.....В самом центре города, в районе улицы Красной, полвека тому назад стояли те же дома, что и сейчас, только были они моложе, поэтому не нуждались ни в строительном гриме, ни в рекламных украшениях. Деревья были лохматыми как хиппи, дороги - необъезженными, тропинки - неисхоженными.
.....Во дворе дома № 26 гнездились длинные серые гаражи, привлекая дворовых кошек и местных мальчишек. Кошки любили поспать на прожаренных солнцем крышах, а мальчишки искали приключений, видя в этих больших коробках что-то тайное и взрослое.
.....Рома, Витя и Пашка были старше меня и, наверное, поэтому редко брали в свою компанию. Вот и в тот чёрный день (правда, был он издевательски-светлым и тёплым) я остался дома (читал, кажется, "Дети капитана Гранта"), дав честное слово держать в секрете готовящийся пикник в одном из длинных серых гаражей.
.....Когда приехали медно-красные пожарные машины с кричащими на весь район сиренами, было уже поздно: запертый изнутри гараж полыхал как спичка. Чёрный дым поднимался в удивлённое синее небо... Я стоял у окна и плакал, чувствуя жалость, страх и, почему-то, вину. Так в мой детский мир вошла эта беда, эти длинные серые гаражи.

*В облепиховом лете затихли шаги,
там остались друзья, там исчезли враги,
по дороге на осень звезда леденеет.

На шестом повороте - дождливая ночь,
ни друзья, ни враги там не смогут помочь,
и не держит, как раньше, ярмо Гименея.

За шестым поворотом - чернильная тьма,
для кого-то свобода, кому-то тюрьма,
а кому-то хлеб-соль да цветные награды.

В порыжевшее лето сгорают мосты,
на шестом повороте - осенняя стынь
и до сизого неба из веток ограда.*

"Время - жиденькая заварка смерти, которой нас исподволь потчуют как безвредным ядом"
Эрих Мария Ремарк

*Время пьёт заварку смерти,
каждый миг глотая яд...
Даты собраны в конверте
и с тоской глядят назад.

Там, за гранью ощущений,
всё живёт своей судьбой.
Без меня, моих прощений
старый день трубит отбой.

Мне так страшно, что однажды
я не вспомню - почему
мне так нужно, мне так важно
дать видения уму,

я не сдвину крышку гроба,
где лежит святой запас,
а с вещей сотрутся пробы,
время зверю скажет "фас",

заберутся в мысли черти
и поселят там чертят...
Время пьёт заварку смерти,
каждый миг глотая яд.*

In vino veritas multum mergitur

*Тянуться к истине мучительно и сладко,
подъём проходит в первобытной темноте,
встречает разум удивительные клады -
они толкутся в антикварной тесноте.

Тянуться к истине загадочно и колко,
к себе впуская ежедневно инфо-рты,
читая новости (от корки и до корки),
что завтра выбросят в общественный сортир.

Тянуться к истине и сложно, и тревожно,
когда любимое раздавлено в войне;
тянуться к истине бывает невозможно,
а если тянешься, то... истина - в вине.*

*За горой живёт дракон,
у него сухой закон,
он не ест свиной бекон,
а нам - постыдно.

За бугром живёт осёл,
у него богатый стол,
он не ценит наш рассол,
и нам - обидно.

За рекой живёт лиса,
у неё янтарь-глаза,
у неё светло в лесах,
и нам - завидно.

А за мглой живёт звезда,
что мечтает нас узнать,
к ней послать бы поезда,
но нам... не видно.*

*Он любит манговый десерт,
веганский сыр, без газа воду,
не против дружеских бесед,
но ценит личную свободу.

Она дымит как паровоз
и любит стейки блю-прожарки,
не варит щи, не садит роз,
живёт почти как в зоопарке.

Такие разные - они -
Амуру в шутку отданы...*

Легенда о маленьком пастушке, глупых свиньях,
злой мачехе и крылатом цветке надежды



*Не ходи ты, Янка, на Гнилую воду:
там распяты птицы на ветвях осин,
на цветущий остров не найдёшь ты брода,
затянулся тиной убежавший свин.

