накидки.
А в доме было чисто и тепло,
Дремала кошка, греясь у камина,
И только ветка билась о стекло.
Большая ветка с гроздьями калины.

Подол у платья приподняв чуть-чуть
Я целовал прохладные колени.
Ты говорила: "Поцелуй мне грудь..."
День уходил, меняя свет на тени,
Плела любовь невидимую сеть,
А ты спала, во сне раскинув руки,
Как будто собираясь улететь.
И странные в ночи рождались звуки:
В кустах о чем-то лопотал зверек,
Кряхтел устало домовой за печкой.
Случайно залетевший мотылек
Последний танец исполнял над свечкой.

Очерчен круг судьбою на земле,
Из круга этого уже не выйти.
Метет зима поземкой в феврале,
В спираль закручивая снега нити.
Уходят вдаль, теряясь, поезда,
Кого-то долго ждет у двери кошка,
И как с небес упавшая звезда,
Блестит в руке забытая сережка.

Седлает осень рыжего коня,
Под яблонями август прячет лето
И флоксы осыпаются звеня
Мелодией, услышанною где-то.

Лягушки тонут в маленьком пруду,
Шуршит амбарной мышью дождь по крыше.
Я крикну: "Все равно тебя найду!!! -
И эхом отзовется, - слышу... слышу..."

Дождик льет осатанело
Третьи сутки напролет.
Ну, а нам какое дело?
Пусть себе и дальше льет.
Шебуршит по мокрым крышам,
Ходит-бродит под окном.
Мы его в упор не слышим,
Мы с котейкою - вдвоем.
После водовки с картошкой
Надо бахнуться в кровать.
Положу на пузо кошку,
Кошки тоже хочут спать.
Тараторит мелкий дождик:
- Спать пора,- да,- спать пора...
Два мульена тонких ножек
Топотали до утра.

Как рано девы развращают
Парней наивные сердца!
Игру серьезными вещами
Нельзя у женщин отрицать.
Tortila

I
Давай начнем от сотворенья мира,
Копнем с тобой седые времена.
Поэты, рыцари, толпЫ кумиры
Коварство женщин выпили до дна.
Одной из первых Ева согрешила.
Тут все понятно, в попе было шило.
Девчонке тесен стал эдемский сад,
Ей подавай простор и звездопад.
Душа рвалась в заоблачные дали.
Хитрющий Змий, ползучий гад без крыл,
На раз дуреху Еву соблазнил.
Что тут пошло! Вы в жизни не видали.
Попутали ребята берега,
А у Адама выросли рога.

II
Нашел еще один пример коварства:
Юдифь в шатер вошла изподтишка,
И чтоб спасти папашино богатство
Герою сделала секир-башка.
А тот бедняга был зачетный воин,
Богатством и чинами удостоен,
И по сюжету клевый был чувак,
Но все-таки и он попал впросак.
Размяк, а может, одолела скука,
Не устоял пред женским неглиже,
А ведь имел стальные фаберже.
Итог случайных встреч - другим наука.
(Я тоже голову терял не раз
Увидя блеск миндалевидных глаз.)

III
Любовь, любовь! Как много в этом звуке!
Как пылко бились в унисон сердца,
Как чувственно в ночи сплетались руки.
И звон клинка, и девять грамм свинца.
Потерта кожа старого дивана,
На нем наш гений отходил в нирвану.
Любовь и честь поставил он на кон,
Но, видно, у судьбы был свой резон.
Мне кажется, он думал: "Пуля - дура,
Четыре раза крупно повезло..."
А может быть Наталии назло?
В тот день над Черной речкой было хмуро.
Теперь он в бронзе. Мимо люд спешит
И каждый пятый мнит, что он пиит.

IV
Читатель! Все выходит как-то криво.
Но что прикажешь делать?.. Се ля ви!
Старуха-смерть подчас несправедлива.
Песец крадется по следам любви.
Винсент Ван Гог - маэстро светотени,
Не признанный ни кем при жизни гений,
Себе оттяпал сдуру пол-лица.
Не плачь, он не убился до конца.
Мотив - асоциальная девица.
Она в его тоскующую кровь
Добавила эээ (правильно!) любовь,
И он решил, что надо застрелиться.
Устал, пора идти на перекур.
Возможно, завтра я продолжу сюр.

В твоих глазах обида и упрек,
И брови домиком над переносьем.
Прости, любимая, что я не смог
Послать к чертям свою подругу-осень:

Тоску дождей, унылый листопад,
Узорчато графитовые кроны,
Внезапно скучно почерневший сад
И грустный, одинокий крик вороны...

Нальем густое крымское вино,
Накинем плед и сядем у камина.
Пусть ветер бесится, стуча в окно -
На острове любви нам все едино.

А завтра я устрою снегопад,
Снежинок хоровод под звуки вальса,
Печной трубы гуденье невпопад
И прочие изыски декаданса.

Но это будет завтра, а сейчас
Прижмись ко мне и ощути всем телом
Моих ладоней жар, горячку фраз,
Полет вне времени за все пределы.

В одной лесной сторожке, незнамо сколько лет,
Жила одна старушка и с нею шустрый дед.
Дедуся был что надо, ходил туда-сюда,
И после променада не чувствовал стыда.
Бабуле стало тошно смотреть на адюльтер.
Решила, что ей можно с дедули брать пример.
Метнулася вдогонку, в сусеках поскребла
И смуглого мальчонка в подоле принесла.
На скользкие вопросы сказала: "Се ля ви",
Оставив мужа с носом и с пасынком любви.
Ребенок был сферичен (что значит генотип!)
И в пищу непрактичен. Старик усек, что влип.
Внук в зеркало гримасил, косил на деда глаз
И думал: "Нифигасе, мой батя - Фантомас."
Тоска его схватила мозолистой рукой:
"Найду отца-дебила, узнаю, кто такой!"
Пацан не съехал с темы, хоть был еще малец,
Уладил все проблемы и двинул прямо в лес.
Его не съел ни Заяц, ни Волк и ни Медведь,
Наш круглый побегаец заставил всех балдеть.
Он был Шахерезадой, он был, как Цицерон,
Он был для них наградой - рандомный пустозвон.
В один промозглый вечер он встретился с Лисой,
И для обоих встреча вдруг стала роковой.
Она была красива небесной красотой,
С роскошной рыжей гривой; душевной и простой.
Он был так эротичен, так сказочно болтлив,
Для леса нетипичен - шикарный эксклюзив.
Они друг-друга съели вот тут же, под кустом,
И мох им был постелью, а дальше, а потом
В их доме вечерами солировал сверчок,
И ползал под ногами лохматый колобок.

старик и мальчик

Старик меня привел на край вселенной.
Вселенная была невелика:
Скала, морской прибой с курчавой пеной,
Баркас и старый домик рыбака.

Садилось Солнце, грея в полнакала,
И от скалы шагнула в море тень.
Над нами чайка хрипло закричала:
"Уходит день! Опять уходит день..."

Он тихо говорил, смотря на море:
"Запомни, в жизни важен только путь,
Где будут ждать тебя и смерть, и горе.
Сумей его пройти и не свернуть".

...Прибой затих. Над морем зазвучала
Легко и грустно нежная свирель.
Старик пошел к небесному причалу
Ловить руками звездную форель.