На лицах застыла тоска, а ноги едва идут,
Но дело есть дело:
……………— Потом отдохнём, скорее!
...Клюкву найти бы, разнообразить еду,
Да нынешний урожай когда-то ещё созреет...

Окрик как выстрел:
……………— Скоро ль, мужик, дойдём?
Клялся, что знаешь тропу, а вокруг трясина и только!
Вот вернёмся с победой — к бесам спалим твой дом…
...Но мужик упрямо идёт, а спорить не видит толку.

Пол-шага вперёд — и ищет приметы взгляд,
Ещё пол-шага — и снова стоит, озираясь.
Поляки торопят — полякам Московию брать,
И им не скажешь: склероз, мол, настиг под старость.

Сусанин слишком устал. Прилечь бы, сомкнуть глаза…
Но делает полный шаг, с ухмылкой расправив плечи:
— Проше, пановье, я местность почти узнал.
Ещё чуток потерпите, и станет дорога легче.

Слегка задержались в пути, но Бог нам не дал пропасть:
Болоту конец, а путь ваш дальнейший — вот он!
...Тут в сутолоке возникшей Сусанин за кочку — шасть,
И слушает, как тишину взрезает дробь пулемёта…

* * * * * * * * * * *
— А что, товарищ майор, Сусанин — герой-мужик!
Четыреста лет плутал, но вточь на засаду вывел,
Ему бы медальку, что ли…
………………— Медальку не заслужил.
Получит лишнюю чарку и переходящий вымпел.

Уже две недели в Шуруппаке творились странные дела. Какие-то люди скупали оптом всю поступающую на рынок древесину и увозили в неизвестном направлении. Баржи не успевали доставлять товар — торговцы ломили цену, но через час после открытия рынка нельзя было купить на нём ни одной доски. Сефф, местный кузнец, рассказывал всем, что получил хороший заказ на железные скобы, и все его ученики, и сам он трудятся по пятнадцать часов в сутки, но заказ оплачен настолько щедро, что потом можно будет долго отдыхать и не думать, где взять деньги.
— Всегда происходит одно и то же, изо дня в день, — говорил кузнец людям, желающим купить гвозди или подковать лошадь, — приходит к закату старик с тележкой и забирает всё, что я успел сделать. Мне же он оставляет мешочек с деньгами. Если я буду выполнять ваши заказы, то я много потеряю. Старик торопит меня, говорит, что к концу месяца обязательно должен завершить важное дело, и тогда он заплатит мне вдвое против того, что даёт сейчас. Приходите позднее.
Народ дивился таким рассказам, многие видели старика с тележкой. Многие видели и то, как по утрам трое дюжих молодцев грузят доски на запряжённые волами телеги.
«Хорошо бы выследить их», — так думали люди, но идти по жаре в пустыню из простого любопытства никто особо не рвался.
— Раз покупатели берут товар, значит им он нужен, — торговец вином Янай качал головой. — Если мне кто-то расскажет, что они делают — я послушаю с удовольствием. Но идти и смотреть самому? Лучше я выпью за здоровье старика и его жены — она берёт у меня оптом вино, значит человек она порядочный.
Но нашлись и несогласные с виноторговцем.
— Знаем мы этого старика. Это Ноах-виноградарь, — говорили они. — Он живет недалеко от города, и он первый начал делать вино, причём куда лучше твоего. Что-то тут не так. Зачем жена платит за то, что муж мог бы сам с выгодой продавать? И зачем скупают доски его дети?
— Странный он человек, — говорили другие. — Наверное, он из досок делает ограду своим виноградникам, чтобы мальчишки не воровали плоды, и амбары, чтобы хранить своё вино. Да разве можно быть таким жадным? Сейчас он скупит всё вино нынешнего урожая и поднимет цену, потому что ни у кого другого вино купить будет невозможно.
И жена у него странная — берёт даже кислое вино. Жадная, хуже старика мужа...
— Надо побить их камнями, — говорили третьи.
Но Ноах продолжал каждый вечер приходить со своей тележкой, и никто не решался первым бросить в него камень.
Ещё несколько дней старик с сыновьями были основной темой сплетен, но вдруг они перестали появляться на рынке. Лишь его жена Ноема изредка приходила со слугами и скупала всё привезённое торговцами вино любого качества.

— Отец, — Шем вытер пот со лба, — что мы делаем? Ты говорил, что нам надо срочно построить Ковчег. Так велел Бог. Или я неправильно тебя понял, и мы не будем спасать всё живое от Потопа?
— Сын мой, Ковчег — это грязь, вонь, теснота. Да и сколько корма надо брать, чтобы содержать эту ораву вечно орущих животных, пусть даже взятых всего по паре, целый месяц? — Старик ухмыльнулся, — У меня есть план. И Бог останется доволен, и нам меньше забот. Смотри, Йафет и Хам трудятся не покладая рук, полностью мне доверяя. Откуда в тебе родились сомнения? Хлебни вина и продолжай работу — у нас остаётся совсем немного времени.
Через три дня у дома Ноаха возвышался десяток бочек, каждая вместимостью по десять тысяч бат.
— Лейте, мои мальчики, в бочки всё вино, какое у нас припасено, — закричал старик. —Не делите на хорошее и плохое, смешивайте как придётся! Скорее, скорее — у нас ещё уйма забот. Сейчас Ноема и ваши жёны начнут приводить каждой твари по паре. Начинается дождь, но не бойтесь намочить ноги — поите вином всех, кого будем спасать, и не забывайте пить сами.
— Что ты говоришь, отец? Ты нас всех погубил, а ведь было обещано, что мы спасёмся — Хам замахнулся на Ноаха рукой, но не ударил, а горько зарыдал. — Я не хочу пить вино, от него мне мерещатся всякие ужасы, и я не могу уснуть.
— Пей, дурень, если хочешь жить, — отец уже с трудом перекрикивал шум льющейся с неба воды, — спать нам долго не придётся. Столько забот, столько забот… Делай, что должно - пей, говорю! Пьяному - море по колено!

Тридцать дней и тридцать ночей нескончаемо шёл дождь, и вода покрыла даже самые высокие горы. Но все небожители с удивлением смотрели, как пляшут вокруг бочек с вином по колени в воде пьяные люди и звери и горланят совместно песни.

Серёга не любил улицу имени Первой пятилетки, на которой жил с самого своего рождения. Иногда ему казалось, что эта улица была проложена в те самые «доисторические» времена, и с тех пор так и оставалась неизменной. Нет, конечно, особо больших ухабов на асфальте не было, да и во дворах до позднего вечера можно было отыскать мужиков, играющих в домино. Так что, когда колесо «копейки», на которой Серёга ездил на работу, проваливалось в вовремя незамеченную яму, легко находились помощники, готовые за поллитру достать машину из чёртовой ловушки.
— Ничего, — говорили мужики. — Мы всегда пособим, зато «буржуи» столичные сюда не лезут. Не проехать им здесь на «ройсах» да «роверах» — как пить дать застрянут навечно. Так что, не ной, сосед, — бережёт дорога наш покой.
Но жалобы в горсовет Серёга слал после каждого нового случая. Требовал, угрожал написать на телевидение — прославить улицу на всю страну.

Однажды пришли на улицу проектировщики, собрали местный народ.
— Мы, — говорят, — будем улучшать жизнь вашу. Прониклось начальство жалобами местного активиста насчёт дороги. Новый асфальт положим. Расширим до двух полос. Заправку построим с кафе и магазином. Не жизнь будет — рай!
— Ни к чему нам две полосы-то, — отвечают мужики. — Нам и ухабы не мешают: активист-то с нами за помощь «беленькой» расплачивается, а с вашей заправки только вонь будет.
— Никак нельзя оставить такую дорогу. Тут планы шире, чем вам понять доступно, — рассердился главный. — Будет дорога, подорожает земля. Тут столько можно дворцов понастроить для «новых русских» — земли-то кругом немерено. А и вам почётно будет жить рядом со стОящими людьми.

Не дали мужики новую дорогу строить — пикетами стояли, в центральную газету жалобу накатали.
— Нам бы только ухабы залатали на дороге, а больше ничего и не надо.
Но кто же из-за такой мелочи ремонтную суету разводить станет? Так ямы на дороге и красуются. А в одной из ям провалилась колесом Серёгина «копейка». Так и стоит уже который день — не хотят мужики помогать и за двойную оплату...

В доме Анны в этот вечер было непривычно много гостей. Но не было обычного в таком случае чаепития с обсуждением подруг или совместного просмотра сериала. Глаза всех присутствующих были обращены на поднявшуюся со стула невысокую молодую женщину.
— Мне стало известно, что совет старейшин в этот раз проводит одновременно семь ритуалов, — заговорила Мария, жена торговца вином. — Они закупили двадцать одну бутылку портвейна определённого года урожая — года, когда нынешняя луна появилась в небе. А что если агенты ошиблись? Если ритуал ничего не даст, и Гыырг не будет разбужен? Да, сейчас уже ничего не исправить, нам остаётся только надеяться. Но неопределённость хуже понимания пусть даже неотвратимой опасности — надо каким-то образом узнать, что происходит.
— С этим, мне кажется, вполне справятся мальчишки, — заметила одна из присутствующих дам. — Мой сын Генка — проныра, каких ещё надо поискать. Вчера он видел в городе незнакомца, задававшего странные вопросы. Полагаю, это один из тех, над кем теперь проводят ритуал. Сын видел, куда увели незнакомца. Возможно, другие мальчишки тоже видели что-то.
— Скажи своему сыну, чтобы он сейчас же собрал всех своих друзей. Нам надо знать, где находятся старейшины, пусть мальчишки всеми правдами и неправдами узнают, что происходит, — подвела итог хозяйка дома. — В любом случае, я не желаю умереть неподготовленной.

Генка страшно загордился возложенной на него ответственностью.
— Мы будем шпионить за взрослыми, — говорил он окружившим его ребятам, — и нам ничего за это не будет. Наоборот, это такое поручение, исполнив которое мы можем прославиться! Говорят, в городе появились несколько незнакомцев, и сразу куда-то пропали. Надо их найти, и совершенно тайно проследить, что они делают. Я знаю, где держат одного, а вы ищите остальных шестерых.
— А когда мы их найдём, что нам делать? — самый маленький из ребят даже подпрыгивал от нетерпения. — Может, позвать взрослых, и те наваляют чужакам? Небось, приехали посмотреть, как Гыырг будет пожирать луну, а денег за это не заплатили…
— Ты что, Шурка? Любым взрослым говорить об этом нельзя… Вы все пойдёте по двое, — откликнулся Генка. — Как найдёте, один пусть бежит в дом моей матери с докладом, а второй попытается пронюхать, чем они заняты. Мать говорит, что это надо сделать быстро, не дольше, чем до завтрашнего вечера.
— Это что же, даже домой нельзя пойти пожрать? — Шурик потёр свой живот, — Не, я к вечеру так проголодаюсь, что сам смогу луну проглотить за один присест. Пойдёмте скорее искать, пока я не проголодался…

Алексей лежал на диване и спал. На полу комнаты валялись пустые ампулы из-под лекарств, а Петрович вводил ему внутривенно очередную дозу какой-то едко пахнущей смеси. Закончив, он потёр руки и весело взглянул на присутствующих мужчин.
— Я прямо чувствую, как в этом парне пробуждается сила. Мы, слава богу, не ошиблись, и город будет вскоре в безопасности. Давайте перевернём на живот нашего подопечного. Так, а теперь, Иван, надень ему наушники. А ты, Пётр, надави как следует на атлант*. Стой... Сначала открой окно, чтобы Гыырг мог вылететь из комнаты, иначе он съест сначала нас всех, и только потом луну — Петрович засмеялся и снова наполнил шприц смесью бурого оттенка. — Хорошо, что после пробуждения мечты её носитель не слишком важен. Экая дрянь, даже от одного запаха в голову приходит чёрт знает что...

Первые сведения, поступившие Анне от мальчишек, казались неутешительными. Троих незнакомцев ребята обнаружили достаточно быстро — старейшины даже не потрудились спрятать трупы. Четвёртого нашли по крикам: очевидно, что-то в ритуале пошло не так, и вместо того, чтобы уснуть, мужчина опьянел, громко пел песни и вырывался из рук державших его людей. Шурик видел в щель ставней, как поющего ударили бутылкой по голове, и он затих.
— Как его шарахнули — бутылка вдребезги, — рассказывал запыхавшийся мальчишка. — Вот ведь если бы я сидел в его голове, то первым делом расквитался с обидчиками. А что, если Гыырг так и захочет поступить?
Но Анна уже знала, что и это не тот человек, который нужен. Жалко его, конечно, но свой город и его население намного жальче. Оставалось трое, а потом… Что потом — не знал никто, да и не стремился узнать.
— Вы хорошо всё разведали, а теперь идите ложитесь спать, — Мария погладила мальчишку по голове. Она тоже поняла, что ритуалы не дадут никакого результата, и решила: пусть хотя бы дети спят, когда случится неизбежное. — Вам нужен отдых, а завтра устроим для вас праздник. Вы лучшие разведчики в мире, но и лучшим необходим отдых. Иди, передай остальным ребятам: мы узнали всё, что хотели. Старейшины почти завершили пробуждение, и нам ничего не грозит.
— Я не знаю, где Генка, он же ушёл один. А остальным мигом передам, — Шурик бросился оббегать ребят, чтобы первым рассказать им о завтрашнем празднике.

