У него и у неё перепёлки бабочки.
Волю божью исполняют – любят и любимы.
В новый год всегда на ёлке зажигают лампочки.
Говорят слова друг другу все неповторимые.

Между ними не проникнут сплетни и злословия,
Потому что между ними нет пустого места.
Только лишь любовь везде и везде с любовью
Ходят, нянчатся, поют распевают песни.

Я, когда на них смотрю, вижу этих бабочек,
Перепёлок перелёты от неё к нему,
Прихожу к себе домой, надеваю тапочки,
И на край пустого неба вешаю луну.

(вытащено из подборки на конкурс "Седьмая пятница №-554")

Если каждая церковь твердит, что Бог
Только её постояльцев любит,
Между строк читается, что Его
Нет, а в веру играют люди.

Потому что хоть страшно им жить одним,
Умирать страшнее и безвозвратней.
Вот и нужен тот, кто придёт за ним
Человеком маленьким, не распятым.

И предложит царствие навсегда
В небесах, за морем, за тем пределом,
Где не рыбы ловятся в невода,
А слова, какие душа хотела

Слышать каждым воскресным днём,
На любых вместилищах многолюдных…
Между бренным телом и духом в нём
Жить без Бога можно, но очень трудно.

*

Было сегодня, а стало вчера,
Время пришло урожай собирать.
Завтра не станет соседки,
Бабушки с лестничной клетки.

Вечность тихонько надавит на грудь,
Будто захочет найти её суть,
Слепо под рёбрами шаря,
Словно не в теле, а в таре.

И отворится тягучая боль —
Напоминая и смерть, и любовь.
Так прорезаются крылья
В чисто готическом стиле.

Было сегодня, а стало всегда;
Капает с крана на кухне вода
Бабушке что-то не спится
Но ничего не случится

если не образумишь, не дашь под дых,
не запретишь творить-вытворять такое,
эти уроды вырубят все сады,
ну а потом друг друга толкнут под поезд.

господи, ты кого возводил на трон,
по образцу и подобию лики делал -
ты же хороший, а создал, прости – зеро,
зеркало что ли твоё в тот день кривело?

ты посмотри на отродий твоей души!
сколько живут, столько и лет воюют,
ближнему кровь пустил – значит славно жил,
дальнему, если, - и вовсе попал в герои.

думаю, что откровением мои слова
не прозвучат, давно все об этом знают.
истина, к сожалению, уже мертва,
и над её могилой собаки лают.

у города в почёте тополя
такой предпочитает он наряд
аллеи переполнены цветами
улыбчивы и люди и дома
на площадях сплошная кутерьма
в фонтанах рыбы плавают кругами

я этот город знаю поперёк
и вдоль его я выучил урок
на улицах везде мои зарубки
вот эту я пытался рисовать
на этой жил и прятал за слова
порой неблаговидные поступки

в семнадцать лет уехав насовсем
сменил не местожительство – насест
и тополя на тис и кипарисы
гордился тем, что море под окном
земля кругла краеуголен дом
всё как у всех и даже схожи мысли

у близких и далёких мне людей
ведь здесь не ходят пешим по воде
не прячут крылья, потому что нет их
живут и наслаждаются собой
пока всевышний крикнет им отбой
и призовёт для скорого ответа

а там придётся всё ему сказать
попробовать просить вернуть назад
чтоб на минуту очутиться в доме
на улице знакомых тополей
в цветах благоухающих аллей
на маминых протянутых ладонях

выползок вылез из имени под колесо,
предугадал появление тяжести быстрой.
мокрой резине вцепиться за каменный сок
не удалось, и вчера хоронили таксиста.
клара, жена, не роняла на гроб лепестки,
мрачно в валюте считала потери на завтра.
кладбище видело всё и считало пески
в даль уносимые обувью без вариантов
скорых свиданий с гранитной частицей себя.
выползка родственник имя менял и участок,
смерть удивляла не тем, что иначе нельзя,
тем удивляла, что можно иначе и часто

вас стоголосых сколь не слушаешь
не отличишь по голосам
вы мир в себя вмещали грушевый
а яблочный вас не вмещал

на слово слабое из памяти
звезду ловили рыбаки
но вот куда потом куда её
и под какие потолки

повесить знаменем и знанием
что мир не яблоневый сад
и рассказать одним касанием
что ничего не рассказать

окно закрыто, можно уходить,
природа не смогла на свет родить,
людей разумных, всё приматы лезли
и занимая верхние места,
кричали свысока, что красота
спасёт других
а им не интересна

драконы по привычке доброты
попрятались в соседние кусты
и огрызаясь изредка напалмом
показывали фак через плечо
и превращались вместе в чёрт-те чё
точнее превращались в что попало

и я так жил приматом и глупцом
ночами разговаривал с творцом
и лишь просил, взамен не предлагая
отдать рубашку первую свою -
родился в ней, на краюшке краю
деревни, ничего не понимая

кто я такой и почему бегу
и думаю какому я врагу
достанусь на вечернее застолье
под соусом каким меня съедят
ведь я ни в чём ещё не виноват
а если виноват, то кто был в доле?