"Не ходи", - шипели под ногами травы,
"Не ходи", - свистели у лица ветра...
Но хозяйка Янки ледяного нрава,
а рука как камень да душа мертва.

Убегали свиньи с огорода в поле,
в грязевые ванны, на Гнилую топь...
Не жалела Янку-свинопаса доля,
не стелила в детстве безопасных троп.

...Белокрыльник вырос на краю болота,
где следы оставил молодой пастух -
и мечтали крылья трепетать в полётах,
светлячок надежды в темноте не тух.*

*Первобытная стрела
не гадала - не ждала,
что приделают ей крылья
и окрестят БПЛА;
а большой аэродром
объяснил бы всё хандрой,
если б в небе закружила
лётопигалица "дрон".
Сталь пошла на виражи...

Леопарды и стрижи
на свободе жили-были,
не хотят с войной дружить.*

*Дождь в карниз вбивает гвозди,
дождь пришёл незваным гостем
в ночь, где я срываю грозди
летних сладких снов.

Дождь крошит листву сирени,
пахнет дождь сырой мигренью,
прочь из снов летят сирены
в платьях белых сов.

Дождь принёс священный холод:
где-то скачет вечный Воланд,
дождь стучит "не мол...не молод...",
дальше всё без слов...*

*мармеладная луна
убаюкана в волнах
чудо-речки...

спят седые караси
и не дует сом в усы,
дремлет вечность.

спи, молочная река,
сон в кисельных берегах
сладкий-сладкий...

в шоколадные дожди
молоко к утру сбежит
без остатка.

спи сладко...*

*Под серым небом - портрет Отца,
на серых лицах послушный взгляд...
Вчера от строя Чудак отстал -
такие вещи Министра злят.
Здесь зло не злое, а правда - ложь,
любовь по спискам и нужным дням,
нельзя ни виски, ни брюки-клёш,
взлететь нельзя, и дойти до дна;
и здесь не ходят: слепой, хромой,
левша, поэт и студент-пижон;
идти в колонне, сплошной прямой -
в такое время Чудак рождён.
Вчерашней правды развеян след,
всё было так, как захочет Вождь!

Над серым миром десятки лет
струится тихо послушный дождь...*

_______________________________
Картина "Без названия" Сая Твомбли

*В меню исторической кухни:
советский сибирский пельмень,
удмуртское хлебное ухо
и соус Луи Бешамель,
рабоче-крестьянская ШУБА*,
паэлья, иракский мазгуф,
кошари, лосиные губы,
моретум, claqueret-мозги,
канадский путин, шиллерлокен,
Нянь Гао - для бога пирог,
"Ловкач Горби"-соус, шарлотка,
лапша по-вьетнамски и грог.

История, золушка времени,
взбивает имбирный песок,
из мифов готовит варенье,
из прошлого делает сок.*
__________________
*ШУБА - "Шовинизму и упадку - бой и анафема"(по легенде в 1918 г. в Москве название блюду дал повар;
морковка и лук символизируют крестьянство, селедка - пролетариат, красная свекла - революцию,
а французский майонез напоминает: не надо забывать о врагах - буржуазии)

В прозрачной воде можно тени увидеть -
есть город-утопленник в озере Свитязь:

кулгрында* от берега тянется к центру,
гуляет по кругу чешуйчатый цербер.

Когда ты поймаешь огромную рыбу
и бросишь её на прибрежную глыбу,

узнаешь легенду о князе Тугане,
как город не сдался и скрылся в тумане,

как церкви ушли под озёрную воду,
и звон колокольный потряс воеводу,

а белые лилии плыли как льдины,
и косы в волнах распускали ундины.

Когда ты очистишь тревожную душу,
увидишь, как нить протянулась на сушу,

смотаешь в клубок её - вырастет город:
не знающий смерти, красивый и гордый.

А мне почему-то всё видятся тени -
так много загадочных, сложных сплетений,

и я отражаюсь в мистических водах
на долгие, долгие, долгие годы...