— Петрович, смотри-ка, у парня открылись глаза, Господи, он и рот раскрыл, словно проглотить меня хочет — Пётр перестал давить на позвонок и с удивлением глядел в лицо Алексея., — А глаза пустые-пустые. Будто и не человек смотрит вовсе.
— Поверни его скорее, чтобы он увидел луну, — заволновался Петрович. — Этот парень теперь пустая скорлупа, и его глазами смотрит наше спасение. У него нет эмоций — у него есть цель насыщения, и сейчас она как никогда совпадает с нашей задачей. Поворачивай скорее, пусть Гыырг видит луну, она полностью созрела. У нас нет больше времени — он должен её увидеть незамедлительно, или мы погибнем!
Алексея схватили за плечи и рывком развернули лицом к распахнутому окну. Генка, наблюдавший за этим из густой листвы растущего рядом дерева, увидел, как тот дёрнулся и закрыл глаза.
— Всё, пробуждение состоялось, — Иван захлопнул ставни. — Это чтобы он нас не заметил. А то нас съест перед луной-то, — рассмеялся он. Теперь это никак нельзя: вся жизнь впереди.

Луна держалась на небе из последних сил: было видно, что её падение на город — дело нескольких минут.
Генка задрал голову, и с ужасом наблюдал, как со спелой луны всё чаще срываются капли сока и метеорами несутся вниз, сгорая в атмосфере.
— Старейшины ошиблись — прошептал мальчишка, — Гыырг не пробуждён. В этих чужаках не было мечты...
И вдруг зажмурил глаза и заорал, что есть силы. Его крик волной пролетел в разогретом воздухе, и вдруг животный ужас этого крика начал обретать форму распахнутого рта. Капли с луны попадали в этот рот, и он разрастался от них, и захватывал всё новую и новую добычу, поднимаясь всё выше и выше облаком, настолько чёрным, что оно казалось на фоне ночного неба бездонной дырой в никуда. Достигнув луны, рот начал наползать на неё, словно носок на ногу, и вдруг с громким чавком захлопнулся. На небе больше не было луны. Пропало без следа и облако.

Петрович шёл домой с чувством хорошо выполненного долга.
— Надо будет немного подкорректировать состав пробуждающей смеси, — думал он. — И надо заняться воспитанием нашей смены: до следующей зрелой луны мы можем и не дожить. А знания старейшин просто так на базаре не купишь…
Он чуть не наступил на лежащего под деревом мальчишку.
— Ба! Генка… Набегался за день парень, уснул прямо на улице.
Старейшина поднял мальчишку и понёс домой, где передал в руки побледневшей матери.
— Принимай сорванца, так заигрался, небось, что и до дому не дошёл. Да и я устал сегодня, честно говоря. Что делал — тебе не понять, но, поверь, это было очень важное дело. Ноги не держат, Ивановна, может найдётся у тебя лишняя кровать? Уложи-ка спать и меня...

* Первый шейный позвонок

Алексей протёр глаза и снова глянул в ночное небо. На небе по-прежнему висела светло-зелёная луна. «Вроде я вчера выпил не слишком много, — подумал он, — а сегодня, так и вообще самую малость. Да и с перепоя должно бы двоиться или троиться, а тут...»
Мимо шли усталые люди — таких можно встретить в любом месте после тяжёлого трудового дня, и шныряла беззаботная детвора, радуясь тёплому вечеру. И никто не смотрел удивлённо вверх, не показывал пальцем, словом, вели себя, как будто ничего необычного не было.
Поймав за руку одного из бегавших мальчишек, Алексей ткнул пальцем в небо и сурово сказал:
— Луна зелёная.
— Зелёная, — согласился мальчишка.
— Но почему? — Тут уже не спишешь на галлюцинацию, если другие видят то же.
— Потому что незрелая. — Паренёк попытался вырвать руку, но цепкая хватка бывшего спортсмена, а ныне безработного не дала такого шанса.
— Что значит, незрелая? Луна — это планета. Чепуха какая-то получается. Как планета может созреть?
— Ты что, новенький? — глаза мальчишки загорелись неподдельным восторгом. — Ты ничего не знаешь? Луна, когда созреет, становится апельсиново-жёлтой. Я этого сам не видел — старики рассказывали. Говорят, что снова она созреет может быть даже в этом году. Вот будет потеха!
— Это ещё почему? — Алексей подумал, что увидеть зрелую луну ему почему-то не хочется.
— Она упадёт. Прямо на город. Но это случится, если не появится Гыырг и не съест её. Старейшины сейчас думают, пора его призывать, или ещё рано. Если он придёт, а луна незрелая, то пищей ему станут люди нашего города. Сейчас Гыырг спит, а ритуал пробуждения может занять несколько дней. Наевшись, он снова надолго засыпает — до новой зрелой луны. Как же тебе повезло — только оказался тут, и сразу увидишь то, что другим иногда приходится ждать всю жизнь.
— Подожди-ка, — Алексей ослабил хватку, — а с чего старейшинам известно, что луна созреет так скоро? Может они ошибаются?
— Луна светлеет! — Мальчишка наконец вырвал свою руку, и убегая добавил, — в прошлом году, да и ещё раньше, она была тёмно-зелёная и меньше по размерам. Она очень быстро увеличивается и светлеет!..

Первое, что пришло Алексею в голову — он сходит с ума. Уж что-что, а луну он знал хорошо. Ночное небо располагало к философии и душевному умиротворению: на своих последних соревнованиях он, разгорячённый азартом борьбы и солнечным жаром, жёстко укусил соперника. Да, дело удалось замять, списать на солнечный удар, но из спорта пришлось уйти.
— Не успел спросить, кто такой Гыырг. Растерялся… Надо бы разобраться, что со мной творится, не пора ли обратиться к врачу, — бормотал в растерянности Алексей.
И пока он стоял, обдумывая своё нынешнее положение, к нему подошли двое прилично одетых мужчин.
— Ба! Да ты тот самый боец, что чуть не откусил Биллу Сименсу руку, — воскликнул один из них. — Мы смотрели тот бой — ты был великолепен! Пойдём выпьем, мы угощаем. Это же надо — встретить вот так просто на улице одного из величайших людей современности. Все умрут от зависти, когда поймут, кто ты такой!
Выпить Алексею хотелось. Возможно, после бокала-другого мысли прояснятся, уйдёт зеленолунное наваждение. Ну а не уйдёт, так и расспросить можно этих двоих и о Гыырге, и о ритуале. Хотя… проверить себя можно прямо сейчас.
— Луна зелёная, — сказал он, глядя в улыбающиеся лица мужчин.
— Зелёная, — они согласно закивали головами, — но она уже начинает желтеть!
— Я иду с вами, — мужчины явно обрадовались такой уступчивости и подхватили Алексея под руки, — но у меня к вам много вопросов.
— Конечно, конечно, — мужчина повыше снова кивнул головой. — Ничто так не располагает к беседе, как бутылка хорошего вина. Кстати, меня зовут Иван, а моего друга — Пётр.

Старейшины сидели вокруг стола, вынесенного под открытое небо. Петрович, бородатый мужчина неопределённого возраста, зачитывал по бумажке свою речь, то и дело запинаясь и близоруко щурясь.
— Нам удалось засечь несколько мест, где в настоящее время может находиться Гыырг. В каждом сейчас работают наши специалисты. Судя по наблюдениям предыдущих поколений, луна полностью созреет через три дня. Выяснять, где именно спит Гыырг, нет времени, и начато несколько ритуалов пробуждения. Пока идут подготовительные мероприятия, и я прошу каждого из присутствующих получить все необходимые ингредиенты и срочно отправиться на места. Иван Сергеевич, раздайте, пожалуйста, то, что вы приготовили.
Старый, совершенно лысый человек беззубо улыбнулся и достал из сумки несколько объёмных свёртков.
— Господа, тут всё, что может понадобиться. Адрес, написанный снаружи, это место, где каждый из вас должен вскрыть свой свёрток. Внутри вы найдёте более детальный адрес, инструкции и всё остальное.

В маленьком баре Алексей и его новые знакомые допивали вторую бутылку Porto Kopke Colheita урожая 1966 года. В головах пьющих зарождался туман, но речь была хоть и сбивчивой, но ещё вполне внятной.
— Что же, друзья, расскажите мне наконец обо всей этой ерунде, происходящей вокруг. Уговор есть уговор. Я хочу знать о странной луне и о пожирающем её чудовище. Чёрт меня побери, если мне это по душе. Либо тут кроется чья-то ужасная шутка надо мной, хотя я не пойму, как это можно провернуть, либо я сошёл с ума, и это всё — мои галлюцинации. Всё это не может быть наяву. Раскройте секрет, я вас внимательно слушаю. — Алексей покачнулся на стуле, и чтобы не показать, что он пьян, облокотился на стол. — Может, это наркотик? Вчерашнее вино как-то странно подействовало на меня: я даже не заметил, как уснул. С утра добавил всего стакан, и после, до появления зелёной луны, провал в памяти…
Тот, который называл себя Иваном, открыл новую бутылку.
— Чертовски хорошее вино. Давайте не упустим случай влить в себя как можно больше этого нектара. Рассказывать можно и в процессе питья. Итак, ты хочешь знать всё о Гыырге. Это занятное существо — мечта, которая может материализоваться при определённых условиях. Твоё здоровье, Алексей! Пётр, плесни ему ещё: с пустым стаканом рассеивается внимание… Так вот, мечта хочет доказать любым способом, что она — самая могущественная сила во вселенной. Что она — почти Бог и может спасти мир. Но эта мечта ненасытна, и если её не направить в нужное русло, то она будет поглощать всё вокруг. С давних пор это заметили мудрые люди и стали использовать в своих… Да у тебя снова стакан пуст! Слушать вино не мешает — не стесняйся.
Алексей, выпивший третью бутылку практически в одиночку, чувствовал, что даже облокотившись на стол сидеть прямо больше не может. Голова его кренилась набок всё больше, и ему стало в какой-то момент неловко перед собеседниками.
— Я как-то устал. Можно, вы расскажете историю чуть позже, например, завтра? — пробормотал он. — Пожалуйста, проводите меня до какой-нибудь гостиницы и уложите спать…

— А хорошо сработали ребята с Земли — Пётр улыбнулся, помогая Ивану перенести заснувшего в маленькую комнату на втором этаже бара. — Этот пьяница даже не заметил, что неделю провёл в космосе. Надо отдать должное и Биллу: распознать спящего Гыырга по одному укусу может только настоящий профессионал. Страшно подумать, что бы случилось, если бы ему достался другой противник. Это хороший повод поднять вопрос о включении в штат дополнительных агентов — слишком много миров, где может в следующий раз затаиться наше спасение. День прошёл, а луна уже имеет видимый жёлтый оттенок. Хорошо, что нашего клиента ведёт сам Петрович. А вот и он сам!
Бородатый мужчина склонился над Алексеем, внимательно его разглядывая. Потом достал из кармана свёрток, и взрезав прочную обёртку перочинным ножом, стал раскладывать на столике у кровати разные непонятные предметы. Ритуал пробуждения продолжался...

Девятый круг моей мечты не влез в объём моей вселенной: не захолустье, не пустырь и не раёк второстепенный, а нечто большее, чем Рай, — кусай, коль яблоко поспело! — где душу трижды проиграй, она неразделима с телом. Туда от нас ведёт метро, всего четыре перегона — лишь влезь в подземное нутро, отправив будень по-наклонной. «Свинья не выдаст, Бог не съест» — Я повторяю непрестанно. Обычный дом, шестой подъезд. Помятый лифт, что ангел пьяный, несёт меня со скрипом вверх, в иные, призрачные сферы. И вот она — простая дверь, стоит непройденным барьером. Тут правит царь-единорог… Второй жена снесла случайно. (Жена — из местных недотрог: быть недотроганной - печально.) В дверном глазке мерцает глаз — она читает цель прихода, но я (и в профиль, и в анфас) изящный баловень природы. Она, поняв, что я влюблён, пошлёт гулять с собакой мужа. Нелепый однорогий он, и рог второй тут ох как нужен! Кто врёт, что Рай — тоски приют? Не ошибайся просто дверью. И спьяну ангелы поют, когда в их труд полезный верят. Вот ангел-лифт, горланя гимн, меня вернёт к земле неспешно. А после он споёт другим: ведь Рай доступен всем, конечно!

Мамонт снимает шкуру и голый идёт вздремнуть —
Мамонту жарко: глобальное потепление...
Чёртовы люди — кошмарят кострами тьму,
Да ставят законы климата на колени.

Отблески пламени лезут незвано в сон,
Где вечная мерзлота хляби земные разверзла,
И снится мамонту: он не мамонт, а слон —
Бесшёрстый, как от дурной болезни облезлый.

Открывает глаза, идёт на болото пожрать;
Воды всё больше — по брюхо грязехождение.
Ничего не поделаешь — нынче везде жара,
И раздетый червяк-человек выигрывает сражение.

Растоптать бы людей, затоптать бы пламя костра,
Вернуть хоть на миг земле благодать морозную
Да закрался в мамонта липнущий к рёбрам страх,
И вымер мамонт, покуда не стало поздно...

Кролик спешит,
…………на время кося свой глаз.
Монотонные дни растворяются,
……………………..словно под солнцем тени —
Алиса знает: настало время проказ.
Она закрывает глаза, и...
……………….начинается приключение.

Девчонка колдует кролику
……………огненно-рыжий цвет —
На белого кролика мода давно прошла.
Окрас бирюзовый
………колдует Алиса
……………………...траве,
Откинув природный цвет,
……………...словно ненужный шлак.

Безумного шляпника
…………(на него у девчонки вид)
Она превращает в чудовище
…………………………...взмахом рук,
И тут же целует,
……...силой своей любви
Превращая в принца.
…………..И пакует в дорожный
………………………………….......сундук.