прости меня, такая грусть-тоска
как будто жизнь стиральная доска
всего колотит, мочит, выжимает
но чистые колени не соврут
не ползал в этой жизни поутру
и к вечеру не буду – понимаешь?

на максималках ящерка - дракон
мне прошипела внятно – пустозвон
и пустоцвет и просто пусто-пусто
обиделась и в норку заползла
но доброта непомнящая зла
простит меня и снова станет грустно

я не знаю когда научился врать,
лицемерить праведно, шельмовать,
улыбаться встречным и кайфовать,
что мне люди верят.
от моей принудительной доброты,
дохли мухи, птицы, цветы, коты,
правда кошки сразу пошли на ты,
проскользнув за двери.
я не знаю, впрочем, такая блажь,
вспоминать какой я собрал багаж,
когда тонет яхта моя, а барж
никаких нет рядом.
только лодки тех, кому дела нет,
что иду ко дну, ну а там на дне,
очень страшно даже представить мне,
как все будут рады.

ты и в 17 боялась сплестись корнями -
климат суровый, рано, мол, плодоносить.
ну а теперь ты живёшь не тужишь от ямы к яме,
каждую осень потомство на свет приносишь,
скоро заселишь землю своими снами.

милая, милая, знаешь как я скучаю!
ветер с твоей стороны неприлично редок.
я уже третий по счёту навык себе качаю,
чтобы прибиться птицей в чужую стаю,
крылья ращу тугие из тонких веток.

музыка света, а может от света тени,
будят ночами, сок заставляют литься,
почва поёт в любом из моих растений
не понимая, что им не прижиться с теми,
с кем бы хотелось на этой земле продлиться.

1.
комариный нос и остёр и точен
проникает даже через одежду
мне не жалко крови своей рабочей
пусть напьётся вволю себя потешит
что там будет завтра со мной не знаю
где я буду жив где меня не будет
напивайся кровушки тварь дрянная
может быть когда-нибудь выйдя в люди
пожалеешь мелкого кровопийца
дашь вкусить от тела тепла и света
а когда умрёшь твоя жизнь продлится
в написанье пары стихов про это
2.
на круги, прочерченные временем,
выходил, точнее - выпадал
добротой постыдною беременный
и совсем безреберный овал.

повисая над кривыми сплетнями
остро треугольных мудрецов,
не жалел рубашку он последнюю
даже для первейших подлецов.

пирамиды вовсе кочевряжились:
в нём ну ничего нет от кутюр!
и пустили слух - овал, мол, ряженый -
в мир геометрических фигур.

ряженый? – он долго спорил с местными,
что ни в чём таком не виноват,
но уже катился по окрестности
неуклюже правильный квадрат.

(диагноз)*

как надоели критики-врачи
друг другу помогайте палачи
хирурги все от бога и до Бога

один кричит, что рифма так себе
другой поправив нимб на голове
согласно вслед кивает у порога

а за порогом топчется толпа
с лопатами отборнейших цитат
сейчас зароют стих по самый вечер

в суглинок устоявшихся морфем
в песчаник табуированных тем
в болото амфиболий русской речи

под утро отряхнув остаток почв
избитый текст бежит скорее прочь
со всех страниц литературной стражи

прикрыв всю неухоженность свою
словами уничтожить на корню
ошибки все… и опечатки даже

(клиника)*

прошло три дня, и автор осмелел
спасибо всем шептал, почти что пел
вчера, мол, бес буянил - семя злое!
за дуру извините дурака.
за дурака, простите, я никак
не ожидал, что вам скажу такое.
всем заявляю: чёрт мне был не брат!
текст уничтожен 10 раз подряд!
от скрытых тавтологий не осталось
ни строчки, ни пол строчки, ни фига
вчера я с ним попутал берега
вот и понёс его кому попало.

(морг)*

филолог и пятОк филологинь
ему сказали ну-ка быстро сгинь
и бан единогласно прописали
на отдых, на безвременный покой
боржоми пить, а к водке не ногой...

не поняли, короче, не обняли

и хочу я писать, и писать я хочу и писать
но пришёл неписец, и сказал неписец, что капец
говори сколько хочешь, что хочешь писать и писать
но когда я в гостях, то писать ты не сможешь, капец

и его я убил, как последнего гада убил
а потом сел писать, лёг писать, стал писать и не смог
я его полюбил неписца, как маньяк полюбил
и теперь раз пишу два пишу три пишу может в год

иди к словам и время обессудь,
договорись с часами об отсрочке,
и может быть тебя они спасут,
и запретят рифмованные строчки.