__________
*Кулгрында - мощеная дорога через водоем

*Он говорил как истовый философ:
"Вот что первично - курица? Яйцо?",
ребром мне ставил умные вопросы,
бросая афоризмами в лицо.

Он говорил: "Я, сумрачный и старый,
сегодня плакал мартовским дождём,
когда читал ты ночью Кортасара,
когда бродил по горьким лужам днём."

Он говорил, что стал сентиментален:
жалеет кошек, спящих на земле,
считает гордо дедовы медали
и вяжет пледы к будущей зиме.

Шептал он долго разные молитвы,
в которых я не понял ничего -
понятней нам кометы и болиды
над крышей храма-дома своего.

Он был, конечно, букой и занудой -
хранитель жизни, ангел-домовой,
но кто умел выращивать так чудо
в песках души от выгоревших войн?*

Не грусти ты, старая река,
что попутал ялик берега,
что засохли летом рукава,
и птиц не видно,

что не спится бабочкам-ветрам,
и с обрыва бросилась ветла,
что влюблённых буря развела,
а ночь бесстыдна,

что коварство мелей и запруд
затрудняло, Быстрица, твой путь,
что осколки резали - забудь! -
на тех порогах.

Не грусти ты, слышишь, не грусти,
что устали путники грести,
что стекает время из горсти
Речного бога...

"Здесь мрак всегда фонарным светом вспорот,
и серой ночью небеса пусты..." (А. Фо)

*Когда уснут последние коты,
крысиный царь шагнёт из темноты,
он будет щёлкать длинными зубами,
кроша, как семечки, прекрасные мечты.

Погаснут свечи, души, фонари,
на площадь выйдут ведьмы, упыри,
и станут метить чёрными глазами
такие светлые и мирные миры.

И вот тогда у дома на холме,
расписанного в яркой хохломе,
забьётся сердце выроненной флейты
упавшим кем-то в августовский хмель.

Зажгутся звёзды в пепельных глазах,
забьются в угол призраки и страх,
и ночь качнётся вылинявшим шлейфом,
оставив след в рифмованных словах.

Тогда, проснувшись первыми, коты
внесут на лапах новые мечты...*

*Река глотала символы-замки,
слетавшие с нахмуренных мостов,
чтоб в дальнем море чудо-юдо-кит
включил в свою коллекцию (хвостов,
монет, ракушек, медных якорей)
замки на верность с призрачных дверей.

А ветер ленты-символы срывал
с намоленных деревьев и столбов,
чтоб в древней пуще старая сова,
гадающая птицам на любовь,
вплетала ленты в хвойные венки,
не зная ни сомнений, ни вины.

Мы верили в могущество теней,
шаманящих на жизненной стене...*

*У речки Сушки - тёмная вода,
и звёзды в ней на дне не увидать,
бобры хлопочут в ветреных протоках,

плывёт над речкой стая облаков,
и вдруг пронзают это молоко
стальные "сушки" с северо-востока.

И речка вспомнит давнюю войну,
как шум моторов резал тишину,
как в тёмных водах плавали зарницы,

как в старых хатках прятались бобры,
как ветки-сушки падали в костры...
И речке это долго будет сниться.*

*меня поймала рыба на крючок,
с холодной бездной стал я обручён,
спускаюсь в лету,

всё ниже, ниже... к каменному дну,
открыв глаза, с покорностью иду,
не видя света.

кружатся монстры, выпучив глаза,
я будто слышу рыбьи голоса
с оттенком жести.

чужие звёзды целятся в меня,
чужие травы запахом манят
и жгут из мести:

за то, что слабых вешал на крючок,
за то, что жал спокойно на курок,
что жил без веры,

любил ходить по призрачным мостам,
и рыб топтал на илистых мостках
в рыбацких шхерах...

...меня поймала рыба на крючок.*

Выслушай, не сетуй! Все может измениться ночью этой. А в мире — кроме смерти, есть врата. Нам дверь еще к спасенью отперта.

