Никто из людей, живших на земле Яхгашага (которую люди с бледной кожей называют Огненная Земля), никогда не видел северного сияния. Ни отец маленького Яхги — охотник Яхто, ни другие охотники, ни их жёны. И даже мама мамы Яхто и многих других людей, старая-престарая Абуэла, видела только небесное сияние над своей головой, а жила она, как и весь её род, на самом краю света, где южнее была только бескрайняя вода, над которой никогда не ходило солнце. Но очень-очень давно, когда Абуэла была ещё маленькой девочкой, слышала она от стариков, что далеко-далеко, там, где ходят луна и солнце, но куда никто из яганов никогда не добирался, однажды появился человек с бледной кожей. Он спустился с Больших гор и говорил на странном «скользком как лёд» языке, в который иногда вкраплялись слова из языков мапуче и кечуа. Люди, нашедшие его, видели, что он ничего не ел много дней, а человек с бледной кожей показывал на свои глубокие раны, и всё повторял окружившим его аракуанам: «Пума… Пума не еда мне, но и я не еда пуме». Люди с трудом понимали его, но согласно кивали головами. Ему принесли поесть, но он настолько ослаб, что не мог откусить кусок вяленого мяса и лишь сосал его. И вдруг он заплакал, показывая руками на небо, где заколыхались голубовато-зелёные ленты сияния. Потом показал рукой в сторону солнца и заговорил, захлёбываясь и путая слова. Люди вокруг скорее догадывались, чем понимали, что он говорил о своей родине далеко на севере, о северном сиянии и о том, что дочь зари и северного ветра зовёт его на родину предков. А потом он умер.
Много прошло времени с тех пор, стала и сама Абуэла рассказывать малышам про человека, сошедшего с Больших гор, и в заключение всегда повторяла, что на севере сияние совсем не такое, как в здешних местах — на севере оно злое и забирает души людей, чтобы переливаться ещё ярче. А про сияние над головой она говорила, будто это Тупаа — высший Бог-всесоздатель — выходит посмотреть, так ли хорошо на земле живётся его избранному народу, не требуется ли больше дичи на равнинах или в горах, или больше рыбы в окрестной воде. И все слушавшие верили: после сияния недостатка добычи не будет.
Яхга любил смотреть на небо, когда оно начинало переливаться сиреневыми, голубыми и зелёными сполохами и начинало «петь». Он знал, что в это время с ним ничего не может случиться плохого — ведь Тупаа сразу заметит это и придёт на помощь. А ещё мальчик мечтал когда-нибудь, хоть издали, увидеть злое северное сияние и людей с бледной кожей, душами которых оно питается, чтобы превзойти своими переливами все чудеса южной земли.
Однажды охотник Пэчуа собрался в далёкий путь на север, на Большую Землю, за новыми железными рыболовными крючками и наконечниками для копий. Он заготовил припасы на долгий путь, так как из живущих ныне никто не ходил так далеко, а предания рассказывали, что те, кто ходил ранее, даже самые быстрые, не возвращались быстрее, чем сменялось три полных луны. А маленький Яхга крутился вокруг, говоря: «Пэчуа-охотник, возьми меня на север. Я помогу тебе нести припасы, и ты сможешь идти немного быстрее. Я тоже умею ходить быстро, а если вдруг устану, нам вдвоём не будет скучно на отдыхе у огня: ты станешь мне рассказывать всякие истории, а я стану их слушать». И так он упрашивал, что охотник решил: когда-нибудь мальчик вырастет в хорошего охотника, а я могу помочь ему прямо сейчас, и согласился.
Полная луна успела умереть и вновь родиться, когда, наконец, мальчик и охотник подошли к проливу. Увиденное поразило Яхгу — он знал, что вокруг той земли, где жил он сам, где жили другие люди, где жила старая-престарая Абуэла, было много островов. Одни совсем маленькие, другие такие большие, что даже самый умелый охотник не мог дострелить из лука с одного края на другой. Но сейчас перед ними за широкой полосой воды лежал берег, у которого не было видно края ни с одной, ни с другой стороны. «Наверное там и есть север, — подумал Яхга, — и эта вода отделяет его от нашего юга». Однако он ничего не сказал об этом вслух, боясь подтверждения своим словам. Вдруг охотник отправит его домой, чтобы сияние севера не могло захватить душу мальчика, менее крепкую, чем его старая душа, закалённая дальними переходами...