пустое, брат, не стоит, не горюй,
не посыпай слезами пепелище,
а радуйся, как будто бы июль
не убивал, а сделал только чище,


живи как жил, на ты или на вы
но не пиши налево и направо -
мир очень плох, когда желаешь выть,
а вместо воя слёзы словом давишь.

Это я опускаюсь, но может быть,
Поднимаются вверх все мои соседи,
Легковесны, призрачны и слабы,
Попадутся сразу в большие сети.

Но, а если, вокруг, всё совсем не так,
Как себе я представил, бросаясь в омут,
И внизу ожидает меня рыбак,
Чтоб поймать, и тут же отдать другому,

Большеротому, с рядом кривых зубов,
Чтобы впиться в моё дорогое тело…
Трудно рыбе остаться самим собой,
При такой фантазии неумелой.

когда у лета осень как сестра
боюсь промокнуть выйдя со двора
когда зима весну в подружках держит
со снегом дождь гуляет в декабре
хоть новый год уже на той поре
что разродиться легче чем исчезнуть:

тогда и ты, не вникнув в суть вещей
подумаешь – а прав ведь был кащей
храня в яйце бессмертность и стабильность
закроешь дом и рот свой на замок
с овцы паршивой срежешь шерсти клок
и с тем умрёшь от яблок молодильных

Не плачь о прошлом, будущее бди,
Прижми всё неприжатое к груди,
А если не захочешь - сразу в омут.
Ты человек, и нет в тебе беды
Твоя судьба растить в себе сады,
И только так - никак не по-другому.
*
Не знаешь, что сказать то помолчи.
В пустое небо, поздно, не стучи!
Там все давно уснули, к сожаленью.
А может быть ушли к другой звезде,
И вилами нам пишут по воде,
Со всей душой другое продолженье.
*
Я верю, что безверие пройдёт,
И всех на небо кто-нибудь возьмёт.
Но мы с тобой останемся навеки,
На этой неустроенной земле,
Раздуем искру скрытую в золе,
Для всех людей и в каждом человеке.

***

Тебя не слышно в доме, во дворе,
В лесу не слышно, в поле, на горе.
Ты громко не поёшь на всю округу.
Не потому, что не умеешь петь,
А просто ты расходуешь на треть
Своей реки речитатив упругий.

А что в твоей обширной глубине,
Скрывается в застывшей тишине,
Мне не доверить слову, даже слогу.
Не потому, что страшно там и зло,
И мне туда попасть не повезло –
Боюсь другим открыть к тебе дорогу.

У нас ни всё навсегда сложилось, ни всё как надо навек срослось.
Мы просто жили, как в сказке были, мы жили-были не вместе – врозь.
Бывает так, и довольно часто – любовь!, и кажется - чёрта с два,
кто сможет в это проникнуть счастье и в нём свои диктовать права.
Но лезут, граждане, отовсюду, откуда их никогда не ждёшь,
на радость бьют за наш счёт посуду, и агнец божий идёт под нож.
И мы с тобой испытали это, когда сомнений не свет, а тьма,
сказала нам ваши песни спеты и стала светом она сама.
И развела нас по разным ложам, по разным пропастям возле ржи,
но если мы с тобой врозь, то кто-же, посмел быть вместе, сейчас, скажи!

я уходил и думал наперёд,
что скоро заскучаю непременно
по тишине оставленных болот,
и плача, и смеясь, одновременно

жалел не побеждённых мной врагов
как бабочек в следах от сапогов.

я уходил, но зная, что земля
шарообразна, верил в то, что скоро
вернусь домой, и жизнь начну с нуля,
за хлипким ограждением забора.

и поклянусь частями мира всем,
что это я, но правда не совсем.

я уходил, но прежде от того,
кто будет ждать и верить, и не плакать,
любить не побеждённых мной врагов,
и знать, что человек не одинаков,

но одинок, в гордыне, и в горсти
создателя, который мог спасти.

хочется лечь на дно ракушками обрасти
или пройти по площади многолюдной
призраком невидимкой и всех простить
или казнить чтоб снова поверить в чудо
что человек упав животом на дно
тихого моря ракушками обрастая
крылья расправит мокрые за спиной
и улыбнётся вверх в синеву взлетая

нет, не надо люди со мной общаться,
предлагать дружить по часам и суткам.
я когда-то верил в такое счастье,
до сих пор от счастья такого жутко.
ни руки, ни слова от вас не надо,
и не надо прыгать ко мне под кожу
не просите даже немого взгляда,
говорящих слов не просите тоже

*
я не знаю, правда, надолго в этой
утонул нирване, как в чистом поле.
говорят, что завтра наступит лето,
говорят, что летом в другие кони
запрягают люди и страх и совесть…

а потом добреют, и зла не помнят,
чтоб опять творить его, будто внове

я отъезжаю в места глухие
безосязательные места
там будут сосны стоять слепые
и обаятельная вода
плескаться в речке на перекатах
на солнце пялиться целый день
там будут рыбы не виноваты
за то что выродились в людей
и там такое головокружение
что вниз затягивает небеса

а я над ними плыву с идеей
воскреснуть... или не воскресать

Глянул я в зеркало, в зеркале – чёрт-те что
Смотрит в ответ улыбается кто-то, - кто?
Странный какой, навязчивый господин
Спрашивает, интересуется – ты один?