О, зло вселенной вечное – война!
Земля слезами от тебя полна!

*Над красным полем трепетных цветов
летела стая утренних ветров,
и было тихо на земле Турана...
На лысом камне древнего Супхана
сидел гепард хранителем веков.

Казалось, в этой горной тишине
никто не может думать о войне,
но мчались кони по степям Ирана:
интриги часто сталкивают страны
по чьей-то самой призрачной вине.

Эмиры, шахи, принцы, короли
всегда любили тех, кто говорлив,
и яд глотали, с утончённой лестью;
звучали эхом траурные песни,
кровили маки в поднятой пыли...

Остановись, минута тишины,
за пять шагов до проклятой войны!*

Stat rosa pristina nomine, nomina nuda tenemus

*А книжный пепел ляжет на поля,
и скрежет камня воронов разбудит,
уткнётся небо взглядом в тополя,
придут в аббатство призрачные судьи.

Дела давно минувших страшных дней
лежат на полках вечного архива,
где грош цена величию теней,
а строки книг сгоревших снова живы.

К слепому Хорхе шаркает Вольтер,
чаи гоняет с ведьмой инквизитор,
с небесной сцены смех летит в партер,
где пыль столетий въелась в реквизиты,

где книжный пепел ляжет на поля,
где скрежет камня воронов разбудит,
уткнётся небо взглядом в тополя,
придут в аббатство призрачные судьи...*

*Встречаться нам во сне и горячо, и просто,
ты понимаешь всё,
я понимаю всё,
нас не стыдят года,
нам не нужны вопросы.
На прикроватной тумбочке лежит Басё...
А может, не Басё, но это ведь не важно -
наш разговор в стихах
вне рубежей и стран;
мне так легко, и всё ж
так нестермимо страшно,
что скоро сон уйдёт, как по реке туман.
И я держу, держу часов ночные стрелки...
Я не смотрю в окно,
чтоб не вспугнуть луну;
нам хорошо во сне...
Зима позёмку стелет,
и где-то в стылых комнатах судьбу клянут.*

*Всё пройдёт, но на ангельски белом снегу
вдруг проявятся сцены далёких сражений:
ты увидишь, как скачут гривастые тени,
разрезая туманы на рысьем бегу...

Ты увидишь штурмующих белую крепость,
а в ледовых бойницах - застывшую месть;
ты почувствуешь рядом холодную смерть
и поймёшь, как условно понятие "древность".

Как же хочется сказочных снегокружений,
как же хочется жизнь не терять на бегу!
Всё проходит, но снова на белом снегу
проявляются сцены далёких сражений...*

*Славный рыцарь, конь твой чёрный
завтра ляжет в снежный гроб,
зимний ветер свистнет чёртом,
пустит в спину снега дробь.

Славный рыцарь, друг твой первый
завтра станет горьким сном,
чёрный аист сбросит перья,
врежет в сердце птичий стон.

Где-то, рыцарь, свет в окошке,
запах булок, кот клубком,
небо льётся в звёздный ковшик,
ждёт тебя под крышей дом.

Славный рыцарь, к чёрту завтра! -
правь коня на Млечный путь
с другом первым, с мирной картой:
ветер счастья бьётся в грудь.*

*Картинки детства так туманны,
но я плыву, плыву, плыву:

солдатик в штопаном кармане,
дыра отхожая в полу;
в реке полощутся пелёнки,
из бани лезет влажный пар
и пахнет деревом палёным;
в тумане тонет лунный шар,
блуждают ёжики и совы,
плывёт на льдине мишка Фрам,
а старый мост висит подковой,
за ним белеет чудный храм...

И там, на дальнем берегу,
все те, кого я берегу.*

*ноябрь немного старше, чем тогда,
и стали наши мега-города
немного громче.

а снег всё так же целится в окно,
мы нервно смотрим старое кино
о нежной ночи.

молчит зловеще тёмный коридор,
слетают тени с выгоревших штор,
пропасть готовы.