Рыжий кролик отныне
…………….будет шанхайский барс:
Алиса — модница.
………..Пусть денег в карманах
………………………………....……..нет,
Но крёстная фея шепнула
……………………..пару волшебных фраз,
Явившись крестнице
…....….в детском невинном сне.

И Алиса идёт на охоту в страну чудес,
Бирюзовые серьги колдуя из пряных трав:
Кто же не хочет,
………….чтоб было сейчас и здесь,
С переходом привычных кривд
………………………….до желанных правд?

В дорожный сундук
………летит оренбургская
…………………………….шаль —
Странная девочка ценит
……………… уют изящных вещей.
Была у кота улыбка,
……………...была у кота душа...
Шаль из души — это же круть вообще!

Швыряет коту сапоги:
………………...«Замок, лентяй, добудь!»
И он плетётся,
……...посланный магией слов.
Алиса гадает — взять ли
……….........................с собой
………………............….....…..каждодневный труд,
Пригодятся ли в новой жизни
……………………………...добро и зло?

Но потом решает:
…………….дом, принц,
…………………….немного любимых вещей.
Остальное всё — суета,
………………….усложняющая житьё...
Прибегает кот:
…………..«Есть за́мок.
…………………….Он пока что ничей!»
И Алиса в дорожный сундук пакует себя самоё.

Есть ли на свете другие места,
Где ночи темней, чем в Гранаде?
Донна Клэриса, без вашего взгляда
Я жить на земле устал.

Есть ли на свете иные глаза,
Чернее гранадской ночи?
Демон Альгамбры надрывно хохочет —
Мой разум осадой взял.

Мужу ревнивому, донна Клэриса,
Нас не увидеть среди акаций.
Или меня вам не жаль?

Милая, нет в наших встречах риска:
Если захочет муж прогуляться —
Есть у меня кинжал!

* * * * * * * *
вариант 2

Агуэда, Мария, Эстела,
Я пленён всеми вами за миг.
В одиночестве жил по отелям,
Встретив вас я Альгамбру воздвиг.

Мэрибель, Дульсинея, Инесса,
Обождите, я помню о вас —
К предыдущим сойдут интересы,
Вмиг отстрою для них Алькатрас.

Консуэла, не верь в эти речи:
Вру не я, а бессовестный чёрт...
Во дворе буду ждать в этот вечер —
Ты одна, остальные не в счёт!

На конкурс Эра Водолея 1: «Таро священных мест» http://litset.ru/publ/15-2-0-64205

Альгамбра. Гранада. Испания.

На конкурс http://litset.ru/publ/15-1-0-63382

Иначе нельзя (капитан Джеймс Кук)

Когда исчезает последний слон,
Найдя драгоценный нимб,
Рождается в свете большое зло
И малое вслед за ним,
И бьют в барабаны заблудших душ
Искатели всех мастей.
А если не пьян ты и незаблудш,
То будешь плестись в хвосте.

Так думают многие, но не все, —
Пусть слон не трубит зарю,
Оставлю любимый до дрожи север
И в поиск уйду на юг,
Где в золоте солнца — пиастров блеск,
Где шелест рублей — в листве,
Где долго гадаешь, ныряя в лес, —
На тот или этот свет?

Но ветер в лицо, и восторг очам —
Лишь первым такая блажь:
Фортуна коснулась крылом плеча,
В котором торчит стрела.
Пусть трубные звуки играют туш,
В анналы внося мой вклад:
Я вижу, как сотни слоновых туш
Живьём на меня глядят!

И вырвав стрелу (чтоб отдать в музей),
Сжимая в кулак ладонь,
Всех местных врагов превращу в друзей,
И вспомню далёкий дом.
Пусть в нём зарыдает старушка-мать,
Газеты прочтя с утра, —
Коль жажда открытий свела с ума,
Мне смерть не внушает страх...

* * * *

Судьба (Чингисхан)

Всё, чего я касаюсь мудрой моей рукой,
Обретает свои права.
Я гляжу на небо — оно так далеко,
Что звёздного неба шёлк никак не взять на халат.

Что ещё не моё — дотянуться смогу, — возьму,
Потому что знаю — взятое стану беречь.
Я гляжу на звёзды — они разделяют безликую тьму
На доброе утро и добрый вечер.

Я верю, что звёзды — не блики небесных глаз, —
Искры костров, горящих вокруг:
Костров и искр неразделима связь —
Суть им дана случайным касанием рук.

Всем несогласным со мной — не укоризненный взгляд:
Земля — не небо, дороги живут людьми;
И раз у меня есть руки, они для того, чтобы брать.
Брать, чтобы дать взятому боем мир.

Твердят, будто смерть за мной по пятам спешит —
А разве она не заглянет, если я отверну?
Как халат бедняка, весь мир из клочков пошит
Нитью, заботливо вдетой в иглу-войну.

Но любовь! Не она ли лучшая в мире нить?
Или любовь — лишь искры, летящие от костра?
Если моя рука дотянется до луны —
Все земные шаги сделаны мной не зря.

Переплавив луну в миллионы звонких монет,
Словно звёздами, ими покрою земную твердь.
И когда счастливые люди поклонятся мне,
Разгляжу ненапрасность всех принесенных жертв.

А постигнув: мой путь — это любовь и есть,
И напрасно слепцами высказана хула,
Я отправлюсь неспешно к небесной стране чудес,
Где из звёздного шёлка шьёт мне судьба халат.

* * * *

Рачительность (Иоанн Грозный)

О «дальней дороге» цыганка мелет,
О дамах бубён и пик.
А я огороды кадастрю смело,
Квадрат поделив на «Пи».

Опять разбросает цыганка карты —
Напросится на костёр! —
Ведь видит: я занят сейчас Декартом, —
Он часть территорий спёр.

Послал агрономов — межу подвинуть
К восходу на день пути,
И вновь умножаю квадрат на минус,
Чтоб площадь земель найти.

Не нравятся, цифры, выходит нище…
Цыганка швырнёт туза:
«В расчётах своих по завету Ницше
Попробуй объёмом взять».

Попробовал. Двинул в закат комбайны,
Колхозный надой растя;
Объём я умножил на вира-майна
И в куб я возвёл пустяк.

Колхоз-миллионник теперь в почёте,
И я урожаи жну!
Однако, ночами веду подсчёты:
Квадраты деля на нуль...

Я мучаюсь вопросом,
(Когда я в стельку пьян),
А что, когда б в Портоса
Влюбился Д'Артаньян?

Мы все не без изъяна,
Но как бы всё сбыло'сь,
Когда бы в Д'Артаньяна
Вдруг втюрился Атос?

Констанция б ревела
С утра и до утра.
Её б утешил смело
Рошфор, отважный граф -

Он выкрал бы у Анны
(У Анны кто ж не крал?)
Подвесок оловянный,
(Кларнеты и коралл).

Буржуям сдав подвесок -
Цветной металл в цене! -
Пошли бы все до леса
И пили при луне,

А после всею кодлой
Сплясали бы канкан...
И целовались в морду
Рошфор и Д'Артаньян.

Когда тверёзый, дерзко
Решаю я вопрос:
А что, коль все подвески
Сумел украсть Атос

И их миледи впарил
(Для кардинальских нужд!) -
Ведь он ещё не старый,
И ей, к тому же, муж!

Взяла бы бизнесвумен,
Мажорка и хамло
Из мушкетёрских буден
Атоса под крыло.

И он бы Д'Артаньяна,
С Портосом или без,
Отправил враз в нирвану
(Как Пушкина Дантес).

С Констанцией укрывшись,
Он всех бы помянул!..
(Срывает, видно, крышу,
Открыв простор уму...)

Но трезвый или пьяный,
Вовек я не пойму -
Что, если в Д'Артаньяна
Влюбилась бы Му-му?

О, религия роботов, *
.......................возводящая дождь
................................до уровня доброго Джинна,
Где важно не просто верить,
.......................но почитать безропотно,
Сгорая в искрах замкнувшего нерва-провода,
Раскрасив вечность
.......................прекрасной смертью машинной!

Тут нет мечты для борьбы: 
.......................высшие силы
................................важнее фантасмагорий — 
Лишь слабый задастся вопросом: 
...........................................быть
...............................................или не быть:
Все ответы в себя поглотило из книги судьбы
Бесконечно текущее вниз
.......................небесное море.

Нескончаемый дождь — 
.......................хранитель Потопных сил,
Набивающих капля за каплей
.......................жизненность веры,
Где пустую радугу
.......................красить искристостью нерва — 
Лишь для избранных
.......................временный пропуск
.................................в высокий стиль.

.
.

* ©
Твиты сгенерированы при помощи нейронного машинного перевода из случайных комбинаций букв.
Neural Machine
@neural_machine

Потомок Ноя и Мазая, -
Двух МЧСных заводил, -
Ну хоть кого хотел, дерзая,
Спасти геройски от воды -

Достать утопленницу с илу,
Сыскав невесту и почёт!
И Немо, стырив Наутилус,
Ушёл, счастливый, в бездну вод.

Но в несезон топлений, что ли,
Вошли любовь и криминал?
Одни "Анчоусы в рассоле"
Дарила Немо глубина.

Он за депешей слал депешу:
"Топитесь, девки, чёрт возьми!"-
Но обзавёлся только плешью,
А не женою и детьми...

И вот услышал: Стенька Разин,
Посредством гаденьких афёр
Решил женитьбой выйти в князи!
И уж княжну, как будто, спёр.

Княжна (из негров или турок,
Иль из калмычек от степи),
Сказала: "Разин, вы придурок!" -
И он повёз её топить.

И глянул Немо в ожиданье
Под набежавшую волну:
Му-му... Титаник... Мячик Тани...
...Когда ж княжна пойдёт ко дну?!

А Разин (с "Ласкового Мая"?..)
Трещал по рации ему:
"Лови Му-му, она - немая!
К тому же, девушка - Му-му!" -

Хохмил и пьяно балагурил...
Но Немо верил. Немо ждал,
Что бросит Разин бабу-дуру,
А он спасёт её тогда!

Мгновенья пулей усвистели,
И Немо начал понимать,
Что надо брать не что хотели,
А что получится поймать.

Он о Му-му подумал мигом,
Представил в качестве жены,
Открыл кингстон, составил фигу,
И не вернулся с глубины!..

Ночью лёг снег, и гора издали казалась бледной головой мертвеца. Чёрные безлистые деревья, росшие по склонам, спутанными ветвями напоминали нерасчёсанные космы, и лишь самая вершина выступала над лесом лысой макушкой. Люнь Си, монах храма лежащего Будды, прикинул, что до горы никак не больше десяти ли, но идти ему туда придётся весь день. И это если не выпадет свежего снега.
— Ах, как же мне не везёт, — подумал монах. — Ещё вчера грело солнце, опавшие листья устилали ковром мой путь, лаская взгляд, а сегодня я лишь об одном думаю: как бы не заморозить ноги. Ну почему выбор пал на меня?
Лучше бы выбрали брата Фун Ши — у него длиннее ноги и шире шаг, он давно был бы на месте. Так нет, им подавай лучшего усмирителя бесов…
Люнь Си вздохнул, и пошёл к горе, увязая в снегу и продолжая досадливо бормоча себе под нос:
— Шум в горе. Эко диво... Чего местный народ так волнуется? Может в ней живёт зелёный дракон — хранитель здешних мест, а оборотней нет и в помине? Вот ведь сколько раз бывало: заволнуется где дракон, так ему в жертву быка принесут — и успокоится хранитель, утихнет. В особых случаях можно ведь и стадо принести в жертву. Только жадные стали нынче люди — вот оно как. Вот и валят всё на оборотней, лишь бы быков не отдавать...
Дойдя до подножия горы, монах почувствовал, что земля мелко подрагивает. Кое-где по склонам снег сползал вниз, образуя непроходимые завалы.
— Нет, это не дракон. — Монах остановился и задрал голову: над вершиной горы нависло марево, и воздух мерцал жемчужно-серыми переливами. — Драконам сопутствует золотистое сияние. Но и признаков бесов-оборотней, похоже, тут нет. Только если совсем мне неизвестные.
С трудом перебираясь через снежные валы, Люнь Си начал медленно подниматься в гору, постоянно крутя головой в поисках пещеры или каких-либо знаков, указывающих на присутствие бесов. Наконец, среди нагромождения камней и снега он заметил широкую щель, из которой на него пахнуло тёплым зловонным воздухом.
— Значит, всё таки, есть тут оборотни. Вот странные существа — живут среди грязи и вони. Как мне не везёт — судя по всему, тут только низшие бесы, и мне не будет никакого почёта одержать над ними победу. Накидать снега, потрясти гору, уничтожить близлежащие деревни — это всё проделки мелких пакостников. Тут бы и брат Фун Ши справился. Даже даосы с их вечными молитвами могли попытаться.
Монах улыбнулся этой мысли и тут же заметил, что толчки под ногами стали сильнее — гора теперь не дрожала, словно в страхе, а старалась его сбросить с себя и похоронить под снежной лавиной. Явная опасность даже как будто развеселила Люнь Си.
— Вы стараетесь меня напугать? — насмешливо крикнул он в щель. — Даже если вам покровительствует сам бог Яма, владыка подземного царства, со мной вам не совладать. Выходите, и будем драться!
Не дождавшись ответа, Люнь Си взмахнул посохом и бесстрашно ринулся в щель. Вонь стала нестерпимой — глаза монаха стали слезиться так, что ничего невозможно было перед собой различить. Но крепко зажмурившись он стал наносить посохом удары, постепенно продвигаясь вперёд. Последнее, что осталось в памяти, — порыв огня, опаливший лицо, и свой ответный удар, от которого посох разлетелся в щепки.