Не отвечаю, - ещё бы, - с собой болтать!
Шизофрения за горло готова взять.
Дым табака из зеркала повалил -
Курит, как я когда-то давно курил.

К зеркалу возвращаюсь. Смотрю, молчу.
Кто он такой? - Не знаю! И не хочу
Знать его родословную до трёх колен…
Но попадаю сразу в процесс измен:

Стены поплыли. Пол подо мной исчез
В зеркале я как будто христос воскрес
Светит луна серебря полотно гардин
Я улыбаюсь, спрашиваю – ты один?

Мир начал таять. Зеркало сразу вдрызг
Вижу свой образ в каждой из малых брызг
Кончился сон? Но день за окном горит
Не понимаю - бросил ли я курить?

Рождённый ползать всё же полетел,
Но и летя заискивал и плакал:
«Случайно получилось, не хотел,
А если и хотел, то вряд ли так вот»

Я просто полз по праведным делам,
Опаздывал и пропасть не заметил.
Да, полетел… но эти два крыла,
Откуда взялись сами мне ответьте.

Не можете? А что ж тогда вопить!
На языке шипящем незнакомом…
Когда змея захочет очень жить,
Вы встретитесь с испуганным драконом.

ничего не случится
в этот год как всегда
будет поймана птица
и погаснет звезда

будет меньше желаний
и длиннее закат
отражаться в стакане
пьяных слёз невпопад

будет меньше народу
преступать мой порог
по чуть-чуть, понемногу
забирает их бог

Нет, не дождаться погоды у моря,
Сколько об этом его не проси.
Я уезжаю, прощай, Евпатория,
Только не надо в ответ моросить.

В этих дождях промокают надежды,
На перемены ко мне в небесах.
Я, как всегда, между счастьем и между
Тихим отчаяньем встал на часах.

Ты не пришла провожать, как обычно,
Ветер отправила вместо себя.
Совесть, моя не меняя привычек
Кинулась сразу меня обвинять.

Мокрый вокзал нависал надо мною
Эхом носились вокруг голоса.
Поезд стоял на перроне с водою,
И примерял на себя паруса

(на конкурс, вытащено из подборки http://litset.ru/publ/29-1-0-72970)

молчи и ничего не говори
пусть остаётся пойманной внутри
доступность речи как шестое чувство
которое выходит за порог
когда его зовёт на помощь бог
творить неповторимое искусство

молчанием своим себя измерь
какой на вкус попался новый зверь
куда его ты сможешь приспособить
в какие города его послать
и как его словами не назвать
чтоб именем случайным не угробить

температура сорок и семь десятых.
будущее потихоньку катает вату
смоченную спиртом по коже нежно,
колет игла и болью даёт надежду.

будущее, нас не любит, почти не знает
ходит себе спокойно вдали по краю
ест пирожки с повидлом и булки с маком
будущему всё равно, под каким ты знаком
в прошлом своём родился не запылился
в школу пошёл, влюбился, потом женился
пропуски, троеточия, тире и точка
будущего не случилось – проверьте почту.

почта полна рассылок из дней далёких
точные числа смерти, друзей и близких
воздуха не хватает в усталых лёгких
я не смотрю на цифры и к чёрту письма
к чёрту, и прямо в пекло такие вещи.
я не хочу подачек в обложке знаний
будущее ты прекрасно сжимаешь клещи
и запрягаешь лошадь в другие сани
я не поеду в этих санях кататься
даже в бессмертный полдень на чашку чая
температура 40 – держитесь, братцы!
я возвращаюсь, кажется, возвращаюсь

Он жил до старости несмело,
Работал где-то не спеша.
Свеча его вчера сгорела,
И в путь отправилась душа.

И нет, ни в небо, а в другие
Пространства занятые сном,
Где горы синие такие,
А лес в багряно-золотом.

А что? Быть может в самом деле,
Всё настоящее не там,
Где мы храним в любимом теле
Со смертью жизнь напополам.

от осени ближайшей сводит скулы
придут поэты плакаться стихами
и каждый будет словно рыба снулый
и каждая восторженно лихая

мужчины принесут стихи о смерти
под осень все мужчины умирают
но этим строкам тоже вы не верьте
я сам мужчина всё про это знаю

а дамы нам сольют стихи о жизни
не будет в них плаксивого надрыва
а только одиночество и мысли
что жизнь как и мужи несправедлива

сейчас поймал себя за хвост и гриву
не сам ли маслом тем же я помазан
стихи не любят полностью счастливых
стихи не верят полностью несчастным

Борьба за мир оставила войну
Без средств существования – навечно.
Никто не выжил. Все пошли ко дну.
Земля в миру, а мир без /человечен.