минуты с треском рвутся на клочки,
ты ищешь в сумке стёртые ключи
и хмуришь брови.

на спинке стула галстук как удав.
предчувствие, что близится беда.
- ты хочешь чаю?

а снег летит на тёплое стекло...
прости, что время память истолкло,
и ты прощаешь.*

*Трижды звёзды упали в реку этого дня
цвета аспидной стали,
больно падать до дна...
Время выбрало флаги - не кресты - у могил,
память мёрзнет в гулаге,
время клятв - не молитв.
Время выбрало время, время выбрало нас,
каждый третий не дремлет,
каждый пятый погас.
С детским всхлипом хохочут чайки этого дня,
пахнут дизелем ночи,
страшно падать до дна...*

Масаи - воины дождя

Я создан иначе, чем кто-либо из виденных мною... Если я не лучше других, то по крайней мере не такой, как они.
Жан-Жак Руссо

...........................................................................................

*И дождь смывает все следы
босых, усталых ног,
и чья-то жизнь в навоз слетит,
моргнёт кенийский бог.

Ругнётся старый рыжий лев,
припомнив запах ран,
и смоет дождь кровавый след,
и дождь уйдёт в Судан.

Ты будешь часто вспоминать
наивный тот народ,
читать смешные имена
маа - наоборот.

Ты будешь пить кенийский ром
как будто бычью кровь,
а мне приснится дальний гром,
тоска в глазах коров,

и чья-то жизнь в песок летит,
моргает дикий бог,
и дождь смывает все следы
босых, усталых ног...*

*саамское солнце смотрело
сквозь старые сосенки-спицы

как крутятся косы карелки,
которой кайфово кружиться.

звезда заалела закатно,
залив заповедную землю,

да дрогнули, двинулись даты...
...деревья дурманные дремлют.

ты тоже таинственно-томна:
танцуя туземские танцы,

сбивая секундные сонмы,
слагая саамские стансы.*

*Вдыхает ночь вселенский аромат
больших страстей и мизерных желаний...
Уйдёшь из города; в кармане "Арарат",
немного денег, связка ожиданий.

Шепнёт молитву старая сосна,
метнув вдогонку блики-медальоны...
Уйдёшь из города, в котором феи сна
ковры видений вяжут миллионам.

Зачем уходишь в смутные места?
Зачем оставил минские рассветы?
...Позёмка стелется от дома до моста
как снежный дым, как пепел сигаретный.*

или Лоскутное покрывало из названий

*На том мосту, где чёрная волна,
в последний день: и дом, и тишина.
В песках души - последняя звезда -
опять по Канту. Космос... и вода...

До лета шаг. Мы едем далеко.
Мой лучший день под ноль, а за стеклом
бумажный вечер, тени... И солдат
в седьмое небо, тютчевское - град.*

- Я вызываю тебя на бой в третий раз, слышишь ты, звероящер?!
.................................................................из к/ф "Убить дракона"

*Каждый день убиваю в себе дракона...
Ранним утром он больше похож на чайку,
что кружит и хихикает над балконом,
там, где ставлю на кухне пузатый чайник.

Убиваю дракона по чайной ложке -
каждый час, но под вечер он скалит зубы!
А когда мой драконище был моложе,
уверял, что хороших людей не губит...

Он цитировал мудрых: "Коль был ты хорош,
то пшеницу на жизненном поле пожнёшь!"

Я не сеял плохое, да зольник вышел:
ноги колет и кожу дерёт со всхлипом.
Я считаю овечек, копейки, вышки...
Шит не лыком, но часто влетаю в липу.

Каждый день убиваю в себе дракона...
Поздним утром он больше похож на крысу,
что пищит над готовящимся беконом,
там, где запахи мяса текут с карниза.

Я цитирую мудрых:"Стареет и он -
мой трёхглавый чешуйчатый горе-дракон!"

*В небе скрылся ночной дилижанс,
время смыло военный сплин.

Элис любит взрывной кокаин,
Элис любит улётный джаз.

Встал трущобами Нью Орлеан -
в танце месяцы жечь и жечь...