Джон Ли и Вей Сян — вулканологи китайского сейсмологического бюро, удивлённо изучали показания самописца.
— По всем признакам, в ближайшее время должно было произойти извержение. Эта гора всего несколько часов назад тряслась как перегретый паровой котёл, который вот-вот взлетит на воздух. Правительство начало эвакуацию жителей всех окрестных деревень. И что же? Мы больше не фиксируем ни одного, даже малейшего, толчка. А вертолёт, посланный на разведку, привёз с горы полуживого монаха. Видать, не смог уйти вовремя, бедняга, и надышался сернистым газом. Джон, ты обладаешь богатой фантазией, тебе и писать отчет, — Вей Сян посмотрел на лежащего без сознания страшно обожженного немолодого человека, — а я отвезу старика в госпиталь. Видимо, где-то вулканические выбросы были, просто мы их не зафиксировали. Я надеюсь, что придя в себя, монах подтвердит насчёт извержения, а данные самописца можно выдать за его неисправность. Не зря же мы, в самом деле, получаем неплохую зарплату.

Хампти-Дампти, глаз сощурив,
Ноги свесив сверху вниз,
Полагал, что он, в натуре,
Преизвестный организм —

Не какой-то монстр-пришелец
С головой на пуд ума,
Не придумка Мэри Шелли
И не полная луна.

Он сидел на пятом небе,
Созерцая свысока,
Как лиса крадётся в дебри —
Троллить дурня Колобка.

Хампти-Дампти крикнул зычно:
— Я тебя, мой брат, спасу! —
И, уснув, упал привычно
Да убил собой лису.

Раскололся честь по чести,
Так как доктор прописал.
Враз вакансию на место
Объявили небеса.

Колобок поохал малость:
—  Что ты сделал, старший брат? —
В кучку сгрёб, чего осталось,
Но всего не смог собрать.

Влез на небо чуть не плача
И глядит: кого спасти?!
Он как брат —  отнюдь не мачо, —
Аки ангел во плоти.

"двор переходит в чужую постель
легче, чем вор,
без стыда и подушки." ©
*  *  *  *  *  *  *

Помню из детства картинку одну:
Шёл Менелай за рубеж на войну — 
Вроде и повод не слишком велик:
Бабу увёл расфуфыренный фрик.
Было бы парню о чём горевать —
К Ленке весь двор перелазил в кровать.
Все там бывали, и я в том числе,
Хоть и стеснялся по малости лет.
Но объявился мерзавец Парис,
Волей богини пошедший на риск:
Спёр он подушку, матрац и жену.
Вот Менелай и пошёл на войну.
Что же двору — застрелиться теперь?
«Двор переходит в чужую постель».
Зря Пенелопа грустит у окна —
Пусть без подушки, пусть чья-то жена...
Лишь бы какой предприимчивый вор
Стыд потеряв, Пенелопу не спёр.

На конкурс "Первый Пародийный Блиц" http://litset.ru/publ/15-1-0-63635

Чарли не любил обезьян. Это не было какой-то сиюминутной прихотью или попыткой выглядеть в глазах друзей оригиналом — глубокая нелюбовь к ним появилась в раннем детстве, когда совсем маленьким он впервые попал в зоосад.
— Смотри, — сказала тогда няня, — если ты будешь непослушным, если ты постоянно будешь мне перечить, то вырастешь вот таким!
Чарли, который в этот момент вдохновенно выкапывал червяков на близлежащей клумбе, чтобы скормить их скучающему за загородкой пеликану, поднял глаза. В тесной клетке, зацепившись задней рукой за сухую корягу, подвешенную на верёвках к потолку, висел шимпанзе и ел банан. Заметив, что на него обратили внимание, шимпанзе скорчил рожу, кинул шкурку от банана на пол и начал раскачиваться.
— Вот, — продолжала развивать свою мысль няня, — вылитый ты! Сколько я тебе твержу, что качаться на стуле во время еды — нехорошо. И кидать кашу на пол — тоже нехорошо. Твой отец — джентльмен, а мать — истинная леди. Вот им никогда бы не пришло в голову копать руками червей. Для этого есть слуги.
Чарли поспешно выкинул пойманных червяков обратно на клумбу и засунул руки в карманы.
— Няня, — голос мальчика задрожал от обиды, — я никогда не буду таким, как эта кривляка.  Я буду брать пример со своего брата Эразма, и не буду больше кидать кашу на пол. И качаться я буду только на качелях в нашем саду. Честное слово!

После этого случая Чарли целый месяц с утра подбегал к зеркалу — проверить, не превращается ли он в обезьяну. А так как ничего похожего не происходило, он постепенно успокоился, хотя и не забыл сказанного. Но иногда, когда няня была занята своими делами, мальчик по-прежнему качался на стуле, воображая, что это корабль, который через бурю несётся в неизведанные страны — он подозревал, что если няня ничего об этом не узнает, то непредвиденных превращений опасаться не стоит.
— Она, наверное, колдунья, — частенько говорил Чарли брату. — Стоит мне начать ловить пауков, или сбивать палкой незрелые яблоки, как она появляется словно из воздуха. И всегда говорит, что я превращусь в обезьяну, если не начну вести себя по-другому.
Но Эразм, гордость родителей и пример всем мальчишкам Шрусбери, насмехался над младшим братом.
— Какой ты фантазёр, — восклицал он, — ты будто не знаешь, что у колдуний должен быть нос крючком и жёлтые, как у кошки, глаза. И к тому же, Чарли, разве няня не ходит вместе со всеми нами по воскресениям в церковь?
Последний довод всегда попадал в цель. Чарли знал почти наверняка, что люди, посещающие церковь по выходным, не могут быть колдунами.
Но как Чарли был рад, когда его с братом отправили наконец в школу с проживанием в пансионе.
— Теперь я сам по себе! — заявил он. — Тут за нами нет никакой слежки, и никто не скажет, что я при плохом поведении превращусь в обезьяну. В худшем случае порют розгами. А если не попадаться на глаза преподавателям, надувая через соломинку лягушек воздухом, чтобы они не могли нырнуть в воду, то и розг можно не получить! Знаешь, Эразм, тут живёт один бывший раб — негр Джон. Он бывал в Южной Америке и знает про все яды, которыми можно убивать, и умеет убитых животных превращать в забавные чучела. Он обещал научить меня кое-чему.
— Чарли, этот твой негр, наверняка колдун! — Эразм серьёзно посмотрел на брата. — Он втянет тебя в неприятности.
Но разве можно переубедить восторженного юношу?
— Он очень приятный и эрудированный человек, — отвечал Чарли, — он знает многих путешественников, и хочет познакомить меня с некоторыми. Они не такие, как наши здешние преподаватели — они всё видели своими глазами, их кусали дикие животные, в них стреляли дикари отравленными стрелами! Как я хочу всё это услышать, как я хочу всё это испытать сам!

Прошло несколько лет. Чарли сидел на лужайке около дома в кресле-качалке и обрывал лепестки у цветков ромашки.
— Неужели ты познакомился с девушкой?! — воскликнула проходившая мимо няня. — Ах, мой мальчик, как я этому рада! Наконец о тебе будет заботиться кто-то другой, а я смогу отдохнуть.
— Нет, няня, дело не в девушке, — улыбнулся Чарли. — Просто занимаюсь ботаникой. Ты знаешь, что у ромашек разное количество лепестков? Это очень интересное открытие, и оно значительно продвинет науку вперёд.
— Как есть обезьяна, — возмутилась старушка, — скоро ты начнёшь есть бананы и станешь качаться на ветках.
— Нет, моя дорогая, я уезжаю. Друзья пригласили в круиз. Меня с ними познакомил Джон во время моей учёбы в школе, и они обещали, что когда-нибудь возьмут с собой в плавание! Я буду есть солонину и сухари, и качаться на больших океанских волнах и стану морским волком, а вовсе не обезьяной! — парировал молодой человек. — Я взрослый человек, теперь ты меня не сумеешь запугать сказками про обезьян.
— Я еду с тобой, — отрезала няня. — Нынче же скажу твоему отцу, чтобы он тебя одного не отпускал. Его ты не посмеешь ослушаться. Это надо же выдумать — круиз. Ты испортишь себе солониной желудок, и переломаешь все кости, падая с мачт. О чём думают твои друзья?
Через неделю, после жарких споров с отцом, под угрозой лишения наследства и изгнания из родительского дома, Чарли вместе с няней отправились в Плимут.

Впоследствии, первые месяцы плаванья все участники круиза вспоминали как страшный сон. Старушка, что бы ни начинал делать молодой человек, поднимала такой крик, что, говорят, и на Азорских островах, и на островах Зелёного Мыса люди всматривались в морскую даль, стараясь найти разгадку необычному явлению, но видели лишь паруса на горизонте.
— Я слышал много всего, — говаривал в таких случаях боцман, — как рычат леопарды, как трубят слоны, как кричат обезьяны-ревуны. Никогда не думал, что можно кричать громче этих обезьян. И вот, поди ж ты — все они посрамлены.
Солёный морской ветер и крик изрядно сушили няне горло, а капитан, человек опытный и дальновидный, поднося старушке стакан воды, не забывал плеснуть туда рома. Постепенно доля рома увеличивалась, и в конце концов капитан перестал добавлять в ром воду вообще.
Выпив, няня засыпала в своей каюте, и команда судна облегчённо вздыхала.
— Когда она спит, она напоминает хорошего человека, — говорил капитан, и Чарли согласно кивал головой.
— Думаю, круиз пойдёт ей на пользу, — отвечал молодой человек. — Стоило мне залезть на рею ставить паруса, как она словно обезьяна лезла за мной. Стоило начать драить палубу, она вырывала швабру, и била ей всех окружающих, за то, что меня «заставляют» работать. Она и была той обезьяной, в которую я мог превратиться, следуя её поучениям. Я не злопамятный, но, в назидание потомкам, я когда-нибудь напишу об этом книгу.

Чарли сдержал слово. Проплавав без малого пять лет, он постоянно имел перед глазами свою няню, и отмечал все изменения её характера. К концу первого года старушка со стакана рома уже не шла спать, но неизменно приобретала благодушие. Она развлекала команду заунывными английскими балладами, и весёлыми ирландскими напевами. А после трёх лет плавания так лихо научилась пить ром прямо из горлышка бутылки, что даже боцман признал её человеком.
Вернувшись в Англию, Чарли уже знал, какая мысль в его книге будет главной. Он вспомнил няню, и написал на листке бумаги: «человек произошёл от обезьяны»!

Трамвайной трелью взрывается ужас -
Влетаю в джинсы, жуя котлету:
Проспали!
- Подъём - ору я, натужась, -
Бегом на выход, времени нету!

За дверью ворчание с переходом
В зевок, вызывающе непристойный.

Вот она, нравственная свобода...
- Спокойно, - себе говорю, - спокойно,
Я тоже не был паинькой в детстве...
Но всё это в прошлом, теперь - иное!

- А ну-ка, быстро изволь одеться,
И рысью в школу, следом за мною!

Открыла дверь. В глазах по бесёнку, -
Оба едва мне в лицо не хихикают.
Помялась... И вдруг завопила звонко:
- Ты что?! У нас ведь сегодня ка-ни-ку-лы!

Вспомнил! И точно... Сидеть мне с нею
Неделю, где час не короче месяца...

И сердце медленно леденеет,
А мысли в истерике лютой бесятся.

- Ложись обратно, - машу ручищей,
Кроша котлетой своей недоглоданной.
Она же, проснувшись, мне дело ищет,
Чтоб день впустую не канул свободный.

- Дай мне котлету! -
Вот ведь глазастая,
Успел дожевать бы, кашу бы ела...
- Дай две котлеты! С томатной пастой!
И молоко мне тёплое сделай.

Ещё я хочу посмотреть мультфильмы,
Найди по программе, ведь я же кушаю.
Ну, те, с принцессой! Не помню имя...
Ну, с той, которая всех их лучшая!

Подобный кошмар не снился Хичкоку:
Каникулы школьные - царство безбожее...
Пускай не видать мне свободы до срока,
Я жизнь наверстаю!
Немного позже...

Взгляд оторвав от учебника скучного,
Вдруг встрепенувшись, с тревогой в голосе
Она задаёт вопросы насущные:

- А мишки могут свалиться с полюса? -
Ведь полюс высоко, я глобус глядела!
Наверно, у мишек есть парашюты?!
А правда, что мишек, которые белые,
Красные мишки бьют почему-то?

Пока подбираю ответы нужные,
Взглядом опять по учебнику лазит:
- А сколько раз на полюсе ужин,
Если там ночь семь месяцев сразу?

- Они там не спят, - отвечаю резко, -
Если заснут - на экватор свалятся.

Глаза загораются странным блеском,
и на меня удивлённо пялятся:

- Но, три Медведя, - ты книгу-то вспомни -
Ведь был там ужин! И это правда!
У мишек на полюсе тоже есть домик.
А в домике - двери, чего ж им падать?

Сердито бурчу, аргумент отрицая:
- Там дерева нет, чтобы сделать двери...

Предслёзно глаза у неё мерцают -
точь в точь Станиславский с его "Не верю!"
- Ты просто не помнишь медведей с полюса!
Читаешь в газетах неправду всякую.

Тут сразу избушка медвежья вспомнится,
Лишь бы глаза у неё не плакали!