Трава в траве, подсолнухи в цвету
Но солнца нет, и нет дорог к рассвету
Но каждым утром я к нему иду
Не замечая дней и километров

Мир на земле, – повсюду, навсегда.
Жаль божьи твари не увидят мира,
Как ни одна в галактике звезда,
Не посетит проклятую квартиру.

Я не грущу, неистовство прошло.
Мне миг один, и вечности немного.
Жалею лишь, что вновь не повезло –
Нет человека – значит нету бога.

крибли пришили к вам крабли
тыквами прикатились
так что убрали грабли
и распушили крылья

мы вам ни маши ваши
и не мамаши тоже
не поднесём вам чаши
раньше и даже позже

гложет под кожей ножик
воткнутый в кожу вами
если понять за что же
можно решить словами

числа завязли в мыслях
выжали числа смысл
лист А4 чистым
в принтер зашёл и вышел

А давай, попробуй мне всё сказать, выгреби из загашников по десять бурь.
Вот, я приготовил уже стакан, крестик нарисован у меня на лбу.
Тихо зашуршала листва в лесу, рой песчинок скромно поднялся вверх,
потемнело небо, в норе барсук вздрогнул… и, счастливый, уснул в норе.
А потом как выстрелит тишина, да такая - лучше бы гром и грай…
я смотрю в стакан и не вижу дна, лишь вода плескается через край!
Всё, чего угодно я ожидал:
ветра в девять баллов,
цунами, град,
сотни две уколов пчелиных жал,
уксус, превратившийся в виноград,
а потом обратно…но ничего
не случилось этого - гладь да тишь…
я хотел обнять тебя… никого…
не могу привыкнуть, что ты молчишь.

*****

Что сею я, то вряд ли буду жать, такой расклад, такие тити-мити.
Судьбе под хвост солёная вожжа вчера попала пакостным событьем,
и вместо доброй правильной рысцы
она по косогорам и ухабам галопом понеслась, а бубенцы,
чуть звякнув, растворились эхом слабым
в июньской утомительной жаре
и там остались петь о тихой жизни,
кому-нибудь в какой-нибудь норе о вере, о любви и об отчизне.
А я не ждал, как карта упадёт - рубашкой ли, лицом ли королевским, -
летел орлом и крался, как койот, по улицам пустынным деревенским.
Я землю разрезал слепым кротом, моря - дельфином, космос - рыжим солнцем
и вспоминая, что покинул дом, лишь морщился и рыл другим колодцы,
дороги строил, возводил мосты, светил звездой последней путеводной…

Я брошу всё, когда захочешь ты, вернусь к тебе, когда тебе угодно.

***

У августа закончилось шитьё зелёных тканей, значит, скоро осень,
опять затянет жёлтым полотном поля и парки. Надо срочно бросить
курить и пить, готовить корабли к отплытию на юг, а впрочем, ладно -
не убежать, не скрыться от земли,
все будем там и сверху будет падать
сначала глина, а потом песок,
потом дожди проникнут к изголовью...
о чём я, боже? Кровь стучит в висок
и ветер холодит сухую кожу,
а значит – жив.
Старушка, ты косу приладь к траве, ей всё равно, наверно.
Как надоест мне этот белый свет, я сам к тебе приду одним из первых

***

я третий день похож на рыбака,
проглоченного рыбною закуской.
меня уносит улица-река
в голодном брюхе преданного чувства.
сжав губы складкой, шторы за окном
мой робкий взгляд отталкивают снова,
вдыхает ночь меня прохладным ртом
и выдыхает в скверике сосновом.
и я, уткнувшись в терпкую хвою,
сжимаю мир до точки невозврата,
а только что родившийся июнь
мешает мысли с музыкой цикады.

вначале появилась тишина,
потом её разрушила война,
затем земля под солнцем закруглилась.
хотя, об очерёдности тех дел
поклясться не могу, - года не те,
живу давно, но правда через силу
так надоел мне ваш чванливый мир,
и все, кто в мире этом, и не в мире.
когда-то человеком стать хотел,
теперь же рад, что вы опередили,
а я остался ждущим в темноте.
я мог бы вас... всего лишь в три хлопка!
но нет, не поднимается рука,
и вовсе жалость в том не виновата.
ведь всё равно вам жить остался миг,
ваш вид, ещё вчера, свернул в тупик,
а завтра вряд ли вспомнит кто примата.

Он приходит, тихо, и даже зимой
улыбается.
Говорит беззвучно, смотрит не на меня.
Я потом думаю, а почему бы не заговорить самой?
Почему бы не предложить чай?
Не налить коньяк?

У него голос должен быть густой, густой,
и живёт он обязательно у реки.
Я бы могла его расписать листов на сто,
Хорошо, что он не рыба-кит.