Элис любит корнетную жесть,
Элис любит людской океан.

Ветер северный бросил соль -
где-то стонет не тихий Дон...

Эл не хочет упасть на дно,
Эл не хочет пойти на слом.

Элис любит коробки конфет,
деньги, виски, дорогу вверх.

Катит в топи "ревущий век" -
с блюзом Армстронга в джаз-кафе.*

*Ветер сегодня свеж, месяц сегодня острый.
Я выбираю свет, ты выбираешь остров.

Станут твои следы общим гигантским следом.
Мне же - растить сады, тихо прощаться с летом.

Ты раскрываешь нож, ты поднимаешь знамя.
Я выбираю ночь - с лёгкими чудо-снами.

Рвёшься в смертельный бой, топчешь чужие тайны,
ты не прощаешь боль, ты никогда не таешь.

Все мы умрём. Кресты... вырастут в каждом миге.
Я возвожу мосты - в проклятом кем-то мире.*

*Катилась Псовая звезда
в корзину яблочного лета...
Плодились яркие билеты
и мчались в мыслях поезда.

Срывались форточки с петель,
горячий ветер пах кишмишем,
стекали масляные крыши,
ведь город истово потел.

Грейпфруты, водка, монпансье
взбивались в фирменном коктейле...
В июль каникулы летели,
а звёзды двигались в лансье.*

Потеют сварщики, дымятся домны,
Все высчитано — поле и полет,
То век, как карлик с челюстью огромной
Огнем плюется и чугун жует.
(Илья Эренбург)

*Наступает сезон дождей:
неуёмных, пахучих, жарких...
Инженер на КВЖД
проверяет электросварку.

На металле шипит вода,
на ресницах искрятся мысли.
Поднебесные провода
изгибаются коромыслом.

Над харбинским депо звезда
призывает народы к миру.
Заполошные поезда
не намолятся на кумирни.

За долиной лежат снега,
паровозами пахнут дали...
Возвращается на Хинган
повелитель электростали.*

_______
Кумирня - небольшая языческая или буддийская молельня с кумирами, идолами

*Серое неуместно
в праздничной кутерьме.
Синие занавески -
я подарю - примерь:
к утреннему туману
и на гравюру дня,
к ночи чернильно-пряной,
выстеленной не нам.
...Кактусы и алоэ -
на подоконнике в ряд.
Руки над головою
синее теребят...*

*Есть тёплая река в заснеженной долине:
там дивные цветы пасутся у воды,
там нет тупых углов, смертельно острых линий,
там хочется и миг, и вечность проводить.

Мы выросли в дыму плюющихся драконов,
на выжженной земле, на пыльных площадях,
мы выросли в плену двусмысленных законов,
где близких, как врагов, нисколько не щадят.

Мне снятся иногда нетронутые дали,
сиреневый закат купается в реке,
и "призрачное всё", оставленное Далем,
зажатое на миг в ослабленной руке.

Есть тёплая река, цветные берега...*

*В тумане плавает фонарь,
мигая слепо...
Костёльный сгорбленный звонарь
идёт из склепа.
Давно ушедших дней дела,
обиды, страсти,
часовню, стёртую дотла
в саду несчастий -
он видит в этом молоке
седого утра.
Гуляет тень на маяке
Святого Урта...
В тумане плавают мостки
щербатой веры,
пищит кладбищенский москит,
и пахнет серой.*

Все на свете истории - про волков... Остальное - сентиментальная чепуха...
(Маргарет Этвуд)

*Он видит свинцовое солнце,
я вижу серебряный луч.
Он - раб ненасытных бессонниц,
я - дочь переливчатых лун.

Он слышит загонщиков трубы,
я слышу пастушью свирель.
Он - серый, лохматый и грубый,
во мне расцветает сирень.

Мы ходим по волчьему краю:
не пара, одиннадцать лет.
Осенний закат догорает,
и гаснет в лесу бересклет...*

Война - амбиции единиц, безумие масс.
(Г. Ратнер)

*Я живу на границе амбиций.
Небо - серое, сизое, чёрное...
Вечер дизельной ночи боится,
мир застыл в ожидании чёртовом.