Пэчуа тем временем собрал по берегу обломки стволов деревьев и связал их крепкой верёвкой, сплетённой из тюленьей кожи. «На этом мы можем переправиться на тот берег, — сказал охотник. — Гляди, Ягха, тут вода не больше двадцати полётов стрелы из хорошего лука. Если бы у нас было каноэ… Но у нас нет каноэ, а есть только то, что сделал я. Погляди на небо: Тупаа вышел посмотреть, всё ли у нас хорошо, значит с нами ничего не случится!». Таких ярких переливов мальчик не видел давно — красными и сиреневыми, переходящими в зеленовато-голубой цвет, сполохами Бог прогонял все страхи.
Плот получился небольшой и очень вёрткий, и два человека с трудом удерживались на нём, гребя обломками досок к «северной» земле. Но течение оказалось настолько быстрым, что плот отнесло из узкого места пролива на широкую воду. «Не бойся, — говорил охотник, — течение тут уже не такое свирепое, и скоро мы окажемся на земле. До неё осталось не более двух полётов стрелы, и Тупаа поможет нам».
Яхга посмотрел вверх — на небе по-прежнему вились ленты сияния, но они сменили свой цвет на призрачно-голубой. «Какой холодный цвет… Наверное, люди с бледной кожей имеют такой же цвет, — подумал мальчик. — Да ведь мы теперь ближе к северной земле, чем к южной, и то что я вижу — северное сияние! Оттого оно такое безрадостное и колючее!». Испугавшись пришедшей мысли, он уронил в воду обломок доски, которым грёб, а когда спохватился, тот был далеко от плота. А одним веслом против течения охотник не мог справиться...
Через день, когда и южный, и северный берега пролива были едва заметны, большая деревянная лодка — много больше, чем все, когда-либо виденные мальчиком, — такая большая, что в ней могли поместиться все люди ягана, подобрала его и охотника с плота. Люди с бледной кожей говорили на непонятном языке, и Пэчуа пытался объяснить им, что его надо высадить на большую северную землю, а мальчика — на южную. «Он не пропадёт на родной земле, он сумеет найти дом, ведомый сиянием Тупаа» —показывал знаками охотник окружившим его людям то на Яхгу, то на юг, то на небо.
Люди вокруг смеялись, пожимали плечами и, казалось, совсем не хотели понимать его просьбу. Но охотник настойчиво снова и снова монотонно без всяких признаков раздражения показывал, что он хочет от людей с большой лодки, и в конце концов так и вышло.
Мальчику люди с бледной кожей дали в дорогу вяленое мясо и рыбу, и подарили большой железный нож. Таких ножей на земле Яхгашага не было ни у кого. А охотник отдал ему своё кресало для разведения огня и показал, какая звезда приведёт его к дому. «Мы ещё встретимся, — сказал он, — и я сделаю из тебя великого охотника. Тебе когда-нибудь не будет равных, ты и сейчас зашёл туда, где наши люди не бывают, но тебе пора возвращаться. А я пойду дальше один за тем, за чем мы столько шли вместе. Без железных копий и крючков для ловли рыбы даже с таким ножом, какой теперь у тебя есть, сложно накормить всех людей нашего юга».
Через время, достаточное, чтобы только что родившаяся луна успела состариться, Яхга узнал места, в которых он бывал, охотясь со своим отцом. Но он так устал, что развёл огонь и сел около него немного отдохнуть, и тут его сморил сон. Так его и нашли спящим охотники, увидевшие дым от костра. А вернувшись домой он стал рассказывать, как злое северное сияние чуть не забрало души его и охотника, и как Тупаа послал спасение, дав северу на выбор много-много людей с бледной кожей, но бледное северное сияние захотело ярких красок и заманило Пэчуа в свои безрадостные края.
А когда ещё через две луны возвратился охотник с целой дюжиной железных наконечников для копий и железными крючками для ловли рыбы, которых было столько, сколько пальцев на руках у трёх людей, старая Абуэла рассмеялась и так сказала: «Разве может северное сияние похитить души людей ягана? Разве не защищает нас Бог, давший нам не только много рыбы в воде и животных в горах и на равнинах, но и то, чем мы можем охотиться на них, чтобы быть неизменно счастливыми?!» И она показала на небо, где переливались яркие красно-фиолетовые полосы доброго южного сияния.