Если бы он был драконом из созвездья льва,
я бы его спела на сто ладов.
Но ему не важны слова,
не нужны слова,
он течение из-подо-льдов

В нём от айсбергов тесно, от рыб темно,
водовороты, смерчи и свежесть рек
Он холодный/тёплый/ чужой/ родной?
Человек-течение, или течение-человек?

Кто-то пришёл и сказал, что зима,
Снега насыпал пригоршню и сгинул.
Кто-то услышал и слух по домам
Тут же разнёсся, и мира картина
Преобразилась, за каждым окном,
Листья теряли деревья в июне,
Речку сковало придуманным льдом,
Рыба ушла в глубину и уснула.
Тучи меняли дожди на снега,
Люди достали шубы и шали…
И хорошо, что сказал - не фига!
Кто-то другой… и снег весь растаял.

***
Нет, не дождаться погоды у моря,
Сколько об этом его не проси.
Я уезжаю, прощай, Евпатория,
Только не надо в ответ моросить.

В этих дождях промокают надежды,
На перемены ко мне в небесах.
Я, как всегда, между счастьем и между
Тихим отчаяньем встал на часах.

Ты не пришла провожать, как обычно,
Ветер отправила вместо себя.
Совесть, моя не меняя привычек
Кинулась сразу меня обвинять.

Мокрый вокзал нависал надо мною
Эхом носились вокруг голоса.
Поезд стоял на перроне с водою,
И примерял на себя паруса

***

последняя декада декабря
краплёная как чрево янтаря
и с ней играть, не хочется, а надо
и в небесах во царстве игроки
и я для них дурак, а дураки
необходимы только для парада

а хочется от времени сбежать
на кнопочку волшебную нажать
чтоб ничего вокруг не изменялось
не длилось, не крутилось, не росло
не било море доброе весло
и лодку бы к тебе не приближало

и ты бы в ночь на ней не уплыла
мы вместе в новогодние дела
нырнули бы, счастливые как дети
ныряют в снег ни капли не боясь
нарушить предначертанную связь
со всем живым на этом смертном свете

Смотрит и думает: вот он герой из местных.
Связку гранат готовит, врагов бесчестных,
Детство лишает сказок от доброй мамы.
Юность друзей, любимой, небесной манны.

Время идёт и мальчик готов к бессмертью,
Нет никого не близких не лишних третьих.

Думает смотрит копается в мыслях ночью
Парень созрел для подвига скроен прочно.

Мысли текут потоком от плана к плану -
Каждому по заслугам, а самым-самым
Праведникам, страдальцам, вдвойне воздастся -
Вся под Его очами пасётся паства.

В книге судьбы ошибок, как соли в море.
Там где должно быть счастье, - сплошное горе...

Он исправляет строчки лазурью красной,
Будто бы кровью правит, но всё напрасно
Не успевает. Записей слишком много
Жаль, что у бога нету другого Бога.

Вот и берётся Сам за своих героев.
Пестует и лелеет, ворчит порою,
Выберет смерть под танком, за правду-матку
В рай вознесёт страдальца…и всё в порядке.

Всё хорошо. Но правильно ли? Не знаю.
Только хотелось мне бы немного рая
Не в небесах, - земного, и мама с папой
Чтобы прожили дольше…вот как-то, так вот.

Выйдешь на улицу окна посмотрят вслед:
Ну и куда ты, господи, без штиблет?
Осень, и бабы ходят туда-сюда,
Ты ненормальный? – я отвечаю – да!

Ноги босые чувствуют где идут,
И направляют сами меня, ведут
В мир бесконечный, через деревню, вдаль,
Скоро земля будет в моих следах

Вся, от ворот моих до океанских вод
Но и по водам с верой мой дух пройдёт
Там и до космоса... лишь протянут ладонь,
Так, что смеяться ты надо мной погодь,

Ведь, я, конечно, мог сапоги надеть.
Зонт прогулять по улице, песню спеть,
Отгородившись всем существом своим,
От наслажденья небом и иже с ним.

Раньше легче – спрячешься в пустоту,
Пустишь корни ветвистые сквозь породу
И ждёшь себе, ожидаешь живую воду,
Ветвями покачивая на ветру.

И не важно - кто вьёт на тебе гнездо,
Кто рядом ходит, звякает в колокольца.
Ты в пустоте наращиваешь годовые кольца,
И ни листка от тебя, ни золотых цветов.

А сейчас - вынырнул в белый свет,
Осмотрелся – ни белок, ни поющей птицы.
Стена и вывеска «Психиатрическая больница»,
И дорожка, вытоптанная в траве.

И ты знаешь, куда она прыг да скок,
Но не хочешь, хоть плачь, возвращаться в люди,
И этот страх вытащит тебя из буден,
И по стволу опять заструится сок.