Ты для меня Terra Incognita, но экспедиции моих взглядов уже в пути –
Они разведают, ты ли моя Вест-Индия, или ты риф коварный по курсу,
Будешь ли ты в разлуке, пусть часовой, тосковать как Ярославна в Путивле,
Станет ли нАлитое сладким тобой для меня вино, от слёз солёного вкуса?
Я не спешу - Я стану Ливингстоном твоих бесконечно-пустынных мыслей и фраз -
Ошибка мне будет стоить как Великому Инке - жизни, пусть и никчёмной.
И всё таки мысль тревожит: а не зашёл ли ко мне да решил остаться маразм -
СколькИм ты давалась - и таяла в дым; но мы, не то чтоб забыли - просто не помним.
Кто без тебя я, кто без тебя кто-то другой - рабы? Миска супа и сериал на вечер,
В праздники - театр да футбол. Дашь ли ты больше супа или пенальти лишний?
Или с пламенным взором будешь доказывать, что майдан - это как в прошлом Вече,
А кровь - это киношный трюк: кетчуп или пролитый сок перезревшей вишни?
Я не спешу - жизни не хватит тебя познать всё равно - время есть быть осторожным.
У меня язык без костей - "мы не рабы, рабы немы" - полусказка из жизни не нашей;
И на улицах - сплошь довольные всем и вдоволь едящие всегдаговорящие рожи:
Как до вавилонского столпотворения - все языки у нас, превращая Россию в Рашу.
Если бы ты была персонально моей... Я бы плевал на мир развлекаясь укромно с тобой,
Я бы всё золото вывез твоё и запер в сундуках мечтаний своей опустевшей души.
А когда б ты наскучила, то, подняв паруса моих взглядов, искал бы место другое,
Проверяя на собственном опыте, насколько долго и счАстливо смогу без тебя прожить.

Он болезненно худ
......................и, кажется,
..............................свет его огибает,
............................................не образуя тени.
Широкополая шляпа
..................его превращает
...............................в гигантских размеров
............................................................гвоздь.
Он абсолютно безрукий,
..........................но всё же в народе
..................................................бытует
.......................................................особое мнение,
Что руки и он
............не всегда существовали врозь.

Борода прикрывает медаль,
..............................чужеродную блёстку,
................................................приблуду иного мира.
Да за что же такому награды? -
..................................неудачник угрюмый,
......................................................и может даже,
.....................................................................клошар!
Борода мешает ему -
.................отпустил, чтобы только награду не
............................................................компрометировать:
Ведь настолько тело иссохло,
................................что в медали одной и
.....................................................задержалась душа.

А народ попривык -
...............ну стоит мужик и стоит.
...................................Народу печалиться
..........................................................надо ли?
Поначалу совали деньги:
.......................«Пойди, похмелись,
........................................ты же не памятник, бро!»,
Но всегда на асфальт через дыры в карманах
..............................................................монеты
......................................................................со звоном
.................................................................................падали,
И пошло, поехало:
.........................что же
..............................на этого фраера
...........................................переводить добро?!

А мужик стремился впитать
...........................холодную серость неба,
..........................................................на солнце
.....................................................................нищего, -
Кто глядел на солнце в горах,
..........................................тот знает,
..................................................насколько жёсток
...................................................................солнечный круг, -
И думал:
........«Мой дед
.................был на Великой войне, а я,
.........................................................видать,
................................................................на войнишке,
Ведь от той,
..........настоящей войны,
.....................я остался вовсе без деда,
..........................................................а на этой -
.................................................................только без рук»…

Он видел вокруг патриотов -
................................опрятных людей
..............................................несущих память
..................................................................по датам
Да, его война
............словно дёготь на мёд
...........................................похожа
..................................................на Великую ту,
И хмелея обидой
..............слал совавших мелочь
....................................простужено-хриплым
....................................................................матом:
«Займитесь же делом, суки,
.........................чтоб и завтра увидеть смогли
.......................................................эту грёбаную красоту»...

Потел с жары закатный небосвод,
Луна упала серебристой кляксой,
Как падает с неловко взятых шпрот
На кофточку тугая капля масла.

Старуха в магазин привычно шла,
Стеклянной тарой блямкая в авоське,
Хоть светофора мрачная скала
Уже краснела, в беспредельной злости

Раскалывая светом тишину,
Себя не признавая виноватой
За каплю масла — блёклую луну,
И за трамвайный беспокойный атом.

Трамвай бренчал как сто оркестров враз,
Летя в старуху разъярённой птицей — 
Он не хотел, лишь выполнял приказ
Единственного атома-убийцы.

Но Аннушка, глаза задрав в зенит,
Луну бранила, пенсию, соседей.
Казалось ей — луна в ответ звенит
Тяжёлым басом колокольной меди.

Захохотал беспечно Берлиоз,
Когда колёса резали живое,
Махнул рукой — мол, это не всерьёз:
Была одна старуха, стало двое.

И голову в авоську уложи́в
На стёкла бывшей Аннушкиной тары,
Пошёл домой, подумав — раз я жив,
То с головой старухи чем не пара?!

На конкурс Неформатный Лирический Объект (НЛО) - 1 http://litset.ru/publ/15-1-0-63148

Врёт сказка, братцы, врёт:
Я — существо непьющее.
Опять идти в народ, — 
Таскать мешок, как грузчику, — 

Какое тут питьё?
Согреюсь лишь поллитрою.
Мешок да я —  вдвоём,
По край добром набитые.

Встречай народ, пляши:
Тебя завалим праздником,
Да на свои шиши,
Да в дымоходы лазая.

Снегурка-то ушла — 
Десяток лет на пенсии.
А без Снегурки — швах:
Всё на меня повесили.
 
Вчера в окно полез, —
Принёс подарки всякие, — 
Так мне в лицо — обрез:
«А ну, назад выскакивай!»

Сегодня влез опять — 
Подарок выдать каждому,
А гражданы вопят.
Бандиты, а не гражданы...

Мальчишка к горлу нож
Приставил мне и скалится:
«Смотри-ка, мама, — бомж.
Похож на Санту Клауса».

От них едва удрав,
Поллитру вылил в глотку я:
Мне праздник — не игра.
Я в праздники работаю!

На конкурс Неформатный Лирический Объект (НЛО) - 1 http://litset.ru/publ/15-1-0-63148

Сижу, гадаю: кто я, где, пошто я?
Решётки, нары — место для постоя
Я выбрал сам? Иль кто помог? Склероз...
Сосед смеётся: «Ты же — "Дед Мороз"!»,
Острит, наверно? Лысый, нос не красный;
Пощупал языком — три зуба в пасти
Как будто кто-то очень ловкий спёр
И бок болит. К чему с соседом спор,
Когда он здоровее и моложе,
И спор одним ударом заитожит.
Хотя, припоминаю сквозь туман,
Пришла малява: «Старый, притарань
Подарки нам. И положи под елки.»
И точно! Вёз! Но что, куда и сколько —
Убей, не помню… Вот ведь чёрт возьми,
Неловко сразу стало пред детьми.
Допустим, дед. Мороз ли? Тайна века…
Охрана квасит под еловой веткой,
Повешенной на лампу Ильича.
По запаху у них отнюдь не чай,
И тут как будто свет в мозгу врубили:
Мороз я! Точно! Сказку делал былью —
Подарков вёз немаленькую кладь.
Кричу майору: «Эй, послушай, дядь,
Я тут сижу по недоразумению.
Сам посуди: приехал на олене я,
Чтоб детворе подарков надарить».
А он в ответ: «Умолкни и смотри —
По всем программам дедморозов рожи,
Ты — брит, плюгав, и носом непохожий!»
Гляжу, и точно: клоны, клоны, клоны…
У всех носы малинового тона
И бороды — нечёсаный ватин.
А как же я?! Ведь я — Мороз — один!
To be and non to be —  that is the ansver *
Вон как бы я в TV пришёл на танцы,
Напялив на себя до пят халат.
Я — шут? Я — арлекин? Ха-ха, ха-ха!
А рядом и Снегурка шкандыбает:
По возрасту она с ордой Мамая
Должна знаваться… Ступу дайте ей!
Она Яги и старше и страшней.
Да ну их к бесам. Этакий позор.
Кричу: «Не выпускай меня, майор,
Хотя бы до конца недели этой.
Как тут остаться, дядя, посоветуй»...

​​​​​​​* A great collection of essays by Douglas Harding, first published in 2002.

На конкурс "Почувствуйте себя классиком" http://litset.ru/publ/15-1-0-62662

Загадка

На льдине несётся полярник Папанин,
Чтоб полюс открыть хоть какой.
Однако, не дремлет медведь белошёрстый —
Ведь голод не дарит покой.

Последняя пуля осталась в нагане,
Во взглядах суровая грусть.
На льдине останутся голые кости,
А чьи, разгадать не берусь.

* * * * * * *
Оккупант

На лунной поверхности ржавого цвета
Сидит марсианин бухой.
Он точит пятнадцать огромных кинжалов
Одной заскорузлой рукой.

Готовя атаку на нашу планету
Он видит в землянах врага.
Но в трещине лунной поверхности ржавой
Навечно застряла нога.

* * * * * * *
На западе диком, в лесах чиппавеев

На западе диком, в лесах чиппавеев
Стоит неодетая скво.
Она не дремала, но пончо и вампум
Стащил неопознанный вор.

Несчастная, прячься, беги поскорее:
Сюда бледнолицый спешит,
И как ни приятны его дифирамбы,
Вожди не велели грешить.

Пыль из-под ног серым дымом — в выси:
Уходя, сжигаю мосты;
Солнце, бледнее лицом, чем висельник,
Улыбается с высоты,
Прельщает, как девка: «Развею печали,
За пятак любовь поднесу»;
И сети паучьи плетёт лучами —
Завлекает на Высший Суд.

К солнцу людские стремятся тыщи, —
Раскалят к середине дня, —
Да только в меню этой райской пищи
К чему заносить меня?
С дороги сверну на лесную тропку,
Повернувшись к солнцу спиной:
Не жди меня, Господи, в райской топке,
Чтоб греть поднебесье мной.

Крапиву стегаю прутом лещинным, —
Тропа вконец заросла, —
А солнце насмешливо жарит спину,
Обращая печали в шлак.
Уйду под деревья, где гуще тени,
Да крапива в мой рост везде,
Где застыли росой по листве мгновения,
Словно утро не рвётся в день.

Дымок папироски из носа выпустив,
Решу: этот мир — дыра,
Раз всюду раскиданы Божьи милости:
Дороги, ведущие в Рай.
Но мне по дорогам пылить негоже:
Дороги — для слабых душой.
Хоть кто-то спешащий клянёт бездорожье,
А мне и так хорошо.

К чему мне солнца гвоздь позолоченный
Созерцать уныло века?
Врёт календарь: жизнь не просрочена,
Как в сельпо пакет молока,
И птицы в Раю — не сравнить со здешними,
Где душа и тело — одно,
Пусть лают свято́ши: «Слезай, конечная!
Ты спустился ниже, чем дно».

Слева и справа мне шорох чудится —
В бездорожье течёт народ,
Распланировав: «Тут мы проложим улицы
Для вечно спешащих орд»...
А палящее солнце, улыбкой масляной
Простаков маня в Небеса,
Вновь меня позовёт. И опять напрасно —
Мне милее стократ роса.

Опять запылю по дороге выжженной,
За собой сжигая мосты.
Пусть катается солнце, как клоун рыжий
Завлекая в Рай с высоты —
Не вхож я туда. Есть такое мнение.
Проверять — желания нет.
Жжёт крапива. Со́здал Господь растение...
Но роса хороша на ней!

Пошто, мой друг, твоя печаль?
К чему угрюмый тон?
Как будто виснет на плечах
Беда на сотню тонн.

Ты словно трагик во плоти —
Великий Эдмунд Кин. *
Ты говоришь: «Мой друг, прости»,
Подумав: «Дьявол, сгинь»! 

Тебя я стану теребить,
Гоня тоску и боль:
Не Чайльд Гарольд — угрюмый бритт,
Не Гамлет ты нисколь.

Ты скушал завтрак, съел обед
Средь прочих важных дел,
Я череп Йорика в себе
Нежданно разглядел.

В тебе я Гамлета пугал,
Риторикой дрожа,
И кривость рта несла губа,
Как рану от ножа.

В тебе последствия беды
Ломал с собой на спо́р,
Твой Гамлет таял, словно дым
От папиросы «Спорт».

И он ушёл, оставив слог:
«Ту би, о нот ту би?»
Тут удержаться я не мог,
Чтоб слог тот не добить.

А что в итоге? Чёрти что!
Ты недопил вчера,
И нынче твой стакан пустой,
Как наднебесный Рай.

Жизнь неизбежней чем Юдифь,
Скрипучей чем кровать, — 
Плевать. Чтоб стал ты снова жив,
Я буду наливать.

Пусть злобный трезвенник шипит,
Что можно, что нельзя.
Нельзя лишь в одиночку пить —
На это есть друзья!