А во сне я любил безгранично.
С неба влажного, синего-синего
в реку падали звёздочки-знички...
Мир не знал ни войны, ни насилия.*

*Не хочу забывать "вчера":
ты мне снишься всё реже, реже,
и стеклянной метели скрежет
рвёт бумажные вечера.

Спотыкаясь, бредёт звезда
по окну и бокалу брюта...
Не хочу пропускать на утро
многотонные поезда.

А они всё идут, идут,
разгоняя солёный ветер...
Догорает бумажный вечер:
как ты думаешь - на беду?*

*Бумажные кораблики уплыли, улетели...
Надкусанное яблоко ржавеет на постели.
Не хочется, что можется. Что хочется - не снится.
В нас радужные рожицы ушли за тучи-лица.

Бумажные кораблики разбились, потонули...
Взъерошенные зяблики прощаются с июлем.
Не греет то, что светится. Что дорого нам - хрупко.
Расписаны советами телесные скорлупки.

Мечты и ожидания, и звонкие капели,
И сказочные дании почти что с колыбели,
Любовные каракули в заштопанном кармане...
Бумажные кораблики растаяли в тумане.*

*Чайки кричали: "Море,
будем с тобой мы в ссоре!"
Море шептало чайкам:
"Это - не чрезвычайно...
Я не подам вам рыбу -
будете вы счастливы?"
Чайки клевали пену,
делаясь постепенно
серым песком зыбучим
у безымянной кручи...*

*А я такой - географ Паганель -
в очках шагаю пятнами земель,
а бабочки меня сопровождают..,
трубят слоны и зебры полосатят,
а я хожу, рассеян, полюсами...
Учёный, почитаемый вождями.
Меня так часто счастье разрывало
в чудесный миг научного начала,
и стёкла то искрились, то потели...
Но я, известный миру Паганель,
горжусь, что добрым смехом обогрел
друзей на всех известных параллелях.*

*На другом берегу - оцепление,
и надежды нам нет на спасение.
Там "горелое" оперение,
хищный взгляд...
Я в волшебных цветах зверобоя
нас на время от ведьмы укрою,
а как будешь готова в герои -
мы в отряд...
Наступаем фигурами белыми:
ты, конечно, принцесса Амелия,
конь в пальто геометрию делает
буквой "Г"...
На другом берегу, что опасен,
дроны кружат как асы из асов,
а закат над рекою так красен
в серой мгле...*

*Карл надел роза-виво кораллы,
выбрал фрак по дресс-коду и стильности.
Клара с грустью из шкафа достала
кейс одёжный, заряд для мобильника.
Муси-Пуси.., мимозы и розы...
Муть, дешёвка для сердца вороньего.
В Кларе копятся длинные слёзы,
хоть цветы запоздалые сорваны...

...Карл забыл про кларнет и кораллы:
вдруг балтийские волны привиделись,
Клара - в иглах закатных, на алом...
Нет ни роскоши, ни обидного.*

*Я по-мартовски пьян и живу взахлёб,
я немного буян, и зову - в полёт,
я любитель историй плакучих ив.
И я слушаю, слушаю
Криса Ри...
Я по марту шагаю - несу тюльпан
для одной из живущих весной Светлан.
Пусть для Светы и девушек всех земель
вновь хрустальная будет звенеть
капель...*

*Светит луна лимонно,
ночь подбирает фрак,
лижет жираф влюблённый
сладко-кофейный мрак.
Листья летят на шкуры
улиц уснувших, но
пёстрый жираф закурит...
выбросит линзы снов.
Осень - жирафоманка:
время писать роман...
Слева лежат туманы,
справа - подмёрзший кран.
Что ж ты, жираф влюблённый
(Camel и кофе друг),
к дому с цветным балконом
счастья не бросишь круг?
Ты же, жирафный, знаешь -
осень колдует вас...
Светит луна цветная
в твой поднебесный глаз.*