(из подборки на конкурс)

бога опять не поют а пляшут
наши вдруг стали совсем не наши
вроде и с маслом сегодня каша
но не влезает в рот
что-то не так этом мире люди
как бы дойти мне до самой сути
то ли господь нас совсем не любит
то ли наоборот

время такое твердят святоши
племя такое вещают рожи
с телеэкранов и тянут вожжи
и никаких свобод
да и свободы похлеще рабства
требуют крови в своё убранство
вот и впадает то в блуд
то в пьянство
мой дорогой народ

нет мне не нравятся эти мысли
не мизантроп я вообще по жизни
просто сегодня дешёвый рислинг
с водкой завёл войну
и в голове между сном и явью
кто-то словами моими правит
а под ногами то грязь то гравий
скоро пойду ко дну

к вам пресмыкающимся потомкам
рухну замшелым чужим обломком
и потревожу не очень громко
ваших болот покой…
нет, пустота лучше грязной жижи
проще не жить, чем никчемным выжить
в мире где ты то червяк то чижик
а всё равно чужой

Не смотри зверю в глаза открыто,
Отвернись от рыка его замри.
Запиши имя его в молитву
Осознав, что он у тебя внутри.
Невесом, застенчив и безоружен,
Не убил на свете и в темноте.
Но, когда почувствуешь, что он нужен,
Не забудь намордник ему надеть.
А потом рисуй ему, что захочешь,
Хоть огонь в камине, хоть тёмный лес,
Он убьёт любого и днём, и ночью
За свободу в небе и на земле.
За тебя не знающего покоя,
За твои надежды, твою любовь.
Только, всё же, зверя будить не стоит...
Заменить он может тебя собой.

чтобы из тебя получилось что-то съедобное,
нужно выключить телефон и скорей уснуть.
шоколадка – это твоё подобие,
а точная копия – медовый суп.

два-три дня можно кушать и запивать содовой,
но когда третий месяц – сплошной облом!
и расстаться вроде бы нету повода,
и… короче, засада со всех сторон.

выключаю телефон, интернет, радио.
закрываю глаза – тут же жжёт огонь.
он приходит ко мне, говорит гадости,
и такой он горький со всех сторон.

просыпаюсь - читаю его сообщения,
что я ему сейчас снилась – о боже мой!
ну и пусть он будет моей печенькой,
карамелькой, тортиком, курагой.

Я хочу свободы и отрешенья -
Невидимкой, паинькой, бунтарём,
А со смертью выстроить отношенье,
Как когда-то с библией и букварём.
Изучить, поверить и усомниться,
Узнавая тех, кто во мне живёт:
Человека, дерево, бога, птицу,
Прорастанье, ползанье и полёт.

мы ещё не придуманы – нам с тобой ещё жить да жить,
а во лжи или нет, это только от нас зависит.
мы ещё не писали друг другу прощальных писем,
общих слов не имеем, друзей и любимых чисел,
между нами ещё не одна колея лежит.

нет, пока мы не стали вместе, не стали «мы»,
есть у каждого «я» - и оно ого-го какое!
и поэтому нас, простите, ещё не двое,
занимаемся только своей непростой любовью
и пока не поём, а шепчем в ночи псалмы.

может, нас не придумают, и каждый уйдёт мечтать
к своим книгам, открытым на предпоследних страницах,
к своим личным делам и безличным знакомым лицам,
а разлука друг с другом нам будет ночами сниться -
будто мы и случились, но что-то пошло не так...

если нас не придумают, то мы не сдадимся – нет!
мы придумаем тех, кто нас сочинят обоих,
и проводят к вокзалу откуда уходит поезд,
в лучший город на свете где мы проживём сто лет.

синоптик внутренний, понюхав резеду,
на палец плюнул, ткнул куда-то в небо,
уверенно изрёк: пора, мол, мне бы
войной идти на вражеский редут.

но не хотелось покидать мне дом,
и видеть, что творится за окном.
*

стена крепка, которая на юг,
по ней ползёт обыденный уют
волшебной виноградною лозой,
но слуги на обед мне подают
забвенье слов, приправленных бедой.

а на другой, на северной стене
готовят дом к очередной войне.
*
тяжёлый случай, внутренний койот
переродился в тигра, но замашки
остались те же – кушает из чашки,
в которую потом и наплюёт.
но есть герой – другая ипостась -
растёт и прорывается из вздоха.
так бабочка, из кокона стремясь,
не думая, что хорошо, что плохо,
мгновенно рушит родственную связь
с ползущей тварью, и взлетает к богу.
*
от неба не осталось ничего -
одна сплошная серая бездонность,
лишь облаков сермяжная суконность
повисла над нескладностью ворот.

мой мир, ещё не зная, кто враги,
к походу приготовил сапоги.
*
в колодце есть вода, но рыбы нет -
другое у него предназначенье.
он в темноте своей разводит свет,
и встречи ждёт, чтоб поделиться с теми,
кто вырастет из наших с вами бед
крылатыми – у них чисты колени
и яблоневый запах от штиблет.