* Эдмунд Кин (англ. Edmund Kean, 17 марта 1787, Лондон — 15 мая 1833, Ричмонд) — английский актёр эпохи романтизма

— Господа, — главнокомандующий армией вторжения сурово оглядел присутствующих, — сегодня мы наконец начнем высадку десанта. Наши агенты достаточно долго наблюдали за  местными жителями и собирали сведения об их нравах и образе жизни. Задача, признаю, у нас невероятно сложная — планета населена гигантами, обладающими зачатками интеллекта. Но и у них есть слабые места: они вынуждены добывать себе пищу, обрабатывая верхние слои грунта…
— Разрешите вас перебить, уважаемый мистер Шу’уй, — взгляды присутствующих мгновенно повернулись к маленькому кривобокому мистеру Дзе’нь, сатрапу Поднебесной Размерности, — но трудности захвата территорий вами явно преувеличены. Император Небесной Бесконечности, Ледь’ан, да сверкает имя его в веках, верит в легкость и неизбежность вашей победы. Но, продолжайте пожалуйста...
Взгляды присутствующих постепенно вернулись к главнокомандующему, но он не торопился продолжать. Обида читалась на его лице, однако возражать сатрапу при свидетелях было опасно. «В конце концов наших бойцов приходится по несколько миллионов на каждого противника», — подумал  Шу’уй, —  «и мы возьмём если не умением, так количеством. Шапками, так сказать, закидаем».
— Так вот, — продолжил он, — если мы отнимем возможность получать с грунта пищу, то противник рано или поздно признает своё поражение и будет вынужден капитулировать...
— Разрешите ещё раз прервать вашу замечательную речь, мой уважаемый командующий, — взгляды всех настолько быстро обратились к мистеру Дзе’нь, что напомнили главнокомандующему сверкнувшую молнию. «Все они подхалимы, считающие меня недостаточно решительным», — подумал он — «но они не представляют, какие сведения добыла разведка. Пожалуй, надо быть осторожным — пока я не потерял главно… не только в обращении этого хлыща». Он молча поклонился сатрапу, признавая его право прерывать говорящего.
— Императору Небесной бесконечности, да сверкает его имя в веках, желательна не капитуляция противника, а его полное уничтожение. Император полагает, что итогом завоевания станет его мудрое правление, которое полностью преобразует планету, и на ней будут обитать только избранные. Однако, прошу вас, продолжайте доклад — вы слишком часто прерываетесь…
«Похоже, это моя последняя война. Но я создан для неё, и отступить мне никак нельзя. Пусть я погибну, но погибну главнокомандующим, а не простым солдатом» — подумал мистер Шу’уй, угрюмо посмотрел на присутствующих, и вдруг рявкнул:
— Да здравствует Император! Десантные корабли со вчерашнего заняли позиции над территорией неприятеля и промедление равноценно трусости. Высадка начнётся немедленно. Я лично встану во главе атакующих!

Тяжёлые тучи низко нависли над городом, словно пытаясь его удушить. Редкие прохожие задирали головы, будто не веря в начинающийся снегопад. Одна крупная снежинка упала на рукав спешившей по делам женщины. «Смотри-ка, какая крупная. И словно резная звёздочка — может это королева-снежинка?» — подумала женщина. Она не догадывалась, что это сам главнокомандующий армией Императора Небесной Бесконечности Ледь’ана наблюдал за десантированием своих бесчисленных бойцов.
Вторжение началось!

Ещё апрель морозен по утрам,
Что с тёплых дней
.........................обиднее вдвойне.
Но на войне весны как на войне –
Тоскливо распластались на стене
Кресты
.........оконных рам.
И в саркофагах каменных
......................................квартир
Живые ли? -
...................по вздоху не понять...
Да на апрель ли нам теперь пенять,
Когда несовершенен этот мир
С рождения?..
.......................Но взгляд хватает вдруг
Из-под крестов оконных
..................................взмахи рук,
И возникает всюду суета,
И (мёртвые?) глядят из-под креста,
Морозу выдавая свой
...............................испуг...
А я - пою. Весна - и я пою.
Чуть чаще – в марте.
..............................Позже – много реже.
Пускай мороз бездушно горло режет,
Кто, как не я,
......................весной всегда в бою? -
Весной я кот в пылу реинкарнаций!
Иль птахе звать весну
.................................одной стараться –
Хрипящему простудно воробью?
В апреле я живу ещё мечтой
И верю, что мечта – не просто сказки.
Какой же кот
..................не жаждет женской ласки?
Пусть даже кот
.....................не очень холостой...

—  Бабушка, бабушка, — маленькая Бетси как начала кричать, едва переступив порог своего дома, так с криком и ворвалась в комнату, — у меня к тебе много-много очень важных вопросов! На них не смог ответить даже мистер Петтерсон! Он сегодня нам рассказывал про Сотворение Мира — это, оказывается, так интересно.  У Бога получалось не хуже, чем у нас с Джимми, когда мы играли в песочнице и столько всего понастроили, но Он велел никому не ломать свои поделки. Ах, если бы Том не разломал наши постройки, это тоже вышло бы очень хорошо. Но вот что непонятно — мистер Петтерсон говорил, что: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.» Бабушка, а какое это было Слово?! И кто его сказал, чтобы дать Богу?
Мария, ещё не старая женщина, оторвала взгляд от телевизора и посмотрела на Бетси. Потом потёрла задумчиво переносицу и сказала насмешливо:
— Ты хочешь услышать, какое это слово? Ну с чего ты решила, что я его знаю? Оно было произнесено до моего рождения и даже до сотворения Адама, а он был сотворён так давно, что того времени не застала даже моя прабабушка.
— Вот ещё, — девчонка вздёрнула нос, — все вокруг приходят к тебе за советами, и ты никому в них не отказываешь. Я слышала, как старая миссис Бенссон говорила подругам, что если ты чего-либо не знаешь, значит этого просто не существует в мире!
— Что ж, наверное, так и есть. — Мария выключила телевизор и задумалась.  — Да, я не знаю только того, что не существует в мире, а Слово, куда тут денешься, есть и всегда будет. Но было оно не всегда. Я постараюсь его вспомнить, а ты садись рядом. Только не мешай.
Бетси взгромоздилась с ногами на диван, устроилась поудобнее и приготовилась слушать.
— Ты наверняка знаешь, мистер Петтерсон должен был об этом упомянуть, что Бог создал Мир достаточно быстро. — Женщина начала свой рассказ издалека, чтобы предупредить новые вопросы. — Но для того, чтобы быстро что-то сделать, надо, чтобы не возникли перебои с материалами. Надо их все сначала подготовить. Ты помнишь, как в прошлом году ставил забор мистер Беннингс? У него вечно то доски кончались, то гвозди, и он потратил на работу больше недели. А если бы он строил весь Мир, то нам бы просто негде было сейчас жить, так как работа была бы не окончена до сих пор. Так вот, до того как Мир был создан, все ангелы, и архангелы, и бесы, (ведь Ада тогда тоже не было) и даже сам Бог жили в пустоте. И только у бабушки Бога была небольшая хижина, где она готовила еду всем, невзирая на чины и звания.
— Этого нам мистер Петтерсон никогда не рассказывал, — Бетси в удивлении вытаращила глаза, — разве у Бога была бабушка?
— Бабушки бывают у всех, без них не было бы матерей и никого после, даже Бога, — возразила Мария, — но помнят почему-то только чёртову бабушку. И я просила мне не мешать, иначе я могу что-то упустить в воспоминаниях. Ладно, слушай дальше: бабушка Бога готовила на всех, потому у неё было много забот, но мало продуктов. Ведь магазинов и продуктовых ярмарок тогда ещё не было. Однажды она решила собрать всё, что нашлось в доме — помела по амбару, поскребла по сусекам, и испекла колобок. О, это был такой огромный колобок, что мог бы насытить всех нынешних людей Земли, и никто не заметил бы, что от него хоть малость убыла. Да-да, это был колобок размером со вселенную!
— И он убежал от бабушки?! — девочка даже взвизгнула от восторга, — И покатился по лесной тропинке?
— Ну о чём ты говоришь? Леса-то тоже не было. — Бабушка снова потёрла переносицу, собираясь с мыслями. — Да, он укатился, вернее, улетел — катиться-то не по чему было. И покалечил огромное количество всякого небесного люда — кому крылья помял-поломал, кому хвосты отдавил. Естественно, крик поднялся, гам, жалобы… А Бог как раз сидел с закрытыми глазами и обдумывал Сотворение Мира, и так ему шум мешал, что невтерпёж стало. Открыл он глаза, поднял руку да так громогласно крикнул «Stop!», что колобок остановился перед ним и рассыпался целой горой всякого-разного материала.
— А Бог, что, умеет говорить по-английски? А как он говорил, если слов тогда не было? — было видно, что у девчонки готовились выскочить еще вопросы, потому Мария подняла руку, и громко сказала: «Stop!». Бетси мгновенно умолкла, и женщина продолжила:
— Вот видишь, это слово работает! Да, когда Бог хочет, чтобы его понимали, он говорит по-английски. Ну на каком же ещё языке ему говорить? И ты говоришь на этом языке, и я, и все наши соседи, и мистер Петтерсон. Почему же наш Бог должен говорить как-то иначе? И вот это Слово было им сказано самым первым. А когда Бог увидел перед собой целую гору материалов, то он тут же начал создавать Мир, пока материалы не растащили всякие проходимцы.
— Ну, этого не может быть, — Бетси решила, что бабушка оговорилась, — откуда там проходимцы?
— А подумай сама, — возразила Мария, — разве проходимцы созданы Богом? Конечно, нет — об этом смешно и подумать. Разве диавол создавал хоть что-нибудь? Нет — он только всё разрушает. Значит, проходимцы были всегда, раз их никто не создавал. Ну это не важно. Главное, Бог создал из материалов много чего полезного, и ещё осталось достаточно, чтобы бабушка Бога испекла лепёшки и накормила всех, кто был голоден. Видишь, Бетси, если бы сразу были испечены лепёшки, а не колобок, то, возможно, наш Мир не был бы создан. А так мы имеем, где жить, слава Богу, и имеем слово, подходящее на все случаи жизни. И женщина подняла руку и с выражением крикнула: — «Stop!», это всё, что я об этом помню, а теперь иди — мать тебя накормит —  и не мешай мне смотреть телевизор.

Капелью Март плевал в моё окно
Давно.
......В одной из жизней прошлых!..
Хоть я ни капельки не кошка
По полу своему, по стати,
........................Но!
Я девять жизней требую по праву:
Я кот!
.....Мечтатель?!
...............Всё одно -
Завидуют!
........Мечты – судьбе приправа.
А я смотрю в окно
................кино,
Как суетится воробьёв орава,
Обильно украшая куст г**ном...
Лишь жизнь назад –
.................словил бы.
..........................Нынче – лень!
И Марту я не рад:
................капели нет в помине.
Попасться не могу в любовный плен,
Истошно не ору который день;
С любви последней третья жизнь уж минет.
Устал я,
.......помудрел...
...............И в талии поплыл...
С капелью отзвучал котовый пыл
К пропавшей в прошлых жизнях
............................половине.
Но жизни впереди, я чую,
.......................есть!
С капелью в Марте,
.................с песнями,
..........................с безумством.
И рамочка резная –
.................только влезть
В багет наличников -
...................Архангельская честь,
Пускай игра,
...........но вовсе не кощунство.
И из иконы своего окна
Глядеть на Марта глупые метанья,
Ловить флюиды с запахом сметанным,
Надеясь, что появится
....................Она.
Совсем одна.
...........И станет нам луна,
Как мелкая монетка подаянья
На счастье.
..........На капель.
...................На что-нибудь ещё.
И будет Март прощён!

Когда всемирные потопы
Сойдут во тьму,
Воспрянет призрак – бич Европы:
Немой Муму.
Танцуй, Герасим, пой осанну,
Строй мир иной –
Твой пёс прижжёт чумные раны
Большой войной;
Сэр Баскервиль в тоске потравит
Своих собак -
Кричи, Герасим, в трансе «Аве!»
И сгинет мрак.
Заплачет галл косноязычный
И прочий швед –
Как золотой желток яичный,
Как солнца свет,
Муму взойдёт на небосводе
Двуглавым псом
Когда уйдут потопа воды
Как страшный сон.
И в разорённом Старом свете
И ты, и я,
Под каждым кустиком отметим
Суть бытия,
Свой Страшный Суд окончит призрак –
Муму немой –
Его, Герасим, справив тризну,
Отправь домой:
Вновь, заскорузлыми руками,
Презрев молву,
Приладь Муму на шею камень
И брось в Неву,
Где спит «Аврора», спит Чапаев
На хрупком дне.
Пусть с ними спит Муму немая
До нужных дней.

Что за время - эта осень: не поймёшь, где снег, где звёзды;
Голый куст рогатым лосем созерцает лужи грозно:
Там с такой же наглой рожей кто-то голый и с рогами.
Ветер мрачный и небожий аватаром урагана
Обдирает с галок перья, оставляя их в исподнем.
Осень, я тебе не верю! Ты - творение Господне?
Небо падает звеняще - заливает жар осинный.
Скоро ль год сыграет в ящик - выпрямлять горбатость спинам
Дней, тянувших тяжесть жизни, дней, укравших радость лета?
Разлетелись дни как брызги. И в душе осенней нет их.
Крики птичьи, жаркость клёнов - всё пропало без возврата,
Лишь над лужей встал в поклоне оголённый куст рогатый...