Говорю – море, спрашивает – человек?
Меняемся дном - играем в психоанализ.
О! оно говорит: «А тебя здесь нет.
Пустота , - говорит, - сломанные детали
От моих рыб, дельфинов, моих штормов.
А это что? - и карябает мокрым всплеском.
По слогам произносит: лю-бовь, лю-бовь?
«Интересно, - говорит, -
но только это и интересно».
Перебиваю и, от обиды не находя слов,
булькаю нечленораздельно
что-то вроде: «Само такое -
соль, вода и снова сплошная соль.
Не было бы берега,
оставалось бы ты просто слезой,
каплей, вытекающей из моих глаз.
Это я тебя сделал мечтой и наполнил ветром!»

Море волнуется - раз,
Море волнуется - два...
А на третий... становится человеком.

десять лет не срок, да и наша встреча
обещала быстро поставить точку.
время не всегда нас убогих лечит,
чаще изнутри лишь до смерти точит.
и улыбки были, и слов в достатке,
мы общались будто скользили в вечность...
я узнал, что всё у тебя в порядке,
и мне стало легче, намного легче.
*
я смотрю на небо и вижу небо.
всё как будто правильно, по науке,
но ведь раньше было что где бы ни был
лишь тебя я видел в любой округе.
стоило наверх посмотреть украдкой,
вместо неба видел тебя счастливой...
то ли что-то зрение не в порядке,
то ли небо стало с годами лживо.
*
попытаюсь сделать перезагрузку
отношений наших, завязших в прошлом.
может в этом деле моё искусство
всё решать спокойно и по-хорошему,
вредно очень, и лучше бы нас убили
в ночь, когда мы с тобой расстались,
чтобы вместе лежали в одной могиле,
будто жили-были… потом не стали.

Немножко жеманна. Умна? – Без сомненья!
Картавит слегка. Улыбается мило.
Есть, что-то такое в её поведенье,
От кошечки сильной и в меру игривой:

Одним коготком царапнёт, и отскочит!
И голос изменит. И позу – мгновенно!
Поди догадайся, чего она хочет,
Не столько таинственно, сколь откровенно.

Игра изменений, измена причастий,
И нравиться всем проходящим мужчинам -
(Всё это, почти, настоящее счастье!)

Но есть и другая её половина:

А там всё в тумане: высокие страсти,
Безумье полёта любви беззаветной,
И там свои чувства все можно истратить,
Без сожаления и без ответа.

Что ж, мудрость земли, и высокое небо,
Переплелись в ней надолго, навечно.
И потому она зряча и слепа,
От неосознанных противоречий!

Опять не закрываются глаза.
Собака лает, шебуршит коза,
Корова беспокойно ночь вдыхает.
В деревне лето. Старый сеновал.
Луны определившийся овал,
Кукушка вдалеке года считает.

И хорошо считает, но не мне.
Лишь радует, что кто-то, в тишине,
Собрался долго жить наивность теша.
Вопросы задаёт не небесам,
Которые не верят чудесам,
А птице независимой, но грешной.

В деревне хорошо живут слова,
Им некому зачитывать права,
О том что ударяют не в том месте.
Им всё равно - они живей живых,
Неправильно звуча лишь для больных
Грамматикой, как собственной невестой.

Метание не слышных этих слов,
Одно из человеческих основ.
Сомненья - кормят мысли между прочим.
И ты лежишь и думаешь не то
Ей высказал, обидев ни за что,
Но верные слова приходят ночью.

А сон всё не идёт, и не идёт.
Глаза закроешь – овцы, куры, скот.
Откроешь в темноте - картина та же.
Но если нет ни разницы на рубь,
Зачем мне сон в котором скрыта глубь,
Не спящего меня – никто не скажет.

нас собирали вместе и не собрали
просто от нас осталось совсем немного
многих пришедших плакать – не узнавали
тех кто смеялся долго держали сбоку

кто-то ужасно громкий кричал – мы живы!
и без конца пытался обнять побольше
но от него шарахались пассажиры
и становились меньше и даже тоньше

ехали все качаясь как чайки в море
пили чаи покрепче и водку пили
пели чужие песни писали в stories
и узнавать пытались кто мы такие

спрашивали у бога – он не ответил
звёзды в глаза смотрели - но промолчали
так улетали наши слова на ветер
но никогда словами не возвращались

нас становилось больше насквозь фальшивых
мы заполняли транспорт как море реки
зная что только вместе взаимно живы
и потому мы точно не человеки

если ты будешь множить и пересчитывать,
я постараюсь отнять и расстроиться.
каждая тыква серьёзно рассчитывает,
стать уходящим вечерним поездом.
так что, давай, говори любезности,
уши пока у меня свободные,
в этой тоскливой твоей неизбежности,
речи твои хоть на что-нибудь годные?
не улыбайся, не множь промежуточность,
между не сказанным словом и делом.
всё-таки, милый, с тобой очень трудно,
даже представить чего я хотела