.
.
http://litset.ru/publ/23-1-0-62799#comEnt541523

Один. И друзья и враги
Заняты кем-то другим,
А у него – ночь впереди,
Ночь откровений, нужных ли слабой душе?
Гнать откровенья взашей –
Страхи грядущего дня –
Тайну от всех схороня:
Не было этого!.. Сны!
Сны под влияньем луны,
Что из-за замковых башен взойти не спешит.
Страшно чего-то решить –
Канул незнания щит,
Ветром ушел в никуда.
Знанье – беда…
Пришло, как незваный гость –
И не уложить в горсть,
Не бросить воронам, каркающим за углом.
Что тут шептать: «Поделом» -
Вороновым крылом
Разжиться и сгинуть в закате.
Храбрости – хватит?
Вмиг ли её растратить?
Храбрость – обуза…
Замкнувшись, отдаться музам,
Славить рифмой Офелию:
Сгинут виденья ночи, пройдут как похмелье –
Душа, пока, в теле…
И в то же мгновение,
Поймав вдохновение,
Он в рифмы свалился, как будто в забвение,
В беспамятья омуты!..
Не видя, что сомкнуты
В цепь непролазную
Хмурые массы:
Недремлющим оком глядят фортинбрасы,*
Как строки калеча
Он пишет о вечном:
«To be, or not to be: that is the question
To be, or not to be…»
Отец… убит,
А он, не мстя, - обесчещен!
Мир этот горю тесен.
Рифмы клубятся дымом –
Не следует думать длинно…
Думать – не следует…
От мыслей – беды!
Не слушать, что шепчет ночь:
Отцу – не помочь.
А себе? Горе…
Смеющийся череп Йорика –
Луну – поедает мыслей клубящихся облако.
А без луны – какие же тени?
Тень отца… Тень сомнений…
Тень Офелии…
Стала бы музой,
Да жизнь ей – обузой.
Была бы живой, да стала противна…
Скроет мысли бурая тина…
Один… Ночь на исходе.
Музы нет, значит - свободен,
Значит не время финальной коды –
Жизнь – одна!
Пусть у самого дна.
И он с изяществом мага,
Словно отравленной шпагой,
Вену пронзает шприцем:
В долгую ночь с призраками не спится…

*Фортинбрас – норвежский принц, претендующий на власть в Дании.

Тут вам не город - "многорукий спрут" -
Тут филиал надоблачного Рая!
Там люди от работы тяжкой мрут,
А тут, хлебнув нектара, - выживают!

С утра в наш Рай приходят на поклон
Отринутые "спрутом" нищеброды -
Глядят, как бриллиантово стекло
Осколками расцветило природу,

Глядят и ждут привоза новых тонн...
Но нам плевать на форменное гадство:
У нас ведь не какой-нибудь притон,
А временем проверенное братство!

И вот на общий меркантильный зуд,
Урча машинно падает добыча.
Её везут, везут, везут, везут...
Платить нам дань давно вошло в обычай.

Мы здесь живём, а пришлым лишь бы брать,
Да думать о своём ничтожном теле.
Но запах... Запах свалки - друг и брат:
Он отрентгенит и сердца и цели!

Тут спесь сдувает ветром словно дым,
Гордыню растворяет дождь тягучий.
Вон батюшка хлебнул "святой воды"
И праведности праведников учит.

Заплёл фрагмент Тернового Венца
Да продаёт старушке богомольной,
А та, доверив уши бубенцам,
Себя воображает колокольней!

А рядом с нею - вылитый Мане:
Отрезав ухо, женщин пишет кровью,
Подметив специфический момент -
Глаза и вымя, всё у них коровье!

Забавный люд, но ангельская суть,
К которой не пристанут кривотолки!
И я средь них свой личный крест несу
В своей слегка потёртой треуголке.

Так жизнь течёт, сметая день за днём...
Но Рай сулит безоблачное "завтра" -
Ведь он велик. В нём есть, возможно, дно
Но мы наверх толкаемся азартно!

Моя девушка слепа:
Она не видит, как я прекрасен.
Я пойду на берег моря,
Найду выброшенную бурей рыбу и вырву ей глаза.
Я подарю глаза рыбы моей девушке, и она прозреет.

Моя девушка глуха:
Она не слышит моих признаний.
Я пойду на берег моря,
Найду выброшенную бурей рыбу и вырву ей глаза.
Я отдам глаза рыбы моей девушке, и пусть она не слышит слов, -
Она увидит, как я прекрасен, и полюбит меня.

Моя девушка некрасива.
Но я пойду на берег моря,
Найду выброшенную бурей рыбу и вырву ей глаза.
Я вставлю их вместо своих глаз и увижу,
Что моя девушка для меня прекрасней других.

Пусть мы будем видеть не своими глазами,
Но образы достигнут наших сердец.
Мы пойдём на берег моря навстречу буре.
В брызгах волн образы прорастут в любовь.
Тогда мы вырвем себе глаза,
Чтобы жить одной памятью прекрасного!

Стремление

Я была молода и стройна как газель,
Я тонула в шелках изумрудной травы,
Но мечтала в небесной парить бирюзе
Так высо́ко, где грёзы парят и орлы!

Я у всех, кто вокруг, замечала изъян:
Как же может не грезить о небе душа,
Где двойная звезда обитает — инь-ян —
На серебряной ручке Большого Ковша?!

Я мольбы посылала: «Герой мой, явись!» —
И телесную суть плач мой горький обрёл.
Мы отправились в горы, в подзвёздную высь —
Мой «герой» был отъявленный горный
................................................козёл.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * *

На волне

Маринэ, как забыть этот тёплый прибой,
Где на бархате южной волны
Я — тритон, ты — русалка, лежали с тобой,
Золотясь отраженьем луны.

Мы ловили тонувшего солнца лучи
И встававшего солнца привет,
Нас цикады пугали в душистой ночи́,
Притаившись в росистой листве.

Маринэ, я вернулся! Я снова в мечтах
Повторить, то, что было давно.
Только что-то пошло в возвращенье не так:
Ты лежишь на волне как бревно.

.
.

http://litset.ru/publ/15-2-0-62225

Простуженное привидение теряет хрустальность облика,
Наполняется серым дымом болезней,
И над полем висит печальным косматым облаком,
Колыхаясь в такт ночной бессловесной песне.
А медовой луне тепла не отдать ни капельки:
Хоть бросает звёзды горстями щедро -
Светлячками в траве попрячутся звёзды-карлики,
И угаснут-уснут, не дождавшись ветра.
Не спешат доктора поставить банки-горчичники,
Не несёт родня малинового варения:
Одиноко висит в ночи, дымом болезней напичканное
Никем не любимое грустное привидение.
Но утро солнышком тёплым выкатит в поле стылое,
И серый туман на мгновение зажемчужится,
Вздохнёт привидение, соберётся с последними силами,
Стечёт по траве и ляжет на землю лужицей.

С улыбкой спешишь на старой метле в туман,
Низко летишь, словно к большому дождю.
Но на твоём пути — чёрных котов караван:
Стоят на обочине звери, пялят глаза, ждут —

Твой путь хотят перейти. Перед самым носом. Толпой.
И им ни капли не жаль ни тебя, ни себя… Это долг.
Но ангел-гаишник не крикнет угрюмо: «Стой!» — 
Его не пускает на дело высший начальник — бог, —

Сегодня смена не их. Сегодня они на небе смотрят TV,
Где идёт сериал о добре… (мистика — мир добра).
А ты всё летишь в тумане к выдуманной любви,
А коты всё прибывают: стоит, мерцая глазами, целая рать…

Дождь всё же пошёл. (Низкий полёт — одна из верных примет)
Смывают с глаз пелену потоки летящей воды:
Вдоль дороги стоят не коты — стоит многоликая смерть,
И чёрная шерсть линяет в пряди волос седых.

Нет у метлы тормозов. Ты кричишь: крик —  лишний багаж!
Скорость растёт, дождь превращая в фарт.
Рыжий котёнок в чёрной грязи́ морду поспешно мажет
И тебе переходит дорогу в свете метёльных фар...

.
.
на конкурс Седьмая пятница - 374: ПЯТНИЦА. 13-е...

Два человека сидели в помещении у пылающего огня, и жарили на палочках кусочки мяса. Чрез стекло были видны другие подобные помещения, где люди тоже жарили какую-то еду или просто сидели и грелись. Снаружи ветер дул с такой силой, что строения расшатывались, образуя многочисленные щели. По помещениям гуляли лютые сквозняки, и огонь метался из стороны в сторону — то один, то другой человек вдруг вскакивал, обжигаясь и вскрикивая. Тотчас снаружи собирались любопытные, и обжёгшийся стыдливо садился к огню, прекращая свои подскоки и выкрики.
Семён, один из жарящих мясо, почесал себе губу, и глядя на соседа, Аркадия Валентиновича, негромко продекламировал:
— «Татьяна хохочет, роняя в стремнину мячи,
И те уплывают, на миг обретая свободу;
Хоть мама Татьяны на дочку сердито кричит,
Но дочь за мячами не лезет в студёную воду!» —
Ну хорошо же! Всё как вы просили, кэп, — короткое, звучное, жизнеутверждающее.  И никаких намёков на ситуацию — великая поэзия существует сама по себе, а? Можно написать углем на стене, чтобы все наши, кто сможет, увидели — они поймут. И напишут ответы на своих стенах. Это же выйдет почти как революция, пусть негласная, непонятная непосвящённым, бескровная. Но главное — начать. Показать, что мы не сдались.»
Аркадий Валентинович закрыл глаза и задумался. Уголь было жалко — ночи были настолько холодными, что дневная норма уходила без остатка. А надпись должна быть достаточно большой, иначе её не прочтут. С другой стороны, когда они с Семеном начинали кричать или просто громко говорить, на это обращали внимание те, кому не следует. Собирались со всей округи, смотрели, дивились… Прокрутив в голове все доводы, Аркадий Валентинович открыл глаза и твердо сказал: — «Нет, Сеня, на это не дам угля. Думай ещё. Ты же штурман — у тебя голова работает правильно. Давай в текст больше протеста, а строку делай короче.»
— «В том-то и суть, что штурман — возразил Семён. — Был бы я Ломоносовым там, или, скажем, Державиным, мне бы было раз плюнуть, написать такой лозунг, что ни один басурманин не угадает...»
— «Считай, что ты получил приказ — сурово  отозвался кэп. — Изволь выполнять!»

Около помещения, снаружи прижавшись к стеклу лицами,расположилось несколько существ. Их можно было принять за осьминогов, если бы не длинная густая красная шерсть, скрывавшая всё тело — громадная голова, и прямо из неё растущие гибкие ноги, цепляющиеся за любую неровность грунта, противостоя ветру. Это были довольно крупные «осьминоги» — величиной, может быть, с бегемота. И только в паре, расположившейся отдельно, одно из существ было поменьше — может быть, с не очень крупную свинью.
— «Папа, — подумал маленький осьминожек, — посмотри, какие маленькие головы у этих забавных тварей. И всего четыре ноги, из которых две совсем жёсткие, и ни на что не годные. Ими не зацепиться даже за гору. Если их достать из помещения, то ветер покатит этих тварей вокруг всей планеты»
— «Кто же их достанет из помещения? — подумал в ответ отец. — Учёные считают, что это очень редкий вид насекомых: они во время линьки сбрасывают старую шкуру, но могут влезть в неё снова при неблагоприятных условиях. Их нашли в твёрдом коконе, упавшем с высоты, а когда все вылупились, бережно перенесли сюда. О них уже многое известно, но верховный блюститель обычаев сомневается, что это творения Божьи: очень они шумные...»

Семён сморщил нос, почуяв запах горелого мяса: — «Ну вот! Остался без ужина… Приказ, видите ли. А кто отдал приказ садиться на этой чёртовой планете?» От обиды, что остался голодный, он хотел нагрубить, но вдруг вскочил, и что-то возбуждённо зашептал Аркадию Валентиновичу в ухо.
— «Вот это дело — закивал кэп — на это угля не жалко. Пиши!»
И штурман начал выводить на стене огромными буквами:
«В плену жестоких супостатов
Не пропадём, друзья! О, да!
Свобода встретит нас когда-то,
И будет с нами навсегда!»

— «Папа, — подумал маленький осьминожек, — посмотри, что это он делает?! Какие  удивительные узоры — ведь даже наши лучшие художники не умеют так изящно украшать жилища!»
— «Сынок, — подумал в ответ отец, — это инстинкт! Ты ведь знаешь, что многие наши животные весной меняют мех на более яркий. А у этих тварей меха так мало, что его почти и не видно. То, что мы наблюдаем, это любовное красование, чтобы  привлечь партнёра. Сейчас они начнут размножаться, но видеть это тебе, пожалуй, рановато. Вот появится молодняк, и мы придём в зоопарк снова...»
А Семён и Аркадий Валентинович, глядя на удалявшуюся пару подумали: «Ага, испугались нашей революции! И это только начало!»

Я вижу свет твоих счастливых глаз,
И мне ничто все звёздные кристаллы:
Они теряют сладостную власть,
Они твой свет пытаются украсть,
Созвездия рассыпав напоказ
На бархат беспредельности усталой.

Ты мне опять о вечности, мой друг,
А я смотрю в глаза твои упрямо —
В них безграничность Космоса вошла.
Что звёзды в небе? Звёзды — просто шлак
Ушедших душ, пылающих от мук,
Подаренных греховностью Адама!

Я вижу свет твоих счастливых глаз:
Он бесконечно тёплый, человечный,
И верую — ты ангел во плоти!
Твой нежный взор божественно блестит,
Давая мне догадку всякий раз:
Есть в черепе твоём хотя бы свечка!
.
.

На конкурс "Тогда бы оба выплыли...* (Батос)" http://litset.ru/publ/15-1-0-62225

Чую душой — набухают почки,
В криках грачиных — весенний мо́рок!..
Мои тараканы разносят почту
По нервам-рельсам — как поезд скорый.

В рельсовых ритмах —  шумы́ да сбои,
Как будто у Баха не фуга — фига,
Как будто не скрипка — собака воет,
Не выйдя с утра на привычный выгул.

Господи, как же разболтаны нервы —
И Паганини сыграть не сможет.
Первый пошёл. Навернулся первый...
Второй пошёл — навернулся тоже:

Мои тараканы теперь калеки!
Напрасно я градус повысил водкой —
Нервы мотает, как ветром ветки,
Как в океане штормящем — лодку.

Западный край горизонта задран
Так, что пройти и без качки — мука.
Третий пошёл. Но съезжает задом —
И тараканы, видать, под мухой.

Пальцем грожу, говоря им: «Будя!
Назавтра доставку эмоций сброшу!»
Чувствую я — тараканы будят.
Проснулся: октябрь, за окном пороша...
.
.

На «Четвертый двухфазный конкурс "Взгляд со стороны"» http://litset.ru/publ/15-1-0-61910

Он шёл не спеша, ведь его ногой
Пообедал бродячий пёс.
Он сам пообедал ногой другой,
Наплевав на великий пост.

В костях еле слышно хрустела пыль
Дорог, иссохших давно.
Он шёл, а невеждам казалось — плыл,
Как подтопленное бревно.

Его хоронили раз шесть иль семь, —
«Ты лежи в домовине, бро!» —
Но он вылезал на потеху всем,
С преогромным мечом-ребром.

Он шёл по дороге, (иль, всё же, плыл?)
Скрежеща зубами во зле:
«Я вовсе не зомби, отстаньте, вы, —
А просто старый скелет...

Я стойкий солдат, я люблю войну.
И не знаю иной любви».
И люди шипели, дивясь: «Ну-ну!
Если сможешь, дерзай — живи!»

В этом мире загадочном столько всего.
Ты смотрел в этот мир, изучая его,
Ты ведь столько узнал, ты, конечно, устал.
Кто-то хочет чтоб ты хоть немного поспал,
Только солнечный зайчик кусает твой сон...
Мы Его позовём. Пусть поможет нам Он.

У Него нет рук, у Него нет глаз,
У Него нет ушей, но есть рот-дыра.
Он съедает света волшебный газ
И приходит ночь. И висит до утра.

Лишь звёзды-веснушки висят в вышине
И смотрят как Кто-то сидит на луне
И край её молча сгрызает.
А утром луна исчезает...
И свалится Кто-то на землю опять:
Совсем этот Кто-то не может летать.

У Него нет крыльев и шерсти нет,
У Него нет тела, а цель одна:
Он съедает всё, в чём хранится свет,
Чтобы сны этот свет не посмел прогнать.

Он тяжко вздыхает и шумно сопит
И Он ни секунды, поверь мне, не спит:
Он свет постоянно жуёт и жуёт -
Он только для этого в мире живёт,
Чтоб к вечеру землю окутала мгла,
Чтоб ночь из шкатулки сон вынуть могла.

У Него нет смеха и нету слёз,
У Него есть дело - посеять тьму.
Он Не может съесть лишь веснушки звёзд.
Отчего – я сам никак не пойму...

сентябрь 2009

Прокричу вам сегодня тайну,
А цензуре шепну: "Довольно!"
Был потоплен за то Титаник,
Что стрелял холостыми в Смольный.

Как сейчас эти годы вижу:
Был тогда и мудрей, и старше -
Поллитровку кефиру выжрав,
Лакирну его простоквашей

И скажу, как матрос матросам:
Вот как было. Ни фразы лживой!
По Москве разливалась осень,
Были все, кто не помер, живы.

Шёл Герасим - фраер угрюмый,
С Матой Хари по фене ботал;
Углядев мавзолей за ГУМом,
Сразу понял - нынче суббота,

А метро, как на зло, закрыто,
Да таксисты воротят морды...
Вдруг, на Яузе, - глядь - корыто:
Три целковых до Питера-города.

Всё на месте - есть сбоку лейбл:
"Се "Титаник" по воле Божьей!"
Есть труба высотой до неба,
Даже айсберг под трюм заложен!

Сел Герасим, и Мата села -
Вверх забрались к самому трюму.
Там луну - абрикос переспелый -
Сбил макушкой фраер угрюмый.

А вокруг... Железняк с гранатой,
Три танкиста, Муму немая...
Видно, в Питер им срочно надо,
Видно что-то про Питер знают!

Шли ночами в великой тайне -
За неделю дошли до ручки, -
А волна нас всё вира-майна!
А дожди угрожают тучей!

Вдруг сказал капитан сквозь хохот:
"Видно сбились мы, братцы, с курса.
Путь до Питера знаю плохо -
Раньше плавал всего до Курска.

Отнестись прошу с пониманием -
Мы поддержим всякую бучу,
Но до Питера взяв расстояние,
Нам стрелять холостыми лучше."

Тут с Титаника выстрел грянул,
Железняк отозвался стоном,
Три танкиста ушли в нирвану,
А Герасим открыл кингстоны...

Всех спасли Ляпидевский грубый
И его самолёт крылатый;
За спасенье содрали рубль,
Выдав сдачей три мили мата.

Лишь Муму затерялась где-то,
Как лохматый Гримпенский демон,
Став, спасибо за то поэтам,
Флибустьером подводным - Немо.

Ну а Питер, услышав выстрел
Через свисты глушилок вражьих,
Смольный взял до смешного быстро,
Не пугаясь дворцовой стражи.

Недоплывшим пришлось вернуться,
Упиваясь слезой равнодушья -
Нетоптавшие питерских улиц
Разбежались, кому где нужно.

Три танкиста ушли в актёры,
Железняк чичеронит полякам
А Герасим, подвигом гордый,
С Матой связан законным браком.

Спит Титаник на донном иле,
Сверху буй по волне елозит, -
К бую скорбный гранит прибили:
"Тут Титаник, почивший в бозе"!

Кто пройдёт, тот подбросит кепку,
Чтоб геройский корабль приветить,
Вспоминая тот выстрел меткий.
Самый важный на белом свете!

Попалось мне в очередной раз на глаза детское стихотворение Агнии Львовны "Идёт бычок, качается".
И я подумал вдруг, а детское ли оно? То ли оно, чем его привыкли считать?
Мне кажется, что авторша зашифровала в этом произведении некое "послание", давая явные намёки читателям.
Что нам говорит на эту тему интернет?
1. Бычок - молодой бык.
2. Бык - физически мощный тупой человек, гопник (сленг).
3. Хождение по доске - любимая пытка пиратов XVI—XVIII века.
Пленника со связанными руками и завязанными глазами ставили на доску, перекинутую с борта в море.
Жертва либо тонула, либо разрывалась акулами.

Я решил разгадать великое произведение Агнии Львовны, и думаю, что моя версия приоткроет многие тайны Советской поэзии...

*************

Толпа орала стоголосо...
Под улюлюканье и мат
Встречала русского матроса
Гуантанамская тюрьма.

Он робингудствовал во Фриско,
Затем джеймсбондил в Форт-Уэрт -
Он видел славу очень близко,
Водя свой бьюик как корвет.

Удача разум опьянила -
Он слал и слал шифровки в "Центр":
Извёл шпионские чернила,
Не на один буржуйский цент!

И "Центр" решил: к чему издержки -
Отток валюты из казны?
Он там быкует слишком дерзко.
Пора, пора угомонить!

Так и настал конец карьере,
А прокурор итог подвёл:
"Ты, парень, грубо флибустьерил -
Ты русский бык, и даже вол!"..

Вокруг толпа заморских урок
Орёт, беснуясь перед ним.
На нём тельняшка по фигуре,
Да бескозырка словно нимб!

Галдят латиносы в угрозе,
Сверкают взгляды словно сталь:
"Ты в жопе штатовской - заноза!
Ты - гвоздь с Иисусова креста!"..

И разломав на доски шконку,
Связавши руки за спиной,
По той доске погнали тонкой,
Сказав: "Иди-ка ты, родной!"..

И он пошёл. Пошёл, качаясь, -
Он русский бык, а бык упрям! -
Сквозь страх рвала́сь слепая ярость
С Гуантанамских мёртвых ям...

В "стихотворении" использованы строки из произведений А. С. Пушкина: Руслан и Людмила, Евгений Онегин, Медный всадник, Полтава, Гречанке, Давыдову, Разговор книгопродавца с поэтом, Кавказский пленник, Храни меня, мой талисман.

У лукоморья дуб зелёный.
На берегу пустынных волн.
И днём, и ночью кот учёный -
Стоял он, дум великих полн.

Его пример другим наука, -
Он свистнет – задрожит луна! –
Но, боже мой, какая скука, -
Любовь седого колдуна.

Monsier l’Abbe, француз убогий,
На нём покоит нежный взор:
«Ты не в чахотке, слава богу,
Среди своих ужасных гор!»

Лорд Байрон был того же мненья:
Опасность, кровь, разврат, обман
Ласкает он в воображенье…
(Безумец! Полно, перестань.)

Но мысль его одна объемлет,
Достойна старых обезьян, -
В нём сердце грустное не дремлет:
(Храни меня, мой талисман…)

Печальный пасынок природы
Младенца носит. Срок настал.
Сквозь сон встречает утро года
Свой неизменный идеал:

Вот мой Онегин на свободе,
Семейства нашего позор.
Пойдёт направо – песнь заводит
И падает. Туманный взор

Морозной пылью серебрится,
Когда не в шутку занемог.
… Тут был, однако, цвет столицы -
Три пары стройных женских ног.

Прошло сто лет – и что ж осталось?
О нём в пустыне слёзы лью:
В размеры стройные стекались
На душу сирую мою!

Надрывно плакали ветра,
Трепали листья,
В кленовых путались кострах,
Да шубах лисьих.

Красотка осень, не стыдясь,
Срывала платье,
И пес смотрел, раззявив пасть,
Стриптиз бесплатный.

А стаи толстых лебедей
Спешили к югу,
Оберегая свой филей
От лютой вьюги,

И сонмы маленьких пичуг,
Истошным ором
Кротов ловили на испуг,
Чтоб лезть в их норы.

Кому охота леденеть
В грядущей стуже,
Где даже солнечная медь
Вмерзает в лужи?

Ты вышла в тоненьком плаще
В апокалипсис,
Собрать, как жадный царь Кощей,
Монетки-листья.

Пусть всех пугает ветра вой,
Пургу шаманя,
Ты вышла золотом-листвой
Набить карманы.

Ты знала: вьюги — просто снег,
Ветра — лишь воздух,
Юг — жадный сон. Но в этом сне
Спешить без пользы.

Ты, будто эхо из жизни прошлой,
В памяти пронеслась,
Где небо, полное звёзд-горошин,
Имело над нами власть,
Где в наших глазах отражались блёстки
Полной хмельной луны.
Мы были, словно волшебный остров
В океане большой страны.

Мы танцевали жизнь под аккорды
Автомобильных гудков.
Перед трамваями плыли гордо,
От них уходя легко.
Луна смотрела на нас с улыбкой,
Прощая безумства лёт.
Она представлялась волшебной рыбой,
Разбивающей звёздный лёд.

Но ты устала от странных танцев,
Говоря: «Пора повзрослеть»,
И когда решила со мной расстаться,
Все трамваи звенели вслед;
А звёзды, словно небесный иней,
Холодили горечь потерь:
Уходя, забрала́ из памяти имя —
Тень без имени ты теперь.

А я танцую опять, как будто
Танцую вдвоём с тобой,
Не поверив, что каждое новое утро
Приносит новую боль
Под звон летящих в меня трамваев,
Под крепкий шофёрский мат.
Смеясь, руками глаза закрываю —
Красиво схожу с ума.

Нет, ты не знаешь как одинока
Укрытая в облака
Луна над водами Ориноко —
Луна и под ней река,
Хоть горстка индейцев, с надеждой в лицах,
Молится той и другой,
Лишь лунный свет по реке струится,
Но более — ничего.

Я вновь танцую — с луной свободной,
Как будто она — это ты,
И пусть трезвонит трамвай сегодня,
Когда на меня летит.
Пусть город примет лунные блики
За отблески тысяч фар —
Луна, удрав от индейцев диких,
Поймала безумный фарт.

Тут нет Ориноко, но лужи — бездонны,
Полные лунных лиц;
Я приглашаю небесную донну​
В прекраснейшей из столиц
Среди машин и трамваев пёстрых
На танец, как на войну,
Но, с одиночества ставший взрослым,
Разбиваю в брызги луну.

Луна мне в осколки колотит душу,
И трамваи звенят не так.
Почему не случился мой танец лучший —
Иль танцую с собой не в такт?
У реки Ориноко индеец воет,
Отсылая печаль луне,
​​​​​​​Так и я кричу: «Нас должно быть двое!»
А в ответ даже эха нет…

На улице мокрой безлюдно и страшно:
Вдруг выйдет злодей с нескончаемым кашлем,
А ангел-хранитель задремлет устало?
Но, хочешь-не хочешь, а время настало:
Желудок, в своём эгоизме упрямый,
Не ждёт от природы небесную манну,
Так значит, сегодня, в тревожные будни,
Лежит к магазину мой путь многотрудный.
Как дайвер спускаюсь всё глубже и глубже
С жилых поднебесий на майские лужи,
И лифт, застоявшись, со скрипом, со стоном
Летит в неизвестность к планиде придонной
И вдруг тормозит безысходно и тряско…
Ощупав лицо на наличие маски,
Проверив свой пропуск — билетик к свободе
(Нужнейшая вещь индульгенции вроде)
Я делаю шаг из подъезда... О, счастье!
Я словно причислен к божественной касте
И глажу ладонью асфальт подзабытый,
Вдыхаю газонов хмельные флюиды,
Свой нос оголив над приспущенной маской.
Вдруг слышу: «Напрасно, папаша. Напрасно!»
Попался... Смотрю в автоматные дула,
И совесть болезненно в сердце кольнула…
Свой пропуск тяну задрожавшей рукою:
«Простите! Поверьте, впервые такое!» —
Но видя над дулами хмурые лица
Всё понял: придётся от них откупиться.
Я снова иду. Я спешу к магазину.
Набравши продуктов большую корзину
Её оставляю у кассы позорно,
Отдав всю наличку за запах газонный.
И пусть! Мне не жалко консервы и булки —
Я этой весной выходил на прогулку!